«Путешествие по Рейну» - очерк Николая Ивановича Надеждина (1804 – 1856), из задуманного им большого цикла «Дорожные воспоминания». Осуществить этот цикл целиком он не успел, но ряд внушительных произведений о путешествиях по разным странам, преимущественно Славянским, были им созданы по собственным впечатлениям и публиковались уже в более позднюю пору, в 1840-е годы. Очерк, предлагаемый читателям, напечатан в журнале «Телескоп» в 1836 году и потом не переиздавался. Кстати, журнал «Телескоп» - прекрасное детище самого Н.И. Надеждина, носящего собственно отпечаток его ума и таланта. Очерк «Путешествие по Рейну» насыщен множеством важных сведений, почерпнутых в длительном пути вдоль Рейна, посуху и по воде, пронизан восхищением этой великой немецкой рекой, взломавшей горные громады и вольно пересекающей исторические германские земли. Здесь зарождалась исконная немецкая цивилизация и возвышался, укрепляясь, народный дух, формировался характер нации.
Молодой учёный, энергичный и полный жажды побольше узнать, лично засвидетельствовал о всём виденном, что встречал замечательного на своём пути, он сумел живо и колоритно передать пером непосредственные чувства изумления и восторга, полученные от встреч с величественными памятниками природы, поражающими воображение, и с теми шедеврами произведений мудрости и усилий труда человека, накопленных здесь за века. Этот вдохновенный очерк Н.И. Надеждина поистине стал кладезем для любознательного отечественного читателя, из него он почерпал ценные реальные факты из жизни природы этого края и людей многих поколений, обитавших в особой и благоприятной среде.
Пафос описания всего, что увидел и почувствовал путешественник, мастерское письмо даровитого литератора так сильно ощущается читателями очерка, будто они сами побывали в горном, богатырском краю и воочию пережили вместе в автором это величие утёсов с их гремящими водопадами и насладились тишиной задумчивых долин. Путешествуя затем по Славянским землям, автор ещё рельефнее опишет виденное там, включая при этом ещё и беседы с дружественными людьми.
Очерк «Путешествие по Рейну» разыскан и подготовлен к публикации библиографами Маргаритой Бирюковой и Александром Стрижевым.
Н.И. Надеждин
ПУТЕШЕСТВИЕ ПО РЕЙНУ
Кому не известно имя Рейна – имя, соединённое с таким множеством воспоминаний, древних и новых – первое в летописях и в балладах, в истории и в народных сказках, на весах европейской политики и в устах европейской поэзии? - Да! Нет в Европе реки, которая б соединяла в себе столько разнообразных, могущественных, очаровательных прелестей - для ума и для воображения, для любопытства и для мечтательности, для наблюдателя-философа и для праздношатающегося туриста, для любителя древностей и для искателя новых впечатлений! - Рейн протекает самую лучшую, самую населённую, самую обработанную, самую разнообразную, самую живописную часть, сердце Европы! Он составляет её главную артерию, по которой разлились некогда просвещение и образованность с Юга на Север, по которой ныне переливаются промышленность и торговля, сок и кровь современной жизни! - Рейн разделяет в Европе две главные её половины «западную и восточную», горнило страстей и седалище мысли, волю и ум, движение и покой, силу центробежную и силу центростремительную; это диафрагма великого европейского организма! - В струях Рейна глядятся остатки тевтонической старины, обломки римского классического великолепия, памятники простодушного благочестия и дикой силы средних веков; и священный прах их истоптан следами всех переворотов, взволнован дыханием всех бурь, пронесшихся над Европой во времена новые. Здесь Рим боролся с сынами Арминия, Христианство с дикой поэзией Саг, Протестантизм с Католичеством, Революция с тысячелетним порядком идей и вещей! - Да! Рейн - река первая, река единственная, река par excellence [1] в Европе! Тибр, конечно, славнее; но он давно высох, запруженный обломками тысячелетий. Дунай больше; но жизнь ещё не проникла во всю длину его, он кончается в Турции, на гробах древнего и колыбели нового мира. Рейн есть блистательнейшая страница европейской жизни! - Итак, на Рейн - на Рейн! - На Рейн - хоть за тем, чтоб освежиться струёй, воспоившей столько веков, столько преданий - за тем, чтоб выпить иоганнисбергского в месте его родины, вспомнить добрых монахов, приготовивших этот драгоценный нектар, и на их разрушенных гробницах, на их обновлённых погребах пропеть им вечную память!
Рейн, после Дуная, есть величайшая река европейского запада. Он протекает до 200 немецких миль, что составляет около 1400 наших вёрст; принимает в себя до 12000 рек, речек и потоков. Начало Рейна в рёбрах Сен-Готара: он свергается с восточного склона этого исполинского узла Альпов, под именем Верхнего Рейна и, соединясь прежде со Средним Рейном недалеко от славного Дизентисского аббатства, потом с Нижним Рейном близь Рейхенау, знаменитого профессорством нынешнего Короля Французов, образует реку в 250 футов ширины под стенами Хура или Коира, столицы Граубинденского кантона. Затем, подобно всем альпийским рекам, поглощается великолепным бассейном Боденского или Констанцского озера [2]. Здесь кончается детство Рейна: отсюда выбегает он уже взрослым юношей, исполненным силы и отваги. Сначала, несмотря на свою быстроту и рьяность, он дозволяет судам носиться по его хребту; но под Шафгаузеном, встречая на пути своём гряду скал, закипает всей своей яростью, грудью ломит преграду и, разорвав её, свергается стремглав с уступа гор знаменитым в Европе водопадом. Отсюда до Базеля течение его есть цепь водопадов, не так высоких как первый, но тем не менее грозных, свирепых; между тем к нему приливают соединённые волны Лиммата, Аара и Рейсса, родного брата его, свергающегося с того ж Сен-Готара. В этом периоде, он отделяет от Швейцарии великое герцогство Баденское. С Базеля, Рейн поворачивает крутым углом на север, с лёгким склонением к востоку, и течёт в расширяющейся больше и больше долине, между хребтами Шварцвальда и Вожских гор. Здесь он делит Баден от Франции и Рейнской Баварии, потом прорезывает владения великого герцога Гессен-Дармштадтского; сила его увеличивается волнами Мура и Неккара. С Майнца, вскоре по соединении с Майном, он делает вдруг крутой поворот на запад и, чрез то открывая весь свой южный берег благодатным лучам полуденного солнца, образует прелестное Рейнгау, эдем Германии, родник рейнвейна. У Бингена, при устье Наэ, он принимает опять направление на север, врезываясь в оплот гор, ставших снова поперёк его пути, и среди этих гор пробирается фантастическими изгибами до Кобленца, где обогащается струями Мозели, приняв перед тем особую дань от Лана. Во всё это время он делит герцогство Нассау от великого герцогства Дармштадтского и Рейнской Пруссии. С Кобленца, где оба его берега становятся Прусскими, левая сторона значительно понижается, холмы её нередко отступают от русла и каймят берег прелестными долинами, тогда как правая всё высится и наконец раскидывается перед Бонном исполинскою группою Семигорья. Здесь кончается героическое мужество Рейна. Отсюда начинается его величественный отдых, в широком просторе и однообразном спокойствии. В Нидерландах он становится старцем, разделяется на множество ветвей, образующих Голландскую Дельту, этот Египет северной Европы, отдаёт часть струй своих уже другим рекам, Маасу и Исселю и, наконец, поглощаемый болотами, истощаемый каналами, теснимый плотинами, всё дряхлея и дряхлея, едва добирается сквозь пески, жалкой канавой, до Северного Моря, где исчезает навеки. Прекрасная, полная, совершенно докончанная жизнь! Поучительнейшая страница из всеобщей биографии природы! Красноречивейший эпизод в великой поэме мироздания!
Во всех исчисленных периодах своего течения, Рейн имеет большую или меньшую занимательность. Но живописнейшей частью его, по всем правам, считается пространство от Бингена до Бонна, которое назвал я периодом героического мужества дивной реки. Здесь в высшей степени ландшафтная картинность соединяется с поэзией воспоминаний. Обыкновенно, протягивают живописную часть Рейна от Кёльна до Майнца; так, по крайней мере, составлены все его панорамы, которыми Германия и Англия снабжают любопытство путешественников [3]. Но я видел всё это пространство; я проехал Рейн два раза водой, и в третий прошёл пешком по берегам его; и признаюсь, на мои глаза, в моих впечатлениях, Семигорье и Бингенский Яр (Бингерлох) остаются пределами его самой лучшей, самой оригинальной, самой поэтической части!
Рейн нельзя назвать широкою рекою; я не видал его ниже Кёльна, и потому ничего не могу сказать, каков он при входе в Нидерланды, в последние минуты нераздельного бытия своего; но под Кёльном, он немного чем шире нашей Оки под Коломной; горы стесняют его ещё уже. Главный отличительный характер физиономии Рейна - (разумеется, я не имею права пускаться здесь в химические и другие учёные исследования, а выписывать их считаю ненужным) - главный, говорю, характер физиономии этой реки, как я видел её простым глазом путешественника, состоит в удивительной быстрине и мутно-зелёном цвете волн, остатках горного происхождения. Это, впрочем, черты общие Рейну с Дунаем, по крайней мере в верхней части последнего, которую я видел; это черты всех больших рек, сливающихся с темя Альпов. Я говорю - больших; потому что реки меньшие, также быстрые, также мутные, имеют однако цвета разные, вероятно, от грунта, служащего ложем их потоку; они не столько зелены, сколько красны, иногда почти даже кровавы. Таков Майн, который, вливаясь в Рейн, долго идёт особой багряной струёй, не поглощаясь густой зеленью последнего. С вершины Эренбрейтштейна, соединение Мозели с Рейном представляет также занимательную борьбу цветов, тёмно-бурого с зелёно-сизым, долго оспаривающих владычество друг у друга. Разумеется, эта мутность должна отнимать у вод Рейна годность для питья, и жители берегов его, также как и берегов Дуная, осуждены б были на участь Тантала, если б соседние горы не кипели бесчисленными ключами. Другая невыгода для поэтов, которые не видят в струях его волшебного отражения небесной лазури с её звездною, золотою битью; да! надо признаться, небо не дрожит в Рейне, как в стихах любимого нашего поэта; и я, увидев в первый раз Рейн в прелестную июльскую ночь, при полном сиянии месяца, напрасно искал в струях его отсвета этого фантастического светила, задушевного друга и поверенного самых сладких поэтических мечтаний. Впрочем, эта невыгода отчасти вознаграждается другим, особым эффектом. Струи Рейна, особенно когда спираются с обеих сторон горами, стелются сизой пеленой, на которой фантастически волнуются мрачные тени утёсов, колышутся силуэты замков. Этот эффект особенно поразителен в узких изгибах Рейна между Кобленцом и Бингеном.
Но особенная, характеристическая прелесть Рейна, особенно в живописнейшей его части, состоит в очаровательной красоте окрестных ландшафтов и в могущественной поэзии воспоминаний, которыми усеяны эти ландшафты.
Течение Рейна, особенно между Бингеном и Кобленцем, состоит из беспрестанно ломающихся колен, которые делают из него цепь прелестнейших озёр, кругом, по-видимому, спёртых горами. Беспрестанно находитесь вы среди небольшого бассейна, на поверхности овального зеркала, оправленного в богатые рамы. И эти рамы отличаются удивительным разнообразием физиономии: то видите себя заключёнными в грозной ограде диких, неприступных скал, страшно обнажающих свои голые, каменные рёбра, на которых нет приюта для мха, нет ночлега для птицы; то находитесь среди амфитеатра прелестных холмов, покрытых сочною, роскошною зеленью, перевитых янтарём и пурпуром винограда, увенчанных купами стройных тополей, могучих дубов, густых орешин; вот грозный оплот утёсов расступился, и сияет на вас мрачной пастью глубокой долины, хлещет бурным, шумящим потоком; здесь, богатым ковром, скатывается испещрённый цветами луг до самой реки, и расстилается вдоль отлогого берега узорчатою каймою; там высовывается из волн гряда суровых базальтов, о которые с рёвом дробятся могучие струи, осыпая их седые головы крупным жемчугом брызгов; здесь, блестящим изумрудом, плавает прелестный островок, как будто нечаянно оброненный природой из Рога Изобилия, эпизод из Виргилиевых буколик, отрывок из Геснеровой идиллии. Одним словом –
Что шаг, то новая картина!..
