Поиск приемлемой Вселенной затягивался до бесконечности.
Я уже потерял всяческую надежду, но не останавливался, ибо чем-то нужно заниматься в этой жизни, не лежать же на пляже под пальмами пузом кверху.
Прошло уже пять месяцев после расставания с сёстрами, а я всё перебирал бесконечные миры, и не мог остановиться.
В постоянной спешке перестал следить за собой, отпустил бороду, которая, впрочем, не портила облик, наоборот, придавала степенную благообразность русича.
Чего только со мной ни случалось: даже в плену исламистов побывал, среди которых, к моему удивлению, очень много русскоязычных; кто-то из чернобородых проговорился, что их до одной трети всей численности ИГИЛ — агитация поставлена с размахом.
Много интеллигентов с высшим образованием. И всякий раз я поражался, какими неисповедимыми тропами судьба приводит людей в столь жестокую организацию? Словно у людей вдруг отказали тормоза, и вся жизнь стремительно покатилась под откос, некогда думать и рассуждать, но можно лишь подчиняться нелепым приказам, отменяющим прежние законы и даже культуру.
Случайно удалось обнаружить потерю бдительности моих охранников: расслабились после сытного обеда, уснули, и я сбежал в пустыню, где припрятал дисколёт.
Исламисты, обнаружив побег, не стали преследовать, посчитав, что я сам вернусь, убежал-то навстречу своей гибели, в пустыне не выживают без воды.
В Китае едва не женился на дочери высокопоставленного партийного чиновника. Познакомились забавно. Точнее, встретились.
Я опустил дисколёт на лужайку в живописном парке: в километре виднелся большой дворец с загнутой крышей, и я посчитал, что коль людей не заметил, то их, возможно, и нет, можно будет размять ноги и прогуляться к дворцу, представить его своим, интересно, как там внутри? Может быть, удастся рассмотреть.
Как неожиданно из-за дерева показалась очаровательная китаянка в роскошном парчовом кимоно, которое можно увидеть лишь в фильмах, да на гравюрах, и с грациозным поклоном что-то произнесла мелодичным голосом.
Я опешил от её вида, она это поняла и довольно рассмеялась. Снова сказала несколько слов. Я по-английски проговорил:
— Извини, но я могу разговаривать лишь на английском. Ваши иероглифы пугают всех учеников. Не все могут запомнить тридцать тысяч иероглифов. Для других языков две-три тысячи слов, вполне, достаточно, чтобы разговаривать.
Девушка согласно кивнула и легко перешла на английский язык:
— Спросила, не сын ли ты Неба? С какой планеты прибыл? У тебя такой необычный корабль, только инопланетяне на них летают.
— Я из другого мира, — дипломатично ответил я, чтобы не врать, и невольно вырвалось: — Не желаешь ли со мной полетать?
Она с таким восхищением смотрела на меня, что я взял её за, почти невесомую, руку и повёл к дисколёту.
У меня уже давно не было женщины, что создавало дискомфорт во всём: не потому ли, подсознательно, совершил посадку в этом безукоризненном по красоте парке?
Подсадил её в салон дисколёта, сам поднялся, и указал на кресло рядом с моим. Села и доверчиво взглянула на меня чистым девичьим взглядом.
— Школу окончила, или ещё учишься?
— Я студентка первого курса экономического института Пекина.
— Ого! Впечатлён. Я бы и не пытался туда поступать.
— Шутишь?
— Ты права, больше ничего не остаётся делать. Твоя красота с ног сшибает, немым делает.
Мы плавно и бесшумно взмыли вверх, оставив под собой пагоды парка, голубые пруды с зеркальными карпами, столь огромными, что были видны с большой высоты, и она воскликнула:
— Как красиво! Как в кино! И даже лучше, — оглянулась на меня и ласково провела ладонью по бороде. — И ты такой необычный. Глаза у тебя… волшебные, вбирают всю меня.
Мы то и дело перебрасывались незначительными фразами, расспрашивали друг о друге, пока дисколёт с незначительной скоростью перемещался к востоку.
— Замуж не собираешься? — спросил, чтобы не молчать.
— Мне нужно окончить институт. Потом будет не до учёбы. Дети, новые обязанности...
— И то верно. Как тебя звать?
— Май Вэй.
— А меня — Иван. Можешь звать — Ваня. В моей стране это имя когда-то было самым распространённым. Сейчас в ходу другие имена. А почему ты гуляла в одиночестве?
— Одиночество — это привилегия избранных, не всем она доступна, особенно, в Китае. Я дочь Хао Баня.
— Это многое объясняет, — подтвердил я, не переставая любоваться изяществом хрупкой девушки, от неё доносился едва уловимый аромат жасмина, который лишь усиливал её сексуальность. Интересно, намеренно ли она применяет эти духи?
Минут сорок я показывал ей красоты пролетающих под нами пейзажей Китая, Японии, и опустил дисколёт на севере, в зелёной долине острова Уруп.
— Ваня, здесь твой дом?
— Май Вэй, я очарован твоей красотой. Можешь ты мне подарить свою любовь? — проникновенно спросил я, обнимая девушку за плечи и приникая к её трепетным губам.
— Почту за честь, быть женой бога, Ваня, — прошептала она.
Я встал, выдвинул матрас к двери, откуда приятно несло морским бризом. Приблизился к девушке и нежно поцеловал. Она ответила, и я начал раздевать её, всё более возбуждаясь от изящности девичьих форм и необычных ароматов девичьего тела.
