Шлем Искандера первая глава

У Александра Македонского во время индийского похода пропал шлем, обладающий некими мистическими свойствами. После Александра этим шлемом владели несколько царей и вождей различных племён. Всем известно, что шлем вместе с последним его владельцем лежит в одном из курганов Таманского полуострова. Но в каком именно не знает никто.               

                1

Старенький «Жигулёнок» не спеша катил по влажному асфальту. Четверо студентов в его салоне разом замолчали, словно только сейчас осознали, что основательно влипли. Но разве они виноваты, что менты первыми полезли драться? И откуда было видно, что это менты? Одеты они были в штатское. А нос полковника должен быть крепче носа лейтенанта. Да и что такое нос? Он, наверняка, уже и сросся, и зажил. Разве справедливо, что из-за квёлой носопырки они, законопослушные граждане, прилежные студенты физфака МГУ, должны были бежать из Москвы? Бежать в самом начале летней экзаменационной сессии, не успев сдать ни единого экзамена!

И чего теперь ждать? Теоретически чего угодно, вплоть до ареста и отчисления из универа. Но до этого, конечно, дело не дойдёт. Отец Антона сумеет договориться и с полковником о примирении, и с деканом факультета о переносе для них экзаменационной сессии на август. Сумеет, вне всякого сомнения: всё-таки он депутат Верховного  Совета, а не карандаш в стакане. В августе они сдадут экзамены вместе с «хвостатыми», или, если до того времени шум не уляжется, то возьмут на год академки. Пока нужно просто тихо отсидеться на Тамани.

В этих рассуждениях молодых людей присутствовала изрядная доля лукавства: во-первых, один из милиционеров, лейтенант, был в форме, да и полковника, пусть в штатском, он привёз к ресторану на «Волге» с мигалкой, так что спутать их с гражданскими лицами было невозможно; во-вторых, идея подраться также возникла отнюдь не в милицейских головах; в-третьих, за неполную неделю сломанный нос полковника никак не мог срастись. А в-четвёртых, замять эту историю будет не так уж просто даже такому авторитетному в Москве человеку как Сергей Антонович Римских: уж больно высокий пост в Московском УВД занимал владелец носа. Ничего об этом полковнике друзьям не было известно, кроме того, что он без пяти минут генерал, имеет фамилию Сургучёв, имя Степан, ну и, наверняка, какое-нибудь отчество.

Вот о декане физического факультета, Трухине Владимире Ильиче, ребята знали всё: и то, что он первый специалист в России по палеомагнетизму горных пород, и то, что он лучше кого бы то ни было разбирается в самообращении намагниченности природных пикроильменитов, и то, что он на научно-исследовательском судне «Витязь» бороздил просторы морей и океанов! Даже стихи о том писал! И о любви к женщине писал. А они дрались разве не из-за любви к женщине?..

Что ж, остаётся ждать, куда кривая вывезет…
Сразу после драки, по приказу отца Антона, кривая вывезла незадачливых драчунов на скором поезде из Москвы в Краснодар. Из Краснодара на автобусе – в небольшой кубанский городок Темрюк, а дальше на такси в приморский посёлок Пересыпь, к родителям одного из студентов, Юрия Стуканога.

Юрий сходу, упреждая вопросы своей матери Евдокии Андреевны о неожиданно раннем приезде, с радостью поведал ей, как они, четверо сокурсников, все, кстати, отличники, досрочно сдали сессию и решили отдохнуть на Азове.

Евдокия Андреевна поведением сына осталась недовольна. Хорошо, конечно, что сын преуспевает в учёбе, и что друзей на отдых пригласил – тоже хорошо. Но почему нельзя было предупредить об этом заранее? В какое он её положение поставил? Гости в дом, а в дому хоть шаром покати. Обед только собралась готовить. Кроме балыка да паюсной икры на стол и поставить нечего. Хлеба даже нет. Что его товарищи могут подумать?

Юрий успокоил матушку тем, что они не голодны, и торопиться с обедом вовсе не обязательно. Он сейчас сгоняет с ребятами на батиной машине в бригаду и, если тот не вышел в море, привезёт его домой. А на обратном пути заедут в магазин и за хлебом, и за всем, что она прикажет.

Отец, Семён Петрович, оказался на берегу. Юрий сразу же честно признался ему, что экзамены он, как и его друзья, не сдавал потому, что им пришлось срочно сваливать из Москвы. И сын на берегу лазурного моря под шелест прибоя несколькими яркими сочными мазками, окуная кисть то в правду, то в высокохудожественный вымысел, нарисовал родителю картину, которая пусть особо и не радовала глаз, но и щемящей грусти не навевала.

А чего грустить? Ему с товарищами просто нужно немного отсидеться подальше от Москвы. Сессию они спихнут в августе, об этом уже есть железная договорённость с деканом факультета Трухиным, который настолько люто ненавидит ментов, что мгновенно старается спасти любого, пострадавшего от их произвола. С самими ментами отец Антона тоже всё утрясёт. Без напряга.

Сергей Антонович Римских человек государственный. Его по телевизору дважды в день показывают: утром и вечером. С ним сам Ельцин только за руку здоровается. Если где увидит, бросает все дела, подходит – и за руку. Поэтому матушку лучше не посвящать во все подробности этого пустякового инцидента.

Семён Петрович отнёсся к сказанному спокойно. Он понимал, что любой по нечаянности может сломать нос милиционеру, но разумней ребятам нужно было всё же организованно обратиться в бегство. Друзья, соглашаясь, дружно кивали головами. Они и сами потом сообразили применить эту тактику, но нападение двух шалых ментозавров было столь внезапным, что руки у опешивших студентов как-то самопроизвольно задёргались. Особенно неуклюжими получились оборонительные взмахи у Миколы Гавриловича.

Семён Петрович доходчиво объяснил ребятам, как должны вести себя люди, чтоб на их жизненных дорогах никогда не появлялись менты.

                2

– А чего это на ваших дорогах ментов не видно? – спросил худощавый студент в очках, Станислав Смыков, у сидящего за рулём Юрия, – или у здешних гаишников не принято вкалывать с утра?
– Утро тут ни при чём. Менты спешат делать добро людям в любое время суток. Сегодня в Ахтанизовском лимане бригада Брилёва по утрянке затянула плав, там сейчас они, наверное, и пасутся. А зачем тебе, Мыча, они? Затосковал уже без них?
– За тебя, сынок, переживаю. Вдруг остановят, а прав-то у тебя и нету.
– Как нету? Есть. Профессиональные. С категориями А,В,С.
– Когда же ты успел на профессионала отучиться, если сразу после школы в универ поступил? А-а, просёк: купленные у тебя права, сиречь фальшивые!
– Почему сразу фальшивые?! Настоящие, – с раздражением ответил Юрий. Его усики типа «одуванчики созрели» возмущённо встопорщились. – Люди от чистого сердца подарили.
– Тебе? За какие заслуги?
– Ну, не мне... бате, конечно.
– На твоё имя?
– На своё их у него и так двое. А если бы у меня и не было прав, на кой гаишники будут останавливать машину бригадира рыболовецкой бригады? Они общаются с ним на более тонком, на эзотерическом уровне.
– По чём им знать, чей это «Жигуль»?
– Номера на что?
– Ты хочешь сказать, что погоны знают номера всех трёх его машин?
– Всех двух. На «Мерсе» батя не выезжает. А если выедет, то они и третий номер выучат наизусть.
– А почему на «Мерсе» он не выезжает?
– Я же говорил уже вам: для меня купил.
– Я думал, ты гонишь.
– Никакого прогона нет: как окончу универ и покажу ему диплом – «Мерс» мой.
– Ого! Нулячий «Мерс» за диплом физфака?!
– Ну, не только «Мерс». Ещё и квартира в Новороссийске. Квартира, правда, через год как женюсь и рожу ему внука… или ещё там кого-нибудь. И вообще, отшнурись-ка от меня, скажи лучше, какое сегодня число?
– Число?

