Попытки монархистов – распутинцев помочь семье Николая Второго.
Наряду с «ортодоксальными» монархистами (которые, впрочем, ровным счетом ничего существенного для освобождения царской семьи не предприняли), тогда имелась довольно обширная и влиятельная прослойка монархистов-распутинцев.
И если «обычные» монархисты на дух не переносили Григория Ефимовича, то многие монархисты-распутинцы были готовы буквально молиться на него, даже после смерти Г. Распутина.
И те, и другие, кстати, в 1917-18 годах имели тесные связи с немцами, и германским посольством.
Вот что рассказывает об этом генерал М.К. Дитерикс в своей книге:
«Весной 1918 года в Тобольск приезжал некто, именовавший себя корнетом Крымского конного полка Марковым, пасынком генерал-губернатора Ялты Думбадзе.
О том, для чего он приезжал и что он делал в Тобольске, можно судить по его словам в декабре 1918 года. Будучи в это время в Киеве, он рассказывал, что Император Вильгельм, под влиянием Принца Гессенского, предлагал Государыне Императрице Александре Федоровне с дочерьми приехать в Германию, но Она это предложение отклонила.
Он показывал письмо Государыни к Ее брату принцу Гессенскому, которое он получил от Ее Величества, для доставки по назначению, в Тобольске. Он говорил, что, уехав из Тобольска, он уже в Москве узнал, что Их перевозят в Екатеринбург, и настойчиво отрицал убийство Царской Семьи. Он уверял, что все живы, но скрываются, и что он знает, где Они все находятся, но не желает указать.
В Киеве Марков был на совершенно особом положении у немцев: он сносился телеграммами с немецким командованием в Берлине; немцы за ним очень ухаживали, если он выходил в Киеве в город, его сопровождали два немецких капрала; в Берлин он выехал не с эшелонами других русских офицеров, эвакуированных немцами при оставлении Украины, а с германским командованием. Он говорил, что бывал везде и в советской России имел повсюду доступ у большевиков через немцев.
Быть может, в рассказе Маркова было слишком много юношеской хвастливости о своем значении у немцев, но факты видели другие офицеры и таково было их впечатление…
Письмо, которое вез Марков, существовало, его видели другие, и видели такие лица, которые могли знать почерк Императрицы. Отсюда вытекают очень существенные подробности, если только Марков передавал точно: Царскую Семью звал в Германию Вильгельм по настоянию Принца Гессенского, брата Императрицы. Это обстоятельство не служит на пользу тем, кто в последние годы царствования Императора Николая II усиленно обвинял Императрицу Александру Федоровну в германофильских чувствах.
Далее, из того же рассказа определенно германофильского русского офицера те же клеветники получают и второе, еще более реальное опровержение их умышленно ложного обвинения: брат, несмотря на весь ужас, окружавший сестру, получил от нее отказ. Императрица Александра Федоровна, урожденная Принцесса Гессенская, оказалась более русской, чем те несколько тысяч представителей русской интеллигенции и военных, которых немцы вывезли к себе, в том числе и автора рассказа корнета Маркова».
Небольшие комментарии этого просто необходимы.
- Интересно, что «корнет Марков» представлялся пасынком знаменитого царского генерал-губернатора Ялты Думбадзе, который был очень близок царской семье, регулярно отдыхавшей в Ливадии.
О нравах и средневековых «порядках», установленных генерал-губернатором Думбадзе, в своих владениях, тогда ходили легенды.
Можно привести лишь один пример. В конце 1916 года Думбадзе серьезно заболел и вскоре умер. На его место был назначен жандармский генерал А.И. Спиридович (человек близкий Николаю Второму и долгие годы отвечавший за охрану царской семьи).
Так вот, этот генерал Спиридович был потрясен тем, что когда он, уже в качестве новоиспеченного губернатора, явился в ялтинское помещение генерал-губернаторства, то все посетители дружно повалились перед ним на колени и застыли в этой позе.
Оказывается, это было многолетним обычаем и повседневной практикой при генерал-губернаторе Думбадзе.
Очень милые порядки для европейской державы начала ХХ века не правда ли?!
А сколько таких же сатрапистых «думбадз» сидело тогда по другим, «медвежьим», углам нашей богоспасаемой Родины?!
Им видимо не приходило в голову, что валиться повелителю в ноги было нормальной практикой для подданных Золотой Орды, но являлось вопиющей дикостью для великой державы просвещенного ХХ века.
И второй момент, на который следует обратить внимание.
Из рассказа генерала М.К. Дитерикса следует, что корнет Марков, находясь в оккупированном немцами Киеве, ОТКРЫТО сотрудничал с администрацией оккупационных войск, был у немцев «на совершенно особом положении», имел право на телеграфное сообщение с Берлином, личную охрану (!!!) в лице двух капралов, совершенно свободно перемещался по оккупированному Киеву и т.д.
Причем Дитерикс пишет об этом без всякого осуждения, а скорее с легкой завистью, вот мол, как стервец умел устраиваться!