Вам кажется, что не вы скользите по течению реки, а пред вами раскатывается волшебная фантасмагория очаровательнейших призраков... Вы пожираете их жадными взорами, вам бы хотелось приковаться, прильнуть, слиться с ними навсегда - а они бегут, как облака, гонимые ветром, как мечты разыгравшегося воображения! - Душа ваша переполнена, она хочет облегчить себя, вы испускаете крик удивления - слышите ли, как внимательное, чуткое эхо подхватило ваше восклицание, передало его скалам, раздробило на тысячи отзвуков!.. Где вы? В каком волшебном краю?.. Это не человеческие голоса... это говор духов, заветных жителей очарованной страны, возмущённых вашею нескромностью!.. Да! на Рейне я понимаю это простодушное суеверие средних веков, завещавшее нам столько прекрасных легенд, фантастических сказок! Я воображаю отважного охотника тех времён, юношу воображением и младенца умом, завлёченного преследованием быстрой лани или свирепого вепря на эти пустынные берега, в эту заколдованную ограду утёсов: он надувает свой звонкий рог, чтоб дать весть отставшим спутникам - и вдруг тысячи голосов откликаются ему со всех сторон... панический страх охлаждает его кипящую кровь - он содрогается невольно - шепчет тайную молитву - и стремит назад борзого коня, полный радости, что отделался одним испугом от лукавой злобы невидимых сил, бестелесных жильцов недоброго места! - Да! народная поэзия всегда есть отголосок фантазии, поражённой чудесами неразгаданной природы; отсюда её высочайшая местность, сообразность с окружающей природой! На цветущих, открытых берегах Иллиса, она создала прелестных Нимф, Дриад и Гамадриад, дружно ласкающихся к человеку; на диких, спёртых берегах Рейна, поселила фантастических Гномов, Эльфов и Ундин, враждебно играющих слабостью смертного, лукавых в ласках, своенравных в приязни, неумолимых в злобе! - Рейн есть колыбель германской мифологии - мутной и зыбкой как его волны, седой и таинственной как скалы, сторожащие берега его!
Но ландшафтная очаровательность Рейна возвышается ещё более следами жизни, воспоенной его струями, воскормленной его утёсами. Жизнь эта родилась позже, чем в южных, издревле заселённых странах Европы; но зато она развилась так быстро, разлилась так широко, и доныне входит, основным, хотя и переработанным началом, в горячую кровь европейского организма! - Вокруг Рейна гнездились лучшие, благороднейшие племена Германии, обновившие на Севере мир, состарившийся на Юге! Они считали себя детьми Рейна, они исполнены были к нему сыновнего благоговения. Волны его имели для них сверхъестественную, божественную силу: известно, что древние Германцы бросали в них своих детей, чтоб укрепить их члены и увериться в верности их матерей; если дитя пожиралось рекою, они не жалели об нём, они видели в нём залог своего бесчестия, негодный лишай, возращённый преступлением, оскверняющий благородную чистоту национального древа. Им и было за что любить Рейн, чествовать его, как народную святыню: он долго служил оплотом их независимости от натисков всемогущего Рима. Сколько раз его хищные орлы, не удерживаемые заветной чертой Эвфрата и Нила, принуждены были останавливать свой полёт на берегах Рейна, гнездиться в его скалах, остря когти на неприступную добычу! Когда Цезарь перекинул свои легионы чрез его заколдованную межу, он считал это блистательнейшим из своих подвигов. Множество урочищ, деревень и городов сохраняют доныне в своих искажённых именах следы Римского пребывания, Римской стойки: здесь была зимовка войск (Konigs-Winter - Hibernia Regis); там Римский лагерь (Kamp - Campus), Римская вилла (Romersdorf - Villa Romana), Римский окоп (Ballendar - Vallum Romanorum), Римская мола (Mallendar - Mola Romanorum), Римские погреба (Wintel - Vini Cella). Память многих героев Рима прикована к берегам Рейна неразрешимыми узами: вы слышите имя дочери Германика в полном названии Кёльна - Colonia Agrippina (колония Агриппинина), имя Сенция, полководца Августова, в Зинциге - Sentiacum, имя Траяна в Трехтлингсгаузене - Trajani Castrum (лагерь Траяна), имя Друза в развалинах старой Бингенской крепости и в мосте чрез Наэ. Но всё это следы пришлого, чужого владычества, памятники не столько славы, сколько бесславия Рейна. Другая жизнь зародилась здесь на трупе издыхающего Рима; жизнь могучая, роскошная, самобытная; жизнь, под сенью креста и меча, в власянице отшельника и железной кольчуге рыцаря! Да! Рейн был электрической цепью, по которой христианство разлилось до севера Европы; на утёсах Рейна воспитался первый цвет европейской гражданственной жизни, поэтическое рыцарство. Берега Рейна усеяны монастырями и церквами, башнями и замками. Блистательнейшие памятники готического зодчества, этой дивной кристаллизации дивного духа средних веков, великолепнейшие соборы и неприступнейшие твердыни тянутся вдоль Рейна исполинским ожерельем: Страсбургская колокольня и собор Кёльнский, Гейдельберг - Афины тевтонического искусства, и Кобленц - Термопилы германской стратегии. Рейн был свидетелем самого блистательнейшего могущества католической иерархии: при его берегах существовали все три духовные курфиршества Германии. Рейн был средоточием самого неукротимого, самого бурного феодализма; на его берегах каждый замок был столицею непокорного барона, с остервенением грызшего цепь мнимой подчинённости, раздражавшей только его необузданное буйство. Рейн был средоточием древней Священной Империи, наивеличественнейшего из фантастических призраков средних времён; на берегах его возвышалось царственное седалище, где избирали и низлагали Цезарей; в окрестностях лежат Аахен и Франкфурт, где их помазывали и венчали во главу христианского мира! - Коротко сказать: вся великолепная поэма или лучше весь фантастический роман средних веков изображён на берегах Рейна крупными, вековечными буквами! Конечно, эти буквы теперь обломаны, размётаны, обесчещены. Разрушительный гений новых времён, ищущий обновления в уничтожении всего минувшего, устремил первые порывы своей ярости на Рейн, и, как будто водимый тайным инстинктом, хотел, осквернив колыбель прошедшего, тем вернее укрепить себе настоящее и будущее. С Тридцатилетней Войны до Французской Революции Рейн подвергался беспрестанно ужасам войны, был сценою кровопролитнейших битв, раскалённых всем неистовством религиозного и политического фанатизма. Рыцарская запальчивость Густава Адольфа, хвастливое честолюбие Людовика XIV, железная воля Наполеона, окружали Рейн заревом пожаров, прудили трупами и развалинами. Теперь спокойствие воцарилось на берегах его, меж обломков минувшей жизни. Монастыри обращены в фабрики и фермы; замки валяются печальными руинами, поросшими мхом и диким кустарником, обращёнными в гнёзда птиц и логовища зверей. Но эти развалины не онемели, это запустение красноречиво: неумирающее предание приковано к ним веками, их не оторвёт никакая сила. Каждый обломок, каждая руина говорит воспоминанию, крылит воображение: дела давно минувших дней восстают из-за них трогательными, очаровательными легендами… Не пренебрегайте этих легенд, не считайте их только игрушками мечтательности, шипучею пеною приятного, но бесплодного упоения... Нет! в этих легендах кости минувшего, размётанные временем, облекаются живою плотью, кладбище истории закипает жизнью, празднует своё воскресение!.. Ты хочешь переселиться в древний классический мир, тлеющий под прахом тысячелетий: ступай, опустись в копи Геркуланума и Помпеи, где найдёшь скелет его, окамененный лавою; он красноречивее всех книг на свете расскажет тебе о мире Виргилия и Горация, внушит предчувствие мира Софоклова и Фукидидова! - Хочешь узнать средний романтический мир, это великолепное тысячелетие Европы, из которого непосредственно произошла, которым приготовлена и воспитана нынешняя жизнь: ступай на Рейн - взгляни на эти орлиные гнёзда, развешенные по его скалам, на эти мирные обители, кроющиеся на дне его долин - отдели себя от настоящего, не слушай скрыпа машин, визга колёс или воя ветра, бродящего по опустелым развалинам - но приклони доверчивый слух к рассказу пастуха, к легенде старого священника, к сказке деда, окружённого своими внуками... И эти развалины сложатся, восстанут пред тобою - ты поймёшь, какой дух веял в них, какая кипела жизнь - ты разгадаешь, как мог родиться такой дух, как могла образоваться такая жизнь - поймёшь, как смирение отшельника могло потрясать, располагать венцами, как меч рыцаря решил судьбы народов, как чувство, чувство могучее, беспредельное, всепоглощающее, не обузданное ничем, сосредоточенное в одном себе, могло наполнить собой одним историю стольких веков, стольких племён - поймёшь всю эту поэзию веры, чести и любви, которая ныне кажется нам сладкою, несбыточною мечтою, но тогда была жизнью - истинной, действительной жизнью! - Да! Рейн сколько восхитителен для любителя природы, столько ж, или ещё более, поучителен для наблюдателя, изучающего настоящее и будущее человечества в прошедшем, растящего надежды из воспоминаний!
Путешествовать по Рейну можно трояко. Во-первых, по обоим берегам проведены прекрасные шоссе, с которыми нераздельна память Наполеона. Эти дороги вьются змеями вдоль Рейна, то подымаясь на утёсы, то опускаясь почти до самых струй реки, нередко перекидываясь отважными мостами через глубокие пропасти, иногда прорываясь под грозно нависшие скалы. Сообщение по этим дорогам устроено как нельзя лучше, со всею немецкою аккуратностью: вы можете сесть в дилижанс, взять экстра-почту, нанять лон-кучера. Такое путешествие имеет свои прелести; но оно ограничивается видом только одного противоположного берега; тот, по которому вы едете, натурально должен пропадать для вас, потому что нельзя видеть того, что над вами. Другой способ путешествия пешком; он несколько выгоднее, потому что не связывает вас нитью шоссе, даёт свободу отклоняться в сторону, по тропинкам, на высоты, для открытия живописнейших видов; но односторонность панорамы нисколько тем не расширяется. Всего лучше третий способ плаванья по Рейну. Этот способ опять разделяется на два. C давних времён заведены поспешные суда, род водяных дилижансов, между Кёльном и Майнцем; ныне число их простирается до 36. Они ходят взад и вперёд, с 15 марта по 1 ноября ежедневно, остальную ж половину года, по крайней мере, три раза в неделю, если лёд не прерывает сообщения. За весьма умеренную цену можно ехать на них, с лошадьми и экипажами; в случае нужды, можно взять отдельное, для себя одного, судно, разумеется, с платою за всё, как в сухопутных дилижансах. Путешествие от Кёльна до Майнца, вверх по реке, продолжается от трёх до четырёх, обратно, вниз, от двух до трёх дней; с 1 мая по 1 сентября сокращается днём в обоих случаях. Но учреждение пароходов значительно подорвало этот способ. Пароходы ездят теперь от Страсбурга до Роттердама, где встречаются с другими пароходами, приводящими Роттердам в непрерывное сношение с Лондоном, а оттуда, пожалуй, с Гамбургом; так что посредством их путешественник с границ Швейцарии может в пять - шесть дней очутиться в Лондоне, а оттуда в трое суток в Гамбурге, откуда пять, много шесть суток до Петербурга. Удивительная быстрота! Но здесь дело не о том. Путешествие по Рейну на пароходе есть самое удобное, самое покойное и самое живописное. Вы имеете пред собой дивную реку в полной панораме!.. Присоедините сюда разнообразную пестроту общества, представляющего удивительную смесь
одежд и лиц,
Племен, наречий, состояний —
особенно в летние месяцы - и вы поймёте всю пре¬лесть такого путешествия. - Правда, чрезмерная быстрота плаванья, особенно вниз по реке, не даёт довольно времени всмотреться, впить в себя очарование окрестностей, которые мелькают пред глазами волшебною фантасмагорией; но, во-первых, эта быстрота замедляется, если вы обернётесь назад, вверх по реке; во-вторых, я и не рекомендую этого способа путешествия, как единственного, которым можно удовольствоваться. Путешественник-любитель пройдёт сначала пешком, чтобы взглядеться в подробности, а потом, в быстром полёте на пароходе, схватит все эти подробности в связи, составит из них целую, великолепную картину.
