Дневник старой ханжи

             

Ее в доме называли не иначе, как старая ханжа. Почему – никто не объяснял толком. Просто не верили в ее «славное чистое прошлое».
В Израиль она прилетела вместе с мужем, который вскоре  скончался из-за нелепой случайности:  попал под дико мчащийся автомобиль, когда переходил дорогу по зебре, как положено. Впрочем, он все равно недолго был бы жив: у него был запущенный рак.

Беднягу похоронили, а вдова получила изрядную компенсацию. Помог толковый адвокат. Он же помог и водителю избежать тюрьмы.
Квартира, которая принадлежала «Амидару», вскоре была вдовой выкуплена и стала ее собственностью. Соседи с ней мало общались. Да и сама она не изъявляла особого желания общаться с ними.
Если же приходилось с кем-либо поболтать, то жаловалась на падение людских нравов, на раннюю сексуальную жизнь молодежи, на слишком  громкую рекламу в телевизоре, которая тоже грешит «развратом».

Кто-то за это и наградил ее кличкой, которая прилипла к женщине.
Прошло несколько лет, и вдруг из-за двери ее квартиры стал доноситься нехороший запах. Это был запах разложения.
И тут вспомнили, что давно уже ее никто не видел. Вызвали полицию. Вызвали «Маген Давид адом» («Скорую помощь» - автор) и убедились в том, что старая и в самом деле давно мертва.

Нашли дальнюю родственницу покойной, пожилую женщину из Ашкелона, она приехала, вступила в права на наследство, сдала квартиру в аренду и выбросила книги усопшей прямо на землю у мусоросборника.
Книг было немного, «Книгу о здоровой и вкусной пище» и «Кройку и шитье» - тут же взяли соседи, остальные – пылились. Среди них оказалась толстая тетрадь в черной коленкоровой обложке. На тетрадь была наклеена пожелтевшая от времени бумажка с почти выцветшей надписью «Дневник».
Вот эту-то тетрадку я заметил и взял в руки.
Без особого интереса открыл. Но уже с первой страницы текст меня поразил. Это были откровения далеко не счастливой распутницы. Я открывал наугад, читал отрывки … Вот они.

«6 ноября 1937 года. Сегодня ночью арестовали моего любимого папу. Папу, который так любит родину, партию и товарища Сталина! Это чудовищно! Я уверена, что произошла ошибка, и мой папочка вернется!
10 декабря. Уже больше двух месяцев нет папы дома. Свидание не разрешают. Передач не берут. Ужасно! На заводе теперь новый директор, про папу боятся говорить даже. Он объявлен врагом народа, вредителем и шпионом. Что же это  творится? Мама все время плачет и руки свои ломает.

4 января 1938  года.  Новый год в школе проходил весело. Была елка, раздавали подарки. Мне же было горько. Папе дали десять лет без права переписки. К нам ночью зашел один человек и разговаривал с мамой. Он ушел, а она стала рыдать. Я спросила ее, в чем дело. Она меня прижала к себе и кричала, что папы больше нет. Его расстреляли. Я тоже стала рыдать. Мне даже расхотелось жить на белом свете. Какая может быть жизнь без папы?!

4 февраля. Вот я уже третий день у тети. Маму арестовали, а меня тетя взяла к себе, не дала отправить в детский дом. Не знаю, как ей это удалось.

27 мая 1938 года. Учусь в другой школе, потому что она ближе к дому тети. Здесь тоже узнали про папу, и меня сторонятся. По-прежнему я отличница, хоть это хорошо. Недавно мне исполнилось двенадцать лет. Мы эту дату не отмечали, я не захотела. Иногда ночью вижу во сне папу. Он такой грустный! Сегодня и маму увидела, она меня обнимала.

Четырнадцатого февраля тысяча девятьсот сорокового года. Мой одноклассник Ваня Солнцев отозвал меня на большой перемене, взял клятву, что я не выдам его и рассказал, что Ежов расстрелян, потому что оказался врагом народа, но об этом нигде ни слова нет. Ваня сказал, что любит меня. Потому и сообщил. А его отец работает в горкоме партии первым секретарем. Ого! А вот в любовь Ванюши я не верю. Потому что вообще не верю, что дети могут любить. Это – дело взрослых. А у детей …
Мне скоро будет четырнадцать лет. Начались менструации. Грудь почти такая же, как у тети. Фигурка хорошая у меня. Мальчишки все чаще пристают ко мне. Один только Ваня Солнцев не пристает. Но иногда он на меня так смотрит! Мурашки бегут по коже от этого взгляда.

2 мая сорокового года. Вчера ЭТО свершилось! Я стала женщиной. Ваня после демонстрации пригласил меня к себе, сказал, что познакомит с родителями. Я согласилась. Пришли, а там никого. Только на столе записка, что уехали в гости до завтра. Мне стало не по себе. А Ваня включил радиолу. Это такое чудо! Приемник и патефон вместе! Мы танцевали фокстрот. Он сказал, что я хорошо танцую. Потом вальс танцевали. И он похвалил меня снова. Потом стали танго танцевать. Он слегка прижал меня, я его оттолкнула, но мне было приятно, что прижал.
Потом он предложил выпить за здоровье наше и за дружбу. Я отказывалась, а он обиделся, сел в сторонку, отвернулся.  Сказал, что я его не уважаю, если самую чуточку не хочу выпить за наше здоровье и дружбу. Сказал, что это винишко слабое. Как вода. Что закусим конфетами «Птичье молоко», которые его отец привез из Польши, где был в командировке.
Я захотела попробовать эти конфеты и согласилась чуть-чуть выпить, мы выпили по маленькой рюмочке вина. Оно мне показалось невкусным. Даже противным. А конфеты – просто чудо!
Но тут у меня голова закружилась. Я сказала Ване об этом, он засмеялся. Поднял меня на руки и понес к дивану. Я хотела сопротивляться, но у меня почему-то не было сил. Это потому уже, после всего, что с нами случилось, этот хитрец объяснил мне, что положил в вино какую-то таблетку. В общем, он снял с меня трусики и я почувствовала, как что-то большое входит в меня снизу. Было больно. Но не очень. А потом стало даже приятно.
Когда Ваня застонал, я почувствовала ТАМ толчки, догадалась, что это сперма у Вани выходит такими толчками. И испугалась, что забеременею. Но не сильно испугалась. Мне почему-то было все равно.
Еще я заметила, что он подложил под меня большое полотенце, и когда он кончил свое дело, я увидел кровь на полотенце. Это была моя кровь.
Я стала плакать, а Ваня меня успокаивал. Он говорил, что теперь мы всегда будем вместе, а когда кончим школу, то поженимся. Еще что-то говорил хорошее. А потом снова залез на меня, и все повторилось.
На этот раз было дольше, я почувствовала, что мне тоже надо двигаться вместе с ним, мне было все приятнее, и наконец я почувствовала ТАКОЕ!!!  Сперва  даже подумала, что умираю.
Когда мы отдохнули, он стал учить меня целоваться. Я не хотела сначала, но Ваня снова обиделся, и я согласилась. Целоваться,  оказывается, очень приятно. Потом он стал целовать мою грудь, живот и  даже …
И когда он вошел в меня снова, то я как бы уже готова была, и мы ТАКОЕ испытали!
Еще два раза он на меня залезал, и нам обоим было хорошо. Только устала я, и спать захотелось. Вечер уже был на дворе. И Ваня меня проводил до дому, даже вошел к нам. И сказал тете, чтоб она меня не ругала.
Но тетя обо всем догадалась. Я не стала запираться, и она сказала, что обратится к прокурору, и заплакала. Еле уговорила ее не ходить никуда. Объяснила ей, что у нас с Ваней любовь, и мы поженимся.