При этом этот Марков, откуда-то, имел на руках «письмо Государыни к Ее брату принцу Гессенскому, которое он получил от Ее Величества». Иначе говоря, офицеры-монархисты тогда не видели ничего предосудительного в открытом сотрудничестве с германским командованием и некоторые из них даже «козыряли» этим перед сослуживцами.
И чем они в этом отношении лучше большевиков, которых монархисты, тогда же, вовсю поносили именно за «сотрудничество с германским генеральным штабом»?!
Ну, да ладно, речь сейчас не об этом.
Давайте посмотрим, что же смогли сделать для спасения семьи Николая Второго монархисты - распутинцы в 1918 году.
Одним из наиболее странных и одиозных фигур, которых можно уверенно отнести к этому «кружку», можно назвать Бориса Николаевича Соловьева.
Вот что об этом Б.Н. Соловьеве пишет следователь Н.А. Соколов:
«В 1914 году он солдат 137-го Нежинского пехотного полка. В 1915 году он в тылу: во 2-й Ораниенбаумской школе прапорщиков, каковую и кончил, а затем, по его словам, кончил еще офицерскую стрелковую школу, не возвращаясь больше на фронт.
С 1915 года — он член распутинского кружка.
С первых же дней смуты Соловьев — в Государственной Думе…
Одним из первых полков, взбунтовавшихся в дни смуты, был 2-й пулеметный полк. Соловьев был офицером в составе этого полка в дни смуты. Вместе с полком он и пришел к Думе.
Этим роль его не ограничилась. Он играл более активную роль.
Как известно, Комитет Государственной Думы, возглавивший революционное движение, возник 12 марта. В этот же самый день образовалась Военная Комиссия этого Комитета: первый революционный штаб.
С первого же момента Соловьев был назначен “обер-офицером для поручений и адъютантом” председателя Военной Комиссии…
В августе месяце 1917 года, когда царская семья была уже в Тобольске, Соловьев едет туда и пытается проникнуть к епископу Гермогену, установившему добрые отношения с семьей.
Это ему не удается.
5 октября 1917 года он женится на дочери Распутина Матрене и снова едет в Сибирь. Семья покойного Распутина проживала в с. Покровском Тобольской губернии.
Соловьев поселился не с ней, а в Тюмени, узловом пункте, которого нельзя миновать едущим в Тобольск. Он жил здесь под именем Станислава Корженевского».
Итак, бывший офицер и член распутинского кружка в октябре 1917 года женится на родной дочери Григория Ефимовича. Это был безошибочный ход: родство с дочерью Распутина давало Соловьеву «карт бланш» в отношениях с монархистами и неограниченный кредит доверия у них.
Он поселяется в Тюмени, единственном городе, откуда можно было добраться (на пароходе) до Тобольска (куда Временное правительство отправила Николая Второго и его семью). Там он налаживает близкие контакты с местным священником о. Васильевым.
Этот попик не имел никакой организации, но был в первое время связан с Б.Н. Соловьевым. Потом они рассорились на почве денежных дел, как подчеркивает в своей книге следователь Н.А. Соловьев.
А денежные дела они там проворачивали знатные.
Впрочем, речь об этом еще впереди.
Постепенно этот самый Соловьев и взял под свой контроль все «коммуникации» и «денежные потоки», которые различными группами монархистов направлялись в адрес царской семьи.
Следователь Соловьев отмечал:
«Распутина не было, но его кружок и руководители существовали. По-прежнему царила в нем сплошная истерия. По-прежнему там пребывала самый вредный его член Вырубова.
Поселившись в Тюмени, Соловьев вошел в сношении с Императрицей. Он был посредником распутинского кружка и Императрицы, доставляя в Тобольск и в Петроград письма.
Я указывал в свое время, что в Тобольске проживали две горничных Государыни: Уткина и Романова. Они не значились в списках прислуги, приехали в Тобольск уже после приезда царской семьи и жили отдельно на частной квартире.
Обе они были распутинианки, а одна из них впоследствии вышла замуж за большевика. Через них Соловьев и имел сношения с Императрицей.
Характерная деталь. С ними вместе жила преданнейшая Государыне ее камер-юнгфера Занотти. Она не знала о сношениях Императрицы с Соловьевым: от нее это скрывалось.
Следствие вскрыло, кто был тот “хороший русский человек”, который обманывал Императрицу и усыплял ее лживыми надеждами на мнимое спасение. Это был Соловьев.
Не нужно доказывать, почему ему верили. Ведь он — зять Распутина».
Соловьеву, через своих помощниц, удалось совершенно заморочить голову бывшей императрице Александре Федоровне, которая была уверена, что в Тюмени находится боевая организация монархистов-офицеров (целых 300 человек), которая-де днем и ночью работает над планом вызволения царской семьи из большевистского (к тому времени) пленения.
На самом деле, разумеется, никакой офицерской организации у Соловьева не было и в помине и все эти сказки он (вместе со священником Васильевым) сочинял для того, чтобы удобнее было контролировать и осваивать «денежные потоки», периодически направляемые в адрес царской семьи.
