Сатрап

Он появился на ферме утром и заслонил от солнца Асхада,  шестилетнего малыша, сидевшего на завалинке дома животноводов.
- Эй, малец, а ну-ка созови мне всех, - бросил незнакомец.
Асхаду коренастый дядя не понравился. Широкие скулы, высокий лоб, цепкие, бегающие глазки, поджатые губы - во всем он почувствовал   пришествие на ферму чего-то недоброго. Делать, однако, было нечего, он не привык перечить старшим, пошел по навозной жиже к турлучным сараям.
Через несколько минут люди были в сборе. Прислонился к высохшему дереву и будто слился с ним худосочный скотник Бирам, рядом устроился на разбитом ящике ветфельдшер Хатам с сальным лицом, поодаль от мужчин - мать Асхада, Рахмет, повариха фермы, доярки Мулиат, Сарра, Фаризет.
Они смотрели на незнакомца равнодушно, и только один Хатам - с любопытством и слащавой подобострастностью.
- С этого дня ферма моя, - начал незнакомец, - отныне я ее хозяин, прошу если не любить, так хоть жаловать. Зовут меня Гарун, родом из этих мест, о деле кое-какое представление имею.
Животноводы зашумели.
- Вот те на! - воскликнул Бирам. - Почему с нами не посоветовались, не спросили?
- Ферма - имущество государственное, не ваше, а с ним я поладил, договор на руках, - ответил пришелец.
- Выходит, люди теперь не в счет, государство уже не мы? -продолжал Бирам.
- Я не политик, растолковать эти премудрости не смогу. Одно знаю твердо: работу поставить на ферме должен, кто не хочет идти со мной в упряжке,  не держу!
 - И быстро это  у тебя, сказал - отрубил, - вступила в разговор Фаризет. - Идти нам отсюда некуда, все тут по двадцать годков отработали.
- Знайте тогда свое место! Что набросились на человека, как с цепи сорвались?! - подольстил Хатам. - Сказано вам, хозяин пришел, уважения требует.
Пришелец смерил защитника взглядом. Похоже, слова эти  пришлись ему по душе. Хатам продолжил:
- А вы случайно не тот  Гарун, кто овцефермой в Санохесе заведовал?
Гарун  чуть опешил и недовольно буркнул:
- Нет!
- Жаль. Хороший, говорят, был мужик, хлебосольный, - увидев на его лице замешательство, осторожно закончил Хатам. - Все районное начальство у него пировало.
Асхад наблюдал происходящее из-за железной бочки на колесах, в которой подвозили воду к сараям. Раньше, когда на ферму приходил новый заведующий  (а их в коротенький век Асхада сменилось около десятка), она на день преображалась. Скотники и доярки сноровисто наводили порядок, мать готовила вкусные блюда. Знакомились за столом. Отец Асхада, Асланбеч, который до отъезда в Сибирь  работал на ферме, возвращался с этих пирушек веселый не потому, что хватил лишка, - с приходом нового человека он питал иллюзии на лучшую жизнь.
- Этот, надеюсь, сможет поставить работу, позаботиться о  людях, - говорил он матери, находя в новом начальнике такие   качества, которых не было у его предшественников.
- Что ты за человек! - сетовала мать. - Не можешь жить без божка в голове, веришь каждому встречному-поперечному. Конечно, управляющие - они-то люди разные, но в одном походят друг на друга: набьют карманы - и поминай,  как звали.
«А что если этот и есть тот дядя, которого ждал отец, - подумал Асхад, разглядывая Гаруна. - Вот хорошо бы было! Папка вернется,  после работы будем ходить с ним на реку, осенью собирать кизил на той красивой аллее в лесу. Мама не будет более браниться с отцом, называя его мечтателем и никудышним добытчиком». Так думал малыш, рассматривая из-за бочки нового человека.
- Будут у вас и хорошие коровы, и корма, и достаток в семьях, я обещаю, только работать надо лучше, - продолжал в то время Гарун.
Воспользовавшись тем, что мать занята, Асхад поспешил на широкое поле за фермой. Едва он ступил за скирды соломы, как перед ним открылся просторный, не имеющий границ и полный таинств мир. По густой и свежей траве, лениво переваливаясь лоснящейся волной, катился куда-то ветер. Асхад помчался вслед ему, догоняя перламутрового жучка, как будто заигрывавшего с ним, срываясь с цветка на цветок. На середине поля он остановился и замер, по-детски восторженно разглядывая  расположенные по кругу  курганы.