Возникла пауза.
– Как бы ни среда, – наконец изрёк на заднем сидении Микола Гаврилович.
– Да, да, именно среда, – подхватил Мыча, – есть такое число в июне, называется оно среда, в других месяцах нету, а в июне есть, а зачем тебе, Юрса, число?
– Альма матерь чегой-то вспомнилась.

Микола Гаврилович медленно всосал ноздрями литров шесть воздуха в свои необъятные легкие и выдул густым басом:
– Сегодня десятое июня тысяча девятьсот девяносто второго года.
– Уже новой эры, – добавил Мыча. – Как быстро бежит время!
– Значит, сегодня наши кванты сдают, – вздохнул Юрий.
– Дрожат все они сейчас в коридорах с частотой, близкой к промышленной! – с некоторым оттенком злорадства и пренебрежения к своим оставшимся в Москве сокурсникам сказал Мыча. – То ли дело мы: хотим – на море купаемся, хотим – скоро черешней начнём обжираться! Кстати, Юрса, где твоя обещанная черешня? Долго ещё ехать?
– Я бы не дрожал, – уверенно заявил Микола Гаврилович. – Я бы сдал кванты на отлично.
– На отлично ты полковнику нос сломал! – от возмущения парашютики одуванчиков на усах Юрсы готовы были взлететь и засеять собою пробегающую за окнами полянку. – Скажи спасибо бате Антона, что успел спровадить нас из Москвы. Было бы нам «опять по пятницам пойдут свидания и слёзы горькие» тра-ля-ля-ля.
– А не ты мне кричал «Шифа, хлопни дверцей»?! – возмутился Микола Гаврилович.
– Не я. Я лишь поинтересовался: «Шифоньер, о чём ты размечтался?», а «Шифа, хлопни дверцей» кричал Мыча.
– Микола Гаврилович, не рвите свое носорожье сердце! Ну, не дался вам глубинный смысл пословицы «заставь дурака Богу молиться», ну так что? В августе мы сдадим и кванты, и статы, и остальные мутаты, – отечески обнял Мыча нахохлившегося богатыря и, уходя от скользкой темы, перевёл разговор на Антона: – Кстати о Боге. Консул, ты бы хоть раз рассказал нам в подробностях о своей мучаче.
– Вы сами видели, – не поворачивая головы, пожал плечами Антон.
– Я не Анжелу имею в виду, а кришнаитку... как её?..
– Светлана.
– Вот-вот. Светлана. Так что Светлана?
– Да ничего. Я её, как пошли зачёты, ни разу и не видел.
– Разбежались, что ли?
– Да мы особо и не сбегались.
– Не гони, Консул. Давно ли ты чуть не каждый день шаркал к ней? А в их храм и на сборища ихние в общаге не тебя ли она таскала?
– Ну и что?
– Не вижу логического завершения: либо она должна была затащить тебя в секту, либо ты её в постель.
– Дурак ты, Мыча, аж крутишься.
– Речь не о моих умственных способностях.
– Никто никого никуда не затаскивал.
– Ты, Консул, когда говоришь такие вещи, подпрыгивай, чтоб сразу было видно: человек говорит правду.
– Ну, почти не затаскивал. Мы общались совсем на другом уровне.
– На эзотерическом?
– На дуратерическом.
– Ну и что в финале?
– Да ничего. По крайней мере, у меня ничего не получилось.
– А у неё, по ходу, что-то да получилось, – утвердительно сказал Мыча и ухмыльнулся.
– Не то что бы получилось... – вновь пожал плечами Антон, – но кое о каких вещах я стал думать по-другому.
– О Боге, естественно, – Мыча приходил во всё более весёлое расположение духа.
– Все когда-то должны задуматься о Боге. Кроме, конечно, овощей, мхов и лишайников. То есть лично ты, Мыча, имеешь полное право этим делом не заморачиваться.
– И до чего ты додумался? Есть Бог или нету?
– Есть.

Юрса беззлобно обозвал пернатой сучкой чуть не попавшую под колёса курицу и, видимо, раз уж всё равно открыл рот, решил поддержать разговор:
– Ты, Антон, в натуре к кришнаитам подался?
– Я действительно, ребзики, стал верующим. Может, это, конечно, и не хорошо, но так уж получилось.
– Вот это корки! – воскликнул Мыча. – Наш Консул – кришнаит!
– Да ишака он пихает, – равнодушно заметил Юрса, – ну, какой с него Харе Кришна?
– Разве я сказал, что стал кришнаитом? Пока что просто уверовал.
– Интересная птичка бурундук! – всплеснул руками Мыча. – Он, видите ли, просто уверовал! И давно?
– Где-то… с полгода.
– И молчал?!
– А чего звонить?
– И какую религию ты выбрал? – спросил Мыча, но ответить не дал: – Лично я бы рекомендовал всем религию Вуду. На Гаити от неё все прям тащатся. Главный бог у них Папой Легбой называется. Басявый чувак, хоть и хромоногий.
– Гуляйте боком с подскоком, – Антон отвернулся от собеседников к окну.
– Шифа, закрой этому баклажану рот, – глянув в зеркало заднего вида, попросил Юрса Миколу Гавриловича.

Микола Гаврилович поднял вверх глаза и в задумчивости замер, словно заканчивал разгадывать какой-то журнальный кроссворд и наткнулся на заковыристое словцо. Но вот, наконец, успешно заполнив нужными буквами все клеточки, он отложил в сторонку журнал и, схватив одной рукой баклажана за шею, другой зажал ему рот.
– Говори, Консул, Мыча уже молчит, – уведомил Антона Юрса.
– А на чём я остановился?
– Чем тебя не устроил Харе Кришна. Что нельзя есть мясо и пить водку?
– Другое. Да и мясо у них, если нет ничего под рукой, разрешается есть. И алкоголь в медицинских целях не запрещён.

Антон оглянулся на Мычу. Тот бился в конвульсиях и громко мычал, словно из последних сил хотел предостеречь: «Это провокация, друзья! Не потребляйте алкоголь даже в медицинских целях!»

Антон, видимо, не признал пока мычино состояние критическим.
– Другое, – повторил он, – мне нужна религия, с помощью которой я бы мог выйти на контакт с Богом при жизни, а таких религий нету. Не может быть того, чтобы Бог создал человека разумным и не предусмотрел способа прямого общения с ним. Наши пращуры, полагаю, им владели, но потом утратили. Если дети не общаются с отцом, это не значит, что общение невозможно в принципе. Это значит, что дети стали блудными. Вот и всё.
– Ты, Консул, так уверенно говоришь о Боге, будто у тебя доказательств его существования как щебёнки в Балаклаве.
– Никто никому ничего доказывать не собирается. Нужен тебе Бог – ищи! А не нужен – свищи. Вот Циолковский, например, ни от кого доказательств не требовал. Сам искал и нашёл. Правда, не Бога, но первопричину всего сущего. За первоэлемент Вселенной он принял атом-дух, обладающий свойством чувствительности. Лично для меня это явилось информацией к размышлению о сущности Бога. А вот когда я прочёл у него про утраченное совершенство, которым обладали наши предки, я понял, что с Богом можно выйти на контакт ещё при жизни, раз уж Циолковский даёт такую наводку.
– Это про какого Циолковского ты говоришь? – не понял Юрса.
– Про того самого. Забавно, что сам он считал свою философию, о которой  никто не знает, главным делом своей жизни, а ракеты и космонавтику, которые его прославили на весь мир, чуть ли не безделицей, хобби. А ещё он говорил, что все его духовные проблемы вполне решает учение Галилейского учителя, то есть Иисуса Христа, хотя религии не признавал, считая их все противоречивыми. Вот и я в церковь хожу, Богу молюсь, но церковные догматы не принимаю.

Юрса вновь посмотрел в зеркало заднего вида.
 – Шифа, наш баклажан уже стал синеньким, можно, пожалуй, и отпустить.
– Как прикажешь, – индифферентно ответил Микола Гаврилович и разжал руки.