Впоследствии на допросе у следователя Соколова, свидетельница Боткина дала такие показания:
“Надо отдать справедливость нашим монархистам, что они собирались организовывать дело спасения Их Величеств, вели все это, не узнав даже подробно тобольской обстановки и географического положения города.
Петроградские и московские организации посылали многих своих членов в Тобольск и в Тюмень, многие из них там даже жили по нескольку месяцев, скрываясь под чужим именем и терпя лишения и нужду, в ужасной обстановке, но все они попадались в одну и ту же ловушку: организацию о. Алексея и его главного руководителя поручика Соловьева, вкравшегося в доверие недальновидных монархистов, благодаря женитьбе на дочери одного лица, пользовавшегося уважением Их Величеств...
Соловьев действовал определенно с целью погубить Их Величества и для этого занял очень важный пункт Тюмень, фильтруя всех приезжавших и давая директивы в Петроград и Москву...
Всех стремившихся проникнуть к Их Величествам Соловьев задерживал в Тюмени, пропуская в Тобольск или на одну ночь, или совершенно неспособных к подпольной работе людей. В случае же неповиновения ему он выдавал офицеров совдепам, с которыми был в хороших отношениях... Никакой организации не было, и все 300 человек, о которых любил говорить о. Васильев и о которых даже Их Величества знали, были чистым вымыслом”.
Уже после окончания Гражданской войны, 3 июля 1921 года, в Рейхенгалле, следователь Н.А. Соколов допрашивал одного из наиболее активных работников среди тогдашних русских монархистов В.И. Соколова.
Он дал следующие показания:
“Положение царской семьи, заключенной в Царском, озабочивало нас, но мы не могли ничего предпринять в первые месяцы после отречения Государя в силу общих событий: более, чем кто-либо, гонениям подвергались именно мы, правые монархисты…
Уехал Марков приблизительно в январе 1918 года. Ему было поручено отыскать N, поставить ему на вид его молчание, но в дальнейшем поступить под его начало и слушаться его. Я затрудняюсь сказать, когда именно: до посылки Маркова или после его посылки, но только нам дано было знать из кружка Анны Александровны Вырубовой, что мы напрасно посылаем в Тобольск людей, что это нежелательно для налаженного уже силами кружка Вырубовой дела спасения царской семьи. Кажется, в это же время и было названо имя Соловьева как организатора на месте этого дела. Приблизительно в конце марта или в начале апреля вернулся из поездки Марков.
Он начал нам рассказывать что-то несусветное. Он говорил, что на месте в Тобольске и вокруг него собраны громадные силы, говорил про целые кавалерийские полки, совершенно готовые для спасения в любую минуту царской семьи, занимавшие известные пункты, и во главе всего этого дела стоит Соловьев.
В то же время выяснилось из рассказа Маркова, что он сам в Тобольске не был и не только не установил связи с N. но, кажется, даже и не видел его. Вместо того чтобы найти N и поступить под его начало, он был в полном подчинении Соловьева, который давал ему вышеуказанные сведения и руководил его действиями.
Я, признаться, отнесся с недоверием к рассказам Маркова: как-то не походило на правду все то, что он нам говорил.
Приблизительно в конце апреля приехал N. Из его доклада выяснилось, что он ничего абсолютно не выполнил из тех поручений, которые были возложены на него в отношении царской семьи; что, прибыв в Тюмень, он каким-то образом сошелся с Соловьевым и всецело руководился его указаниями, а Соловьев отговаривал его ехать в Тобольск и вообще предпринимать что-либо, уверяя, что все им налажено, что он в сношениях с царской семьей, что пребывание в Тобольске N может только повредить делу.
Я не помню, говорил ли N об угрозах ему от Соловьева, если он не подчинится его требованиям, но выходило-то так, что N слушался не нас, а Соловьева. N было указано нами, что он не сделал того, что на него было возложено, и он чувствовал себя сконфуженным”.
Именно об этом «корнете Маркове» говорится в книге генерала М.К. Дитерикса, о чем мы уже говорили. Это он так вольготно чувствовал себя, в оккупированном немцами Киеве, и даже имел личную охрану от оккупантов, при прогулках по городу.
Как видим, почему-то именно его столичные монархисты избрали в качестве инспектора для проверки причин полного безделья своего уполномоченного «офицера N», фамилию которого следователь Н.А. Соколов не рассекречивает даже при написании своей книги, в 20-х годах после окончания Гражданской войны.
Ладно бы, этот «офицер N» геройски действовал в Тюменском подполье и без устали трудился над освобождением августейшей семьи. А на деле – он просто тихо просиживал там штаны, не выходя на связь со столичными кураторами и не выполняя никаких их указаний.
О его деятельности речь пойдет чуть позднее.
Отметим, что ЯВНАЯ ахинея в рассказе корнета Маркова (кавалерийские полки, готовые спасти царскую семью и, якобы, занимающие целые населенные пункты в советском тылу и т.п. сказки) отчего-то не слишком настораживает столичных монархистов, мирно проживавших тогда в своих уютных квартирах.