Потом ступил меж них, и они,  крутобокие, островерхие громадины, как будто прильнули к нему, нашептывая сказки тех веков, к которым  принадлежали. От них веяло дивной музыкой, то сурово-торжественной, то заунывной, словно они тосковали по временам  и народам, оставившим их сиротливыми на попечение ветров.  Асхад уже слышал, но еще не понимал этого, а только поражался увиденному, познавая полный загадок мир.
За могучими холмами располагалось болото. На берег его с фермы свозили дохлый скот. Коровьи черепа, ребра, обглоданные шакалами, омытые до белизны дождями, придавали еще более жуткое значение гиблому месту. Асхаду было страшно, но любопытство одерживало верх, он бродил по берегу, стараясь украдкой разглядеть в камышовом болоте чудовище, которое, по словам матери, жило в нем, имея вид огромной   и уродливой человеческой головы. На востоке за болотом рос густой смешанный лес. Кто-то рубил в нем деревья, и звон топора, отрывистый, сочный, беспрестанно тревожил напоенный свежестью воздух утра...
- Асхад, сынок, где ты? - донесся встревоженный голос Рахмет.
Малыш быстро побежал обратно. Мать на этот раз только пожурила Асхада, видимо, сказалось присутствие Гаруна, который, поправляя седло на коне, искоса посматривал на нее.
Когда Рахмет скрылась на кухне, Асхад подошел к нему:
- Дядя, верните, пожалуйста, папу на ферму. Он хороший работник, все это знают.
Гарун вскочил в седло.
- Не знаю, каков твой папка, малец, но вот мать - ничего, - ответил он, невольно заключив мысли, теснившиеся в голове, когда глазел на повариху.
Хатам, сидевший неподалеку, хихикнул.  Гарун строго посмотрел на ветфельдшера и твердо отрезал:
- Ничего - значит, хороший человек, по-моему!
Улыбка мгновенно стекла с жирного лица Хатама, оно стало равнодушно-скучающим. Когда же Гарун поскакал прочь, он усмехнулся, довольный тем, что поймал нового хозяина на грешных мыслях.
С приходом Гаруна работа на ферме сдвинулась с места с силой, набирающей обороты центрифуги. Первым делом он пригнал трактора и очистил сараи от навоза, который накопился в них почти до  окон, выгодно продал его дачникам на удобрения. Потом завез коров редкой породы, способных, по его словам, дать в год более шести тысяч килограммов молока. Он организовал работу с такой неистовостью, будто бы хотел все, что не смогли за годы, не выдюжили его предшественники, сделать именно сегодня и только сейчас. Не выдержав,  ушли с фермы Фаризет и Сарра. Однажды  в предобеденный час, прихрамывая, появился у кухни и уставший Бирам. Он посмотрел на Рахмет всегда слезящимися от фермского аммиака глазами и попросил:
- Накорми-ка, Рахмет, старика в последний раз.
- Что ты? - всплеснула руками повариха.
- Ухожу, Рахмет! Стар, здоровьем слаб, не успеваю за нынешней жизнью.  Гарун замучил: сует под нос ручку и бумагу, не можешь, говорит, пиши заявление и уходи.
- И куда же ты теперь? - всплакнула Рахмет.
- Устроюсь сторожем в сельмаге, платят там, конечно, мало, но ничего - ты же знаешь, я человек одинокий, как-нибудь проживу.
Поев, покачиваясь, Бирам ушел. Глядя ему вслед, Асхад загрустил, потому что понимал -  дядя Бирам  уже никогда не придет на ферму, а он не поедет с ним на сенокос. Дядя Бирам - лучший знаток земляничных мест, теперь не станет приносить ему пучки ягод, черешню из собственного сада...
Позже явился под навес кухни и Гарун. Рахмет набросилась на него.
- Что это такое? Сначала Сарра, потом Фаризет, сегодня Бирам! Так до конца месяца со всеми старыми работниками распрощаешься.
- Не кипятись, Рахмет, - прервал ее он. - Это не я их увольняю, а время деловых людей, которое, не скрою, давно ждал. О них же не беспокойся. Найдут работу по себе.