Распалить её, было делом опыта, и лишь потом проник в девственность. Я долго не отпускал её от себя.
Она покорно терпела мои страстные наскоки, лишь постанывала от наслаждения, вонзая ноготки в мою спину, но не располасывала до пояса, жалела.
Она не была девственницей. Для меня это не главное, наоборот, не надо, особо, следить за собой.
О мерах контрацепции никто из нас не заикался. Я оставлял своё семя во всех Вселенных. И Май Вэй с удовольствием принимала меня. Не знаю, о чём она думала, но всё меня устраивало — мужчины всегда были эгоистами.
Мы перепробовали почти все позы Камасутры, что давалось ей без особых усилий, обладала гибкостью чемпионки мира по спортивной гимнастике.
Приближался вечер, поэтому надо было поспешить с доставкой девушки на место.
Май Вэй с обожанием смотрела на меня, и я почувствовал себя предателем. По моему лицу она, видимо, о чём-то догадалась, спросила:
— Ваня, мы теперь всегда будем вместе?
— Прости, Май Вэй, но это невозможно, я из другого мира, должен туда вернуться. Я потерялся в мирах. Уже третий год напрасно ищу свой мир. С моей стороны было бы подлостью, взять тебя со мной. Ты потеряешь свой мир навсегда. Дисколёт не сможет стать шалашом, в котором вечный рай с милым. Через три года мы осточертеем друг другу. Это суровая закономерность жизненной реальности.
Я начал одеваться, ибо от дверного проёма потянуло прохладой, заодно одел и Май Вэй.
Она, покорно, словно кукла, подчинялась моим рукам. Я притянул её голову и ласково поцеловал в тонкие покорные губы, стараясь запомнить это мгновение, которое больше никогда не повторится, но навсегда останется в памяти. Может быть, до смертного часа, когда вся жизнь проносится перед глазами, и ничего невозможно повернуть вспять.
Девушка взгрустнула, и какое-то время не разговаривала со мной, смотрела на предзакатные лоскуты городов, сёл, полей, потом, с заметным холодком, сказала:
— Я хочу пить. У тебя есть вода?
Я дал ей термос с кофе и последнюю пачку печенья, оставшуюся от сестёр, — всё руки до неё не доходили. Наверное, чёрствое уже.
Девушка съела половину пачки, запивая кофеем, и взглянула на меня, мол, можно ли продолжать? Я кивнул.
— Доедай. Я позже себе ужин приготовлю. Скоро прилетим к твоему дому. Ты там живешь?
— Да.
— Красивый дворец, словно с художественной открытки.
— Ваня, я не хочу домой. Можно остаться с тобой? Я буду твоей рабыней. Ноги тебе мыть, обед готовить. Я всё умею. Это так романтично — стать небожительницей. И ты такой… супермен. Мне кажется, что я о тебе всю жизнь мечтала, с самого детства!
На какое-то время я заколебался. Китаянка была обворожительной, обалденно сексуальной — мечта любого мужчины.
Но я легко представлял, чем всё это завершится, пример моего тёзки, Тургенева, всегда стоял в памяти: он тоже, в своё время, запал на редкостную красавицу, крепостную, которую выкупил у своей родственницы, переплатив в несколько раз, чего ни сделаешь ради любви.
Но возлюбленная оказалась глупа и неумна, и учиться не захотела. Постель недолго связывала, скоро расстались. А двенадцатилетнюю дочку потом воспитывала Полина Виардо.
Май Вэй, конечно, далеко не глупа, коль учится в институте, но различный менталитет культур, рано или поздно, даст свои плоды и разрыв отношений.
А оставлять девушку на чужбине в иной Вселенной, даже среди соплеменников, будет жестоко и несправедливо во всех отношениях — подло.
Благодаря тому, что дисколёт летел на запад, мы успели приземлиться на лужайке задолго до заката. После прощального поцелуя, когда собирался открыть дверь, она спросила:
— Ты будешь меня вспоминать?
— Обязательно! Ты останешься в моём сердце.
— Я не хочу от тебя уходить, — тихо и нежно произнесла она.
Я спрыгнул вниз и протянул к ней руки. Помог опуститься на землю в её роскошном одеянии.
— Ты часто так шикарно одеваешься?
— Нет. Сегодня день моего рождения.
— Поздравляю с днём рождения. Жаль, что раньше не сказала. Впрочем, я даже не знаю, что тебе подарить. Думаю, у тебя всё есть.
— Да, у меня всё есть, но нет тебя. Ты был мне подарком.
Я ещё раз, страстно, поцеловал её в губы и взобрался в салон.
Каждый раз в таких случаях думаю, что надо бы, соорудить откидную лестницу, и, всегда руки не доходят, забываю, или же, недосуг.
Закрывая дверь,заметил печальный взгляд Май Вэй.
Я даже не успел взмахнуть рукой, а с пилотского кресла её, под днищем дисколёта, не видно.
Какой-то вселенский Дон Жуан из меня получился. Летаю по Мегавселенной и соблазняю невинных. Я усмехнулся, вспомнив фразу Григория Мелехова из «Тихого Дона», о сучке — весьма точное замечание. Это ещё нужно уточнить, кто кого соблазняет.
Продолжение следует: http://www.proza.ru/2018/04/30/1368