Мыче пришлось вступать в беседу с одышкой. Хотя его мозг и пребывал некоторое время в состоянии кислородного голодания, заговорил он осознано:
– Ты, Консул, крестишься справа налево?
– Естественно.
– Значит ты и есть православный. Зачем же мозги нам штрихуешь? Он, видите ли, просто верующий!
– Я догматам не верю, а богов признаю: И Иегову, и Кришну, и Сварога, и Аллаха…
– И хромого Папу Легбу, – добавил Мыча. – А не многовато ли у тебя опиума получается на килограмм живого веса? Он Аллаха признаёт! А обрезание сделал? Слышь, Юрса, тут вновь обращённый мусульманин объявился. Только ему забыли обрезание сделать. А это супротив законов шариата! Нужно как-то помочь человеку. Обрежем?
– По самый корешок! – без колебаний согласился принять участие в обряде посвящения Юрса. – Хотя конфуз может получиться: он же в исламе человек как бы временный, вдруг потом передумает?
– А мы ему тогда ишачий пришьём.
– Два идиота! – поморщился Антон.
Два идиота дружно заржали.
– Микола Гаврилович, – захлёбывался Мыча, – а вы не желаете податься в магометанство? Соглашайтесь! Это, ей богу, дальновидно! Допустим, возьмут мазу в России абреки, придут и скажут: «Аллах Акбар!», а вы с Консулом в ответ: «Воистину Акбар!» и покажете им свои кочерыжки – вас и не тронут. А нам с Юрсой секир-башку сделают.

И весёлая парочка подбросила в своё ржанье ещё пяток децибелов.
Микола Гаврилович индифферентно заметил:
– Две беды у нас в России: дураки и придурки.
– По-твоему, мы с Юрсой дураки?
– Нет, вы как раз не дураки.
– Ладно, Консул, продолжай, – вдоволь насмеявшись, разрешил Мыча.
– Щазз! Я буду продолжать, а вы – зубы проветривать.
– Ну, прости, – извинился Юрса, – молчим.
– Ладно, вникайте…

Антон на некоторое время отвлёкся, наблюдая из окна, как какой-то рыбак на берегу канала с мизерными шансами на успех пытался поднять с земли и усадить на велосипед своего обессилевшего от напряжённого лова рыбы товарища. Товарищ мёртвой хваткой держался за удочку, чем неосознанно оказывал активное сопротивление своему напарнику.
– Ладно, вникайте. Только без активного сопротивления. Мыча, это тебя касается.
– У меня есть родной дядька в деревне Чижики. Дядя Митя. Пчеловод. Всегда молчит. А когда выпьет, молчит ещё сильнее.
– Ну и что?
– А то, что я буду молчать даже похлеще пьяного дяди Мити.
– Хорошо бы. Давайте для начала спросим у Шифы, существует ли в природе эфир.
– Существует, – без раздумья ответил Шифа.
– Вы напутали, Микола Гаврилович, – первым вступил в научный спор родной племянник молчаливого пчеловода из деревни Чижики, – это кефир существует, а эфир ещё ни одному учёному обнаружить не удалось.
– Кто обещал молчать громче дяди Мити? – недовольно спросил Антон.
– Я обещал молчать о Боге, но не о кефире, – стараясь внешне походить на невинного агнца, оправдался Мыча.
– Я и говорю о Боге. Не встревай. Объясни, Шифа, почему учёные не могут доказать существование эфира?
– Да они все уже давно признали его существование, только им стрёмно сказать об этом вслух, чтобы их не обвинили в ереси. Поэтому, стыдливо называют эфир физическим вакуумом, как будто…
– Голый прикрылся руками и делает вид, что он в смокинге, – помог товарищу образно оформить свою мысль Мыча.
– Что-то вроде того. Термин «физический вакуум» честный физик вообще не должен произносить.
– А как бы ты ответил на экзамене преподу на вопрос о физическом вакууме?

Микола Гаврилович откашлялся, сосредоточился и утробным басом начал чеканить ответ:
– Физический вакуум есть полевая материальная среда, представляющая собой квантовое поле с наименьшей энергией. Во-вторых, квантовое поле в невозбуждённом состоянии суть ненаблюдаемая субстанция, состоящая…
– Ты весь курс собираешься нам прочесть? – прервал его Антон.
– Могу. Я квантовую теорию на пять балов прорюхал.
– Знаю. А как же быть с честностью учёного?
– Я не учёный, я студент. А студенту честность…
– Как голому громкоговоритель, – вновь помог Миколе Гавриловичу оформить мысль Мыча.
– Логично, – согласился Антон. – Так что же тебя не устраивает в твоём же ответе?
– Отсутствие эфира. Вот возьмём, к примеру, магнит. Мы думаем, что из магнита исходит магнитное поле. А это всего лишь определённым образом возникшие благодаря магниту конфигурация и поляризация эфира в данной точке пространства. Эфир кругом, в том числе и внутри магнита. Во-вторых, во всей Вселенной вообще нет ничего кроме эфира: и вещество и поле – это просто его конфигурации.
– Но учёным не удалось обнаружить эфир, хотя последние сто лет его искали отчаянно.
– Наличие эфира легче всего доказать от противного: есть упругая среда – есть и волна. Если есть вода – плюх туда каменюку – вот тебе и волны. Нет воды, можешь за кирпич и не хвататься, волны не будет.
– А материя?
– Это опять же конфигурация эфира. Возьмём, к примеру, какой-нибудь мегасупергигапупер телескоп и посмотрим на Метагалактику. Что мы увидим? Мы увидим понатырканные кругом  малюсенькие галактики, а между ними огромные пространства пустоты. Во-вторых, рассмотрим, допустим, нашу галактику, Млечный Путь. Опять же: мириады звёзд, а между ними хоть шаром покати. Возьмём Солнечную систему: Солнце, планеты, ещё горстка космического мусора – и пустота. Заменим телескоп микроскопом и понаблюдаем  хотя бы за…
– Московским ГУВД, – предложил Мыча.
– Да неважно за чем. Московское ГУВД тоже состоит из молекул.
– Хреновастенькие какие-то молекулы там сгруппировались.
– Ну, уж какие менты, такие и молекулы, в смысле наоборот. Но в данном случае это не важно. Важно, что и в ГУВД пустоты будет неизмеримо больше чем молекул. Во-вторых, всё повторится: молекула и атом состоят из кучки элементарных частиц и опять же пустоты. А элементарные частицы? Возьмём электрон. Что-то осязаемое? Снова обломчик: это всего лишь возбуждённое состояние полевой среды. То есть пу-сто-та! Клеффорд, например, на этом основании делает вывод: материя есть сгустки пустоты. Пустоту как ни сгущай, она пустотой и останется. Бред какой-то получается. А с эфиром что получается?
– Обсюрд, – догадался Мыча.
– Сам ты обсюрд! Чики-пики получается. Всё от нейтрино до Вселенной становится упорядоченным.