- Того гляди и до меня скоро доберешься?
- Э-э, нет! - расцвел в улыбке Гарун. - Искуснее поварихи в округе не сыскать, к тому же, знаешь, личный интерес к тебе имеется...
Рахмет кивнула на Асхада и с мольбой  попросила:
- Не надо!
Когда же  Гарун ел, Рахмет, сидя напротив, украдкой любовалась им. Он излучал надежность и силу, которые она,  может быть, ждала с той самой минуты, когда впервые ощутила себя женщиной. Асланбеч за годы супружества не мог дать ей этого. Они ссорились по мелочам, не понимали друг друга. И вот теперь в ее жизнь входил новый человек с твердым, как  кремень, характером, надежный, как неприступная крепость.
Малыш заметил интерес Рахмет к Гаруну.  Негодование, ревность переполнили его. Он сел под большое дерево, что росло за навесом, поплакал в сердцах,  успокоился  и, свернувшись, как котенок, крепко уснул. Мать перенесла его в дом и вернулась к  Гаруну.
- Ну что, милая, пойдем? - сказал он.
Она приложила палец к губам и заговорщически произнесла:
- Тихо! Не сейчас, потом, вечером!!!
Малыш проснулся от возгласов. Трое дюжих парней тащили из грузовика черного огромного быка, который мотал массивной головой, бодался, гремел цепями на ногах и, похоже, не спешил на землю. Тут же находились Рахмет, Гарун и Хатам, внимательно следя за происходящим. Асхад поторопился на улицу.
- Пятнадцать тысяч рублей за него отдал, - похвалился Гарун. -Всем быкам царь!
- А ты его за кольцо в носу ухвати, пойдет, как миленький, - посоветовал одному из парней в машине Хатам.
- У этого чудовища дикий нрав, и я не хотел бы оказаться у него на рогах, - ответил тот.
- Так они до вечера провозятся, - махнул рукой ветеринар.
Гарун поднялся в грузовик.
- Здесь не сила нужна, а сноровка, - он отодвинул парней, погладил быка и произнес, - успокойся, Сатрап!
Животное доверчиво повернуло к нему морду, а Гарун, изловчившись, продел два пальца в кольцо, повел быка на отмостки.
- Во дает, а! - протянул один из грузчиков-неумех.
Укротитель остановил Сатрапа, назидательно ответил:
- Это вам не деревья валить, товарищи леспромхозовцы.
Ликовать однако было рано. Триумфальное шествие Гаруна закончилось, едва он ступил с быком на землю. Ощутив ее под ногами, Сатрап опустил голову вниз,  и с такой силой ударил поводыря, что он, вскрикнув, полетел в лужу. Рахмет и Хатам отпрянули. Леспромхозовцы, спрыгнув на землю, загнали быка в баз.
Честолюбию Гаруна был нанесен удар. Грязный и мокрый, он  выкарабкался из лужи, поднялся, процедил сквозь зубы:
- Ы-ы, зверь! Подожди, я заставлю тебя любить хозяина, - покачиваясь, как еще недавно Бирам, направился в контору. Взволнованная Рахмет и Хатам поторопились за ним.
На смену ушедшим пришли молодые крепкие люди. Малышу было скучно с ними. Они мало улыбались, редко говорили. Все их действия были подчинены Гаруну. Он стал руководить ими, едва оправившись от удара, покрикивал. Скоро, совсем скоро грозился хозяин достать и Сатрапа. Не в его характере было прощать неповиновение, тем более обиду. Малыш, который украдкой иногда подкармливал быка кусочками сахара, хлеба, что тащил из кухни, с тревогой ждал этого момента.
Асхад подружился с животным. А началось это так. Однажды, когда он нес обед пастухам, Сатрап погнался за ним. Малыш побежал по полю во весь дух, жалея от страха, что не родился на свет птицею.
Бык догнал его в колючем кустарнике. И когда он упал ничком, лизнул его миролюбиво, как корова теленка. Асхад открыл глаза. Огромный, как курган, Сатрап с аппетитом уплетал остатки содержимого  кастрюли.
- Ты не бойся его, малыш, - поднял и отряхнул Асхада поспешивший к нему молодой голубоглазый пастух. - Не будешь обижать - зла этот бык не сделает. Насчет обеда промолчи. Скажи, что донес.