Мы сели на пароход в Бонне [4]. Очаровательная картина, которой мы любовались ещё из города с террасы университетского сада, развернулась пред нами в неизъяснимом великолепии, как скоро понеслись мы руслом Рейна. Вправо [5] живописные развалины замка Годесберга венчают вершину холма, резко отделяющегося на прекрасной равнине, которая стелется вокруг Бонна. Но всё поглощается исполинскою громадою Семигорья на другом берегу реки, которое можно назвать гигантским перистилем к святилищу красот Рейна. Семигорье, называемое в древности горою Ретическою (mons Rheticus), а потом горою Зибенскою или Зиберийскою (Siebenus, Sieberius), образуется окончанием большого горного хребта, проходящего чрез Туринген, Фульду и Веттерау, до Рейна. Оно называется так от семи главных вершин, которыми венчается его масса. Ещё из-за Кёльна виднеются эти вершины сизою, тёмною тучею, висящею в облаках, и манят, тревожат воображение. Но тогда форма их неразличима, эффект могуч, но неопределёнен. По мере приближения, туча эта становится гуще и гуще, наконец, принимает определённые черты и разрастается в седмиглавую гидру, угрожающую врезаться в облака, пронзить небо. Все эти семь глав имеют особые наименования: Драхенфельз, Волькенбург, Штромберг, Левенберг, Ноннен-Штромберг, Эльберг и Геммерих. Опишу замечательнейшие из них.
Драхенфельз или Скала Дракона занимает главное место в группе Семигорья, как по своей высоте, так и по выгодному положению на первом плане картины. Она возвышается над самым Рейном крутою, почти отвесною стеною; бока её покрыты зеленью, виноградниками и другими кустами; но вершина состоит из груды камней, обглоданных веками и свирепством стихий. На юго-восточном склоне пьедестала виднеется устье пещеры, которая, по преданию, в старые времена была жилищем дракона, сообщившего горе своё имя. Говорят, что окрестные жители, погружённые во мрак идолопоклонства, приносили в жертву этому чудовищу людей из пленников, добытых войною. Раз случилось, что в числе пленных находилась молодая девушка редкой красоты, воспитанная в христианстве. Она внушила такую любовь двум главным вождям, что старейшины, опасаясь кровавых следствий от их ревности, решили принесть её в жертву дракону. Прекрасная девушка, одетая в белое платье, увенчанная цветами, была отведена на гору и привязана к дереву подле камня, служившего алтарём чудовищу. Народ стоял на известном расстоянии, оплакивая несчастную. Вот, с первыми лучами солнца, пролившимися из-за горы, чудовище вырвалось из своей берлоги и ринулось с яростью на жертву. Но бесстрашная дева, вперив светлый взор на небо, снимает с груди маленькое распятие и противопоставляет его лютому врагу. Дракон отшатнулся назад и со страшным свистом бросился в глубину соседних лесов, где исчез навеки. Народ, поражённый чудом, преклонил колена пред спасённою; но она показывает им орудие спасения, проповедует истинную веру в истинного Спасителя; и Драхенфельз становится колыбелью христианства в окрестностях. Другое позднейшее предание говорит, что чудовище было умерщвлено Зигфридом. Гораздо выше пещеры, почти под самой вершиной, расчищена площадка, где воздвигнут обелиск в честь подвига более нового, но зато меньше баснословного: им увековечена память двух храбрых воинов из туземцев, погибших при переходе через Рейн в кампанию 1814 года. На самой вершине висит почти в воздухе живописная развалина замка, носившего имя горы и давшего то же имя владевшей им фамилии, угасшей в конце XVI века. Драхенфельз отличается особым цветом каменьев, из которых составлена его масса; цвет этот из-сера-красный. В его рёбрах выломаны глыбы, из которых построен знаменитый Кёльнский собор; места взломов видны и поныне, они называются соборными ломнями (Dombruch).
На восток от Драхенфельза, возвышается Волькенбург, соединяющийся со Скалой Дракона посредством гребня, называемого Репе-Кемерхен. Говорят, что эта гора была выше всех из Семигорья, но вершина её сломлена временем; теперь она имеет вид усечённого конуса. В старину она также венчалась замком, называвшимся Волькенбург или Облачный Город (Woltenburg), вероятно оттого, что скрывался в облаках; от замка и гора получила своё имя; теперь не существует и следов его.
Штромберг называется иначе Петерсберг или Гора С. Петра, по небольшой часовенке в честь Апостола Петра, находящейся на его вершине. Предание рассказывает трогательную легенду об этой горе и часовне. В окрестностях Семигорья жил некогда храбрый и прекрасный рыцарь Дитрих фон-Шварценек. Увлечённый духом времени, он решился принять крест и идти против неверных; почему отправился в Шпейер, где С. Бернард воспламенял мужество верных своим красноречием. На дороге, он заехал в замок Аргенфельз, где был принят со всеми ласками гостеприимства. Старый бурграф, владелец замка, имел две дочери. Младшая из них, по имени Берта, пленила сердце благородного рыцаря, и сама почувствовала к нему любовь; по крайней мере, так можно было заключить из горести её при отъезде Дитриха, в котором новая страсть не заглушила принятого долга. Рыцарь отправился в Палестину, но судьба была к нему немилосерда; он был взят в плен Сарацинами. Обременённый цепями, он находил всё своё утешение в мысли о Берте, мечтал о любви её и дал тайный обет построить церковь, если Бог избавит его от плена, возвратит на родину и соединит с Бертою. Молитва его была услышана; христиане взяли город, где он томился в неволе, и разбили его оковы. Дитрих не медлил ни минуты; он бросился на корабль и полетел в Европу. Путь его стремился прямо к Аргенфельзу; но каково было его изумление, когда он увидел груду обломков на месте высоких стен и башен замка! Одни хищные птицы гнездились в развалинах, поросших уже высокою травою. Старый пастух рассказал ему печальную повесть, что враги бурграфа напали на него, сожгли и опустошили замок, что сам бурграф пал от рук их на проломе, а благородные его дочери, вероятно, сделались добычей пламени, ибо никто не знал, куда они девались. Поражённый Дитрих чувствует, что мир опустел для него, что жизнь иссякла в его жилах. Он вспомнил обет, данный им в Палестине, и решился исполнить его в самом диком, в самом уединённом месте окрестностей, дабы там окончить и дни свои. С этою мыслью углубился он во мрак окружных лесов и случайно достиг вершины Штромберга. Вдруг, в самой густой чаще, покрывавшей эту вершину, видит он маленькую келейку; возле стоит каменное распятие, и пред ним на коленях отшельница, погружённая в молитву. Боже! Это Берта! Несчастная вместе с сестрой, по приказанию отца, удалилась из замка в минуту нападения и, под руководством старого оруженосца, чрез подземный ход достигла хижины угольщика, где нашла безопасный приют. Когда обе сестры узнали смерть бурграфа и опустошение замка, они продали свои драгоценности и построили на Штромберге келейку, чтоб посвятить дни свои Богу. Разумеется, явление Дитриха изменило решительность Берты; но сестра её, не привязанная ничем к миру, осталась в своём уединении. Дитрих, счастливый супруг Берты, построил отшельнице другую келью, и при ней церковь, во исполнение обета. Праведница скончалась, и прах её покоится на месте её труженичества. Впоследствии несколько монахов поселилось здесь, по приглашению архиепископа Бруно; но они не могли привыкнуть к дикости и запустению этой негостеприимной высоты, и скоро сошли в соседнюю долину.
Остальные вершины Семигорья также покрыты руинами древних замков.
Говорят, что большая часть Семигорских замков построены ещё в IV веке (около 368 года) императором Валентинианом, для обуздания Квадов, которых непокорность была даже причиною его смерти. Разрушение большей части их приписывается императору Генриху V.
У подошвы Семигорья, на самом Рейне, лежит прекрасная деревенька Кенигсвинтер, зимовка Римских войск, Hibernia Regis. Отсюда прелестный вид по реке до самого Кёльна, но преимущественно на Годесберг, находящийся на противоположном берегу. Годесберг состоит из деревни, расположенной вокруг холма, увенчанного руинами. Деревня славится своими минеральными водами, известными под именем Драичских, которые своим качеством сходны с водами Швальбаха и Спа; эти воды имеют довольно посетителей. Развалины отличаются своею глубокою древностью. Многие антикварии полагают здесь старинное национальное святилище Германцев, которое Римляне называли Ara Ubiorum, и которое по всем указаниям находилось в окрестностях Бонна. Они даже полагают, что в самом имени Годесберга скрывается испорченное имя бога Водана или Меркурия, храму которого этот холм служил основанием. Но известно, что бог Водан не имел никаких храмов у Германцев; почему имя это скорей можно производить от старинного Goding или Gaugericht, окружного суда, который, вероятно, заседал здесь во времена средние. В существующих развалинах очевидно римское происхождение. Народное предание говорит, что в старинные времена какой-то иноземный государь пришёл сюда с многочисленным войском, что он был в союзе с злыми духами и построил им здесь храм, где умилостивлял их человеческими жертвами и с помощью их владычествовал над Рейном, до прибытия христианских священников. Кажется, это предание должно относить к императору Юлиану Отступнику, который действительно стоял в Бонне со своими легионами, и на Годесбергском холме мог построить языческий храм вместе с замком. По восстановлении христианства, холм этот посвящён Архангелу Михаилу, в честь которого воздвигнута на нём церковь, которая и доныне существует между развалинами.
В новейшие времена, страна эта была свидетельницею нового отступничества, более романического. Во время Реформации, курфирст-архиепископ Кёльнский Гебгард предался новому учению и разорвал связи свои с католичеством самым торжественным образом, вступив в брак с прекрасной Агнесой графиней фон-Мансфельд. Это отступничество подало повод к жестокой войне. Католики предали проклятию Гебгарда, и его курфиршество, с саном архиепископа, отдано было Эрнсту Баварскому. Гебгард укрепил Годесберг сильным гарнизоном из Голландцев. Его прекрасная супруга укрылась на другой стороне Рейна, в замке на вершине Левенберга, где довершила соблазн христианства, подарив дитя изверженному архиепископу. Между тем, Эрнст осадил Годесберг и взорвал его в 1593 году. Твердыня, первоначально основанная отступничеством, отступничеством и погибла!
Очаровательный ландшафт Семигорья заключается погасшим вулканом Ротесберга, увенчанным развалинами Роландзека. При подошве его Рейн разделяется на два рукава и омывает прелестный островок, называемый Ноннерверт или иначе Роландсверт. Здесь предание, сохранённое в устах народа и в старинных хрониках, помещает сцену трогательного происшествия, получившего новую свежесть в прекрасной балладе Шиллера «Рыцарь Тоггенбург», известной и нам в прекрасном переводе Жуковского. Неизвестно почему, поэт отступил в своей балладе от предания, перенёс место действия в Швейцарию и отдал в нём главную роль Тоггенбургу, тогда как она принадлежит Роланду, знаменитому племяннику Карла Великого, первенцу рыцарства. Я расскажу здесь предание в его первобытной чистоте.
Роланд, скучая бездействием мира, отправился вниз по Рейну из Ингельгейма, любимого местопребывания Карла Великого. Буря, застигшая его вечером, принудила его искать гостеприимства в одном из Рейнских замков, где он нашёл самый ласковый, самый радушный приветь Юная, прекрасная Гильдегонда, дочь гостеприимного рыцаря, вышла предложить хлеб и вино путнику, по старинному обычаю Германцев. Взор её воспламенил Роланда. С той минуты судьба его решилась. Он полюбил Гильдегонду. На другой день, когда имя славного гостя сделалось известно, его окружили новыми ласками, удержали ещё на день в замке. В этот день Роланд вырвал признание взаимности из целомудренных уст Гильдегонды, которая полюбила его равной любовью с первого взгляда; он выпросил у ней розу, сорванную в уединённой прогулке по саду, где было объяснение, украсил ею свой шлем и, поклявшись в вечной верности прелестной деве, получил от ней взаимную клятву. Но «прекрасное недолговечно», сказала Гильдегонда, отдавая заветную розу Роланду, по свидетельству предания. Шум новой войны с неверными увлёк Роланда далеко от берегов Рейна. Гильдегонда живёт любовью и ожиданием; слух её лелеется славой подвигов возлюбленного, которые у всех на устах. Так проходят дни – месяцы - так проходит год. Наконец узнают, что славный мир скоро возвратит героя, увенчанного лаврами. Вдруг, в один вечер у ворот замка является рыцарь, покрытый пылью, требующий гостеприимства. Это был один из спутников Роланда. Какая радость! Заходит речь о славном витязе - о ужас! - рыцарь был свидетелем, как Роланд возле него пал, увенчанный славой - обременённый ранами... Прошло восемь дней - и Гильдегонда, для которой всё погибло на свете, заключилась в мирной обители на островке Нонненверт. Местный епископ, родственник её фамилии, из уважения к её горести и всегдашнему благочестию, сократил для ней время искуса. Через три месяца -
Узы вечного обета
Приняла она,
И погибшая для света
Богу отдана! –
Но Роланд остался жив; раны только воспрепятствовали ему лететь к Гильдегонде. Едва мог он сесть на коня, как вихрем помчался на берега Рейна... Увы!..