Видимо, заниматься болтовней и сбором денег «на помощь Семье» было для них намного более привычным занятием, чем организация конкретной подпольной и боевой работы в «красном тылу».
Этим должны бы были заниматься другие, да что-то никого желающих так и не нашлось…
Загадочный «офицер N» тоже НИЧЕГО не сделал для освобождения царской семьи, почему-то полностью перейдя в подчинение распутинского зятя Соловьева.
Уже после убийства царской семьи, 22 ноября 1918 года, этот самый «офицер N» явился к предшественнику следователя Н.А. Соколова, члену суда Сергееву (который тогда возглавлял расследование), и заявил ему следующее:
«22 ноября 1918 года офицер N по своей инициативе явился в Екатеринбург к моему предшественнику, члену суда Сергееву, и заявил ему следующее:…
«…как офицер полка, шефом которого была б. Императрица Александра Федоровна, я по соглашению с некоторыми другими офицерами, преданными царской семье, задался целью оказывать заключенному Императору возможную помощь. Почти всю минувшую зиму я провел в г. Тюмени, где познакомился с Борисом Николаевичем Соловьевым, женатым на дочери известного Григория Распутина.
Соловьев, узнавший как-то о моем появлении в Тюмени, сообщил мне, что он стоит во главе организации, поставившей целью своей деятельности охранение интересов заключенной в Тобольске царской семьи путем: наблюдения за условиями жизни Государя, Государыни, Наследника и Великих Княжен, снабжением их различными необходимыми для улучшения стола и домашней обстановки продуктами и вещами и, наконец, принятием мер к устранению вредных для царской семьи людей.
По словам Соловьева, все сочувствующие задачам и целям указанной организации должны были являться к нему, прежде чем приступить к оказанию в той или иной форме помощи царской семье; в противном случае, говорил мне Соловьев, я налагаю “вето” на распоряжения и деятельность лиц, работающих без моего ведома.
Налагая “вето”, Соловьев в то же время предавал ослушников советским властям; так, им были преданы большевикам два офицера гвардейской кавалерии и одна дама; имен и фамилий их я не знаю, а сообщаю Вам об этом факте со слов Соловьева”.
Честно говоря, просто потрясающее самообвинение: по сути дела, «офицер N» признается, что вместо выполнения своей миссии по организации освобождения царской семьи, он всю зиму мирно просидел в Тюмени, подчиняясь указаниям явного советского агента Соловьева, который (по его словам) еще и выдавал ослушников большевистским властям!!!
Из его показаний выходит, что гвардейский офицер и монархист (!!!), узнав о сотрудничестве распутинского зятя с ненавистными Советами (и о его предательской деятельности), вместо того, чтобы ликвидировать негодяя и возглавить «подпольный монархический обком», просто тихо сидел в Тюмени на положении простого обывателя, даже не попытавшись ничего изменить!!!
Поистине, с такими «друзьями», царской семье и врагов не надо было…
Другие примеры:
«В мае месяце 1918 года в Тобольск прибыл офицер Мельник. Он женился на дочери доктора Боткина Татьяне. С молодыми Мельниками сошелся офицер N и многое рассказывал им.
К.С. Мельник показывает:
“О деятельности Соловьева я очень много слышал от N. который был послан в Тобольск петроградской организацией, но в Тюмени принужден был прожить более четырех месяцев, где в это же время находился и Соловьев. Только один раз Соловьев разрешил, перед самым увозом большевиками царской семьи из Тобольска в Екатеринбург, N поездку в Тобольск, но на одни сутки.
На мой вопрос, почему N так слушался Соловьева, N мне сказал, что Соловьев рассказал ему о том, как он выдал двоих офицеров тюменскому совдепу за то, что эти офицеры без разрешения Соловьева ездили в Тобольск, о чем Соловьеву не могло быть не известно. Соловьев говорил N. что всех едущих в Тобольск офицеров без его разрешения он выдает совдепу”.
Брат доктора Боткина полковник В.С. Боткин в 1919 году показал на допросе у военного контроля: “N рассказывал мне о том, что в Тюмень приезжали офицеры каких-то организаций к Соловьеву и также передавали ему деньги для вышеуказанной цели, причем Соловьев не допускал этих офицеров в Тобольск, а деньги присвоил себе. Тех же офицеров, которые помимо разрешения Соловьева пытались проехать в Тобольск, Соловьев выдавал большевикам”.
Прямо скажем, не слишком-то убедительные объяснения и оправдания получаются у господ офицеров.
Что же мешало им, раз уж они знали о предательской деятельности распутинского зятя Соловьева, попросту ликвидировать его, как предателя и провокатора?! Соловьев не занимал в Тюмени никакой официальной должности, и не имел никакой охраны. Пристрелить предателя, выдававшего Советам их сторонников, было прямой обязанностью офицеров-монархистов, встречавшихся с Соловьевым.