С того дня они стали проявлять внимание друг к другу. Чем больше Рахмет привязывалась к Гаруну, тем крепче становилась дружба животного и мальчика. Однажды в сумерках Асхад увидел, как хозяин обнял мать. Малыш поплелся к быку и ему, жующему сено, плача, рассказал об увиденном. Казалось, Сатрап понимал его, и в такие минуты, высунув из клетки голову, позволял себя трепать по холке, замирал у груди, словно слушал удары сердца ребенка.
Настал для быка и час расплаты. Совсем окрепший Гарун взял в руки черенок лопаты и бесстрашно вступил в клетку.
- Не дай аллах, зашибет! - протянул Хатам.
- В молодости я работал бойцом скота, - не отводя глаз от животного, ответил Гарун, - и  таких быков валил с ног.
Он бил Сатрапа по бокам и голове, отчего тот стал метаться по клетке, глаза его налились кровью.
- Будешь знать хозяина! - приговаривал Гарун и продолжал колотить его с упоением.
Вечером мальчик пришел к Сатрапу, на мгновение в глазах быка пронесся тоскливый огонек, будто бы он хотел сказать: «Видишь, и мне от него досталось».
- Ничего, Сатрап, - выдавил малыш, протягивая краюху свеже-испеченного хлеба, - скоро приедет папка и со всеми разберется. А мы  с  тобой  уйдем к бабушке в аул. У нее всегда много душистого сена.
На следующий день Гарун вновь стал бить Сатрапа. На этот раз бык, почуяв опасность, попытался было напасть на обидчика первым, но Гарун увернулся, поднялся по клетке и уже оттуда  завершил свое гнусное дело. Противостояние животного и человека продолжалось. Еще издали  увидев приближающегося Гаруна, бык бил копытами землю, метался по тесной клетке, отчего, казалось,  она вот-вот развалится под натиском его широкой груди, громадного тела.
- А-а, зверюга, соскучился по хозяйской руке! - с каким-то несвойственным обыкновенному человеку сладострастием приговаривал и бил его Гарун.


 


Бык похудел и осунулся. Кожа теперь висела на его костистом теле, как балахон. Однако Сатрап не покорялся. Глаза его по-прежнему, когда он видел Гаруна, горели злобой. Не отступал и хозяин.
- Может, перестанешь бить быка, не к добру это, - как-то обратилась к нему Рахмет.
- Твое дело - хорошо стряпать на кухне, - прервал ее он, - со своей скотиной и людьми разберусь как-нибудь сам!
Асхад возненавидел Гаруна ненавистью взрослого человека. Доселе он не знал, что такое зло, теперь зло всего мира было  для него  в этом кряжистом мужчине с  большими кулаками  и лисьими глазками.
- Гарун плохой, мама, не надо обниматься с ним,  - неожиданно для Рахмет как-то обронил малыш.
Мать ударила Асхада по лицу  так, как не била никогда. Он не заплакал, отвернулся и продолжил:
- И ты стала плохой, я уеду к папе...
Испугавшись сдержанности и недетской рассудительности ребенка, Рахмет притянула сына к себе и утерла набежавшую слезу.
Вечерело. Под крик пастухов и редкий звон бубенца на шее у Сатрапа стадо вернулось с пастбища. Вожак его занял свое место в клетке. Желая задобрить сына или пожалев животное, Рахмет вынесла на порог кухни отходы.
- Асхад, сынок, покорми быка.
Малыш почти донес пойло, когда дорогу ему преградил Гарун. Он толкнул ведро ногой, отчего содержимое пролилось на землю.
- Сколько раз вам говорить -  не балуйте скотину, пока не укрощу ее  нрав! - сплюнул хозяин.
Асхад не ответил, молча поднял ведро и вернулся на кухню. Мать наводила порядок. В углу, подперев хомячью щеку рукой, сидел Хатам. Он неторопливо говорил:
- Вчера, Рахмет,  встречал Казбека, что с мужем твоим на заработках был. Сказывал он, вернется Асланбеч к концу этой недели.
Тревога охватила Рахмет, но она не подала виду. Малыш же обрадовался и стал, насколько знал, припоминать дни недели, подсчитывать, когда вернется отец.
