Кукушкины дети

               
(по мотивам древней ненецкой сказки)

   Хорошо вечером летним, после жары полуденной, на завалинке посидеть, мир послушать. Много чего интересного услышать можно: как рыба в реке плещется – жор вечерний у неё, выпрыгивает рыба из воды да на лету мошек, да комаров хватает;
как ветер тёплый кудри берёз да осинок шевелит, словно нежной ладонью гладит;
как птицы перед закатом щебечут – новости дневные друг другу рассказывают; как
шмель запоздалый над цветком прогудит-прожужжит…
Хорошо, благостно на душе.
А вот, слышишь, кукушка закуковала? Это она не года людские считает, а сыновей своих к ужину созывает, да, однако, зря старается…
Садись, пострелёнок, рядом, сказку тебе ненецкую, а может гиляцкую, про кукушку и детей её, расскажу...
Кукушка-то не сразу на этом свете объявилась, да и не кукушкой она была вовсе.
В очень далёкие времена, куда и память стариков уже не забредает, на берегу северной реки женщина жила. Три сына у неё было. А мужа не было – несколько зим до этого медведь его на охоте задрал. Так что детей женщина одна растила.
Любила она их очень, ласкала без меры, только что пылинки с них не сдувала.
К никакой работе не подпускала – всё сама да сама.
Варила, стирала, на охоту-рыбалку ходила, избу в порядке содержала да сыночками любовалась. Крепкими, красивыми они росли – целый день игрались и ни каких других забот не знали.
Но вот однажды, весной, возвращалась мать из тайги, да на узком брёвнышке через ручей и оступилась. А весенняя вода злая, ледяная. Вымокла женщина, да и заболела. Шибко сильно заболела. Жар её ломает, в холод бросает, ни рук, ни ног не поднять. Пластом на лежанке лежит, сыновей к себе зовёт. А те в свайку играют на полянке и мать не слышат. Только когда проголодались дома-то и объявились. Да с порога прямо к столу, на больную мать не глядя. По горшкам да мискам – шасть, а там пусто, в чугунках тоже ничего. И давай они в три голоса мать корить – мол, вечер уже, а они не кормлены.
Воды у них мать попросила – жар её ломает, да некогда детям – они по мешкам да сусекам лазают, поесть себе ищут, не до матери.
Попросила мать тёплым одеялом её прикрыть – в холод её бросает – не отзываются дети, нашли вяленую медвежатину, да за обе щеки и уплётывают.
Попросила мать их печь растопить да отвар из трав заварить – некогда детям, опять они игру затеяли.
Заплакала тогда женщина. Слепа любовь родительская. Только сейчас мать поняла, сытыми да гладкими дети выросли, да без души, без сердца. И стала она просить лесных духов не оставлять её здесь, к себе забрать. И услышали её духи.
Слетел со старой сосны седой ворон и сбросил в руку женщине перо птичье.
Как коснулось то перо руки, так обернулась женщина пестрою птицею, каких отродясь тогда в тайге не водилось. Посидела птица на краю лежанки, оглядела печальным взглядом сыновей, взмахнула крылами и улетела.
Ни один сын вдогонку не кинулся.
Тогда опять ворон с сосны слетел – махнул над головой старшего – превратился тот в вечно голодного волка. Махнул над головой среднего – стал он росомахой, собирающей чужие объедки. В третий раз махнул ворон крылом – превратился младший сын в кабана дикого ненасытного. Они и сейчас по лесам бегают, да друг с другом за кусок лишний дерутся... 
   Вот, с тех самых-то пор, стало раздаваться из лесу чьё-то: «Ку-ку, ку-ку…».
За то и прозвали птицу кукушкой. И ещё люди заметили – кукушка никогда детей своих не растит. Зазевается какая парочка птиц – кукушка им яйцо в гнездо и подбросит. Всё думает, может другие её дитя хорошим да добрым вырастят. Да где уж там – кукушонок только вылупится из яйца, первым делом чужих птенцов из гнезда выкидывает, всё боится, что ему еды не хватит, и горе чужих родителей ему ни почём.
А кукушка, всё ближе к вечеру, заводит своё: «Ку-ку, ку-ку…», детей своих к ужину сзывает, да не откликается никто…
   Вот, ведь, пострелёнок, сказка-то, какая грустная получается, ай нет?
Ты-то сам мамку не обижаешь? Слышишь, она тебя вечерять кличет, беги, беги, тёмно уже. Завтра приходи, может ещё какую сказку вспомню…