Однако – НИКТО, даже не попытался сделать этого.
Почему - загадка, которую чуть позже попытаемся разгадать.
Теперь вернемся к результатам миссии корнета Маркова.
Его однофамилец, лидер русских монархистов, член Государственной Думы Н.Е. Марков в июне 1921 года показал следователю Н.А. Соколову:
«…Весной 1918 года в Петроград приехал Марков. Он нам сказал, что в Тюмени (может быть, он говорил еще и про Тобольск) во главе вырубовской организации стоит зять Распутина Соловьев; что дело спасения, если понадобится, царской семьи налажено Соловьевым; что нахождение там N и вообще кого-либо другого нежелательно.
Никаких подозрений в то время мне не запало в голову. Отсутствие у нас денежных средств наводило меня тогда на мысль: кружок Вырубовой, вероятно, обладает средствами, и, быть может, действительно посылка наших людей может повредить общему делу спасения царской семьи.
Только сам Марков, которого я лично знал очень мало и относился к нему исходя из оценки его, данной мне Ден, мне после возвращения его из Сибири представился в ином свете: его рассказы внушали мне мало доверия, представлялись малоубедительными, сам он лично производил впечатление молодого человека излишне смелого и чрезвычайно настойчивого и притязательного в денежных вопросах.
Позднее приехал N. Из его доклада я увидел, что он абсолютно ничего не сделал для установления связи с царской семьей; что он ни разу не побывал в Тобольске, когда там находился Государь Император, и выехал туда только тогда, когда Их Величества и Великая Княжна Мария Николаевна ехали из Тобольска. Из его слов было совершенно ясно, что каким-то образом его в Тюмени совершенно подчинил себе Соловьев, препятствовавший ему ехать в Тобольск и выпустивший его только тогда, когда Государь уже уезжал из Тобольска. Самый факт подчинения воли N воле Соловьева был очевиден: он доказывался поведением N; кроме того, он об этом говорил сам. Какими способами достиг этого Соловьев, я не знаю”.
Подчеркнем то, что, наконец-то заметил некогда знаменитый лидер русских монархистов Н.Е. Марков у своего однофамильца-корнета: его «чрезвычайно настойчивость и притязательность в денежных вопросах».
Может быть, в этом-то и находится разгадка донельзя странного поведения и корнета Маркова, и гвардейского «офицера N», и других тогдашних горе-спасателей царской семьи?!
Можно не без веских оснований предположить, что распутинский зять Соловьев попросту предлагал им нехитрый выбор между участием в распиле денег (которые он получал на спасение царской семьи в немалом количестве), или сдачей этих инспекторов и горе-монархистов советским властям.
И эти «монархисты» делали «правильный» выбор. Отсюда – и их загадочное «подчинение» Соловьеву и многомесячное сидение под его «крылом» в Тюмени, причин которого они, впоследствии, отчего-то никак не могли объяснить.
Теперь немного о деньгах, которые крутились, вокруг всего этого дела.
Сначала – о деньгах собственно семьи Николая Второго. В «ельцинские» годы у нас стали появляться статьи различных сочинителей о том, что на счетах Николая Второго в Англии – де хранятся какие-то совершенно астрономические суммы (многие триллионы) долларов, которые, якобы, непременно будут возвращены России, как только она вновь станет монархией.
«Претенденты на российский престол», в то время, зачастили в демократическую Россию, давали многочисленные пространные интервью различным СМИ, всячески демонстрируя «товар лицом».
Несколько портили впечатление от них некоторые ньюансы: ЯВНО неславянская внешность одной из главных «претендентш» и слабое владение русским языком вероятного наследника, ну да это – мелочи. Екатерина Великая – и вовсе немкой была и всю жизнь с акцентом говорила, твердили нам наиболее продвинутые в истории деможурналисты.
Потом ЕБН отправился в лучший мир и вопрос о монархии у нас как-то тихо сошел на нет.
Однако рассказы о грандиозных деньгах, которые ждут в Лондоне будущего российского самодержца, остались в памяти многих доверчивых россиян.
Давайте посмотрим, как на самом деле обстояли дела с царскими деньгами.
Следователь Н.А. Соколов внимательно изучал вопрос о деньгах царской семьи и приводит свидетельства достаточно компетентных должностных лиц того времени:
«Князь Львов (первый председатель Временного правительства) показал: “Их личные средства были выяснены. Они оказались небольшими. В одном из заграничных банков, считая все средства семьи, оказалось 14 миллионов рублей. Больше ничего у них не было”.
А.Ф. Керенский показал: “Их личные средства по сравнению с тем, как говорили, оказались невелики. У них оказалось всего в Англии и в Германии не свыше 14 миллионов рублей”.
Фактически и эти деньги были недоступны для царской семьи. Она жила на средства Правительства».
Так что, напрасно некоторые «дорогие россияне» мечтают о сказочных сокровищах, которые вернутся в Россию, в случае, если она вдруг станет монархией…
Теперь о том, какими средствами располагали «спасители» царской семьи.