Пышны праотцев палаты
Бросить оп спешит,
Навсегда покинул латы,
Конь навек забыт…
…
И в убогой келье скрылся
Близь долины той,
Где меж тёмных лип светился
Монастырь святой! -
Так протекло два года, в безотрадных муках. Рыцарь видел только слабый блеск лампад в кельях тружениц; пение их в храме доносилось к нему смутными отголосками; но он думал в каждом окне видеть тень Гильдегонды, в каждом звуке слышать её голос: это было всё его блаженство! - В одно утро, он заметил могилу, приготовляемую на кладбище обители; тайное предчувствие повлекло его в первый раз к заповедным стенам монастыря: то было последнее убежище праху Гильдегонды. Роланд был свидетелем погребения... На другой день,
...туманно утро было;
у входа в хижину рыцаря читалась развязка печальной драмы:
Мертв он там сидел,
Бледен ликом, и уныло
На окно смотрел! -
Шиллер не только изменил местность предания, но дал ему совершенно особое выражение, особый нравственный цвет. В его балладе Тоггенбург, с неразделённой любовью, без очарования взаимности, умирает перед окном суровой девы. Вымысл поэта глубже, идеальнее; но рассказ предания больше естествен, ближе к действительности жизни; баллада чарует воображение, предание падает на душу; любовь несчастная, без разделения, имеет свою сладость, она может наполнять собой жизнь, ей не нужно соединения; любовь несчастная, разделённая, истощает жизнь; и одного несчастия много для сердца – каково ж двойное?..
Келья Роланда, по преданию, находилась у подошвы Ротесберга. Но имя его осталось при замке, венчающем скалу, построение которого то ж предание приписывает родственникам рыцаря. Замок этот разрушен Генрихом V, вместе с Семигорскими. Теперь остаётся от него живописная развалина арки, заросшей терновником, обвитой плющом. При путешествии вниз по Рейну, она рисуется очаровательно на первом плане Семигорского ландшафта.
Монастырь, в котором страдала несчастная Гильдегонда, исторически известен с ХII века. Настоящее здание, отличающееся обширностью и великолепием, построено в 1773 году после большого пожара. Когда весь левый берег Рейна отошёл к Французской империи, Нонненверт разделил его участь. Наполеон, неумолимый враг всех религиозных обетов, определил уничтожить его вместе с прочими. Но Жозефина, очарованная прелестью воспоминаний, соединённых с такою роскошью ландшафта, упросила императора дозволить постриженным сёстрам кончить в нём дни свои. Пруссия, которой достались эти владения в 1815 году, оставила его в том же положении. Назад тому лет пять или шесть, две или три последние сестры, схоронив всех прочих, не имели духа вырыть сами себе могилы; они оставили монастырь... И теперь мирное жилище отшельниц, проданное одному честному биргеру, превращено в трактир!
За Нонненвертом Рейн образует великолепное озеро. Влево - большая деревня Рейнбрейтбах, окрестности которой славятся лучшим из красных туземных вин, известным под именем блейхарта. Вправо - городок Ункель; под ним, с противоположного берега, тянется через Рейн цепь базальтовых колонн, из которых многие высовываются из волн своими сизыми верхами. Одна группа их образует так называемый Малый-Ункельштейн: Большой, составлявший огромную скалу среди волн, взорван Французами в начале текущего века. Плаванье между этими подводными глыбами небезопасно в малую воду; судовщики расскажут вам множество несчастных происшествий, случающихся здесь и ныне.
Новый перелом Рейна выводит вас в новое озеро, но уже с другими рамами. Вместо отлогих скатов, развёртывающихся зелёными, цветущими лугами, влево, по правому берегу Рейна, тянется цепь сизых базальтовых гор, которая над деревенькою Эрпель возвышается скалой до 720 фут. Эта скала, называемая Эрпелер-Лей, представляет удивительное разнообразие живописнейших форм, в которых неистощимая причудливость природы застудила лаву давно погасших вулканов; здесь надо видеть натуральные образцы этих лёгких, тонких, так затейливых, так изукрашенных колонн, на которых готическое зодчество любило возносить к небесам свои громадные создания. Человеческая сметливость нашла средство обратить в пользу и эти, по-видимому, бесплодные скалы. В их расселинах ставятся корзины, наполненные землёй, где посажены виноградные кусты; на лучах солнца, впитываемых и удерживаемых чёрным цветом базальта, кусты эти достигают высшей степени зрелости и дают лучшее из белых туземных вин, известное под именем лейвейна. Против Эрпеля, из-за горы Св. Аполлинария, увенчанной церковью, где почивают мощи угодника, давшего имя горе, мощи, славные чудотворной силой исцеления, особенно для эпилептических припадков, показывается городок Ремаген, римский Rigomagum, или Rigodulum по Аммиану Марцеллину. Окрестности его наполнены остатками Римлян, из которых видно, что ещё Марк Аврелий и Люций Вер проводили здесь шоссе, окончанное совершенно через четырнадцать веков Французами. На противоположном берегу за Эрпелем, позади руин Оккенфельза, возвыщающегося над деревенькой того ж имени, на скате гор рисуется Линц, с замком; последний построен над самым Рейном в XIV столетии, для собирания пошлины с судов и прикрытия граждан от неприятелей, Энгельбертом III, архиепископом Кёльнским, феодальным владетелем города. Как замок, так и все домы выстроены из базальта; улицы вымощены им же. Линц славится ныне промышленностью и торговлей своих жителей; гимназия его считается лучшей по устройству.
С Линца Рейн делает новый излом, давший название Криппа (Kripp) двум деревням, окружающим угол преломления. Новая панорама! Вправо - прелестная, широкая равнина, на которой, в некотором расстоянии от Рейна, возвышается вели-колепная готическая церковь городка Зинцига, древнего Sentiacum. В его имени, как я уже заметил выше, находят имя Сенция, полководца Августова. Старинные легенды переносят сюда знаменитую битву Константина с Максенцием, сопровождавшуюся известным явлением Креста с надписью: «...» (на греческом языке), и решившую торжество христианства. Ныне доказано, что эта битва дана была под стенами Рима; но в старину не вдавались в критику и верили от всей души преданию. В церкви запрестольный образ представляет видение Константина; вне городка существовал некогда монастырь в честь Св. Елены. Что-нибудь, да было ж причиной, что эти имена сделались святыней места!
В долине, прорезываемой Ааром бурным потоком, изливающимся в Рейн с гор Эйфеля, вид¬неется замок Ландскрон, потом замок Ольбрик. На противоположном берегу, где всё ещё тянется базальтовая цепь скал, возвышаются развалины Аргенфельза и Даттенберга. Но главное место во всём ландшафте принадлежит величественной башне, оставшейся от руин старого замка Рейнек. Башня эта, во 150 фут. вышины, стоит на диком утёсе, окружённая глубокими пропастями. Её считают остатком древней римской твердыни. До XVI века замок Рейнек принадлежал фамилии графов фон-Рейнек, потом достался Варсбергам. В XVII веке, он куплен фамилией Зинцендорф, славной покровительством знаменитым Моравским Братьям и основанием Гернгута. Французы отняли его у Зинцендорфов, которые в вознаграждение переменили титул графский на княжеский. Теперь развалины замка принадлежат одному из преждебывших графских егерей, который владеет и домиком, величающимся именем нового замка. Ещё дальше - руины Гаммерштейна, служившего некогда убежищем злополучному Генриху IV, преследуемому анафемой Григория VII. Между обоими замками простирается прекрасная Брольбахская долина, ведущая к озеру и аббатству Лаахскому. Перед ней видны были остатки древней стены, а при упадке воды открывалось, говорят, большое железное кольцо, к которому прикреплялась цепь, замыкавшая Рейн ещё при владычестве Римлян.
Вот является древний город Андернах, со своими руинами, башнями и церквами, расположёнными живописным амфитеатром на левом берегу течения Рейна. Римляне называли его Antenacum, Artonaсит, Antonense Castellum. Аммиан Марцеллин упоминает об нём в числе городов, завоёванных Юлианом на Рейне в экспедиции 359 года, под именем Antunnacum. Настоящее имя его производят от немецкого «die Undere nach», т.е. следующий после Трира, курфирсты которого были его феодальными владетелями. При Августе, Друз Германик построил одну из пятидесяти башен, которыми он славился; эта башня разрушена Цивилисом, взбунтовавшимся против Гальбы. Впоследствии, Андернах был пограничной крепостью империи, главной квартирой военного префекта, последним пунктом кантонированья верхне-рейнской армии. Позже, франкские короли Австразии имели здесь свои палаты; последний, обитавший в них, был король Зигберт. На основании одного места из поэмы Венанция Фортуната «De Navigio suo», который был в Андернахе и называет его Antonnacense Castellum, утвердилось верование, что короли из этих палат ловили рыбу в Рейне. Если это не есть следствие недоразумения, как полагают некоторые критики, то река должна изменить своё течение. В средние времена, Андернах сделался одним из цветущих городов Рейна по торговле. Но он должен был упорно отстаивать свою независимость от сильных и хищных соседей. Сначала достался он курфирсту Трирскому, потом перешёл в руки архиепископов Кёльнских, которые на развалинах римской крепости построили крепкий замок, не столько для отражения внешних врагов, сколько для обуздания самых жителей. В 1475 году император Фридрих, в вознаграждение за услуги, оказанные ему в войне против Бургонцев, дал городу много привилегий, между прочим право пошлины, отнятое у Линца, взбунтовавшегося против императора. Это подало повод к непримиримой вражде между обоими городами, которая ещё более усилилась во время Карла V, когда жители Линца в одной схватке изрубили безжалостно Андернахцев, а тех, которые сдались в плен, отпустили домой с обрезанными ушами. Ненависть эта возросла до такой степени ожесточения, что в продолжение веков в известные дни на площади Андернаха говорили проповеди против жителей Линца, и это возбуждало такой фанатизм в слушателях, что беда Линцянину, который попадался тогда им в руки. Французы уничтожили этот варварский обычай; но и доныне, говорят, несмотря на близкое соседство, ни одного брачного союза не заключается между жителями Андернаха и Линца. Теперь оба они принадлежат Пруссии.
Под Андернахом ложе Рейна стесняется, волны мчатся быстрее. Противоположный берег каймится крутыми скалами. На одной из них виднеются развалины Фридрихштпейна, называвшегося в старину Чортовым Домом (Teufelhaus); говорят, построение его было весьма изнурительно для народа, который и прозвал его этим именем. Но вот река снова разливается широким бассейном, перспектива которого венчается прелестным городком Нейвидом.