3 июля 1940 года. Я забеременела. Тетя в ужасе, я тоже. Тетя пошла к доктору знакомому, хочет аборт мне сделать.

1 сентября. Аборт мне делал доктор. Было стыдно очень. Доктор оказался мерзавцем. Он положил меня в специальное кресло и вместо аборта изнасиловал. Я боялась кричать, потому что доктора боялась, у него глаза страшные. Когда он кончил,  то сказал, что ему светит тюрьма за подпольный аборт, поэтому надо хоть как-то себя порадовать. Велел мне  об этом молчать, чтобы получить хороший аборт. Потом позвал тетю, наврал, что осмотрел меня,  и велел прийти завтра, чтобы закончить все это дело.
На завтра он снова положил меня в то кресло и снова изнасиловал. Потом позвал тетю и велел помогать ему, но она отказалась. Мол, не сможет. Тогда он ушел за помощницей. Это была пожилая женщина. Было ужасно больно, но я не могла кричать, потому что мне в рот вложили полотенце, и я его кусала и только стонала.
Тетя сказала, что за аборт отдала доктору и его помощнице все свои драгоценности, да еще деньгами заплатила. Ругала меня, потом стала обнимать и целовать. Мы обе плакали.
А Иван все лето провел с родителями где-то на Кавказе, в санатории цэка. Когда он пришел ко мне, я первым делом влепила ему пощечину, сказала про аборт и выгнала. Он испугался, побелел и ушел.
Сегодня в школе он на меня не смотрел даже. А домой пошел вместе с Нэлькой Волгиной. Предатель! Сволочь! Шкодлив, как кошка, а труслив, как заяц. Надо отомстить ему. Только как?

24 декабря сорокового года. Скоро Новый Год, а мне его и встречать не хочется. Я стала всех сторониться, учусь лучше всех в классе, а Ваньку ненавижу. Он теперь с Нэлькой ходит. Наверно сделал с ней то же, что со мной. Когда я закончу школу, пойду в медицинский институт. Поймаю Ивана, притворюсь, что снова люблю. Напою снотворным и отрежу ему …

1 января сорок первого. Ваня пригласил меня встречать вместе Новый год. Клялся, что любит меня. Даже на коленях стоял, руки целовал. Я его простила. Мне снова захотелось лежать под ним.
Его родители уехали куда-то на праздники. И я пошла к Ване. Мне так хотелось, чтоб снова было у нас все, как раньше. Только чтоб не беременеть. Велела Ванюше купить презервативы в аптеке, он согласился. Новый Год мы отметили замечательно! Я осталась бы и ночевать, но тетя просила дома поднять бокалы за новое счастье, и Ваня понял это, отпустил меня. Тетя не знает ничего про наше новое дело с Ваней.

3 января. В школе на елке было очень весело. Пришли артисты. Елка была красивая. Подарки дали нам. Потом я пошла домой, а тетя ушла куда-то в гости одна. Я пошла к этому предателю Солнцеву, чтобы вместе провести время, а застала у него Нэльку Волгину пьяную. Солнцев стал меня обнимать и целовать. Кричал, что любит только меня, что Нэлька просто так.
Поднес мне водки и велел выпить залпом. Я выпила, он мне огурец соленый подсунул. Чуть не вырвало, голова закружилась. А он положил меня на кровать рядом с Нэлькой, содрал трусы и изнасиловал. Прямо при ней!
Я плакала, а он принес еще водки, влил ее в меня, раздел нас обеих с Нэлькой догола, сам разделся – и стал лазить то к ней, то ко мне. Мне было все равно, да и Нэльке, наверно, тоже. Потом он включил радиолу и стал танцевать с нами танго. С голыми. Какой ужас! Если бы папа и мама увидели!!!

2 апреля. Вчера все всех обманывали, но я ни разу не поддалась. После занятий, как всегда, Ваня повел нас с Нэлькой к себе, пока родители на работе. Выпили, закусили – и понеслась! Тут пришел его друг Петя Жуков из нашей школы. Только из другого класса. Мы все снова выпили, Петя разделся и полез к Нэльке, а Ваня на меня взобрался. Потом они поменялись. Петя залез на меня, а Ваня на Нэльку. Было мне и с Петей хорошо, даже лучше, чем с Ваней. Я ему сказала про  это, а он жутко обрадовался и снова начал-начал, и еще лучше было нам. Хотя я забыла про презервативы.
Потом Ванька нас выгнал, боялся, что родители застанут. Я пришла домой пьяная, тетя ахнула и стала меня бранить. Сказала, что в школу пойдет. Я разревелась, просила не ходить. Поклялась, что исправлюсь. Она вроде бы поверила. Я твердо решила исправиться!

22 июня сорок первого года. Началась война! Нас еще не бомбили пока, а многие города немцы бомбили. Ничего, наши перейдут в наступление и разгромят фашистов. Недолго ждать осталось.