Антон возразил:
–Созданы теории, которые и без эфира объясняют не только всё происходящее во Вселенной, но и само её существование. Их что выкинуть?
– Зачем выкинуть? Каждая теория верна в определённых пределах. Классическая механика работает при низких скоростях, специальная теория относительности – при релятивистских. Как только спец теория перестаёт работать из-за того, что пространство-время в ней является плоским, её подменяет общая теория относительности со своей гравитационной кривизной. Но и эта теория, какой бы распрекрасной ни была, справедлива лишь в ограниченных рамках. По ней скорость света – предел. А как быть, если скорость распространения торсионных полей в миллиарды раз выше?
– Яка гениальна людына наш Шифа! – восхитился Юрса, – один он прорюхал, что Эйнштейн лажу впарил человечеству. Надо бы твоим родителям ещё парочку как ты заказать.
– Почему один я? Эйнштейн и сам понимал, что его теория ограничена какими-то рамками. Он сам говорил, что не могут быть объекты меньше своего гравитационного радиуса. Как и кто тогда пятнадцать миллиардов лет назад запрессовал Вселенная в объём протона с температурой десять с тридцать одним нулём градусов?
– По Цельсию или Фаренгейту? – поинтересовался Мыча.
– По дуренгейту, – ответил ему за Миколу Гавриловича Антон. – Но тогда раз не было сингулярности, то и Большого взрыва не было, и галактики не разбегаются?
– Естественно. О кого им разбегаться? Верно, Мыча? – Микола Гаврилович дружелюбно положил свою лапищу на цыплячью мычину шею.
– Да о том даже торговки в овощных рядах толкуют, – мгновенно согласился Мыча.
– Ну, а галактики, звёзды, планеты, как они тогда возникли?
– Всё очень просто. Вселенная есть эфир, представляющий собою материальное квантовое поле, бесконечное в пространстве и во времени. Точка. В этом эфире постоянно идут энергетические флуктуации, то есть выбросы масс-энергий. Вот всё, что ты назвал, и есть результат этих флуктуаций.
– А мы, люди – тоже результат флуктуаций?
– А ты думал, что представляешь собой что-то более благородное?
– Я одного не прочмакиваю, – заговорил Юрса, – чего ты, Шифа, вцепился в этот эфир как школьница в кассету с порнофильмом? Кто у тебя его забирает?
– Вот именно, – поддержал Юрия Мыча. – Эфир-зефир-кефир-сортир! Есть ли эфир, или нету эфира, вам-то, уважаемый Микола Гаврилович, с какого бока поддувает? Вам этот эфир нужен, извиняюсь, как кролику Камасутра.
– Ты, Мыча, чем будешь заниматься после окончания универа?
– Стриптизьмом.
– То-то. Не будешь ты заниматься физикой. Раз ты уже издаёшься в разных альманахах, значит, и дальше будешь кропать свои стишки и детективчики. Так?
– А что делать? Оскудела Россия-матушка на классиков изящной словесности.
– А ты, Юрса, будешь с братом ходить в загранку. Так?
– Нынче принято говорить «в страны дальнего зарубежья», – согласился Юрса.
– Вот. А я всю жизнь хочу заниматься физикой. И я докажу, что и эфир существует, и торсионные поля. Ещё и гравитолёт построю. Увидите.
– Делом, Шифа, нужно заниматься, а не торсионные поля крутить, – напористо попытался вразумить Миколу Гавриловича Юрий, – кому физики сейчас нужны?
 
«Жигулёнку» через педаль акселератора передалось настроение Юрия, и он тоже начал накручивать обороты. Похоже, эти возросшие обороты от карданного вала резонансно всколыхнули Мычу, и он заговорил скороговоркою:
– Юрса прав. В каждом человеке в той или иной степени присутствует толика идиотизма. У меня, признаться, по шкале Дауна тоже не нулевые показания. Но у вас, Микола Гаврилыч, извините, зашкаливает! Вы ещё в аспирантуру пойдите! Это сразу четыре единицы по шкале Дауна. А предельно допустимое значение – три и три десятых! Но вам и этого мало! Вы ещё собираетесь клепать гравитопланы. Вас, Микола Гаврилович, следует признать жертвой неудачной флуктуации эфира, и назначить пожизненную пенсию по потере трудоспособности, чтобы вы могли хотя бы оплачивать услуги сиделки, поскольку с таким коэффициентом Дауна вас ни в один приличный дурдом пристроить будет невозможно!

Микола Гаврилович с интересом рассматривал экспонаты военной техники времён Второй мировой войны, установленные на покатой вершине горы Миска, через которую и пролегала дорога. Самолёты, полуторки, артиллерийские орудия  сияли на солнце свежей краской. Были в этом музее под открытым небом даже паровоз и боевой корабль. Помимо того по левую руку открывался прекрасный вид на водную гладь Азовского моря и Курчанского лимана, а по ходу движения можно было различить плоскую поверхность грязевого вулкана Гнилая гора и возвышающуюся над ней гору Фигура. Справа вдалеке вились зелёной змейкой вербы по берегам реки Кубань.
– Тогда скажи, Шифа, – вновь обратился Антон к Миколе Гавриловичу, – как, по-твоему, появился на Земле человек?
– Человеку начало дала обезьяна.
– Обезьяна плюс труд, – добавил Юрса.
– Очень хорошо! Очень качественно! – заёрзал на сидении Мыча. – Это уже готовое начало трактата о происхождении человека!
Он откинулся на спинку сиденья, закрыл глаза и начал читать сочиняемые экспромтом стихи:

Человеку начало дала обезьяна.
Обезьяна плюс труд.
Сквозь столетия люди с тех пор неустанно
Зло и разум несут.

Классное начало! Правда? Ещё раз мерси за идею!

Человек может быть и свободным,
И рабом быть.
Человек может создать Джоконду,
Может – бомбу.

Так, быстренько подайте мне рифму к слову Освенцим… Нет, уже не надо…

До конца распознать невозможно
Его сердце:
Нотр Дам он построить может
И Освенцим.

По дороге своей он оставит немало…

Рифму к слову человек! Быстро!
– Во век, – подсказал Юрса.
– Избитая до изжоги.
– Абрек.
– Абрек, Казбек, набег не катят: трактат-то философический… Ага, есть!

По дороге своей он оставит немало
Разной значности вех,
Но какому потом существу даст начало
Разум плюс…

– Чебурек! Чебурек рифмуется с человеком.
– Спасибо, Микола Гаврилович, без вас ничего бы не вышло.

Но какому потом существу даст начало
Разум плюс человек?

Вот и всё! Кратко и талантливо. Гитарку, жаль, не взяли. У меня и мелодия прорезалась в ритме босса-нова. Ладно, прочту насухо в чистовом варианте.
– Не стоит. Единственная стоящая рифма – это «человек-чебурек», а вот смысл и вовсе сомнительный, – остудил Антон запал талантливого поэта. – Где у тебя Бог, или, по-твоему, эволюция возможна без Бога?
– Это не по-моему, это по Дарвину.
– А ты прочти его «Происхождение видов», хотя бы концовку.
– Он что, был верующим?
– Конечно. Так что можешь забыть про свои стишата без сожаления.
– Что уж жалеть о стишатах после такого удара по мировоззрению! Это так же нелепо, как ограбленному догола грустить, что грабители не оставили ему шнурки от ботинок. Исподтишка, подло воткнул мне нож в спину сэр Чарльз!
– Слушай, Консул, – вдруг встрепенулся Микола Гаврилович, – а зачем ты меня про эфир расспрашивал? Мы же с тобой уже перетирали эту тему. Просто я забыл, а сейчас вспомнил. А?
Антон засмеялся:
– Ты же не абы как излагаешь эфирную концепцию строения Вселенной, а убеждённо, художественно. Мне это пригодится, когда буду проводить параллели между физическим миром и трансцендентным.
– Теперь вы догнали, Микола Гаврилович, кем на поверку оказался ваш друг? Вы ему битых полчаса с благими намерениями несли антинаучный бред, а он, оказывается, просто хочет цинично использовать вашу умственную инвалидность для своих грязных сектантских инсинуаций!
– Надоел ты мне, Мыча, как шестая симфония Шостаковича, – вздохнул Микола Гаврилович. – Юрса, когда черешня будет?
– О Боге, называется, поговорили! – заявил в сердцах Юрий. – Козлы!
– Успеем ещё, – пообещал Антон, – ты спешишь, прямо...
– Как голый в кукурузу, – закончил Мыча.
– Да зафрахтовал ты, Мыча, уже всех своей голытьбой! – возмутился Юрса. По его пшеничным усам пробежала рябь. – Если так молчит твой пьяный пчеловод, то как же он тарахтит когда трезвый? Не то что пчёлок, трутней, и тех жалко! Давай, Антон, о Боге!
– Мы на черешню едем, или на богослужение? – напомнил Юрсе о цели поездки Микола Гаврилович.
– Вот именно, – поддержал Мыча. – Когда будет черешня?
– Козлы! – окончательно убедился Юрса и, подтверждая свой вывод, отрывистым сигналом поставил точку.
– Да, мы с Миколой Гавриловичем козлы, – согласился Мыча, – но мы хотим знать, когда, во-вторых, будет черешня! Правильно, Микола Гаврилович? Вон уже, кажись, и дачные участки пошли.
– Да, уже почти приехали, – кивнул Юрса, – но на дачу сейчас заезжать не будем. Нам ещё надо завезти на хутор Свинячий деду Дуплию балык и икру. Тут недалеко. Потом вернёмся.
– Мы с Миколой Гавриловичем против. Ты высади нас, а рыбу вы с Консулом и сами отвезёте.
– Как хотите. Но напоминаю: то вино, что я с каникул привожу, это от деда Дуплия. У него в подвале оно круглогодично водится.
– Вот как! Тогда, пожалуй, мы с Миколой Гавриловичем тоже поедем.
– Мычу, Юрса, можешь оставить, а меня высади, – потребовал Микола Гаврилович. – И вёдра дай.
– Вёдра не надо. В себя пока собирай. Видишь старый тополь слева?
– Ну?
– Вот за ним, через дачу, во втором ряду наш участок. Видишь черешни?.. Их там пять штук. Желтая – Франц Иосиф. На въезде в кооператив остановлю.