Нейвид, столица медиатизированного княжества Вид-Нейвид, существует не более века. Он построен графом Фридрихом-Вильгельмом в 1737 году на месте деревни, называвшейся Лангендорф. Преемник его, граф Александр, любивший пышность, науки и искусства, распространил и оживил эту новую резиденцию, снабдив её большими привилегиями и объявив совершенную терпимость для всех вероисповеданий. Теперь Нейвид имеет самое разнообразное население: протестанты, католики, гернгутеры, меннониты, жиды - все живут братски. Городок кипит деятельностью; он очень красив, чист, и, говорят, имеет большое сходство с северо-американскими городами. Благодаря просвещению своих владетелей, он славится любопытными коллекциями по части наук и искусств. В Мон-Репо, летнем дворце князей, хвалят чрезвычайно кабинет натуральной истории, в особенности богатый произведениями Бразильской природы, которые собраны на месте князем Максимилианом, и описаны им же в подробном сочинении, изданном с гравюрами. Но ещё замечательнее собрание древностей, для которого отведён особый флигель при княжеском замке. Это собрание состоит из остатков римских, находимых преимущественно в окрестностях: оно не уступает Берлинскому в богатстве. Судя по этим остаткам, можно заключать, что бассейн Рейна, при котором расположен Нейвид, имел большую важность для Римлян. Отсюда они владычествовали над Рейном и держали в страхе своих лютейших врагов, Зигамбров и Каттов. В названии Ремерсдорфа, преждебывшего бенедиктинского аббатства, обращённого ныне в ферму, кто не слышит имени древних властителей мира? Это аббатство во всех старых документах называлось Villa Romana. На холмах, позади его, открыты следы римского укрепления, занимающего до 500 шагов в окружности: с него начинается так называемый Окоп Язычников (Heydengraben), длинный ров, которого следы тянутся далеко по горам от Зига, впадающего в Рейн под Бонном, до Лана, омывающего Эмские Бани, и который, вероятно, составлял часть линии, проведённой Друзом для означения самых первых границ римского владычества в Германии. Другой подобный ров называется Дорогою Язычников (Heydenweg). Множество статуй, алтарей, сосудов и других утварей выкапывается беспрестанно в окрестностях. Замечательно, что все эти остат¬ки изуродованы и обезображены насильственно; это даёт повод предполагать, что Германцы, завладев снова этими местами, жестоко выместили своё угнетение над всем, что осталось от их притеснителей.
Почти против Нейвида, на левом берегу реки по течению, возвышается огромная башня, сообщившая близь лежащей деревне имя Вейссентурма (белой башни); она была некогда сторожевою. Здесь, по всей вероятности, происходила первая переправа Юлия Цезаря через Рейн, описанная им в четвёртой книге «De Bello Gallico». Самое местоположение должно было привлечь сюда выбор полководца: Рейн разделяется здесь небольшим островком, представляющим естественную опору переправе. В новейшие времена, те же самые выгоды заставили Французов избрать это место для троекратного перехода Рейна в течение трёх лет сряду (1795, 1796, 1797). В последний раз переход совершён был под командою генерала Гоша, при отчаянном сопротивлении со стороны Австрийцев, которые наконец должны были уступить напору, возбуждённому особенно геройским мужеством капитана Гро. Память этого славного дела увековечена памятником, заложенным, но не оконченным, возле Вейссентурма, на одиноком холме, в честь генерала Гоша, который в том же году от изнурения долговременной службы умер в Ветцларе. На этом памятнике, видном с Рейна, читается надпись: «L’ armee de Sambre et Meuse a son General Hoche» (армия Самбры и Мёзы своему Генералу Гошу). Он уже разваливается. Немного выше, на противоположном берегу видна деревня Урмуц, где полагают место второй переправы Юлия Цезаря, когда он шёл против Каттов. Удобства и здесь очень велики, так что французские инженеры, при втором из переходов французской армии, долго колебались между Урмуцом и Вейссентурмом, и только голос искусного капитана Суэ, умершего впоследствии в Египте, решил в пользу последнего, где за год пред тем уже была совершена переправа. Ещё выше, возле Энгерса, называемого иначе Цолль-Энгерс и Куно-Энгерштейн, вероятно, от имени храброго архиепископа Трирского Куно, построившего здесь замок для обеспечения Рейна от разбойников-рыцарей, видны остатки древнего римского моста, строение которого приписывается Випсанию Агриппе за 38 лет до P.X. Обломки этого моста замечены антиквариями в колоннах, поддерживающих и доныне свод бывшей залы капитула в Ремерсдорфском аббатстве.
Живописный ландшафт Зайнской долины расстилается влево по правому берегу течения. На первом плане порядочной городок Бендорф, славный своими железными заводами. Вдали, на холмах - руины замка и аббатства Зайн, над потоком того ж имени, по которому называется и долина. Церковь аббатства обращена ныне в приходскую; но в ней сохраняются ещё памятники прежних рыцарей - владетелей замка и патронов обители. Граф Генрих, сын основателя замка, представлен в колоссальном виде над своей гробницей, держа правую руку на голове дитяти. Предание говорит, что исполинский рыцарь, желая приласкать своего ребёнка, раздробил ему череп тяжестью своей железной руки; меч его, весом в 25 ливров, долго сохранялся в Эренбрейтштейне.
Имя Энгерс, звучащее в именах трёх местечек и происходящее от старинного имени Ангерисгау, принадлежавшего всему кантону, уступает место римским звукам в именах Валлендара (Vallum Romanorum) и Маллендара (Mola Romanorum). Против них плавают в Рейне два островка: Грасверт и Нидерверт. На последнем существовал женский монастырь, светившийся меж тёмных лиц, подобно Нонненвертскому. По обоим берегам находились точно такие ж монастыри, один в Валлерсгейме, ныне загородный домик, другой в Бесселихе, ныне ферма. Благочестивые сёстры, жившие в этих трёх обителях, так близких друг от друга, могли соединять свои голоса в один хор, отглашаемый звонкими берегами Рейна.
Уже давно чернеется вдали исполинская громада Эренбрейтштейна. Наконец, она перед вами. Вправо - Мозель бурно врывается в недра Рейна и долго спорит с его могучими волнами... - Кобленц!
Кобленц есть самое натуральное перепутье в живописном путешествии по Рейну. Пароход, идущий вверх реки от Кёльна, высаживает здесь пассажиров для ночлега; в обратном путешествии от Майнца, останавливается ненадолго около полудня. Из Кобленца можно делать много прелестных экскурсий по обоим берегам Рейна: влево, по течению Мозели - до Трира и дальше; вправо, по течению Лана - до Эмса, и потом по всей роскошной цепи Тавнуса, кипящей минеральными источниками. Я был в Кобленце два раза, в первый раз прожил пять дней, и это время причисляю к лучшим минутам моего путешествия [6].
Непосредственно за Кобленцем, в волнах Рейна плавает островок Оберверт или Магдалененсверт, также некогда служивший убежищем отшельницам. За ним расстилается прекрасный ландшафт, вправо увенчанный развалинами Штольценфельза, слева покрытый деревеньками, опоясывающими устье Лана и заимствующими от него свои названия.
Лан, после Неккара и Майна, есть наибольший из притоков Рейна с правой стороны. Он берёт своё начало в Вестервальде и змеится бесчисленными излучинами во владениях Гессена и Нассау. Нижняя часть его судоходна до Дица. При устье своём, Лан отделяет Рейнскую Пруссию от герцогства Нассавского. На правом берегу его - деревня Нидерланштейн составляет последнее прусское местечко; на левом - Оберланштейн, с прекрасными видами с террасы замка, упоминаемый ещё Авзонием в его поэме о Мозели, начинает владения Нассау. Ландшафт венчается руинами замка Ланека, принадлежавшего некогда Рыцарям Храма. При устье Лана Русские перешли Рейн 1 января 1814 года.
Почти против устья, на противоположном берегу, возвышается Гордая скала, увенчанная живописными развалинами Штольценфельза. Этот замок принадлежал курфирстам - архиепископам Трирским. В конце XIV и в начале XV века, архиепископ Вернер, увлечённый горячкою времени, собрал в нём шарлатанов, которые, обещая ему открытие философского камня, разорили в конец легковерного прелата. Отсюда происходит народное предание, что в Штольценфельзе зарыты несметные сокровища; но другой легковерный архиепископ Иоанн напрасно старался отыскать их. Замок разрушен Французами. Теперь он принадлежит наследному прусскому принцу, которому подарен от имени города Кобленца, великолепным актом, написанным на пергаменте. Принц отделал в развалинах одну залу, из которой вид очаровательный.
Деревушка под Штольценфельзом называется Капеллен. Недалеко от ней, за новым изломом Рейна, небольшой городок Рензе смотрится в волны. Здесь, шагах в четырёхстах от города, на самом берегу существовало некогда так называемое Царственное Седалище (Konigsstuhl). Сюда собирались курфирсты для совещания о важнейших делах Священной Империи; здесь провозглашали мир Божий; здесь нередко избирали и низлагали императоров. Патриархальная простота отличала это седалище; оно состояло из осмиугольника, поддерживаемого семью столбами вокруг и одним посредине, без всяких украшений. Вход был с полуденной стороны по четырнадцати ступеням. Наверху лежало семь камней, где восседали семь курфирстов, под открытым небом. Оно возвышалось от земли на 17 рейнск. футов, имело в диаметре 24. Вероятно, это место получило такое назначение оттого, что находилось в соприкосновении с областями четырёх Рейнских курфирстов, так что, в случае нужды, каждый из них мог в несколько минут явиться на совещание. С высоты Седалища видны четыре маленькие городка, принадлежавшие этим четырём князьям, и именно Ланштейн во владениях Майнцского, Капеллен Трирского, Рензе Кёльнского курфирста, а Браубах, несколько повыше, в ленной зависимости Пфальц-Графа. Город Рензе был обязан поддерживать этот достопочтенный памятник, и за то пользовался большими привилегиями. Французская Революция продала его на своз; теперь место, где он был, обозначено четырьмя простыми каменьями; но, говорят, Прусское правительство имеет намерение воздвигнуть здесь монументальную колонну. Против почти, на другом берегу Рейна, существует доныне маленькая церковь, где в 1400 году, по зрелом размышлении, курфирсты Иоанн Майнцский, Фридрих Кёльнский, Вернер Трирский и Пфальц-Граф Роберт признали императора Венцеслава недостойным престола Кесарей. Это низложение, провозглашённое с высоты Царственного Седалища, предано во всеобщее известие грамотой, подписанной в Ланштейне.
Я уже говорил о Браубахе: это маленькой городок, славящийся своими медными и серебряными рудниками, равно обработкою этих металлов. Подле него, на диком, мрачном утёсе возвышается замок Марксбург, единственный из замков Рейна, избегший разрушения. Замок этот построен ландрафом Гессенским Иоанном Удалым и посвящён имени Евангелиста Марка. Прежде он служил государственною тюрьмою, но, доставшись герцогу Нассавскому, обращён в инвалидный дом. Положение его на скале, обтекаемой вокруг Рейном, удивительно живописно, особенно в обратном путешествии из Майнца. На мои глаза, он не уступает в дикой романтической красоте Семигорскому ландшафту.
За Марксбургом бассейн Рейна оправлен в более кроткие, идиллические рамы. Горы понижаются и раскатываются по берегам зелёными коврами лугов. Несколько деревушек, которых имена представляют разные вариации коренного имени Шпей (Остер-Петер-Миттель-и-Нидер-Шпей), увиты виноградниками. На грунте ландшафта, в густой зелени, покрывающей темя прелестного холма, рисуется Либенек, бывший увеселительный замок фамилии Шенкерн-Вальденбург, красивой сельской архитектуры. Рейн круто ломается о высокую гору левого берега, вы видите перед собой Боппарт.
Боппарт, Bodabriga и Boperdia Римлян, основан на развалинах одной из крепостей Друза. Впоследствии, короли франкские имели здесь свои палаты, которых развалины ещё видны. В средние времена он получил права имперского города, но в XIV веке отдан императором Генрихом VII в ленное владение брату его Бальдуину, архиепископу Трирскому. В старину он имел много монастырей и дом Рыцарей Храма; эти последние отличились своими подвигами при осаде Птолемаиды. Ныне, важнейший из монастырей, основанный помянутыми рыцарями в XII веке, обращён в бумажную фабрику. Собор, называемый Оттосбург, есть почтенное готическое здание, увенчанное двумя Пирамидальными стрелами. На горе, прекрасное имение иезуитов, Якобсберг, принадлежит теперь Кобленцской гимназии.