17 июля. Немцы приближаются. Что же это творится!

4 августа. Тетя сказала, что мы будем эвакуироваться вместе с ее заводом. Собирали весь день самые нужные вещи и документы.

30 12 1941. Долго не писала в дневник. Мы удачно эвакуировались. Ехали долго, но почти не голодали. Здесь завод ставили на месте каких-то ремонтных мастерских, тетя целые дни там вкалывала. А то и ночью даже. Удивительно, как быстро пустили этот завод!
Мы поселились в хорошем доме. Хозяин его потерял на фронте половину одной ноги, а жена его бросила и вышла за офицера. Протез у Миши (хозяина зовут Миша) некрасивый, но ему обещали сделать хороший. Миша предложил тете выйти за него, и она согласилась. Он нигде не работает, а продает табак не центральном рынке. Я учусь в школе. Стараюсь учиться хорошо, чтобы попасть в институт. Строю из себя целку, всех мальчишек отшиваю.
Завтра будем встречать Новый Год.

1 января 1942 года. Вот и каникулы! А тут столько произошло! Вчера тетя была на работе, мы с Мишей готовили стол к празднику. Он выпил водки и заставил меня выпить, я отказывалась. Так  он силой влил в меня эту гадость самогон, стал меня обнимать и целовать. Весь дрожал. А я все пьянела и пьянела.  Он еще в меня влил водки, и дальше все было, как во сне.
Миша положил меня на кровать. Задрал платье, содрал трусы. Я плакала. А он все дрожал и целовал меня. Будто кусал. Потом он стал в меня входить. И было очень-очень  больно. У него огромный член. Я кричала, чтоб не пихал до конца, а он как взбесился, все заталкивал его глубже. Не торопился, но меня не слышал.
Потом стал двигаться во мне медленно-медленно. И уже не дрожал. Мне даже приятно было, хоть и больно. Мы вместе кончили. Стало полегче. Он еще полежал на мне, потрепал по щеке и слез.
Я уснула. Но не долго я спала, потому что очень сильно кричали. Оказывается, тетя пришла, когда мы кончали с Мишей. Они поругались. Потом она плакала. Я снова уснула.
Проснулась, потому что меня рвало. Мучилась до утра. А утром тетя мне сказала, чтоб я убиралась вон. Обозвала меня ****ищей. И вообще материлась ужасно, я даже не думала, что она так умеет.
Я пошла на улицу и встретила Леву из нашего класса. Он спросил, что со мной стряслось. Я заплакала сильно, хотела убежать, но Лева меня удержал. По голове погладил. И я ему все про тетю и Мишку-гада рассказала.
Он сильно хмурился, сказал, что поговорит с мамой своей. И мы пошли к ней на работу, в поликлинику. Там дождались конца приема, и вошли к его маме в кабинет. Лева ей рассказал про меня. Она стала спрашивать, кто мои родители, почему я у тети.. И я ей открылась, потому что и у нее глаза были добрые и грустные, как у Левы.
Она подошла ко мне, обняла и сказала, что ее муж тоже пострадал, но из лагеря ушел на фронт и там погиб.
В  общем, перешла я к Леве. У них всего одна комната, там бабуля ихняя, Лева, его мама Мария Григорьевна, и я. Когда я брала вещи и уходила, тетя  стала просить, чтоб я осталась, что  она не гонит меня, но я взяла свои вещички и ушла. А она все плакала.
Говорят, как первый день нового года пройдет, так и весь год будет. Увидим. Хотя и так не жду я ничего хорошего пока.
Первого мая сорок второго года. На фронте повсюду идут тяжелые бои, Ленинград все еще держится. Что если мой папа выжил в лагере и воюет против фашистов в штрафном батальоне?
Хлебная карточка у меня всего 400 грамм. Картошку едим. Капуста квашеная еще не кончилась у Левы. По карточкам получаем, но это даже не на неделю. Я сказала, что пойду  работать. Но Мария Григорьевна ни в какую не соглашается. Тетя приходила, принесла кусок мяса. Мы его ели целую неделю. Тетя опять звала меня вернуться. Но я ни за что не вернусь.

Пятого мая.  Что я увидела! Лева ночью дрочил. Неужели его мать не знает об этом? А бабуля? Мне стало противно. Утром, когда шли в школу, я ему сказала, что видела, чем он занимался ночью. Он жутко покраснел и сказал, что мечтает обо мне с первого дня, как увидел. Но бережет мою честь, а то бы попытался …
Мне стало так стыдно! Я гадкая. Я ему сказала, что он не должен больше так делать. От меня никто не узнает, конечно, но он должен прекратить, это вредно для здоровья. Он стал опять говорить, какая я красивая и вообще лучше всех на свете. Я все уроки думала о нем. А он краснел, когда смотрел на меня.

Двадцать девятого мая. Я решилась. После уроков позвала Леву погулять. Мы шли долго, вышли на окраину. Там роща и кусты. Он хотел вернуться, а я ему сказало, что еще рано. И стала его целовать. И сказала, что люблю его. Хотя это неправда. Просто жалко его. Я ему помогла, и он вошел в меня. Он дрожал еще сильнее, чем Мишка-сволочь в первый раз. Но кончил очень быстро, почти сразу. Я его гладила по спине и говорила, что люблю его. А он плакал. Сказал, что это от счастья.
Полежали-полежали, он снова захотел, на этот раз и я кончила. И мы пошли домой. Он всю дорогу целовал мне руки, целовал в губы. И говорил, что мы муж и  жена на всю жизнь. И я смеялась. Мне уже семнадцатый год, я получила паспорт, А сижу на чужой шее. Нельзя так дальше!!!!!!!

30, июль сорок второго. Наши сдали Севастополь. Фашисты  уже у самой Волги, Сталинград возьмут – и … Не хочу думать плохо! Все равно мы победим! А я уже неделю работаю санитаркой в больнице. Платят мало, зато бывают и подарки. То ножку куриную. То котлетку, то еще что-нибудь. Я даже домой приношу. Мария Григорьевна узнала про нас с Левой и сказала мне, что она хочет меня в невестки. Сказала, чтоб я ее мамой звала. Я  ревела весь тот день. От счастья, что такая славная мне досталась будущая свекровь. Лева тоже ревел, просил прощения у меня, у мамы, у бабушки.
Теперь мы спим с ним в одной кровати. А раньше он на полу спал. Он славный. Только ему далеко до Мишки-гада. Лева думает, что я была девушкой до него. Пусть так думает. Ему было бы тяжело знать правду.