«В январе месяце 1918 года группа русских монархистов в Москве послала в Тобольск своего человека к царской семье».
Примыкавший к этой группе А.В. Кривошеий показал на следствии Н.А. Соколову на допросе в январе 1921 года, в Париже:
“Главная задача была обеспечить возможность быть в курсе того, что делается с царской семьей, облегчить в той или иной степени и форме условия ее жизни и в этих целях установить способы постоянного общения с ней на будущее время”.
Посланец выяснил обстановку на месте и сообщил тревожные сведения. Царская семья прежде всего не имела денег. Правда, она имела драгоценности, но в - ее положении их было затруднительно превратить в деньги.
Было собрано 250.000 руб. Эти деньги то же самое лицо в марте месяце вторично доставило в Тобольск и вручило их Татищеву и Долгорукову».
Как видим, анонимный посланец столичных монархистов, прежде всего обеспокоился отсутствием денег у царской семьи. Это было важной, но далеко не главнейшей проблемой их пребывания в ссылке.
В марте 1918 года тот же самый не названный «посланец» (сдается мне, что им-таки был жуликоватый корнет Марков) привез в Тобольск целых 250.000 рублей.
Это - была просто грандиозная сумма денег.
Даже после начавшейся с 1915 года инфляции и революционных потрясений Февраля и Октября 1917 года, это было ОЧЕНЬ большими деньгами и по объему купюр и по их покупательной способности.
Приведем несколько примеров: Временное Правительство платило солдатам денежное довольствие 5 рублей в месяц; в 1918 году Советская власть стала платить солдатам целых 150 рублей в месяц.
Суточные деньги солдатам при Керенском платили в размере 50 копеек, а в 1918 году стали платить по 3 рубля.
Комиссар Мрачковский предложил рабочим за участие в охране царской семьи оклад 400 рублей в месяц, и желающих получить такие большие деньги было - хоть отбавляй.
Весной 1918 года вышло распоряжение о том, что царской семье запрещалось тратить из своих средств больше 600 рублей в месяц на человека (иначе говоря, считалось, что 600 рублей в месяц на человека – слишком большая сумма денег, даже для членов семьи бывшего царя).
Теперь о 250 000 рублей, якобы доставленных в Тобольск и врученных приближенным царской семьи.
Совершенно непонятно, вручил ли этот анонимный посланец монархистов деньги именно Татищеву с Долгоруковым? Как он попал с Тобольск с такой огромной суммой денег, миновав «всесильного» распутинского зятя в Тюмени, который, если верить всем другим посланцам, никого мимо себя не пропускал в Тобольск?!
Во всяком случае, нет никаких объективных подтверждений получения ими столь громадной суммы денег, а царская семья, до самого ее расстрела, жаловалась на отсутствие денег и жила в ссылке очень небогато.
Вот, что говорил об этом полковник Кобылинский, охранявший царскую семью в Тобольске:
“Деньги уходили, а пополнений мы не получали. Пришлось жить в кредит. Я писал по этому поводу генерал-лейтенанту Аничкову, заведовавшему хозяйством гофмаршальской части, но результатов никаких не было. Наконец, повар Харитонов стал мне говорить, что больше “не верят”, что скоро и отпускать в кредит больше не будут”.
В конце концов Кобылинский был вынужден пойти по городу и просить денег на содержание Царя и его семьи. Он достал их под вексель за своей личной подписью, Татищева и Долгорукова. “Я просил, — показывает Кобылинский, — Татищева и Долгорукова молчать о займе и не говорить об этом ни Государю, ни кому-либо из Августейшей Семьи”.
Едва ли ему пришлось бы просить подаяние для царской семьи, если бы они смогли получить четверть миллиона рублей…
Теперь давайте посмотрим, как жил зять Распутина, бывший офицер Соловьев, который в Тюмени тогда руководил всем монархическим «подпольем».
Суммы, которыми располагал распутинский зять были огромны. На них действительно можно было попробовать подкупить много желающих поучаствовать в спасении царской семьи.
Но они были им потрачены с куда бОльшей пользой.
Соловьев начал свою бурную деятельность в Тюмени очень сильным ходом, о котором пишет следовател Н.А. Соколов:
«Соловьев доставил в Тобольск Императрице от имени Вырубовой 35 000 рублей. Это создавало, конечно, хорошее впечатление, вызывало доверие, чувство трогательной признательности.
На чьи деньги работала Вырубова?
Многим, вероятно, известно имя банкира и сахарозаводчика К. И. Ярошинского.
Поручик Логинов, наблюдавший за Соловьевым, показывает, что Ярошинский был агент немцев; что в войну он имел от них громадные денежные суммы и на них вел по директивам врага борьбу с Россией, что на эти деньги и работала в Сибири Вырубова...
Ярошинский был известен Императрице. Он финансировал лазарет имени Великих Княжен Марии Николаевны и Анастасии Николаевны и в то же время был помощником коменданта личного санитарного поезда Императрицы.