Это что за развалины, венчающие две скалы, разделённые живописной долиной? - Это Либенштейн и Штернфельз, известные под общим, поэтическим названием Двух Братьев (Zwei Br;der)! - Предание сохраняет об них прелестную повесть. В старинные времена жил здесь сильный, могучий барон, отец двух сыновей. Он утешал свою старость воспитанием юношей, и ещё молодой девушки сироты, наследницы богатых владений. Элиза (так было её имя) блистала всей красотой юности; оба брата влюбились в неё страстно, и оба скрывали страсть свою. Но старик был прозорливее; когда Элиза достигла возраста, в котором могла располагать собою, он предложили ей выбрать между любящими юношами. Скромная девушка колебалась, страшась огорчить того или другого; но старший брат, считая младшего счастливее, убедил сам Элизу дать решение в его пользу. Отец благословил выбор, соединил руки юной четы и отложил брак до недальнего срока. Дорого стоило самоотвержение благородному юноше, который пожертвовал брату счастьем всей своей жизни. Они решился искать славной смерти в битве с неверными и принял крест в Рензе под знамёнами императора. В то время С. Бернард проповедовал крестовый поход; мужество кипело во всех сердцах; знамя спасения развевалось на всех замках. И младший брат увлёкся общим энтузиазмом. Старый отец не удерживал его; Элиза плакала, но слезы её остались тщетны. Юный жених обнял невесту, и во Франкфурте присоединился вместе с братом к знамёнам Конрада. Скоро отец умер, не дождавшись возвращения детей. Смерть его заставила воротиться старшего брата. Он любил Элизу с той же силой; но, верный чувству долга, владел своей страстью и оказывал братскую нежность Элизе. Прошло два года: вдруг приходит весть, что младший возвращается из Палестины, но не один; его провожает молодая супруга, гречанка. Элиза, поражённая вероломством, решается оставить свет и взять покрывало. Но старший брат кипит благородною местью; он бросает перчатку к ногам вестника, присланного к нему братом, и восклицает: «Вот мой ответ клятвопреступнику!» Бой на смерть назначен между замками Либенштейном и Штернфельзом, когда младший брат водворился в последнем со своею гречанкой. Но прежде чем они схватились, Элиза явилась ангелом-примирителем и обезоружила братьев. Совершив этот подвиг, она исполнила своё намерение, изрекла роковой обет. С тех пор Либенштейн сделался жилищем безутешной горести, тогда как Штернфельз оглушался шумным, безумным весельем. Но кара постигла преступника. Вероломцу досталась жена, которая была его вероломнее; молодая гречанка, окружённая толпой услужливых рыцарей, забыла долг и стыд. Старший первый узнал бесчестие брата, и известил его о неверности иноземки. Месть закипела в груди оскорблённого супруга; но изменница спаслась от угрожающего ей кинжала тайным бегством. Тогда старший поспешил к брату и обнял его с нежностью. «Будём горевать вместе, - сказал он, - посвятим нашу жизнь братской любви и памяти Элизы, дух которой будет невидимо с нами!» Они соединились, жили и умерли вместе, неженатые, бездетные. С ними прекратился род их, осталось одно воспоминание, прикованное к руинам их замков. В долине, под навесом скалы, увенчанной этими руинами, покоятся мирные остатки обители Борнгофен, принадлежавшей некогда капуцинам. Говорят, что она составляла часть владений прекрасной Элизы. Теперь здание обращено в частную собственность, но церковь, построенная славным рыцарем Бромсером Ридесгеймским, сохраняет прежнее назначение, хотя уже и не так посещается богомольцами, как бывало. Густая ореховая аллея соединяет её с деревенькою Камп, построенной на месте древнего римского становища (Campus).
Пропустим долину Эренталь, славную своими рудниками и романтической дикостью; пропустим деревню Гирценах, с прежде бывшим аббатством, окружённым виноградниками; пропустим и величественные развалины Турмберга, владычествующие над живописным местечком Вельмихом. Мы приближаемся к великолепнейшей сцене Рейна. Прекрасна картина Семигорья, очаровательна панорама Кобленца, восхитителен ландшафт Марксбурга: но вы ещё не знаете самой дикой, самой романтической красоты Рейнской природы; если не были в С.-Гоаре, если не видали Рейнфельза и Катце, не кружились в водовороте Гевирра и Банка, не слыхали волшебного Люрлейского эха... Остановитесь: здесь святилище поэзии Рейна!
Грозные, дикие скалы теснят с обеих сторон реку и сжимают её до 300 туазов ширины. Яростно мечется Рейн, отбиваемый утёсами, то в ту, то в другую сторону. Видите ли вправо, на прусском берегу, узенькую полоску домов, церквей и башен, которую с одной стороны грозит задавить крутая скала, с другой река унесть своим бурным потоком: это С.-Гоар. Против него, на другом берегу, другая подобная полоска теснится скалой ещё выше, выдерживает напор волн ещё неистовее: это С.-Гоарсгаузен. Оба они получили своё имя от Св. Гоара, древнего отшельника, поселившегося здесь спасаться и спасать бедных рыбаков, единственных жителей этого дикого ущелья. Келья труженика, сделавшаяся святыней окрестностей, отдана была Пепином Коротким Ассуэру, аббату Прумскому, который, получив подтверждение Карла Великого на этот дар, построил здесь монастырь и церковь. В ХII веке монастырь получил коллегиальное образование. Вокруг него составился город. Впоследствии аббаты Прумские заложили его графам Катценельбогенским, и скоро С.-Гоар сделался столицей графства. Он разделял его участь, до тех пор как достался Франции, от которой уже перешёл к Пруссии. Во время Тридцатилетей Войны, Испанцы увезли с собой мощи Св. Гоара, палладиум города; теперь в католической церкви остаётся только его колоссальная статуя старинной готической работы.
Имя прежних владетелей C.-Гоара сохраняется доныне в руинах замка, возвышающегося на противоположном берегу, над С.-Гоарсгаузеном. Замок этот называется Катценелленбоген, с прибавлением прилагательного Новый (Neu), в отличие от Старого (Ult-Kaвenellenbogen), который находится глубже в горах, на Лане. Катценелленбоген есть искажённое Kattemelibocum, которое в свою очередь происходит от древнего германского племени Каттов, жившего в окрестностях горы Мелибока, ныне Malchenberg (между Дармштадтом и Гейдельбергом). Замок построен в конце XIV века графом Иоанном III из династии Гессенской; разрушен по приказанию Наполеона. В просторечии его называют сокращённо Катце, что значит по-немецки кошку (die Kaве); и вероятно, в соответственность этому значению, соседние развалины Турмберга называются мышью - Маус (die Maus).
Но главную красоту этой сцены составляют величественные руины Рейнфельза, владычествующие над С.-Гоаром. Из всех Рейнских твердынь, только один Эренбрейтштейн может состязаться с ними огромностью и диким величием. Некогда, на месте их находился монастырь Мальтенбург; в 1219 году граф Катценелленбогенский, Дитер Богатый, превратил этот монастырь в замок, откуда владычествовал над Рейном и грабил проходящие суда. Окрестные жители вышли из терпения, и составили известную Рейнскую Конфедерацию, в которую вошло до шестидесяти городов. Замок был взят и разрушен со многими другими, служившими также притоном разбою. Но в XIII веке трудно было городам бороться с могущественным феодализмом. Рейнфельз возник снова грозною, неприступною твердынею. В XV веке он был сценою ужасного злодейства, нередкого в летописях средних веков; капеллан замка отравил в нём графиню Катценелленбоген из чаши Причастия, и был за то сожжён всенародно в Кёльне. В 1699 году, Рейнфельз выдержал сильную атаку Французов под предводительством маршала Тальяра; небольшой гарнизон, командуемый храбрым гессенским полковником Герцем, отразил мужественно неприятеля, несмотря на его превосходные силы. Но в 1794 году он сдался революционной армии, и взлетел на воздух. Теперь руины его принадлежат одному негоцианту, который сделал в нём дачу с прекрасными садами.
Вид С.-Гоарского ландшафта удивителен, особенно при свете луны. Тогда всё это разнообразие живописных подробностей, сжатых в такой узкой раме, представляется волшебной фантасмагорией призраков. Река, по какому-то оптическому обольщению, теряет свою быстроту, кажется гладким, неподвижным зеркалом, оправленным в исполинские рамы. Малейший звук пробуждает тысячи отголосков в утёсах. Думаешь, что находишься в царстве фей, у подножия их очарованных чертогов. Природа раздражает воображение; воображение цветит природу!
Дикая прелесть этого средоточия Рейнских красот не ограничивается С.-Гоарским бассейном. Под самым городом, река делает крутой излом, мечется на утёсы, и образует два ужасные водоворота у правого берега. Первый называется Гевирр, от немецкого Gewirr (смятение): это яр, клубящийся с бурным неистовством; мутный песок, изрыгаемый его жерлом, сообщает ему особый цвет, отчего он называется иначе Зандгевер (имя, которое прежде принадлежало С.-Гоару и теперь осталось за ним в просторечии). Долго думали, что этот водоворот имеет подземное сообщение с Бингенским Яром; это мнение основывали на том, что обломки судов, поглощённых в Бингерлохе, часто находились в пучине Гевирра. Почти непосредственно за этой Сциллой, свирепствует Харибда; этот другой яр, называемый Банк (die Bank, родовое имя всех мест реки, где находятся подводные каменья), ещё ужаснее, ещё пагубнее для плавателей. Волны кипят, разбиваясь о скалы, частью покрытые водой, частью торчащие на поверхности. Ярость пучины усиливается падением Рейна, которого ложе, на пространстве 105 туазов, вдруг опускается на 5 футов. Горе неосторожным плавателям, увлечёнными её неистовством! Но человек нелегко поддаётся природе, даже в самом ужасном её рассвирепении; он богат на выдумки, которыми если не одолевает её, то умеет защищать себя. С давних времен, самое простое средство спасает пловцов от обоих водоворотов: с судна или с плота бросают привязанное бревно, называемое собакой (Hund), в самое жерло пучины; это бревно, зажранное яром, удерживает суда так, что волны не могут бросить их на утёсы берега.
Вот, наконец, и скала Люрлей, знаменитая своим необычайным эхом; она заключает собой этот дивный эпизод Рейнской поэмы! - Скала Люрлей, обнажённая, дикая, мрачная, возвышается на правом берегу реки, в углу крутого излома. Она вся из аспида, как показывает самое имя её, сложенное из lur, lauter (звучный) и ley (аспидный камень). Против её, такая ж другая. Звук, пересылаемый ими друг к другу, повторяется до пятнадцати раз. Действие этого чудного эха особенно ощутительно на середине реки и на маленьком мысе левого берега. Догадливые немцы имеют здесь человека, который при каждом проезде парохода играет в рог и стреляет из ружья. То и другое пробуждает удивительные отклики. Говорят, что прежде эхо было ещё звучнее; вероятно, обвалы скалы ослабили его действие. Старинные люди, не умея объяснить себе этого явления, поселили здесь Ундину, неземную деву, чаровавшую слух пловцов коварными песнями, с тем чтоб, овладев их вниманием, повергнуть потом в зияющие пучины водоворотов. Её видали на скале, при свете луны, в таинственные часы сумерек и рассвета. Иногда она забавлялась благодеяниями, указывая молодым рыбакам места, где закидывать сети. Слух об этой Сирене возбудил любопытство юного рыцаря, сына Рейнского Пфальц-Графа. Он отправился к чудной скале на закате дня, и увидел прелестную деву с золотыми кудрями, увенчанными цветочной диадемой. Песни её очаровали юношу, он велит гребцам править к берегу, бросается из лодки - и исчезает в волнах Рейна. Раздражённый отец предаётся ярости; один из храбрейших его вассалов вызывается схватить злодейку и бросить в пучину. Вот толпа лодок, наполненных смелой дружиной, окружает дивную скалу при наступлении ночи. Ундина стоит на вершине; в руках её длинная цепь из кораллов. - «Что вам надобно?» - спрашивает она с лукавой кротостью. – «Тебя, нечестивая колдунья! - отвечает предводитель дружины. - Ты узнаешь, как глубока пучина Рейна!» - Он даёт знак к нападению; но бестелесная дева бросает свою цепь в волны и грозным голосом произносит заклинание. Рейн закипел, взрытый бурным ураганом; разъярённые волны хлещут пеною до вершины утёса; две из них превращаются в двух белых коней, и уносят на хребтах своих Ундину. С тех пор не стало волшебных, пагубных песен; но коварная дева всё ещё забавляется людьми, повторяя голоса их. Нынешние немцы не боятся этих откликов; они в свою очередь забавляются ими, со свойственным немцам остроумием. Когда лодка, наполненная Обер-Везельцами, проходит мимо Люрлея, кто поотважнее и повольнодумнее, кричит во весь голос: «Wie heiвt Herr Burgmeister von Ober-Wesel?» («Как зовут бургомистра Обер-Везельского?») Скала отвечает повторением: «Esel, Esel, Esel» (Осёл, осёл, осёл)! И немец доволен!