1 сентября. Вот и пришла я в шэрэмэ. Учусь хорошо. Тут легко учиться, потому что спрашивают не так, как в настоящей школе. За партами сидят и дяденьки, и тетеньки.
Лева тоже пошел работать. Он стал учеником слесаря на тетином заводе. Работает по двенадцать часов. В школе  нашей пришел в мой класс. На уроках он засыпает. Слабый он.

10 ноября. Что же ты наделал, Левушка?! Ушел мой Левушка на фронт добровольцем. Его военкомат не брал, так он уехал с эшелоном прямо на передовую. И оттуда письмо прислал. Он там наврал, что ему девятнадцать лет. Как поверили? Мария Григорьевна места себе не находит. Боится за него, что погибнет. Мы отметили праздник революции слезами.

2 08 1943. Пришла похоронная, Лева погиб. Если бы я была беременна, то хоть ребенок был бы. Внук для Марии Григорьевны. Она ко мне стала хуже относиться. Будто я виновата в том, что нет больше Левы.

20 ноября 1943 года. Ура! Наши взяли Киев и удерживают его. Всем ясно, что после Курской битвы  Германия идет к поражению. Только жаль мальчишек, которые погибают из-за упрямства немцев.  Могли бы и после поражения под Сталинградом понять, что им конец. Так нет же!

21 ноября. Сегодня вернулся Левушка. Живой. Только нет у него правой руки. Совсем. Он пошутил, что мол как я теперь буду обнимать тебя, женушка? Мария Григорьевна счастлива. А я? Левушка ничего не смог. Всю ночь пробовал, а у него не поднимается. Неужели это навсегда? Ужас…

10 мая тысяча девятьсот сорок пятого года. Как долго я ничего не писала тебе, дневник мой дорогой! А ведь столько всего случилось!
Вчера  был день победы, все обнимались и целовались. Это что-то необыкновенное! Словно все стали родными.
Заканчиваю первый курс медицинского института. Да, я студентка! Правда, факультет санитарный, там было меньше желающих, и я пошла туда.
С Левкой мы расстались. Потому что он стал алкоголиком. Говорит, что это после фронта и инвалидности. Но я не могла больше терпеть его. Мало того, что импотент, так еще взял за моду лупить меня. Снова живу у тети. Мы помирились. А дневник мой я давно уже  у нее держу: пусть она читает, свой человек, родной. Все поймет. А если бы Мария Григорьевна прочитала?! Или Левка-импотент? Подумать страшно!
На первом курсе я старалась изо всех сил, училась лучше всех в группе, с мужиками не связывалась, и добилась-таки своего, перешла на лечебный факультет. Хочу стать хирургом.

10 ноября 1945 года. Странный человек – моя тетя. Снова сошлась с Мишкой. Правда, он теперь не пьет, у него – протез заграничный, так что, если он сидит или стоит, то как бы в ботинках у него обе ноги. Но когда идет, то видно, что прнхрамывает. И скрип все же есть, хоть и не сильный. Меня Мишка не трогает, вежливо относится. Это хорошо. Надолго ли?
Вчера ходили на демонстрацию, я замерзла, простудилась. Кашляю. Температура высокая, пришлось не идти на занятия.

13 ноября. И не изменился подлый Мишка, снова меня изнасиловал. Тетя была на работе, я лежала больная. Он наврал, что принес микстуру, которая меня враз поднимет на ноги. Налил полчашки, велел зажать нос и залпом выпить. Я дура, поверила этому скоту. Когда уже допивала, поняла, что водку пью. А он сказал, что это верно, теперь я пропотею и завтра буду здоровехонька.  Конечно, я опьянела, а  он мне подсунул закуску, какую-то конфету шоколадную. И я еще сильнее опьянела.
Тут он вышел, а вернулся голый и залез на меня. Говорил такие слова, что удивил даже. Что любит меня, что я его счастье и все подобное. Короче, он все снова и снова делал свое  дело. Пока не пришла тетя и не застала нас. Этот идиот забыл дверь закрыть.
Я тете сказала, что ее муж меня напоил силой и взял меня силой. Она поверила. Плакала. И я плакала. Пока не заснула.
Утром чувствовала себя отвратительно.

19 ноября. Тетя меня не выгнала, но я сама решила уйти. Потому что чувствую, что хочу Мишку. Ужасно хочу его! Уйти. Уйти!

4 января 1946 года. Мишка снял мне квартиру на тихой улочке в центре города. Обстановка – стол, две табуретки и койка. Хозяин, поганый старикашка, приходил. Будто посмотреть, как я живу. И полез ко мне. Я его двинула, он упал и сказал, что я пожалею. Плевать мне на него!