Вскоре слева показалась металлическая арка с воротами. Сваренная из полосового железа надпись на ней гласила: ДАЧНЫЙ КООПЕРАТИВ КУРГАН. Рядом стоял кирпичный домик. Когда-то он, видимо, служил сторожкой, но в данный момент таковой функции нести уже не мог: он был без крыши, без окон и без дверей. Три его стены были почти полностью разобраны. Домик стыдливо  смотрел на мир двумя пустыми оконными глазницами фасадной стены и с нетерпением ждал, когда его дограбят до фундамента и избавят от срама за своё никчемное существование. Избавление бродило, видимо, где-то рядом. Правая половина ворот была гостеприимно распахнута. Левой не было вообще.

Юрса остановил «Жигули» и предложил Миколе Гавриловичу выйти:
– Вали. Мы через шестнадцать сек вернёмся.
– Калитка не заперта?
– Калитку синяки давно свинтили. Дёргай.
– Ага. А ты, Мыча, один козёл, без меня, – попрощался Микола Гаврилович и вышел из машины.
Мыча приспустил стекло и крикнул:
– Если мы задержимся, не жди! Хватай первый попутный гравитоплан и возвращайся с ветерком! Курс: вест-норд-вест. Семь футов тебе в глотку, чтоб голова в полёте не шаталась!

Микола Гаврилович что-то эмоционально ответил. Но что именно, не было слышно: «Жигулёнок» уже отъехал метров на восемьсот.

А ещё через восемьсот путь ему преградила стоящая поперёк дороги «шестёрка». Юрса нажал на тормоза. К водительской дверце подбежала средних лет женщина с сумочкой через плечо и взмолилась:
– Ребята, помогите! У нас авария! Мы заплатим.

Мыча вышел из машины и посоветовал женщине не торопиться. Сервисные услуги она оплатит ему, но только после того, как его личный водитель окажет им конкретную помощь.
– Да, да, я поняла, – закивала та головой. – У нас выпрыгнула круглая подпорка. Уже полчаса стоим, и никого нет!
 
Юрса тоже вышел наружу и высказал своё предположение:
– А, может, ваша круглая подпорка была не такой уж и круглой? Может, она была как раз квадратной? Признавайся, тёть Нин!

Женщина отпустила руку Мычи и, удивлённая, повернулась к Юрсе.
– Юрка! Юра! Вот так встреча! – Тётя Нина обняла Юрсу, приподнялась на цыпочки, чмокнула в щёку, тут же отстранилась и, не отпуская его локти, крикнула в направлении «шестёрки», – Боря, кто нам попался! Юрка, бригадиров сын, с усами и с голосом басом!

Мыча, понимая, что сервисные услуги в данном случае даже скупо не будут оплачены, лишь досадливо цокнул языком.

Из-под машины вылез загорелый мужчина и, стараясь не задеть Юрия запачканными ладонями, тоже обнял его. Последовала обычная в подобных случаях сцена, суть которой сводится к двум неожиданным открытиям: как быстро летит время, и как быстро взрослеют вчерашние дети.

Оказалось, что у машины выскочила нижняя левая шаровая опора. Буксировать её нельзя, следовательно, ремонтироваться нужно на месте. Дядя Боря во всём винил себя. Зачем он поменял родные шаровые на новые, кооперативные? Но с другой стороны, кто же знал, что они их из пластилина лепят?  Хорошо, хоть старые не выбросил, оставил на всякий случай. Вот если б Юрий сбегал в Курчанку и привёз их сюда, было бы здорово. По грунтовке через Фигуру тут рядом. А он, дядя Боря, тем часом подготовит здесь всё для замены.

Шаровые опоры, все в комплекте, лежат в сарае на старом подворье в коробке из-под куклы «старуха Шапокляк». Сразу у двери, на средней полке слева. Дверь не запирается. Сегодня среда?.. Значит, мать с утра поехала в Темрюк. Сейчас сколько? Половина одиннадцатого? Значит, брательник Лёха уже нажрался, поэтому нужно и Нине ехать, а то этот дурак обязательно устроит увертюру. Только сначала надо дружно, пока все здесь, сдвинуть машину на обочину.
– Этот Лёха – наш позор, – пожаловалась тётя Нина, когда «Жигулёнок» съехал с асфальта и, недовольно фырча, запылил в гору по грунтовке, – Мне теперь в Курчанке не то, что возвещать, появляться стыдно. Скажут: «Проповедница! Чем чужим, деверю своему сперва бы попроповедовала»
– Да он же вроде бы не пил.
– Нет, Юра, потихоньку попивал. По пьянке и трактор в плавнях утопил. Ввиду перестройки, заставили его выплачивать остаточную стоимость. Он взбеленился и запил по настоящему, чтоб доказать, что правда на его стороне. Три года доказывает.
– Какую же силу воли надо иметь, чтоб такие страдания принимать за правду-матушку! Настоящий страстотерпец! – подивился человеческой крепости духа Мыча. – Вы, Нина... как вас по отчеству?
– Никак, просто Нина. И лучше на «ты». Мы к самому Богу на «ты» обращаемся, чего же между собою выкать? Тебя, слышала, Мычей называют, это кличка такая?
– Нет. Это древнерусская дворянская фамилия. А зовут меня Станислав.
– Так что ты хотел сказать, Стасик?
– Вы... Ни... ты... Ни...сказали...сказа... – слегка затроил древнерусский дворянин, но тут же обрёл уверенность, – ты, Нина, сказала, что проповедуешь. Интересно, кому и что?
– Людям Слово Божие несу. Мне когда-то помогли прийти к Богу, и я должна помогать другим.
– А к какому Богу?
– Он у нас един, Иегова.
– Свидетельница Иеговы она, – ответил за тётю Нину Юрий.
– Да, я свидетель Иеговы, но мы не пользуемся этим названием. Мы просто христиане: братья и сёстры.
– Стоп, – удивился Мыча, – как это Бог Иегова един? А Святая  Троица? Как же «во имя Отца и Сына, и Святаго духа»?
– Нет никакой святой троицы. Это всё поповские выдумки.
– Вот это корки! У христиан Троицы нету!
– Читаю, – Нина достала из сумки Библию и безошибочно открыла на нужной странице, – «Бог сказал Моисею: Я есмь Сущий, Иегова… Вот имя Моё навеки, и памятование о Мне из рода в род». Исход, глава третья, стихи четырнадцать, пятнадцать.
– Тёть Нина, а зачем ты читаешь, ты же её наизусть знаешь? – спросил Юрса.
– Одно дело – я, грешная, скажу, а другое – процитирую Священное писание. И вот нет в нём ни слова о святой троице. Бог Иегова – есть. Сын Божий Иисус Христос – есть. Святой дух, как сила Божья, тоже есть. А вот бога в трёх ипостасях нету. От корки до корки прочитайте – не найдёте. Это уже попы придумали на своих вселенских соборах. Божью силу назначили Божественной Личностью. А что это такое, и сами не понимают.
– Не смог я прочесть Библию от корки до корки, – признался Мыча. – Тяжело мне она даётся.
– А ты, Стасик, её один читаешь?
– Да. В одиночку. Отрешаюсь от всего и читаю.
– Молодец за старание. Я, помню, тоже пыталась вначале одолеть её в одиночку – не получилось. И у тебя не получится. Я дам тебе адреса в Москве, познакомишься с нашими братьями, сёстрами и сам увидишь, с какой лёгкостью и радостью познаётся Слово Божие.
– Нина, – повернулся Антон, – но Бог ещё и Саваофом зовётся, не только Иеговой.
– Правильно, это имя Бог принимает, когда гневается. А вообще-то имя Иегова раньше, в рукописях, упоминалось четыре тысячи раз, но попы зачем-то почти везде заменили тетрограмму  «егэвэгэ» на слово Адонай, что значит Господь. И в некоторых местах текст вообще нелепым получился, например... та-а-ак... псалом сто девять Давида: «Сказал Господь Господу моему…» Получается, сказал Господь сам себе.
– Вы что, каждую строчку Библии под микроскопом изучаете?
– Конечно. Наша организация и возникла изначально под названием «Исследователи Библии». Нас можно сравнить с первохристианами той поры, когда христианство ещё не стало официальной религией в Древнем Риме. Мы следуем только Священному Писанию и отвергаем всё, чем обросла религия за две тысячи лет. Нас так же как первохристиан преследуют, так же отовсюду гонят и запрещают, разве что не травят дикими зверями на аренах цирков.
– В хорошеньком дельце ты меня приглашаешь поучаствовать! И адреса ещё для верности даёшь! – воскликнул Мыча.
Нина засмеялась:
– Я, конечно, сгустила краски. Но ты молодец, что потянулся к Богу. А ты, Юра, почему не берёшь пример с человека? Пора бы уже.
– Не, тёть Нин, я молодой истчё, несозрелый.
– Армагеддон ждать не будет. Помнишь, я тебе, маленькому, пела песню «Не опоздай»?
– Не опоздаю! – заверил Юрий и поддал газу.