В воскресенье на ферме объезжали жеребцов. Неизмученные тяжелой работой в упряжках, они легко носились по базу, высоко держа головы. Хатам мастерски бросал аркан, ловил их, а конюхи, накинув уздечки, запрыгивали  на спины, объезжали. Малыш любовался происходящим и мечтал о том времени, когда он, взрослый и сильный, будет вот  так же объезжать лошадей. Соберутся на ферме люди и не могут изловить одного горячего скакуна, это может  только он, и все зовут его. Асхад бросает аркан, затягивает на шее коня  и вот уже мчится на нем в чистом поле. Жеребец пытается сбросить седока, но Асхад крепко держит поводья и летит, летит. Люди наблюдают за ним с восхищением. «Весь в деда своего, Камболета, - говорят они. - Он монету мог на скаку поднять». Тут в мечты малыша вторгся Гарун.
- А что гнедого не объезжаете? - поинтересовался он у Хатама, указав на статного жеребца, который стоял в базу поодаль от табунка.
- Пустая трата времени, под седлом этот конь ходить не будет! -ответил Хатам.
-  Почему?
- Бирам готовил его в свою упряжку и, чтобы он не давался никому под седло, бросал кота на спину.
- Глупость какая! - вспылил Гарун. - Дай-ка аркан!
Вначале конь  ушел от броска, перемахнув через изгородь. Потом конюхи вернули его в баз. Во вторую попытку хозяин был ловчей: набросил  на него  аркан, оседлал. Норовист и горяч был жеребец. Едва Гарун хлестнул его и направил к воротам, он поднялся на дыбы и опрокинулся навзничь. Наблюдавшие это ахнули. Коню не удалось ни подмять под себя, ни сбросить седока. Он вовремя соскочил, не отпуская узды. Пока же  жеребец поднимался на ноги, Гарун успел занять свое прежнее место. Затем все повторилось в той же последовательности несколько раз. Потеряв надежду расправиться с Гаруном, конь стрелой бросился в поле. Этого и надо было хозяину, он слегка  отпустил  поводья и предоставил ему столько свободы, сколько считал нужным.
- Никуда не денется, устанет - присмиреет! - сказал   один из конюхов.
Через час Гарун вернулся на взмыленном,  понуром гнедом.
- Всего можно добиться, - бросил он  Хатаму, - были бы желание и умение.
Увидев обидчика, взревел Сатрап.
- Ничего, и тебя я воспитаю! Трястись от страха будешь при встрече! - бросил Гарун.
Бык же  крепкими рогами пытался разворотить постылую клетку...
Если бы другой человек так же умело и ловко объездил коня, Асхад стал бы подражать ему во всем, но это сделал Гарун, неприязнь к  которому  по-прежнему переполняла душу мальчика.
В полдень, накормив людей, Рахмет уехала с Гаруном на бахчу. Малыш остался с Хатамом, с ехидцей наблюдавшим, как скрывается за перелеском телега с молодой красивой поварихой и мужчиной, что не упускает своего.
- Дядя Хатам, папка сегодня приедет? - поинтересовался Асхад.
- Может быть, - ответил ветеринар, ожидая чего-то, на что в будущем можно было поглазеть.
Наступили сумерки. Малыш любил встречать их на окраине фермы. Отсюда хорошо просматривалось, как садится солнце, а там, на юге, две заснеженные горные вершины, еще недавно проливавшие яркий свет на равнину, угасают, превращаясь в тени на алом небе. Он хорошо знал и радовался тому, что завтра наступит новый день, горы сбросят покров полумрака и снова станут исполинами.
Из долины шел человек. Асхад узнал его, помчался навстречу.
- Папа! Папа! - кричал он, взлетая на руках отца.
- Подрос, мой мальчик, того и гляди,  меня скоро догонишь, - улыбался Асланбеч.
Они пришли к дому.
- Рад тебе, - услужливо приветствовал его Хатам,  - салам алейкум!
По лицу  Асланбеча нетрудно было определить, что он уже хорошо осведомлен о происходящем на ферме. Хатам понял это и отступил.
- Где Рахмет? - поинтересовался у него Асланбеч.
- В обед на бахчу с Гаруном уехала.
Отец Асхада присел. Руки   его   вздрагивали. Чтобы не выдать волнения, он сжал их в кулаки.
- Что ж, подождем, - выдохнул он.