22 июня 1957 года, Одесса. Шесть часов утра. Сегодня отмечаем черную годовщину. Подумать только, прошло шестнадцать лет. Да и в дневник свой я ничего не писала больше десяти лет. Лежал он, забытый, в тайничке, который сделала  я в доме у Гриши, Гришани, Гришана. Короче, у моего как бы хахаля.
Вспомню, как все это получилось.
 Поганый старикашка, у которого Мишка снял мне тогда квартиру, не зря меня стращал, когда я его двинула. Он явился с двумя здоровенными парнями. Меня эти гады изнасиловали по очереди, а потом и старый мерзавец взобрался на меня, а они держали руки мои и ноги. У него изо рта воняло, слюни и сопли на меня капали. Кончил  он сразу, как залез. Парни ушли. А он остался и стал ехидничать, гнида такая. Я встала, из меня сперма текла, но мне все  равно, схватила его за горло – и душить стала. Он задергался, я  думала, что вырывается, а это была агония.
Тут вошел Мишка. Он сразу все понял, приложил пальцы к шее старого гада и сказал, что он подох. Я испугалась. Мишка – тоже. Нам ведь обоим тюрьма светила. Мишка сел, задумался, но скоро встал и мы ушли из этого дома. Мне Мишка велел надеть стариковскую шапку и валенки, его же полуперденчик, а свое не брать. Все оставить. Но я дневник взяла.
Мы пришли на край города, постучались в одну избенку. Зашли, там тепло, сидят страшилища мужики и одна девка. Мишка одного мужика отозвал, они пошептались сколько-то. Мужик этот увел меня в другую комнату, спустились мы в погреб. А там – лаборатория. Меня мужик сфотографировал и велел вылезать, идти к Мишке. Мужики нас угостили водкой и закуской. Я не отказывалась и выпила прилично. Нас никто ни о чем не спрашивал. Но Мишку они знали. Потом вылез фотограф, и девка меня повела в подвал. Постригла под мальчика, покрасила волосы в рыжий цвет, брови тоже высветлила чуть не добела.
Дала мне зеркало, я себя не узнала. Вышли мы из погреба, а Мишки нет. Я спросила, где он. Все засмеялись, сказали, что я  залягу на дне, а он еще поплавает. Потом фотограф опять ушел в лабораторию. Я посмотрела на ходики, что висели на стене. Было  три часа ночи. Через час он вылез. Дал мне мой новый паспорт, метрики, свидетельство за школу и профсоюзную книжку. Сказал, что остальное про себя я узнаю в дороге.
Меня переодели в теплое женское.
Тут поднялся один из мужиков. Надел тулуп и вышел. Скоро затарахтел мотоцикл, мы вышли вместе с фотографом. Я села в коляску, фотограф сел сзади за водителем. И поехали. По дороге фотограф мне рассказал все о девушке, которой стала я теперь. Повторил. Потом я повторила все.
Доехали до товарной железнодорожной станции. Сели в открытый товарный вагон. Там уже было несколько человек. Мужики мои познакомили меня с пожилой  женщиной, пожелали мне удачи и ушли.
Поезд утром тронулся и пополз. Ехали мы больше суток. Сошли в Челябинске, пересели в пассажирский и доехали до Москвы. Там снова пересели и доехали до  Одессы в купе. Тут только я и выспалась.
В Одессе моя опекунша повела меня к новому человеку. Владимир зовут его. У него и живу я с того дня. Будто сестра его троюродная. Все, кончаю писать. Пора на работу. Я ведь теперь официантка в столовой санатория.

23 июня. Продолжаю. Так, теперь про Владимира. Он слесарем работает на заводе. Его жена тоже там, на заводе, работает. Она, конечно, не знает, кто я на самом деле. И про тайные дела Владимира тоже не знает. Зато я знаю. Вернее, догадываюсь. Раз меня к нему привели. Он  же со мной и в самом деле, как с сестрой обращается. Ни разу не полез ко мне. Даже удивительно.
А на работе у меня все хорошо. Я стараюсь, претензий ко мне нет. Если пристают, то отшиваю вежливо. Мой мужчина – женатый шеф-повар. Еще и врач один, тоже женатый. Они знают друг про друга, но не ревнуют. И уже не один год так все и тянется. Шеф-повар меня и на работу устроил, они с Владимиром друзья. Прическа у меня все такая же, хожу в парикмахерскую, там и подкрашиваю волосы. Полюбила море, все свободное время провожу на пляже. Много плаваю. Правда, пристают мужики, но на пляже я их отшиваю грубо. Сразу отваливают.
Беру в библиотеке книги. Читаю много. Это помогает не думать о себе и своих проблемах. День похож на  день. Только сезоны меняются. Скучно. Решила перепрятать  дневник.

1 января 1967 года. Вытащила дневник, а корки плесенью покрылись и бумага пожелтела, и чернила подвыцвели. Идет времечко, и сама я старею. Скоро мне сорок стукнет. Сорок лет – бабий век …писать не хочется. Новый год, как всегда, встретили дома, втроем. Владимир все ребенка хочет, да у них не получалось долго. Теперь его жена беременна, но врачи опасаются за ее жизнь: поздний первородок. Эх, мне бы в мединститут вернуться. Или хотя бы фельдшером стать.

10 февраля. Владимир овдовел,  жена умерла при  родах. Ребенок тоже погиб. Бедный Владимир! Не подозревала, что он так любил свою жену, он никогда этого не показывал сильно уж.

9 марта. Вчера отметили МЖД. Мы с Владимиром выпили, он мне букет принес. Помянули усопшую. А ночью он ко мне приполз. Я его пожалела и дала ему. Так и заснули в одной постели. Утром разбежались по работам, а вечером он опять пришел, и я, конечно, дала ему. Чего уж теперь?

1 сентября 1967 года. Работала, как всегда. Потом пошла в домишко, где живут старик со старухой из Вятки, дала там шеф-повару. Там же я и с доктором встречаюсь. Старики помалкивают, потому что получают еду из санатория бесплатно. Сами в одной комнатенке живут, а мы другую используем. Вечером полез ко мне Владимир, дала ему. Устала. Он дрыхнет, а я вспомнила, что сегодня студенты прнступают к занятиям в вузах … Пошла к  дневнику, а что писать-то? Пятый десяток мне, подумать страшно. И кто я? Официантка в санатории. Давалка. Свыкшаяся с судьбой.

2 января 68 года. Вчера встретили с Владимиром Новый год. Пили шампанское. Он вдруг предложил мне выйти за него и уехать подальше отсюда. Он, оказывается, все про меня знает, но  любит. Я обалдела. Что делать, не знала. Попросила дать мне подумать. Он согласился.

Ноябрь тысяча девятьсот семьдесят седьмого года, Ленинград. Недавно отмечали шестидесятилетие революции. Как же, великий Октябрь!
А если разобраться? Построили стену в Берлине, раздавили Чехословакию с ее настоящей революцией, выслали из страны Солженицына и Бродского! Доносят друг на  друга по-прежнему. А то, что культ личности обкакали, так это себя обдристали. И чем Хрущев был лучше Сталина? По сути тот же бандит.
Зато у меня есть семья, любящий муж Владимир. Правда, он хочет взять ребенка из детдома. Но я против и против. Не надо! И с работой у меня хорошо. Как прибыли в Питер, удалось устроиться продавцом в продуктовый магазин. Директриса, правда, требует долю каждый месяц, но еще и остается. Вовка не знает, конечно.
Его  тетя, которая нас приютила, умерла недавно, мы теперь полные хозяева в ее комнате. Еще кроме нас тут живут в трех комнатах. Трое алкашей-пенсионеров.  Но все тихие. Я убираю в общем коридоре, в туалете, и они мне за это приплачивают. А мне не трудно.