«Жигулёнок» проскочил верхнюю точку подъёма и, не сбавляя хода, чтоб не дышать им же поднятой пылью, быстро пошёл на спуск. По сторонам мелькали ровные ряды виноградников. Впереди синела огромная чаша Курчанского лимана.
– Скинул бы что ли скоростуху, на тот свет торопишься? – недовольно проворчал Антон. – Так в рай всё равно не попадёшь: безбожник потому что.
– А рая нет, и ада нет, – сказала Нина, – рай был. В Эдеме. Но теперь он стоит поросший терниями. А после Армагеддона снова будет. Уже на всей земле. Ада же и не было никогда. Ад – это просто могила.
– Почему тогда Христос во время казни, не помню, в каком евангелие об этом говорится, обещал одному... Его ведь распинали разом с двумя разбойниками…
– Гоп-стоп называется, – внёс ясность в суть вопроса Мыча.
–Понятно, Антон, – кивнула Нина и быстро пролистала Библию до нужной страницы. – Один из этих злодеев хулил Иисуса, а другой поверил, что он Мессия и «…сказал Иисусу: помяни меня, Господи, когда приидешь  в Царствие Твоё! И сказал ему Иисус: истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю». Ты хощешь спросить меня, как же мог Христос обещать разбойнику рай немедленно, если рая нет. Разбойник умрёт, и время для него остановится. Он просто попадёт в могилу. Но, поскольку этот разбойник в последнее мгновение при жизни осознал вину и раскаялся, он воскреснет уже в раю после Армагеддона. А будет этот рай здесь, на земле. Эдем ведь тоже был на земле, не на небесах. Христос сказал «ныне» потому, что этот раскаявшийся никак не почувствует промежутка времени от смерти до воскресения… А вот мы и приехали.

Дядя Лёша оказался дома, но времени уделить гостям решительно не мог. Ему нужно было срочно отлучиться, чтобы начистить харю Ваньке-Сра-Ку-Ку. Дядя Лёша с удовольствием бы и Юрку с собой взял подраться, но нельзя: ванькина овчарка по кличке Пиночет недавно ощенилась и незнакомых кусает с удовольствием. Дело его много времени не займёт, скоро он возвратится.
И дядя Лёша по неправильной синусоиде пошёл чистить харю Ваньке-Сра-Ку-Ку.
– Тёть Нин, может, остановить его? – предложил Юрса. – Залетит же в ментовку, Рэмбо!
– Ой, Юра, неизвестно ещё, драться они будут или песни горланить. Хорошо, что хоть баяна у них теперь нет. Ванькин баян Миха Пидкыньчобот на дальней свиноферме нечаянно экскаватором раздавил.

Дожидаться, когда Рэмбо с победой вернётся домой, не стали. Взяли в сарае коробку из-под куклы «старуха Шапокляк» и поехали обратно.
– Нина, а как вы крест кладёте, справа налево или слева направо? – продолжил религиозную тему Мыча.
– Никак. Мы не крестимся. Вот слушайте,  что в Деяниях говорится: «Бог, сотворивший мир и всё, что в нём, Он, будучи Господом неба и земли, не в рукотворных храмах живёт и не требует служения рук человеческих». Видите, не требует служения рук человеческих. Конечно, главная мысль здесь не в том, что не обязательно креститься, когда с Богом говоришь, хотя и это имеется ввиду, а в том, что и храмы с золотыми куполами и умопомрачительными по роскоши внутренними убранствами не нужны Творцу.

В том же послании Петра говорится: «… крещение, не плотской нечистоты омытие, но обещание Богу доброй совести». Обещание Богу доброй совести – вот что такое крещение! Разве из этого не понятно, что обряд крещения должен принимать лишь человек, осознающий, что он делает. Взрослый. А что может обещать Богу новорождённый, которого попы спешат за деньги окрестить, когда он слова «мама» ещё не научился говорить? Вот прочти, Стасик, как напутствовал в дорогу Иисус своих апостолов. От Матфея, глава десятая. Читай стихи девятый и десятый.

Нина передала Мыче раскрытую Библию.
Мыча завозился, не зная, какую бы принять позу, приличествующую важности момента.
– Читай, Стасик, читай, – подбодрила его Нина.
И Стасик с подвывом, как недавно в своих стихах, прочёл:
– «Больных исцеляйте, мёртвых воскрешайте, бесов изгоняйте; даром получили, даром давайте. Не берите с собою ни золота, ни серебра, ни меди в поясы свои». Уважаю подобные тексты: кратко и понятно. И никакой путаницы. Как в моих стихах.
– Ты думаешь, Стасик, что напутал в стихах? – не поняла Нина, – Нет, всё правильно ты прочёл: девятый стих и десятый. А как попы наши поступают? У них же всё за деньги: и крещение, и отпевание, и венчание.
– Нина, ты вот говоришь, что не нужны Богу храмы…
– Не я говорю, Антон – Библия.
– Ну да, Библия. А как быть тогда с библейским храмом Соломона?
– Этот храм наособицу. Его сам Бог велел построить. Как прообраз храма Духовного. Иегова тогда возился только с евреями. И более ни с кем. Он хотел показать иудеям на примере храма рукотворного, какое великолепие наступит в мироздании, если они будут соблюдать завет Божий. Но евреи есть евреи. Иегова нянькался с ними, нянькался и, в конце концов, вознегодовал. Поступил как Саваоф, Бог гневающийся! И всё. И кончился старый завет. И рассеялись евреи по всему свету. А от храма Соломона камня на камне не осталось.

Бог сказал, что из язычников соберёт народ во имя своё. Мы сейчас в новом завете живём, и с нами, к сожалению, повторяется всё то, что было тогда с Израилем. Так что, Армагеддон неизбежен.

– У меня с Иеговой, – признался Мыча, – взгляды на жизнь практически совпадают, но есть вещи, которые меня просто удивляют. Почему он создал таких людей, что им необходим Армагеддон. Лично я бы создал что-нибудь поприличней.
– Хорошие вопросы задаёшь, Стасик, – засмеялась Нина, – сразу видно, что ты светлый мальчик. Разумеется, Бог мог бы создать идеальных людей, но это были бы просто биороботы. Какая ему была бы от них радость? Бог – художник, не маляр. Всё, что он создал, он должен испытать и поставить знак качества. Первым не прошёл испытания главный ангел Вельзевул, он же сатана. И люди не прошли. А вот Иисус Христос прошёл, сумел доказать, что и земную жизнь можно прожить безгрешно.
– Тёть Нина, спой лучше «Не опоздай?»
– А почему бы и нет?