Прежде чем расстанемся с этой очарованной стороной, заключу рассказом об одном странном обряде, совершавшемся некогда в С.-Гоаре. Этот обряд назывался посвящением в орден ошейника, по-немецки Hansband. Говорят, что дети Людвига Добродушного, Карл и Пипин, в знак своего примирения, повесили на воротах С.-Гоарских ошейник из жёлтой меди, который и оставался здесь весьма долго. Неизвестно как, этот ошейник подал повод к учреждению следующей церемонии. Всякий, в первый раз проезжающий чрез С.-Гоар, был окружаем толпою людей, которые приводили его к воротам и надевали на него этот ошейник, спрашивая: как он хочет быть крещён, вином или водою? Обыкновенно отвечали: вином; и тогда провожающие, которые назывались кумовьями, отводили его в трактир под вывеской Лилии, где предлагали ему большую стопу старого вина, которую крестник должен был осушить три раза: за здоровье императора, ландграфа Гессенского, и всей честной компании. Кумовья, разумеется, повторяли эти тосты, и потом вписывали имя новокрещённого в книгу, нарочно заведённую, которая и теперь хранится в С.-Гоаре. Если ж случалось, что иной выбирал крещение водою, его тотчас окачивали из двух ушатов, которые были наготове. Никто не мог избежать этой церемонии: многие князья, графы, рыцари записаны в книге, с означением дня крещения. В городе показывают и теперь два серебряные кубка, подаренные для этой церемонии Эрнстом ландграфом Гессен-Рейнфельзским. Память этого обряда сохраняется в немецкой простонародной поговорке: «Cinen hаnseln!», что значит: «Сделать с кем штуку, подтрунить над кем».
Последнее воспоминание С.-Гоара представляется в скале, называемой С.-Гоарсбетт, где, по преданию, была первая келья святого отшельника, просветившего христианством эту дикую пустыню.
За новым поворотом Рейна, открывается новый ландшафт Обер-Везельский. Он состоит из городка Обер-Везеля и развалин замка Шенберга с прекрасною легендой Семи-Дев.
Обер-Везель, у Римлян Vesalia Superior, также Vesania и Ficelia, представляет живописную картину своими зубчатыми стенами, башнями и церквами. Говорят, христианство существовало здесь уже при Александре Севере. Готический собор Богородицы, с великолепным хором, принадлежит к XIV веку. Над самым Рейном, примкнута к стенам часовенка, воздвигнутая в честь Св. Вернера, который, по преданию, замучен здесь жидами (1287). Башня, называемая Круглою, есть лучший пункт ландшафта. Обер-Везель славился прежде многочисленностью и великолепием церквей, монастырей, часовен. Французы, взяв его в 1689 году, сожгли, взорвали, разграбили, так что теперь едва остаются следы прежней его славы. С XIV века он принадлежал к курфиршеству Трирскому, быв прежде вольным имперским городом.
На вершине крутого утёса, владычествующего над развалинами города, покоятся руины Шенберга. Это колыбель знаменитой фамилии, которой корень относится ко временам Карла Великого, а отрасли прославились в разных странах Европы, под именем Сконбургов, Сконенбургов, Шомбергов, Шембертов и Бельмонтов (французский перевод немецкого Schаnberg - Belmont). Один из её потомков, родившийся от брака графа Шенберга с дочерью лорда Дюдли, играл важную роль в истории XVII века. Друг английского короля Вильгельма II, потом маршал Людовика XIV, соперник Тюрення и Конде, он защитил в Португалии Браганцкий дом от Испании; потом, вследствие Нантского эдикта, воротился опять в Англию, где, высланный против претендента в Ирландию, пал в битве при Бойне (1690): героическая смерть его увековечена картиною Уэста. Говорят, что имя прекрасной горы дано этому замку от семи прекрасных девушек, некогда в нём живших. Молодые графини привлекали к себе толпы влюблённых рыцарей. Но, избалованные лестью, надменные своей красотой, они забавлялись только своими искателями, мучили их ложными надеждами, и втайне смеялись над их страданиями. Наконец, благородные рыцари вышли из терпения; они поняли, что ими играют и, согласясь, объявили бесчувственным красавицам, что если они в течение месяца не изберут себе супругов из числа их, то они оставят навсегда замок и не допустят впредь ни одного нового искателя к графиням. Делать было нечего. В назначенный срок рыцарям выносят семь пергаментных свёртков, на которых написаны имена счастливцев. Какая странность! Выбор прекрасных сестёр пал на самых безобразных, самых уродливых из искателей. Рыцари удивились; кто с горестью, кто с гневом, поздравили увенчанных соперников. Идут к невестам; но их нет. Внизу раздаётся громкий хохот; беглянки удаляются в прекрасной гондоле вниз по Рейну, в другой замок, принадлежавший им на Лане. Но кокетство в те времена считалось преступлением, оскорбляющим землю и небо. Заревела буря, Рейн всколыхался - и когда пронеслась гроза, на месте, где была гондола, выставились из волн семь скал, не так прекрасных, но также холодных и бесчувственных, как погибшие графини. Скалы эти, видные и ныне в низкую воду, называются Семью Девами (Sieben Jungfrauen).
Вот плавает среди волн другая скала, созданная руками человеческими, крепость Пфальцграфенштейн, или просто Пфальц, имеющая вид каменного корабля. Это необыкновенное здание, как будто вырастающее из реки, служило государственною тюрьмою. Предание говорит, что Пфальц-Графини приезжали сюда родить будущих властелинов Рейна.
Против самого Пфальца, на правом берегу реки, лежит городок Кауб. Над ним высятся развалины Гуденфельза, где некогда имела своё пребывание прекрасная графиня Гуда, любимица императора Ричарда. К нему надо всходить по множеству лестниц. В Тридцатилетнюю Войну, Густав Адольф имел здесь жаркую схватку с Испанцами; и теперь показывают утёс, с которого он управлял боем, давал приказания. В 1814 году прусская армия перешла Рейн, под командою Блюхера, возле Кауба. Замок Гуденфельз был прежде пощажён Французами; но в 1807 год продан на своз за несколько сотен флоринов.
Миновав водоворот, называемый das milde Gefahrc (бурный проход), клубящийся почти под стенами Пфальца, но не так опасный, как предшествовавшие, вы поворачиваете вправо, и видите себя пред ветхим, маститым Бахарахом. Живопись ландшафта имеет в себе что-то мрачное, унылое; остовы развалин печально громоздятся друг на друге. Бахарах производят от римского Bacchi Ara (алтарь Бахуса), который, говорят, действительно существовал на маленьком островке или лучше камне, видном и теперь среди волн против города. Эта этимология оправдывается и ныне виноградниками Бахараха, дающими превосходное вино, особенно в жаркие годы, когда заветный камень Бахуса, при упадке воды, совершенно выходит из волн. Вино это, вошедшее в народную немецкую пословицу [7], встречается даже на суровых страницах истории, важным, могущественным фактом: за четыре фудера этого нектара император Венцеслав возвратил городу Ниренбергу привилегии, которые было отнял, и за которые бедный город тщетно предлагал ему 10000 флоринов. Известно также, что папа Пий II, славный в учёном мире под именем Энея Сильвия, выписывал ежегодно по фудеру этого вина для своей первосвященнической трапезы. Одна часть города увита лозами, вьющимися по скату горы; другая смотрится в Рейн, растягиваясь вдоль берега. Говорят, что вид Бахараха имеет сходство с видом Иерусалима. Город окружён древнею стеной с двенадцатью башнями; некогда она смыкалась в цельный круг замком Шталеком, которого развалины покоятся теперь одиноко на крутом утёсе. Замок Шталек был жилищем Гогенштауфенов, Гвельфов, Виттельсбахов. После Тридцатилетней Войны, в продолжение которой его брали из рук в руки восемь раз, он был возобновлён курфирстом Пфальцским Карлом Людвигом; Французы взорвали его окончательно во время войны за Орлеанское наследство. У подножия этих развалин лежат другие, не менее мрачные и унылые: это остатки готической церкви Св. Вернера. Древняя легенда говорит, что этот мученик был брошен убийцами в Рейн; но тело его, действием чуда, понеслось вверх по реке из Обер-Везеля, и достигло Бахараха. Церковь эта принадлежала к лучшей эпохе готического искусства. Собор, посвящённый теперь протестантскому богослужению, принадлежит к XII веку и замечателен своим византийским стилем.
От Бахараха Рейн представляет длинную перспективу, оканчивающуюся высотами Нидервальда. Оба берега увенчаны почти непрерывными руинами: влево Сарек, Ноллинген, Фирстенек; вправо Фирстенберг, Зоннек, Кеймбург, Фалькенбург. Глубокие долины прорезывают гряды скал, и зияют на Рейн своими мрачными устьями. Виноград горит на утёсах; прелестные деревеньки плавают в зелени, раскатывающейся на берегах.
Налево - заметьте долину Виспер, прорытую рекой того ж имени. Эта долина, отличающаяся романтической дикостью, считалась любимым жилищем духов, издевающихся над смертными. Сколько преданий о разных затейливых шутках, которыми они дозволяли себе дурачить бедных путников в старое блаженное время! И доныне окрестные жители слышат их лукавый шепот в ветре, который временами ходит по этой долине; этот ветер называется Виспервинд. У самого устья реки лежит местечко Лорх или Люрик, часть которого вдаётся в долину. Здесь некогда две виселицы означали границу Пфальц-Графства и Майнцского курфиршества; отсюда начинается знаменитое Рейнгау. Подле Лорха возвышается скала Кедрих, известная иначе под именем Чортовой Лестницы (Teufelsleiter). Предание говорит, что один из бестелесных жителей Висперской долины раз попросил гостеприимства у старого Сибо фон-Лорх, жившего в соседнем замке; но рыцарь, известный своим жестокосердием, отказал ему в приюте, несмотря на бурную ночь. На другой день двенадцатилетняя дочь его Гарлинда исчезла. Искать, искать - всё напрасно. Наконец, замечают на вершине Кедриха девушку: это Гарлинда. Нет возможности взобраться на утёс; при малейшем покушении, камни срываются с горы и угрожают раздробить всякого дерзкого; между тем раздаётся в воздухе голос: «Так награждается отказ в гостеприимстве!» Старик сыплет милостыню бедным, даёт богатые вклады в монастыри, делает обеты за обетами; ничто не помогает, очарование не прекращается. Наконец, появляется в окрестностях храбрый Ретельм, возвратившийся из битвы с неверными в Венгрии. Он решается освободить несчастную; но как? В раздумье бродит он вокруг неприступной скалы; она крута, как стена. Вдруг является пред ним старый карлик, похититель Гарлинды. Он знает желание рыцаря, объявляет ему, что Гарлинда его питомица, что она прекрасна как Божий день, и что он отдаст её ему, если рыцарь въедет верхом на вершину утёса. - «Да! Если б я имел крылья!» - вскричал рыцарь, вышедши из задумчивости, усиленной словами исчезнувшего карла. - «Крыльев не нужно!» - отвечает ему другой голос. - Рыцарь оборачивается. Старая карлица стоит возле него. «Это брат мой, - продолжает она, - старик, которого ты видел. Он мстит отцу Гарлинды; но мне жаль бедной девушки. Ты её достоин! Ступай в Висперскую долину и позвони этим колокольчиком у рудника, который там найдёшь. Младший брат наш сделает тебе лестницу, если ты попросишь его моим именем!» - Как сказано, так и сделано. На другой день рыцарь въехал на утёс по чудной лестнице, отстроенной за ночь волшебной силою гномов. Он нашёл там прекрасную Гарлинду в прелестной беседке, убранной кристаллами, раковинами, кораллами и другими сокровищами гор и волн. Разумеется, любовь в то ж мгновенье соединила сердца юной четы. Воспитатель Гарлинды явился, злой, рассерженный; он понял измену своих родных; но слово было дано. Однако он не утерпел, чтоб не сорвать сердца на счастливом рыцаре. - «Ступай-ка назад тою ж дорогой, - сказал он Рутельму, - невеста твоя придёт с нами». - Рыцарь бесстрашно спустился со скалы, и нашёл Гарлинду в объятиях отца. Старушка карлица дала своей любимице кучу драгоценных каменьев в приданое, и не забывала при каждых родах счастливой супруги навещать её с богатыми подарками. Старик Сибо, разумеется, исправился уроком. А лестница, которая осталась навсегда, прослыла Чортовой!