Где-то через час, поскрипывая, выехала из ночи телега, заполненная дынями и арбузами. Ничего не подозревавшая Рахмет, опершись на плечо Гаруна, выбралась из нее и направилась в дом. На пороге, увидев мужа, содрогнулась.
- Что это ты, бесстыжая! - вспыхнул он. - Не меня, ребенка бы постеснялась!
- Если ты  все знаешь, зачем пришел? - собравшись   с духом, ответила она.
- Пришел  убедиться, что не зря  треплют языки, и уйти.
- Не надо было беспокоиться,  - сказала Рахмет.
- Эй, парень, ты бы поосторожнее! - вступился  Гарун. - Не обижай женщину, хоть она тебе и жена.
Асланбеч брезгливо посмотрел на него.
- Драться с тобой, конечно, не буду, не сошел с ума, - произнес он и добавил:  - Что ж, живите, только мальчонку я вам не отдам, вернусь за ним.
Он пошел. Асхад побежал вслед.
- Папа, я так ждал тебя, а ты уходишь...
- Потерпи,  сынок, устроюсь на новом месте, обязательно приеду за тобой, - ответил отец.
- Не  уходи!
- Нет, мой мальчик, нет...
Асланбеч горько усмехнулся, присел на колено, поцеловал его и поторопился в ночь.
- Пойдем, Асхад. - Рахмет положила на плечо сына теплую, мягкую руку и увлекла за собой.
Единственным желанием малыша в эту минуту было видеть Сатрапа. Маленький человек хотел поведать большому   животному свою печаль. Оно, как никто другой в мире, считал Асхад, могло выслушать и понять его.
- Мама, я хочу  к Сатрапу,  - грустно сказал он.
- Нельзя, дядя Гарун сердится, и домой пора собираться, - ответила она.
Тянулись последние дни лета. Как будто чувствуя это, мухи кусались злее. Асхад прятался от них на вышке-сторожке. Здесь их всегда было меньше, чем в базах, сараях, даже в доме. Однажды он забрался на нее с книжкой. Читать Асхад еще не умел,  рассматривал   картинки. Потом малыш увидел, как из долины   подъехала  к ферме  легковая машина  и остановилась под вышкой. Из нее вышли Гарун и высокий усатый мужчина. Они направились  в один  из сараев, потом осмотрели  базы, амбар, дом животноводов. Гарун все это время что-то упорно, жестикулируя, доказывал незнакомцу, кивал, отходил,  бегал вокруг него, напоминая малышу шута, которого видел в мультфильме. Они вернулись к машине.
- За такое добро и пять миллионов можно отдать, - сожалея о том, что незнакомец его не поддерживает, говорил Гарун. - Коров и  лошадей ты, Аслан, уже смотрел, давай сторгуемся без обиды.
- Три миллиона и ни копейки больше! - отмахнулся незнакомец и попытался было сесть в  машину.
Хозяин придержал его:
- Накинь пару сотен!
- Нет, нет, не получится.
- Ладно, три так три! - с обидой человека, не привыкшего уступать, сказал Гарун. - Уговорил!
Аслан уехал.
Вечером, когда все ушли с фермы, Гарун оставил Рахмет. Между ними уже был какой-то важный разговор, малыш понял это, едва мать сказала первые слова.
- Все-таки решил продать ферму?
- Иного выхода  не вижу, - ответил он. -  Вчера санохесского председателя колхоза взяли. Прокуратура обнаружила крупные хищения. А я с ним долгое время был в одной связке. Он-то и надоумил меня   купить эту ферму. Не сегодня  - завтра все откроется, нагрянут сюда, припомнят прошлое. Решайся, Рахмет!
- Я никуда не поеду! - отрезала она.
- Что ты, что ты, милая, -торопливо уговаривал Гарун, - не всю жизнь же мы будем прятаться. Затаимся до хороших времен, а потом  заживем по-людски. Деньги, что дадут, позволят это. Шутка ли, три миллиона...
- А как же люди на ферме, ты же обещал им заплатить?
- Какие люди, о чем  ты говоришь! Прикажешь раздать все, а самим без хлеба остаться? - рубанул  Гарун.
- Не очень хорошо с ними выходит,- взмолилась она. - К тому же я очень боюсь за тебя, за себя, за сына. Не хочу!
- Впрочем, ты никогда не отличалась особым умом, - закончил Гарун. - Не хочешь, поступай, как знаешь. Только предупреждаю:  обмолвишься с кем-нибудь из фермских об этом  - убью!