Апрель восемьдесят первого. Директрису магазина посадили! Я и сама чуть не села. Владимир меня ругал за то, что не поступаю в институт на заочное отделение. Да кто же меня, такую старую, возьмет? Теперь пришел новый директор в магазин. Долю не просит. Выгнал Машку за неряшливый вид. Надо следить за своей внешностью.

Июль 1981 года, ночь. Новое жилье. Владимира я оставила, ушла с маленьким узелком. Почему? Вот как это вышло. Наш директор попросил меня остаться после работы. Я удивилась, но осталась.
Я ему сказала, что он не включил сигнализацию. Но он сказал, что пока это не нужно. И протянул мне какие-то листы. Я начала читать и мне стало жутко. Я обвинялась в недостаче 13687 рублей с копейками. Откуда7
Я работала честно. И он знает это.
Он сказал, что сам удивляется, как это вышло. Но факты – вещь упрямая. Я должна внести эти деньги немедленно, так как первая же проверка … ну и все такое.
Я сказала, что не чувствую за собой вины и готова к любой проверке. Он покачал  головой и предупредил, что если завтра к вечеру денег не будет, он даст этому делу ход. Не дожидаясь никаких проверок. Что сидеть из-за меня не собирается.
Я поняла, что тут что-то не чисто и сказала, что мы вместе с мужем попробуем наскрести эту сумму у знакомых. Директор согласился подождать до завтрашнего вечера. И только.
Когда я собралась домой, он мне сказал, что дело можно поправить. Хотя это сложно. Очень даже сложно. Но он ко мне относится хорошо, и  даже готов сделать для меня все, что надо. Если я ему отдамся. Так прямо и сказал. Мало того. Еще и добавил:
- Только раком. Только раком.
Не знаю, как я сдержалась. Пришла домой зареванная и все                Владимиру рассказала, ничего не утаила. Владимир обозлился жутко и кричал, что убьет этого гада. Бегал по комнате, как дикий зверь в клетке. Потом сник. Вечером мы звонили знакомым, бегали к ним, писали расписки. На второй день Владимир взял отгул и продолжал бегать по адресам. А к вечеру пришел в магазин, подошел к моему прилавку и протянул деньги. Я думала, там – вся недостача, а там только шесть тысяч с хвостиком.
Ну, думаю, сейчас мой муж пойдет добивать этого гада-директора.
А он вместо этого сказал мне:
- Предложи ему пока это, я что-нибудь придумаю.
- Да он же сказал, что надо всю сумму!
- Не получится у нас, милая.
- Что же делать?
- Придется дать ему.
- Что ты говоришь? Дать? Раком?
- Не идти же тебе в тюрьму! А тем более – в лагерь.
- А деньги, что ты собрал - куда?
- Отдадим обратно.
- Так и позволишь этому гаду …?
- Деваться некуда.
- Ладно, иди.
Он ушел, а я поняла, что больше не смогу с ним жить. Он мне стал омерзителен хуже гада-директора. Конечно, я ему дала, как он хотел. Только не на работе, а в этой самой комнатке, где я сейчас проживаю. Сперва я вся дрожала от отвращения и ненависти. Он сделал свое дело, сел отдохнуть. И я ему сказала, что ушла от мужа за его предательство. Директор засмеялся, и сказал, что понял, зачем я пришла с узелком. Спросил меня:
- И куда же ты пойдешь?
- Пока не знаю. Сегодня на вокзале переночую.
- Нет, так дело не пойдет. Оставайся здесь. Это моя комната. Я здесь прописан, но живу в другом месте.
- А сюда водите ставить раком?
- Ты язва! Да, сюда водил. Теперь не буду, потому что ты лучше всех, кого я имел. Давай становись еще раз.
Он за ночь ставил меня шесть раз! Или даже семь. Я не считала точно.
Спали мы вместе, но он меня лежа не трогал. А утром прогнал меня на работу, даже поесть было нечего. Я поплакала по дороге.
Вечером он снова поставил меня раком. Но до этого накормил пельменями, напоил кофе с пирожным. И даже приласкал. И удивил меня.  Сказал, что я ему с каждым разом все милее. Но я его все равно ненавижу, хотя стала привыкать раком. Даже нашла в этом удовольствие.

Декабрь 1987 года. Сколько воды утекло! В стране – перестройка, все только об этом пишут, вещают по телеку и говорят. А я думаю, что будет только хуже. Раньше хоть какой-то порядок был. Ну, поживем – увидим.
У меня большие изменения. Я окончила заочный институт советской торговли Стала экономистом. Но из торговли ушла. Из Питера уехала. Директора магазина бросить не успела, потому что его посадили за крупные хищения. Хорошо, что я еще раньше ушла на другую работу.
Сейчас живу в Сибири. Работаю экономистом в строительном тресте. Дали мне квартиру. Однокомнатную.  Проводили на пенсию и разрешили работать дальше, пока могу. Ценят.
Веду себя уже не один год недотрогой. Да и то! Мне уже за шестьдесят. Кому я нужна? Старуха! Хотя и тело, и лицо у меня еще будь здоров! И иногда так захочется мужской ласки! Хоть вой. И вою. Только потихоньку. Ко мне никто не ходит и я ни к кому не хожу. Телевизор есть, библиотека в тресте богатая.
Хожу иногда на концерты или в театр, если в тресте культпоход, чтоб домой было с кем идти вместе.

14 августа 1987 года, пятница. Вчера приехали из деревни парни к соседке, ее племянник и четверо его товарищей. А там и так в однокомнатной она и ее муж. Попросили меня взять хоть одного, пока они сдадут экзамены. Я с той недели иду в отпуск, потому дала согласие.
Парень попался стеснительный, я ему рассказала все про квартиру, все показала, дала ключ, только про дневник не сказала, потому что он у меня за картиной спрятан, там мне строители по блату сделали нишу с секретом. Я парню поставила раскладушку на балконе, он так благодарил! Посмотрим, не украдет ли чего, пока я буду в отъезде.

