Бабушки с самодельными солениями, маринадами и квашеной капустой привычно теснились поодаль от входа в супермаркет. Это был не самый дорогой супермаркет, от дорогих их гоняли. Здесь я их видела чаще, правда, если принять во внимание, что сама я бывала тут редко. С тех пор, как осталась одна, я растеряла всякое желание готовить, да и некогда было, если честно.
За чем именно я направилась в магазин в этот раз, точно не помню, за чем-то самым необходимым и обыденным, типа хлеба и молока. Шла, совершенно погруженная в себя, в голове роились мысли о работе – намечался очередной перелом в деятельности, скорее даже возврат к тому, что когда-то было начато, а потом – по семейным обстоятельствам, брошено. Сейчас требовалось вернуть забытые навыки, и не просто вернуть, как размять затекшие мышцы, но еще и подтянуть их к той планке, на которую поднялись требования к профессии за несколько лет вынужденной паузы.
Итак, я шла в магазин, солнце, смилостивившееся над замерзшими в пору цветения черемухи, горожанами, уже катилось к закату, но было еще довольно высоко.
Боковым зрением я отметила, что вот стоят бабульки, а что им остается делать – это и приработок какой-никакой и общение. О! Общение! Оно как раз шло вовсю, иначе бы я и не заметила, что они стоят на привычном месте, - на то, чтобы заметить статичную картинку, я была в этот момент совершенно неспособна.
В их перепалке я зацепилась – скорее чувством, чем слухом, за какие-то шипящие издевательские, как мне показалось нотки. Признаюсь, мои чувства как-то странно настроены. За радость других я могу порадоваться, но как-то спокойно, будто она само собой разумеется. А вот что касается страдания или издёвки – тут у меня срабатывает «аларм» - будильник – не будильник, а как на мобильнике с отключенным звуком – вибрацией.
Вот и сейчас – будто прижатый зачем-то в районе сердца мобильник подал сигнал, разом выключив «автопилот», который вел меня заданным курсом. Я завертела головой, ища взглядом источник этого «звонка»… И увидела её.
Она сидела на ящике, поодаль от остальных, собственно даже дальше от входа в магазин и от самой оживленной покупательской «тропы». Сидела тихо, как-то покорно, не пытаясь ни словом, ни жестом обратить на себя внимание прохожих. Разумеется, я могу судить только по тому моменту, когда я увидела её. Но такое ее поведение как бы «прочиталось» при первом взгляде на неё. Похоже, что именно это и было темой шипящего стёба над ней ее «соседок по прилавку». Потому что из шумового потока, привлекшего мое внимание, я вдруг стала различать отдельные слова. Набор вроде бы безобидных слов, но под эмоциональным соусом издевательской интонации. «Тихоня»… «Продает-то непонятно чё»... «Гордячка»…
Тем временем, потребовалось всего-то шагов то ли десять, то ли двенадцать, чтобы пройти мимо той, о ком шла речь. Пройти и остановиться. Будто так было необходимо.
В программе моего «автопилота» определенно произошел сбой. Я обернулась – и словно, ожидая этого, старушка подняла опущенное до этого лицо. Мы встретились глазами.
Дурацкое дело говорить затертыми штампами, но глаза у нее оказались голубыми и действительно бездонными. В окружении морщинистых век с разбегающимися от уголков глаз лучистыми складочками, они казались двумя небольшими озерцами, спрятавшимися в складках гор и скопившими чистую горную воду.
Я кивнула слегка головой. Стоять просто так и пялиться уже не позволяло воспитание. Я вообще не любитель глядеть в упор – слишком уж интимно допускать сторонние взгляды прямо в душу, да и вторгаться так в чужие глаза тоже не лучший способ общения. Заполняя паузу, я стала осматривать ее нехитрый «прилавок» - как обычно, перевернутый набок ящик, но прикрытый непривычно – не газеткой, а вязаной салфеткой. На ней стояли три небольшие баночки. По виду их содержимое выглядело мёдом. Мысленно уже ругая себя за извечную и никак не убираемую (сколько ни старайся) привычку не уходить просто так, если повстречалась с человеком глазами – откуда только она взялась-то?! – сделала шаг в сторону бабули.
- Это у вас мёд? (Ну что ты делаешь!, – это уже себе! - Есть же мёд в доме, а денег у тебя взято строго на плановые покупки!)
- Мёд, дочка.
- А какой! (О, Боже! Гурман мёда! Эксперт! Ты же кроме гречишного, акациевого и каштанового ничего не различаешь!).
- Полынный, дочка! – Сказала бабуля и как-то испытующе посмотрела на меня снова. Странный холодок пробежал по моему позвоночнику – снизу, словно холодный огонек бенгальской свечи, и щелкнул на входе в черепную коробку.
- Полынный?
В голове завихрился поток мыслей, будто заработал поисковик, как в интернете, пытаясь сопоставить несопоставимое. Тут же слуха достиг язвительный скрип старушки, который, собственно, и остановил меня несколько мгновений назад: «Во! Глядите! Нашлась одна дура!».