Нет сомнений, что он имел связи с кружком Распутина и был близок и с Манасевичем-Мануйловым, и с Вырубовой».
К.И. Ярошинский показал следователю Соколову на допросе в 1920 году, в париже, что он давал деньги Вырубовой для царской семьи, когда она была в Тобольске, и израсходовал на это дело 175 000 рублей.
В то же время он категорически отверг всякую связь, даже простое знакомство с Соловьевым.
В свою очередь Соловьев на допросе показал, что «он состоял на службе у Ярошинского, был его личным секретарем за определенное жалованье».
Скорее всего, врут оба: миллионер Ярошинский на допросе просто внезапно «потерял память» и соврал, что не знает Соловьева.
Он, конечно же, не знал, что жена Соловьева, распутинская дочь Матрена, была грамотной женщиной и даже … вела дневник (!!!) что было незаурядным явлением для тогдашней крестьянки.
В дневнике Матрены Соловьевой есть следующая запись от 2 марта 1918 года: “Только что Боря ушел к Ерошкину... Я знаю, сколько дал Боре денег Ерошинский, но он не хочет дать денег мне. Он рассуждает так: его деньги есть его, а мои тоже его”.
Соловьев же, скорее всего, врет потому, что отдал Вырубовой только 35 000 рублей, из полученных 175 000 рублей.
А вот что пишет о поведении самого Соловьева следователь Н.А. Соколов:
«Чрезвычайно странную жизнь вел в это время Соловьев. Он разъезжал по свободной от большевиков территории от Симбирска до Владивостока, бывая иногда и в Тобольске.
Иногда у него не бывало денег, иногда он откуда-то доставал их и сорил ими.
В Тобольск он кинулся в тот самый день, как через Тюмень проехали дети. Там он видел Анну Романову и узнал от нее, где находятся в Тобольске царские драгоценности, часть которых была оставлена там.
Позднее он продал содержанке атамана Семенова бриллиантовый кулон за 50 000 рублей.
Когда военная власть обыскивала его во Владивостоке, у него нашли два кредитных письма на английском языке. Неизвестное лицо предлагало в них Русско-Азиатскому Банку уплатить “в наилучшем размене” самому Соловьеву 15 000 рублей и его жене 5000 рублей.
Я спрашивал Соловьева, кто и за что дал ему эти письма. Он показал, что ему дал их незнакомый, с которым он только в первый раз встретился в поезде, по имени “Ганс Ван дёр Дауэр”.
Отметим, что содержанка атамана Семенова (из которого в последние годы некоторые пытаются «лепить» героя и борца с большевизмом), тоже жила на широкую ногу, отвалив Соловьеву (за явно ворованный бриллиантовый кулон) целых 50 000 рублей.
Впрочем, атаман Семенов тогда славился на всю Россию своим мародерством, грабежами и убийствами безвинных людей, у которых его казачки в Даурии обнаруживали сколь-нибудь значительные суммы денег. Об этом подробно пишет генерал-лейтенант А.П. Будберг в своем «Дневнике белогвардейца».
Соловьев, как видим, в средствах не нуждался и мечтал «свалить» за границу.
8 дневнике его жены мы читаем:
9 мая 1918 года: “В последнее время Боря стал раздражителен, сердит. Прямо беда. Мечтаем ехать за границу, едва ли наши мечты исполнятся. Что Бог даст, ну и слава Богу”.
18 мая того же года: “Мечтаем ехать за границу, не знаем, что Бог даст”.
Уехать в то время за границу Соловьеву не удалось. Он остался в Сибири.
Он довольно долго скрывал своё офицерское происхождение и истинное прошлое, выдавая себя за простого сибирского обывателя.
Однако в декабре 1919 года в г. Владивостоке Борис Николаевич Соловьев был арестован военной властью.
«Он возбудил подозрение своим поведением и близостью к социалистическим элементам, готовившим свержение власти Адмирала Колчака. Соловьев подлежал суду как большевистский агент. Но при расследовании выяснилась его подозрительная роль в отношении царской семьи, когда она была в Тобольске. Он был отправлен поэтому ко мне», - вспоминает следователь Н.А. Соколов.
«Долго, упорно скрывал Соловьев свое офицерское звание. Но дальше скрываться было нельзя. Он открыл его 26 ноября 1918 года в г. Харбине, за несколько тысяч верст от фронта.
Я спросил его, почему он не сделал этого в Омске. Он ответил, что служить в Омске ему не позволили его “монархические” убеждения.
При обыске у Соловьева были найдены четыре книги. Это — секретная разведка Штаба Приамурского Военного Округа во владениях Китая и Японии. Она широко освещала политическую жизнь этих стран.
В этих книгах, как они были найдены у Соловьева, оказались карандашные пометки. Они сделаны там, где освещаются отношения Китая к Германии.
В дневнике Соловьева я нашел тот самый знак, которым пользовалась Императрица.
Соловьев ответил мне, что это — индийский знак, означающий вечность. Он уклонился от дальнейших объяснений».