16 августа, утро. Ну и чудеса! Василий, жилец мой, открыл дверь ванной (я забыла запереться), когда я искупалась и вытиралась, увидел меня голую и прямо закричал, какая у меня фигура красивая и какие волосы у меня дивные. Подошел нагло и стал целовать мое тело. Вот тебе и скромник! Он взял меня на руки и понес к расстеленной моей кровати. Сильный, чертяка! И пошло-поехало у нас с ним. Почти всю ночь провели мы в ласках. И я благодарила судьбу и Господа за такое чудо.

30 августа.  Ну и дура же я старая! Короче, сдала я путевку свою в профсоюз,  отбрехалась о причинах – и каждую ночь провожу  с Васильком моим дорогим. А днем помогаю ему готовиться к вступительным экзаменам.  Он говорит, что таких толковых учителей, как я, у него не было. Что я совершенство. И совсем парень с ума сошел, предложил мне пожениться. 
Я ему сказала, что по возрасту в бабушки гожусь. А он – свое: дивная кожа, дивная фигура, грудь как у Данаи с картины Тициана. Спросила, откуда он знает Тициана, Данаю. Оказывается, у них преподавала литературу романтичная девушка-москвичка, которая сумела им очень много дать: они музыку слушали с ее радиолы, альбомы смотрели о музеях, а она рассказывала про композиторов, художников, архитекторов.
Повезло тебе, Василек! 

1 октября. Только что приехал мой студент-первокурсник из колхоза. Отмыла его, приголубила, хотела лечь с ним. Он отказался, лег на раскладушку. Тут как раз соседка пришла, увидела, что он на раскладушке, это кстати, а то начала допытываться, не сплю ли я с квартирантом.   

7 октября. Все еще не ложится со мной. В чем дело? Опротивела?
 
10 октября. Лег со мной, наконец. Какое счастье! Почему пост выдерживал, не объясняет. Сказал, что надо пожениться. Втихаря. Но надо. Хочет быть мужем моим. Ну что делать?

15 октября. Подали заявления. Я попросила все сделать побыстрее, подсунула сотню – и тут же мы стали мужем и женой. А вдруг люди узнают про это? Ужас!
 
18 октября. Принес «Камасутру» на папиросных листах бумаги. Это как бы искусство любви, написанное еще до нашей эры. От нее  будто бы связь мужчины и женщины становится крепче. И все получается у них отлично до старости.
Мы начали пробовать разные позы. Хорошо!

13 ноября. Вот и праздники прошли.  Василек заставил меня взять в рот и сосать. Никакого удовольствия. Потом он кончил, и я чуть не захлебнулась, меня вырвало. Идиот!

19 ноября. Снова заставил взять в рот, сказал, что надо пропихнуть конец в горло. Тогда будет хорошо. Я хотела отказаться, он стал злиться, шипел, что не люблю его. Я протолкнула в горло, хоть и неприятно было, и дышать трудно. Он кончил туда, и вытащил.  Теперь каждую ночь делает так. А я без оргазма остаюсь.

21 декабря 1987 года. Была в командировке на нашем филиале. Мне дали срок три недели. Но я управилась за две. Домой звонила каждый день, но телефон был все время занят. Когда вернулась, было уже поздно, я отпустила такси и вошла в квартиру. И увидела такое, что мне тошно стало. В моей квартире лежали на кровати, на полу, на раскладушке какие-то парни и девки, с одной из них был Васька. На кровати, конечно. Сукин сын! Стала всех их выгонять. А он мне:
- Сама убирайся, старая карга!
Я хотела позвонить в милицию, но телефонный шнур был перерезан. Вот почему все время было занято. оказывается. На шум сбежались соседи, такое закрутилось … Короче, я едва не оказалась на улице. И с работы меня уволили, нашли замену помоложе. Сказала Ваське, что развожусь с ним. Он захохотал. Не дам, мол, согласия. Я пригрозила, что пойду в институт на него жаловаться. Он снова захохотал и сказал, что бросил институт и теперь займется бизнесом. Лежит подлец в кровати моей, а я на раскладушке сплю.

25 декабря. Встретила сегодня Якова Давыдыча Зингермана, главного врача вендиспансера. Мы познакомились с ним года три назад, его жена у нас в тресте в библиотеке работала, мы с ней были в добрых отношениях, а Яков Давыдыч приходил к ней, вместе они кофе пили. Яков спросил, как я живу, так участливо спросил, что я заплакала. Меня прорвало, и я все-все рассказала этому доброму человеку. Он стал меня успокаивать. Мол, все образуется. Сообщил шепотом, что Васька у него после колхоза от триппера лечился тайно. Что хотел мне рассказать, но тот умолял не говорить.
Я на Зингермана рассердилась, что скрыл. Я бы, может быть, не оказалась на улице если бы вовремя … А он опустил голову, попросил прощения и так грустно мне сказал, что его Раечка, жена его, скончалась от рака груди. Я подумала, что не права. Что не надо его ругать. Разревелась, Теперь он меня стал утешать, и я его. И  обнялись. И стало мне так тепло, как еще никогда не было. На душе тепло  стало. Он спросил, где я теперь живу. Я сказала, что приходится проживать в одной квартире с мерзавцем Васькой. Некуда мне  идти.  Одна я на этом свете.
Яков Давыдыч сказал, что и он ведь  один на белом свете. Детей у них с Раечкой не было, потому что после аборта она не рожала. А аборт сделали, потому что еще в институтах учились на третьем курсе. Сам Зингерман из Белоруссии, там вся его  родня погибла, а он был в партизанском отряде, потом в мединститут поступил, работал  врачом, а вот недавно стал пенсионером. У Раечки есть родня, они живут на Украине. Ехать на Украину не хочется ему, там антисемитизм.
Стали прощаться, и вдруг он говорит мне:
- Знаете что? Можете пожить у меня какое-то время. То есть пока я не уеду в Израиль.
- А вы хотите уехать?
- Да, там моя историческая родина. Правда, я это не афиширую.
- Спасибо, Яков Давыдыч, но мне неудобно к мужчине переезжать.
- Чушь. Чем мучиться, лучше переехать. И квартиру освобождать от нахала будет легче, если не жить с ним под одной крышей. 