И плевать бы мне на ту старуху с недержанием языкового помёта, но что-то резануло. Даже не то, что меня приписали к дурам, а то, что длинным и загнутым клювом злобы клюнули мою (уже мою?) бабульку с медом. Полынным. Я резко обернулась к старой язве, и она под моим, видимо, неслабо заряженным взглядом, поперхнулась очередной гадостью, готовой, как парашютист, выпрыгнуть из ее рта-вертолета.
Снова повернувшись к своей бабульке, я обратила внимание на то, что она снова опустила лицо. Может быть, та старая язва уже шуганула от конкурентки не одну покупательницу?
По позвоночнику пробежался еще один бенгальский огонек, вдогонку первому. Я поёжилась. Пауза явно затягивалась… Нужно было или уходить, или покупать или, хотя бы, как-то поддержать разговор. Перед уходом.
- А полынный – это как? Я не слышала никогда!
- Конечно, дочка. Он ведь не продажный. Ну, то есть, мёд все любят за сладость. А в полынном… Ясно же, что горечь.
Я задумалась. Конечно – парадокс. Горький мёд. «Разрыв шаблона» - как сейчас любят говорить. Он же «вынос мозга». Не успела я сориентироваться в ситуации, как услышала собственный голос с вопросом:
- А можно попробовать?
Не говоря ни слова, бабулька достала из салфеточки пластмассовую одноразовую ложку – то ли последнюю, то ли единственную… Отвернула крышку у самой маленькой баночки – из-под детского питания – и зачерпнула мне мёда с горошину.
Я взяла ложечку. Машинально поднесла к носу, понюхала. Тонкий, едва уловимый запах полыни сплетался с привычным запахом мёда. Ну да, наверное, мед – разнотравье, а полынь.. она как приправа… не медонос же… Мысли мелькали, а рука уже несла ложечку к губам.
...В каком-то фильме я это видела… Одно прикосновение (не помню чего) – и словно от точки этого прикосновения меняется все, растекается по телу что-то… Так произошло и тут. Волна, прокатившаяся по телу, обогнала вкусовое ощущение. Конечно, он был горек, этот мёд! Он был восхитительно горек! Он был просто волшебно горек, этот полынный мед! Только горечь эта не вызывала отторжения, не вызывала страха отравления, она была как сама жизнь – горькое в сладком и сладкое в горьком.
Я усмехнулась и посмотрела на бабульку, которая смотрела на меня. Она улыбалась, словно ободряя меня и почему-то за меня радуясь.
Повинуясь какому-то необъяснимому порыву, я обернулась в сторону язвительной старухи. И чуть не потеряла равновесие – ее не было, не было ее соседок, над которыми она язвительно царствовала, не было даже их ящиков с солениями и капустой. Сколько же прошло времени? Не мгновенно же они исчезли?
И еще я ощутила странную энергию внутри, словно в меня влили жизненную силу, и она просачивалась постепенно в каждую клеточку моего организма, который буквально оживал, расправлялся… Сколько уже лет ему приходилось только отдавать, потому что были те, кто нуждался в моей энергии больше, чем я…. Сколько лет из него постепенно уходила радость бытия и оставался только долг и жертвенность. Это казалось единственно возможным, необходимым и благородным. И каким печальным и совершенно окончательным оказался результат. Казалось, что ни радость, ни любовь, ни сама радость жизни уже не могут пробиться в эту пустыню. И вот – какое-то природное зелье, полынный мёд… Парадокс природы и глупость несусветная по версии социума, то чего не может быть, потому что не должно быть… А я его попробовала. И не просто осталась жива, а совершенно очевидно, что-то получила от него.
- Я беру! – сказала я, даже не подумав в то мгновение, а хватит ли у меня денег, взятых с собой. Бабуля встала (странно, даже не кряхтя, словно ее суставы не знали положенного по возрасту многим старикам артрита!), и слегка поклонившись – вложила мне в руки баночку чуть больше той, из которой я пробовала мёд.
- Но сколько стоит? – настаивала я, не привыкшая к подаркам и халяве.
- Он ждал тебя! – ответила она каким-то изменившимся голосом. – Тебя! Я ждала тебя, чтобы вручить тебе то, что положено было вручить!
- Кем? – окончательно растерялась я.
- Неужели не понимаешь сама?
Я замотала головой, потому что действительно не понимала – кто поручил осчастливить меня тем, чего, казалось бы, не бывает в природе? В этот момент наша странная пара привлекла еще чье-то внимание… Рядом раздался мужской голос, слегка хриплый и немного «в нос».
- Это у вас случайно не мёд? Ну очень срочно нужен, простыл, а послезавтра в командировку! Магазинному не верю…
- Мёд, сынок! – бабуля снова заговорила как бабуля, - Бери, на здоровье, последняя баночка, как раз тебя ждала! Полынный!
- Ух! Полынный! Самое то! – незнакомец радостно обнял мощной рукой баночку, даже ничуть не удивившись, что мед – полынный, чем ужасно удивил меня, кажется, я так и застыла с открытым ртом. Он как-то играючи вложил в маленькую бабулину ладошку купюру, и, пока я стояла, соображая про всю эту сцену, убрал баночку в портфель. Он посмотрел на меня и подмигнул:
- Вы тоже в магазин? Мне еще чаю купить и молока. Пошли?...