Интересно, что остались живы и остальные «монархисты» участвовавшие в этих событиях.
«Сергей Марков — офицер Крымского полка, шефом которого была Императрица, пасынок известного Ялтинского градоначальника генерала Думбадзе. Его связь с Распутиным началась с 1915 года. Он был в его кружке свой человек. Матрена Соловьева везде называет его в дневнике “Сережей”…
Марков был в полном повиновении у Соловьева.
С увозом царской семьи из Тобольска роль их в Тюмени кончилась.
22 мая проехали через Тюмень, направляясь в Екатеринбург, дети Царя.
Марков отправился следом за ними и через Екатеринбург прибыл в Петроград.
В августе месяце 1918 года Марков — в Киеве, занятом тогда немцами. Его роль здесь все та же. В Петрограде он лгал русским монархистам, что все готово для спасения царской семьи. В Киеве он лгал им, что ее спасли».
Генерал N на допросе показывает следователю Соколову:
“В Киеве в германской комендатуре я встретился с неизвестным мне господином. Он называл себя корнетом Крымского Конного полка имени Государыни Императрице Александры Федоровны. Он говорил, что он пасынок генерал-губернатора Думбадзе, по фамилии Марков. Мать его — урожденная Краузе. Марков — определенный монархист ярко выраженной германской складки. Марков рассказывал, что он ездил по пятам, за царской семьей и был в Царском, когда она была там заключена. Потом, как он говорил, командовал где-то эскадроном красных и попал в Тобольск... Он говорил, что, уехав из Тобольска, он уже в Москве узнал, что их перевозят Екатеринбург. Все, кто его слушали, указывали ему на это, что царская семья убита... Марков уверял нас, что вся царская семья жива и где-то скрывается. Он говорил, что он знает, где они все находятся, но не желал указать, где именно... В Киеве этот самый Марков был на совершенно особом положении у немцев. Он сносился телеграммами с немецким командованием в Берлине. Немцы за ним очень ухаживали. Из Киева он выехал не с нашим эшелоном, а с германским командованием. Если он выходил в город, его сопровождали два немецких капрала. Он говорил, что он сам бывал везде и в советской России имел повсюду доступ у большевиков через немцев”.
Марков представил, по моему требованию, свои письменные показания по делу.
Нужно самому читать их.
“В период от 19 июля по 15 августа (когда я уехал из Петербурга в Киев) по всем наведенным мною справкам у немцев, которые имели связь тогда со Смольным (чиновник немецкого генерального консульства в Питере Герман Шилль, других не помню), — семья была жива. Постоянно немцы говорили: “Да, вероятно, Государь расстрелян, но семья жива”. Да, я говорил с Шиллем, других, с кем говорил, не помню”.
В октябре месяце 1918 года происходит в Киеве свидание Маркова с неким г. Магенером: “...Магенер в половине октября приехал в Киев. Оказался чиновником германского министерства иностранных дел. Лет 53-х. Говорит отлично по-русски, до войны 23 года жил в Одессе, у него было какое-то коммерческое дело. Перед войной он уехал в Германию. Магенер категорически заявил, что царская семья жива, но о Государе он ничего не знает, но во всяком случае Государь не с семьей. Это он узнал от германской разведки в Пермской губернии. Он говорил с Иоффэ и Радеком, они оба категорически сказали, что царская семья жива”.
“К концу 1918 года я познакомился с немецким военным шпионом, фамилии его не помню, но знаю, что он работал два с половиною года во время войны на радиотелеграфах в Москве. Он сказал мне, что его племянник работал в последнее время в пределах Пермской губернии и говорил ему, что царская семья безусловно жива и находится в постоянных передвижениях в Пермской губернии”.
Так говорит “хороший русский человек”, от которого Императрица ждала себе спасения. И какой странный круг знакомств для русского офицера...
В конце 1918 года Марков уехал в Берлин…
Соловьев пытался выдать себя на следствии за простого симбирского обывателя. Марков показал, что Соловьев до войны проживал некоторое время в Берлине, а затем в Индии, где обучался под руководством какого-то испытателя в теософической школе в г. Адьяре".
Ну вот, собственно и все, что можно рассказать о попытках монархистов спасти царскую семью.
По большому счету, кроме болтовни и сбора денег, (которые потом «рассосались» непонятно куда) НИЧЕГО реально сделано не было.
Как уже говорилось, охрана царской семьи в Екатеринбурге была возложена на обычных рабочих, абсолютное большинство которых даже не служили в армии и не умели толком пользоваться своим оружием.
Для решительно настроенных офицеров - «боевиков» (а в Екатеринбурге, напомню, тогда находилась вся Академия Генерального штаба, эвакуированная из Петрограда), не составило бы особого труда «разобраться» с такими малограмотными охранниками.
Нужна была для этого лишь решимость и воля.
Ни того, ни другого у тогдашних «монархистов» для спасения царской семьи не нашлось…
Продолжение: http://www.proza.ru/2015/05/21/1122