1 января 1988 года. Вчера встретили Новый год вместе с Яковом Давыдычем. Я живу теперь у него. Квартира двухкомнатная. В спальне я поселилась. А в проходной – он сам. Какой славный человек!
Вчера поднял первый тост за свою репатриацию. Потом – за мое здоровье. Потом – за благополучное решение моего квартирного вопроса. Думала, он захочет меня, я бы не отказала. Но он даже-даже ни-ни. Видно, он уже импотент.
10 февраля. Вчера Давыдыч учил иврит. Он достал учебник и готовится. Я спросила его, не трудно ли. Нет, говорит, язык очень логичный. Беда в другом: система некудот. Точек всяких под буквами. Идиш, говорит, намного легче. Там, как пишется, так и читается. Хотите, говорит, со мной вместе учить иврит. Зачем, спрашиваю. А поедем вместе, говорит. Мы оба одинокие люди.  Вы мне нравитесь. Если я вам не противен …
Так я же, говорю, не еврейка. А он мне: все люди – евреи, только не все об этом знают. И посмеялись мы. Тут он взял меня за руку и говорит горячо, что знает меня уже давно, что теперь узнал еще лучше, что ему я мила, а еврейство можно сделать, если только он мне не противен. И поцеловал руку мою. Я заплакала. И говорю ему, что я его не стою. А он опять за свое: поедем вместе. И волнуется как бы. Я ему тогда сказала, что уважаю его очень, что он мне вовсе не противен, и он стал меня целовать и шептать ласковые слова – и мы ночь провели вместе.
Это была моя первая ночь в жизни, когда я была как бы королевой, а мужчина был как бы моим верным рабом. И в то же время каким-то родным человеком, которому веришь просто, как себе самой.

1 марта. С Васькой развелись. Он дал мне отступного, и за ним осталась квартирка. Я сдалась. Яша ходит счастливый, не узнать его даже. И я счастлива. Вот только не представляю, как мне будет в Израиле? Без русской речи, без русских обычаев. Мы одногодки с Яшенькой, но он выглядит старше. Это после всего мною перенесенного-то!

20 декабря 1992 года, йом ришон. Израиль. Я знаю точно, что в моих жилах не течет еврейская кровь. Но почему-то мне хочется стать еврейкой. Яшенька смеется, говорит, что это душа моя – еврейская, видно. Переселилась в мое тело. А я твердо решила пройти гиюр.

9 марта. Вчера Яшенька мне подарил в честь женского дня красивую кофточку и браслет. Мы выпили вина, я опьянела и все плакала. Домик, который мы сняли за 250 долларов в месяц, тесненьккий, но есть душ, есть плита газовая и холодильник (хозяйский). Одежонкой обзавелись со склада. Есть такой склад, там работают добровольцы.
Гиюр не буду проходить, передумала. После того, как узнала, что все равно я буду для всех «гойка», то есть не еврейка. И вообще я верю в Бога, но по-своему. Я и не христианка, и не атеистка. Я просто женщина, которая только на старости встретила свою половину. Как я люблю Яшеньку! И с каждым днем все сильнее. Даже страшно становится.

1 июня. Ужас! Ужас! У Яшеньки рак! Он стал худеть страшно, пожелтел! За что мне такое? А ему за что? Он мужественно идет к концу, родной мой. Ухаживаю за ним, но боюсь, что уйдет скоро.

23 декабря. Нет его больше! Нет моего родного! Сбил его автомобиль. Мне кажется, что он сам бросился под машину. Чтоб не мучиться и меня не нагружать. Он говорил что-то вроде этого, но я запретила ему так говорить. И вот … Не хочу  жить!

28 декабря 1999 года. Получила компенсацию, адвокат помог. Второе неожиданное  – квартиру амидаровскую получила. Зачем она мне без Яши?

7 июня 2000 года. По совету людей выкупила квартиру, на это ушла вся компенсация. Кончается двадцатый век. И я сама кончаюсь. Ничто не мило. Смотрю на яшенькин портрет на столе, разговариваю с ним. И ночью во сне он приходит ко мне. Стало раздражать чужое веселье. Я ворчливая стала и вредная. По телевизору смотрю только каналы на иврите, чтобы лучше знать язык и читаю Тору. Если бы можно было вернуться в прошлое, то я бы искала Яшеньку и никому бы не отдала его.

18 марта. В день 8 марта мне в почтовый ящик кто-то бросил поздравление с Международным женским днем. Кто бы это мог быть? Почерк детский и ошибки есть в словах. Все равно спасибо. Сегодня видела во сне Яшеньку. Он меня звал пойти с ним куда-то, я боялась, а он сказал, что мне хорошо будет там – и я проснулась.
Стала вспоминать нашу с ним жизнь, и будто не было у меня никого, кроме него. Ни Ваньки Солнцева, ни всех других. Просто мне дурной сон снился, пока не встретила моего единственного, половинку свою.
И в концертах, и в музеях, и в театре – везде мы чувствовали и мыслили одинаково, это же чудо, чудо! Как тактично он просвещал меня, если я что-то не понимала! На стене мы повесили портрет покойной Раечки, которую он тоже любил. До меня. Я и с ней порою разговариваю. Вижу, что она на меня не сердится. Даже наоборот. А как же там мы будем? Трое …
30 марта. Сегодня снова Яшенька звал меня, я дала ему руку, и мы пошли-пошли. А потом полетели.

1 апреля 2004 года. Сегодня день смеха, а я плачу. Яшенька, скоро мы встретимся. У меня был гипертонический приступ, «Скорая» возила в больницу  «Ихилов», там сказали, что сердце плохое. Хотели делать центур и прочее. Отказалась я. Зачем мне лечение? Я не хочу жить. Я не … »

Здесь рукопись прервалась. Значит, женщина умерла во время встречи с дневником своим. А теперь встретилась со своим Яшенькой. Или …?
Я был во власти противоречивых чувств.  Я был взволнован, потрясен, обескуражен. Так вот какую драматичную жизнь прожила ты, старая ханжа!
Потом подумал о том, что не имею права возвращать в мусор эту горькую, но удивительную в откровении своем,  тетрадь.
И еще я подумал о том, что мы, люди, зачастую видим других, как  Луну, только с одной, повернутой к нам, стороны.
Если, конечно, не прожили рядом много-много лет, не пережили вместе трудностей и радостей, ссор и примирений.

                10 мая 2015 года.