- Аллах тебе судья, - тихо ответила Рахмет, - но я скажу им.
Следующий день был смутным. Бросив работу, до сей поры молчавшие люди собрались у дома животноводов,   шумели.
- Как же так, он обещал нам за работу хорошие деньги! - недоу-мевал голубоглазый пастух.
Голос его утонул в гуле негодования.
- Ждите, он заплатит, облапошил, как детей, - ревел Хатам.
Молчала одна Рахмет. Она сидела на порожке и думала о чем-то своем, женском. Малыш пожалел маму, такой грустной он ее еще не видел.
Ближе к полудню вернулся на ферму нарядный и слегка пьяный Гарун.
- По какому поводу устроено сборище?- презрительно взглянув на Рахмет, процедил он.
- Говорят, ферму ты собрался продавать? - поинтересовался Хатам.
- Я уже продал ее. Получу деньги, со всеми рассчитаюсь.
 Он зашел в конторку, взял кое-что из документов,  личные вещи. Когда же Гарун направился в аул,  люди зашумели вновь. Однако никто не решился задержать его. Пошла за ним только Рахмет.  Раскаяние вытеснило из ее груди другое, более сильное чувство - гнев. Она взяла Гаруна за лацкан пиджака и сказала:
- Не делай этого! Побойся аллаха!
Он  небрежно оттолкнул ее:
-  Уйди с дороги, дрянь!
Подскочивший к месту ссоры  малыш впился зубами в  широкую ладонь обидчика матери. Гарун ударил его:
-  У-у, гаденыш!
Асхад упал в пыль. Животноводы, увидевшие, как бывший хозяин расправился с  ребенком, поторопились  к ним. Но громкий треск остановил их. То ломал клетку и спешил  на помощь  другу  Сатрап...  Страх обуял всех при виде разъяренного животного, которое снесло ворота  и бросилось к Гаруну. Одним ударом бык  свалил его, почувствовав запах крови, взревел и стал катать  обмякшее тело по земле...
Оправившись от шока,  люди прогнали животное, осмотрели Гаруна - он был мертв.
- Пойдем отсюда, Сатрап, - малыш тронул  вздрагивающего быка за шею, - теперь тут будет тебе совсем плохо.
Сатрап доверчиво потянулся к Асхаду, словно раскаявшись, просил  защиты.
- Сынок, брось его, отойди!- вне себя кричала Рахмет.
Асхад же с упреком посмотрел на нее:
- Нет, мама, теперь они убьют Сатрапа.
...Их настигли, когда Асхад уже привел друга к аулу бабушки, у которой  было много душистого сена. Он даже видел ее дом и опять пожалел, что не родился птицею - орлом из сказки, который мог, ухватив быка за холку, унести в  гнездо.
Люди с фермы, выскочив из телеги, подбадривали друг друга и наступали. Они были похожи на чертей, клубились вокруг  Сатрапа.
- По голове его ударь, по голове! - крикнул скотнику,  забежавшему спереди, Хатам.
Тот размахнулся тяжелым бруском железа и опустил его между рог животного. Малышу показалось, что ударили не быка, а его, кровавые круги понеслись перед глазами...
Погрузившись в полузабытье, Асхад почти одновременно с Сатрапом рухнул на землю.
Из   аула   вышел старик.
- Что же вы делаете на глазах у мальчика,  изверги? - сказал он.
Ему ответили:
- До него ли нам! Это бык-убийца!
Потом кто-то поднял Асхада. И хотя его только оторвали от земли, ему почудилось, что он воспарил высоко-высоко в небо, туда, где было очень легко. Сознание терялось так же  стремительно, как вода уходит  сквозь мокрый песок...
В себя он пришел уже на ферме. Всплеснув руками, заплаканная Рахмет стала корить сына, а он посмотрел во двор и увидел, как Хатам свежевал тушу Сатрапа...
Потом Асхад  посмотрел на  мать  глазами  не по времени  повзрослевшего человека, недоумевающего, почему   так  нелепо устроен мир. Мать погладила малыша, а он прижался к ней и вспомнил о тех, кого потерял за последнее время. А ночью ему приснился сон. Он, отец и Сатрап шли по кизиловой аллее, а воздух ее был чист и сладок, как мед.