И Нина запела. Светлый мальчик Стасик стал стал подпевать ей высоким чистым голосом. Так и подмывает сказать: ангельским. Особенно красиво их двухголосие звучало в рефрене «не опоздай, не опоздай»!

                3

– А мы что, куда-то опаздываем? Почему мы не можем вернуться и забрать Миколу Гавриловича? – уговаривал Юрсу Мыча. – Мы не меньше часа ездили с Ниной. Он там уже наелся черешни до икоты, а вёдер нету. А может несчастный Шифоньер сорвался с ветки и лежит, и стенает, и посиневшими губами шепчет наши имена. Классная строчка для концовки: «и посиневшими губами он шепчет наши имена!»

«Жигулёнок» сбросил обороты и покатил на нейтральной скорости, сомневаясь, то ли продолжить путь, то ли тормознуть и развернуться, но после слов своего водителя «пусть пока полежит, пошепчет наши имена», вновь перешёл на прямую передачу и помчался дальше.

Вскоре за поворотом на пригорке появился хуторок. На облупленном белом фоне дорожного знака, с трудом, но можно было прочесть «х КОММУНИСТИЧЕСКИЙ».
– Юрса, ты же говорил, что мы едем на хутор Свинячий, – подал голос Мыча, – а при чем тут хэ Коммунистический?
– Это пишется Коммунистический, а читается Свинячий.
– Как это я сам не догадался?

Сразу за знаком Юрса свернул на просёлочную дорогу.
– Впереди яма, – пояснил он, – лет пять назад дорожники расколупали асфальт и не заделали. Лучше заехать с тыла.

Он обогнул хутор, загнал «Жигуль» на чье-то заброшенное подворье с развалившейся саманной хатой и упавшей изгородью, взял из багажника холщёвый свёрток с рыбой и повел друзей по заросшему вишняком огороду. Впереди раздался чей-то голос:
– Мое почтение, Фёдор Ильич!.. На рыбалку?.. Нет, Ильич, не могу… Я в трусах... Так бильше ничёго надить. Одни штаны у мэнэ, вельветови. И ти порвалысь. А моя капустянка, Ефросинья Карповна, нэ хоче их латать…

Странно, но голос говорящего слышался отчетливо, голоса же его собеседника вообще не было слышно.
 
Друзья вышли из зарослей вишняка. Юрса знаком остановил попутчиков и приложил палец к губам. В соседнем дворе под виноградной беседкой стоял старик, одетый в трусы и вылинявшую женскую кофту. Он рассматривал рыболовную сеть. Сеть была старой и изрядно потрепанной. Не отрывая взгляда от сети, он продолжил разговор, но уже с какой-то Галей:
– О! Галя! Доброго здоровья! Шось Пэтра твого давно нэ бачив… А як я ёго провидаю? В трусах?..
– Это и есть дед Дуплий? С какой Галей он разговаривает? – шёпотом спросил Антон у Юрия.
– Да ни с какой, – так же шёпотом ответил тот. – Комедию ломает. Пытается бабу Фросю наклонить брюки его любимые заштопать.

Дед с силой отшвырнул от себя дырявую сеть и в сердцах воскликнул:
– Я, Галя, нэ можу ходыть по хутору бэз штанив!

Тут он обернулся и увидел ребят.
– Юрко?! Шо ты там ховаешься? Прыихав – так заходь!.. Фрося, дай мини яки-нэбудь штаны… Юрка Стуканог с якимись хлопцямы прыйихав.
– А-а, – тут же раздался из дома торжествующий женский возглас, – оглянулась кыця, та вже мокра гузныця!

Дед выпрямился, выгнул грудь колесом и, стараясь не прихрамывать, направился к калитке встречать гостей. Баба Фрося на ходу, сдёрнув с деда женскую кофту, набросила ему на шею коричневые брюки с манжетами и первая поспела к Юрию. Пока она расцеловывала его в обе щёки, дед Дуплий степенно здоровался с Антоном и Мычей:
– Семён Пафнутич.
– Антон, – пожал руку деда Антон.
– Семён Пафнутич.
– Станислав Вячеславович Смыков. Специалист в области фемтосекундной нанофотоники и когерентной спектроскопии лазеров с диодной накачкой, – отрекомендовал себя Мыча.
– А-а, – с пониманием кивнул головою дед Дуплий, – я и сам в войну разведчиком был.

Через пять минут после приветствия и знакомства хозяева и гости сидели уже за большим самодельным столом под начинающей зажигаться вишней. Юрса выложил завернутый в холстину и в вощёную бумагу осетровый балык килограммов на семь и полуторалитровую банку паюсной икры.
– Та шо ж вин робэ! – всплеснула руками баба Фрося. –  Цилого чёвбуха пэрэдав! На шо ты оцэ стильки прывиз?
– Мое дело телячье: сказали привезти – привёз.
– Будэтэ обидать з намы?
– Только без балыка и икры. Нас уже от красной рыбы подташнивает. Три дня подряд матушка напихивает. Поставь, баб Фрось, шо-нэбудь попроще.
– З вынцом?
– Баба Фрося!
– Ну, попроще – так попроще. Е сало с прожилкамы. Вдачно посолыла. Е огурци малосольни. Отварю картошкы молодой. Амэрыканка нэпагана вродылася. Ще варэныкив с клубныкою злиплю… Сэмэн Пафнутич! Шо сыдышь як нэпрыкаянный? Лизь в подвал. Та штаны надинь!

После первого же стакана дед Дуплий направил разговор в политическое русло. Бабе Фросе эта тема пришлась не по душе. Пригубив за приезд гостей и за молодцов ребят, досрочно сдавших сессию на отлично, она пожелала упомянутым дедом Горбачёву и Ельцину «хай бы воны здохлы» и пошла в дом «липыть варэныкы».

Семён Пафнутьевич тут же стравил в поединке Ельцина и Сталина. Победил Сталин. Он, не надевая перчаток и даже не выходя на ринг, просто шевельнул мизинцем, и Ельцин ушёл в глубокий нокаут. В чём же крылся секрет? Ответ прост: Сталин не воровал и другим не давал. И каждую весну после войны снижал цены на продукты. Поскольку Семён Пафнутьевич лично был знаком с Иосифом Виссарионовичем…

Антон вопросительно посмотрел на Юрсу. Тот неопределённо пожал плечами.
– Вы не оговорились, Семён Пафнутьевич, вы действительно были лично знакомы со Сталиным?
– Я, Антон, до девятого стакана николы не оговариваюсь. Друзьями, как с Жуковым, мы не были, но знались. Только не думайте, хлопцы, что Героя мне по знакомству дали…

Антон снова взглянул на Юрия. Тот утвердительно закрыл веки.
– А медаль за город Будапешт? А, дед Сень? – с улыбкой спросил Юрса.

Дед Дуплий засмеялся.
– Медаль за город Будапешт я по блату получил. Шо правда – то правда.

Из дому вышла Ефросинья Карповна и беглым взглядом окинула стол.
– Тисто замесы;ла, – сообщила она. – Юра, ты не забув, шо ты за рулём?
– Помню, баб Фрось. Я уже и стакан перевернул.
– А ты, Станислав, зовсим погано йисы, – пожурила она Мычу. – Раз выпываешь – то и закусюй.
– Не беспокойтесь, Ефросинья Карповна, я закусываю. А вино у вас действительно вкусное. Как компотик.
– Дывысь, хлопче, воно потом догоняе. Ну, пиду. Налеплю – тай буду ставыть варыця…

И Ефросинья Карповна пошла в дом. Но тут же вернулась, потому что прибежала соседская девочка и сообщила, что бык, Борис Николаевич, снова вырвал кол и ушёл аж за Глыбокувату балку. Там он запутался верёвкою в зарослях дикой акации, хрипит и глаза таращит.