Замки, представляющиеся вправо, разрушены ещё императором Рудольфом Габсбургским, оттого что во время предшествовавшего междуцарствия сделались притонами самого наглого разбоя. Я боюсь утомить внимание беспрестанным повторением легенд, привязанных к каждому из них; а то бы рассказал ещё одну, относящуюся к замку Фалькенбургу, от которого остаётся теперь одна печальная руина главной башни, возвышающаяся на левом берегу Рейна, между Рейхенштейном и Кеймбургом. В другое время передам её любителям.
Под Фалькенбургом находится деревня Трехтлингсгаузен, иначе Дрейксгаузен, где антикварии находят место древнего лагеря Траянова. Против ней, на другом берегу, интерес более свежий, более существенный соединён с деревенькой Ассмансгаузен, славной своим красным вином, первым из рейнских. Здесь река делает последний изгиб до большого поворота, образующего Рейнгау. Вправо ещё видны развалины двух-трёх замков, меж которыми величаво красуется Фогтсберг или Новый-Рейнштейн. Влево возвышается Нидервальд, с руинами Эренфельза. Промежду кипит Бингенская пучина и плавает среди волн знаменитая Гаттонова башня. Это эпилог Рейнской поэмы!
Новый-Рейнштейн называется так в отличие от соседнего замка, называемого просто Рейнштейном или Старым-Рейнштейном. Его прежнее название было Фохтс-или-Фаутс-Берг. С XIV века он принадлежал знаменитому Куно Фалькенштейну, про которого осталось столько любопытных преданий. Ныне он есть собственность принца Фридриха Прусского, который проводит в нём лучшее время года. Следуя прекрасному внушению поэтической мысли, принц восстановил этот замок из развалин, совершенно в прежнем его виде. Работа поручена была известному архитектору Куну, который исполнил её с отличным искусством. Весь характер старинного рыцарского замка воспроизведён с удивительной верностью: наружный фасад зданий, внутреннее расположение комнат, даже форма окон, расписные стёкла, подъёмные мосты, вьющиеся снаружи лестницы, террасы и зубчатые бойницы - всё переносит вас во времена минувшие. Местоположение замка удивительно живописно: он гнездится на крутой, обрывистой скале, грозно нависшей над самым Рейном; береговая дорога пробита под этой скалой, почти глухим, подземным коридором. Каждый раз, как проходит пароход, пушка стреляет с вершины замка; пароход отвечает тем же на приветствие. Нередко сам принц со своим обществом выходит на террасу и раскланивается с пассажирами, приносящими ему искреннюю благодарность за прелестное зрелище, которым рука его дополнила восхитительные красоты Рейна.
Вот пучина Бингерлоха, с рёвом проваливающаяся сквозь гряду подводных каменьев. Теперь она уж не так страшна, как прежде. Правительство Прусское докончило работу многих веков, взорвав главную скалу, вкруг которой кипели опаснейшие водовороты; обломок её лежит на берегу, в память благодетельного труда. Но и теперь ещё волны пенятся и кружатся на недобром месте; и теперь ещё самые пароходы берут меры предосторожности, когда идут вверх по реке, припрягают лошадей или волов, чтоб не быть отброшенными назад силой пучины. Древнее предание приписывает образование Бингенского Яра волшебной силе. Говорят, что эти горы запирали прежде Рейн и образовали из него огромное озеро между Вожскими горами и Тавнусом, Оденвальдом, Шварцвальдом. Тогда не было ни песчаной равнины Дармштадтской, ни широких лугов Альзаса, Рейнской Баварии и Рейнского Гессена; всё это было поглощено водою. Злой волшебник пользовался тем ко вреду окрестных жителей, заливал беспрестанно поля и деревни их наводнениями. Но один из окрестных государей овладел волшебником, и как он, подобно древнему Антею, получал всю свою силу от земли, повесил его в железной клетке на воздухе. Взмолился несчастный, и дал слово не только прекратить свои злодеяния, но даже совсем высушить озеро и превратить его в плодоносную равнину, если возвратят ему свободу. Его выпустили, он заклял воды, и Рейн, прорвавшись сквозь горный оплот, провалил избыток своих волн в Бингенскую пучину. Басня, под которою, вероятно, скрывается тёмное воспоминание геологической катастрофы!
Почти у самой пучины возникает из волн башня, называемая Гаттоновой или Мышиной (Mausthurm). Известно предание об архиепископе Майнцском Гаттоне, заеденном будто бы мышами за скупость и бесчеловечное жестокосердие к бедным во время голода. Составленная из него прекрасная баллада Соути прекрасно переведена на наш язык Жуковским. Впрочем, неумолимая критика новейших времён подвергает сомнению это чудесное предание. Имя «Mausthurm» производят не от «Maus» (мышь), а от «Mauth», по-старинному «Maus», означающего пошлину, «мыто» наших предков. Следовательно, Мышиная Башня есть собственно мытница, таможенная застава, где собирали пошлину с проезжающих. Положение её перед самым яром среди реки, и возвышающиеся против ней, на правом берегу, руины Эренфельза, другого столба заставы, значительно подтверждают это мнение. Точно такие ж башни существовали для той же цели между Страсбургом и Базелем, близ Гуннинга, нынешней французской крепости, из которых одна существует поныне.
Наэ врывается в Рейн непосредственно перед башней, и конечно увеличивает своим стремлением силу Бингенского Яра. Левый угол её впадения образуется массивным Рупертсбергом, на котором покоятся развалины древнего монастыря С. Гильдегарды, ныне обращённого в прусскую таможню. История Гильдегарды весьма замечательна. Она родилась во владениях могущественного графа Спонгейм, и с пяти лет почувствовала влечение к отшельнической жизни. Нежнейшая дружба связала её с Юттою, дочерью графа Спонгейм, которая также приняла покрывало. Смерть подруги погрузила её в глубокую меланхолию. Тогда начала она иметь видения. Долго скрывала она их, но, сделавшись больна, открыла своему духовному отцу, который убедил её не таиться более. Гильдегарда не знала грамоте, но тогда, имея от роду сорок два года, выучилась не только читать и писать на отечественном языке, но даже по-латыни. Это было в первой половине XII века. На соборе Трирском, она сделалась известною папе Евгению и С. Бернарду, как видно из её напечатанных писем. Слава её собрала вокруг ней множество благородных дам, желавших посвятить себя Богу; и тогда граф Спонгейм, отец Ютты, прежний господин Гильдегарды, купил для ней Рупертсберг. В 1148 году, она переселилась сюда с осьмнадцатью монахинями. В сочинениях её, сохранившихся доныне, дышит пламенный энтузиазм, глубокое прозрение в мир духовный, и неумолимая строгость к тогдашнему развращению духовенства. Это последнее обстоятельство внушило к ней уважение многих протестантов; Каве и Арнольд писали ей похвалы, Флавий Иллирикус считает её предтечею Реформации. В герцогской библиотеке в Висбадене сохраняется доныне её кольцо с надписью: «Люблю страдать!», оно подарено ей С. Бернардом. В новейшие времена монастырь Гильдегарды был убежищем другому духовидцу и пророку, известному в XVII веке под именем Бартелеми фон-Гольцгаузен. Его сочинения в своё время волновали Германию. Но особенно известно его пророчество о падении Стюартов в Англии. Карл II лично с ним виделся в Бингене, получил от него сбывшееся предвещание, что он взойдёт на трон своих предков, и с тем вместе важный пророческий совет: «Cave ne catholicam romanam religionem restaures» (Бойся восстановить римско-католическую религию)! Монастырь этот разрушен Шведами, в Тридцатилетнюю Войну.
Старинный мост, перекинутый через Наэ, соединяет Рупертсберг с Бингеном...
Здесь конец живописнейшей части Рейна! Здесь начинается другая панорама, другие виды, другие впечатления! Теперь пойдёмте на вершину Нидервальда, бросим последний взгляд на дикое величие Рейна. Нидервальд опоясывается с трёх сторон изломившейся в Бингене рекою. Вершина его покрыта густым лесом. Прежний владелец, граф Остейн, постиг красоту этой прелестной высоты: он выбрал лучшие точки зрения, расчистил их и украсил беседками, храмами, террасами. Нынешний помещик, граф фон-Бассенгейм, следует его планам, и не только поддерживает старое, но сделал много новых прибавлений. Первый пункт зрения, встречающийся на дороге из Ридсзгейма, есть так называемый Храм (Tempel). Отсюда вид на Рейнгау, вид великолепно-очаровательный. Затем следует графский замок, двор которого замечателен эхом, не уступающим Люрлейскому... Вдруг ведут вас в подземелье, называемое Очарованною Пещерою (Zanberh;hle); вы идёте несколько времени в совершенной тьме, по узкому подземному коридору; наконец, входите в круглую подземную ж залу; отворяют окна, и вы видите себя точно в очарованной пещере. Картины, с которыми вы уже простились, воскресают снова перед вами: вот Рейнштейн с пышно развевающимся флагом, вы видели его над собой, теперь он под вами; вот Лорх со своей лестницей; а там - Бахарах со своим палестинским ландшафтом... Но оставьте эту пещеру, ступайте на так называемый Россель, высочайший пункт Нидервальда, где построена беседка вроде башни, с открытою террасою. Под вами, в недосягаемой глубине, Рейн кипит, проваливаясь в пучину; башня Гаттонова едва мелькает в зелёно-сизых волнах; Эренфельз кажется оброненной грудой каменьев; Рупертсберг преклоняется смиренно с замками, торчащими в его рёбрах; вправо - длинная нить Рейна, сжатого скалами; влево - Бинген со своими башнями и церквами; перед вами русло Наэ, теряющееся в сизой дали, на которой мрачною, густою тучей рисуется исполинская громада Доннерсберга (Мон-Тоннер)… Чудное, единственное зрелище! Германия едва ли может хвалиться другим подобным…
Мы записали свои имена в книге, предложенной услужливой проводницей... Прощай, Рейн, в своём диком, фантастическом, рыцарском величии! - Возвращаясь, мы зашли опять в Темпель... Прошедшее кончилось... Будущее расстилалось перед нами безбрежною синевою... Здравствуй, новый Рейн! Что-то ты нам скажешь?
ПРИМЕЧАНИЯ Н.И. НАДЕЖДИНА:
[1] Это находят в самом имени Рейна, которое производят от немецкого «rinnen» (в старину «rinnan»), отзывающегося звуком греческого «;;;;;» и, пожалуй, Славянского «река».
[2] В самом деле, все альпийские реки, скатясь бурными потоками с верхних Альпов, поглощаются озёрами, из которых после выходят могучими реками; так Рона проходит сквозь Женевское озеро, Аар сквозь Бриенцское и Тунское, Рейсс сквозь озеро Четырёх-Кантонов, Лиммат сквозь Цирихское, Тичино или Тессин сквозь прелестное Лаго-Маджиоре, Адда сквозь озеро Комское, Минчио сквозь Гардское и Мантуйское.
[3] Кроме известной «Панорамы Рейна», представляющей на большом листе его течение от Кёльна до Майнца, со всеми изгибами, островами и окрестными деревнями, в виде плана, недавно вышла во Франкфурте на Майне великолепная литография, в которой оба берега Рейна, но только от Кобленца до Майнца, представлены в прекрасно отделанных видах по однообразному масшта¬бу, не исключая ни малейшего холмика, ни малейшей рощи¬цы, ни малейшей полянки; виды эти, будучи склеены, составляют два свитка (для обоих берегов), сажня в два наших длиною. Обложась ими, можно сделать прекрас¬ное путешествие в воображении. Я не упоминаю здесь о превосходном издании Томблезона, где Рейн от Кёльна до самых своих источников представлен в великолепнейших гравюрах на стали; оно известно у нас. Первая часть его имеет второе издание в пол-листа, которое умножено несколькими новыми видами. Из них вид С.-Гоара прилагается при этой книжке «Телескопа».
[4] Бонн, равно как и Кёльн, откуда доехал я сухим путём до Бонна, требуют слишком обширного описания, по многим отношениям. Почему я отделил их для особой статьи.
[5] Я описываю здесь предметы, как они мне представлялись. Но я ехал вверх по реке, почему направо у меня был левый берег Рейна по течению. Так прошу пони¬мать и вперёд все указания.
[6] Описание Кобленца также отлагаю до другого времени и до особой статьи, посвящённой только ему и его окрестностям.
[7] Zu Bacharach am Rhein,
Zu Klingenberg am Stein,
Zu Hochheim an dem Mayn,
Da giebt’s die besten Wein.