Семён Пафнутьевич, несмотря на свою хромоту, со сноровкой бывалого воина быстро вскочил в  коричневые штаны с манжетами. Оказалось, зря. Баба Фрося решила, что она с ребятами сама поедет в Глыбокувату балку, а дед Дуплий со своей хромой ногой останется следить, чтоб коты и собаки не нашкодили на столе. Мобильная группа походным маршем направилась к машине. Семён Пафнутьевич жестом руки показал замыкающему группу Мыче, чтобы тот задержался. Мыча безропотно повиновался. Отряд не заметил потери бойца…

После первого тоста, за победу, выяснилось, что дед Дуплий и Мыча – родственные души: оба настоящие коммунисты. Семён Пафнутьевич вступил в партию ещё на фронте, и не иуде Ельцину отбирать у него партбилет. Мыча тоже влился в ряды компартии ещё до путча и, несмотря на дикую травлю настоящих коммунистов ельцинскими выкормышами, покидать эти ряды не собирается.
– Как же вы, Семён Пафнутич, сподобились получить медаль по блату? – закусив, спросил Мыча.
– Слыхал шо-нэбудь про «Голубую линию?»
– Голубая линия? – наморщил лоб Мыча. – Это, кажется, система немецкой обороны от Чёрного до Азовского морей. Правильно?
– Ага. Перед самым её штурмом прилетел на Кубань Жуков. И меня взял с собою, как уроженца этих мест. Жуков хотел сходу форсировать реку Курку. А я – нет. «Константиныч, – говорю, – не надо тут в лоб на немца идти: много народа положим. Задержи наступление на пару дней. Соберём в станицах байды, и я ночью через малые лиманы выведу бойцов к немцам в тыл. Устроим тарарам, отвлечём фашиста,тогда ты дашь приказ на форсирование Курки». Подумал  Жуков и отвечает, что не вправе он переносить сроки наступления, нужно добро Сталина. В штабе дивизии связали Жукова через штаб фронта с Кремлём. Константиныч доложил, что к наступлению всё готово. «Но, говорит, со мной здесь находится Пафнутич, у него есть свои сгадки». И передаёт мне трубку. Поздоровкались мы со Сталиным, и говорю я ему… Посуда, Станислав, не должна будь пустою…
– А баба Фрося не будет ругаться, что мы часто пьём?
– Не, нэ будэ, вона на мэнэ ругатысь нэ умие… Ага… И кажу я йому: «Виссарионыч, давай трохи тормознэмся. Я можу манивцямы выйты в тыл укрэпрайона черэз Грущани лыманы, черэз Балиснивски,  Чебаковатый, Довгий, Малый Червоный, Горький и Курчанскый. Зробым шумовый эффэкт, забьем фрицу памьяткы, надурым, ось тоди можно и вдарыть основнымы сыламы». Выслухав мэнэ Сталин и согласывся, шо дужэ гарна в мэнэ думка. «Тильки врэмя, – каже Виссарионыч, – пиджима, бо по разведданным отой Скворцений со своею бандой находыця на Таманском полуострови. А шо вин там робэ? Яснэ дило: шлем Македонского вин для Гитлера в ваших курганах шукае. Нэ можно цього тэрпиты. Вдруг знайдэ! У Гитлера вжэ е копьё Логвина и чашка святого гармониста»...
– Вы сказали: святого гармониста? А разве есть такой святой: гармонист?
– Ну, раз Сталин казав, значит, е.
– Может быть, чаша святого Грааля?
– Да, граля. Я ж тоби и кажу: гармониста.
– А, что, шлем Александра Македонского на самом деле в ваших курганах зарыт?
– А где же ещё?
– Не верю, Семён Пафнутич, Македонский на Тамани не был.
– Я тоже в Будапеште не был... Сталин зря волнуватыся нэ став бы.
– А вы знаете, где тот курган?
– Никто не знает. Если б кто знал – выкопал бы. Тут недавно один учёный лётчик, Святослав Олегович, в палатке за хутором жил, а когда пошли дожди, мне жалко его стало, к себе взял. Так он тоже тот шлем искал. Зачем бы он тут искал, если шлем не тут? Умнейший человек, но чудаковатый: вино и в рот не берёт.
– А что ещё про шлем Македонского говорил Сталин?
– Ещё Сталин говорил, что... Нужно выпить нам, Станислав, освежить мозги…

Освежив мозги, дед Дуплий почему-то повёл рассказ о том, как позапрошлой зимой он с одним своим гостем, одноногим космонавтом из Москвы, охотились на кабанов в Большом Балиснивском лимане. Там в камышах они встретились с дикой слепой свиньёй. Свинья из-за своей слепоты самостоятельно передвигаться, естественно, не могла, поэтому использовала своего сына кабанчика в качестве поводыря. Она держала в зубах кончик хвоста своего сынка и, таким образом, он водил её кругом по их свинячьим делам.

Накануне одноногий космонавт подарил деду космический нож. Такими необыкновенной остроты ножами космонавты орудуют в космосе. И вот дед Дуплий изловчился и отсёк этим ножом кабанчику-поводырю хвост. Острота ножа была такой, что кабанчик даже не ощутил этого. А дед взял в руку отсечённый поросячий хвост и привёл слепую свинью с Большого Балиснивского лимана на своё подворье, прямо в сарай. А ведь ему ещё при этом нужно было помогать идти по скользкому льду одноногому космонавту.

Охота, что и говорить, была удивительной, но Мычу она не заинтересовала.
– А чем закончился ваш разговор со Сталиным?
– А ничем. Пропала связь с Кремлем. Жуков же побоялся взять на себя ответственность. Сходу форсировал Курку. Я тоже в тот бой пошёл. Курку мы форсировали, да только поубивало всех наших бойцов и командиров. Один я в живых остался.
Сижу под вербою и плачу. Вижу, пылит «Виллис» со стороны Коржевского хутора. Подъихав до мэнэ и остановывся. Выходэ из машины Жуков и тоже плаче. «Прав ты, – кажэ, – був дид Дуплий, а я був нэ прав. Манивцямы надо було в йих тыл заходыть, черэз Балиснивски лыманы». Выносит он мне из машины полную фуражку орденов и медалей. «Выбирай, – кажэ, – Пафнутич, шо тоби любо!» А у меня в глазах всё из-за слёз плывёт. Взял, что под руку попалось. Оказалась медаль за город Будапешт.
– Не верю. Не может того быть, чтоб шлем Македонского у вас был зарыт!
– Уж кому-кому, а мне Виссарионыч не стал бы врать.
Где-то уже через четверть часа Семён Пафнутьевич притащил из дому баян, и они попробовали со Станиславом спеть песню «Я ж тэбэ, Зиночка нэ лаю , я ж тэбэ, Зиночка, пытаю». И у них получилось. Несмотря на страшное слово «пытаю», песенка была безобидной и весёлой. Просто вернувшийся из долгой отлучки муж «нэ лае», то есть не ругает свою жену Зиночку, а просто «пытае», то есть спрашивает, что за гости были у неё в его отсутствие. Зиночка как на духу отвечает: приходили местные ребята «Мыкола и Мыкыта», а вот хромого «Мыхайлу» чёрт принёс откуда-то издалека. Далее муж спрашивает, что ели-пили гости. Жена отвечает: «Мыкола и Мыкыта» пили самогон и в закуске были непритязательны. Не так прост оказался «той Мыхайло, чёртив шкандыбайло»: он и пил исключительно коньяк, и съел целого индюка.

Поначалу Мыча скромно придерживался терции к голосу деда, но быстро освоился и перевёл пение в секстовое двухголосие. Песня крепла. Под переливы трофейного немецкого баяна «Вельтмайстер» она повествовала о том, что ночевать «гости дорогие» остались у Зиночки. Николай и Никита ночевали в строгой спартанской обстановке: один за столом, другой под столом, а вот «Мыхайло, чёртив шкандыбайло»…

По логике развития событий этот прохвост, скорее всего, должен был завалиться спать вместе с хозяйкою. Но так ли это случилось на самом деле или иначе, остаётся лишь догадываться, поскольку песня, взмыв до самой пронзительной ноты, резко оборвалась. Во-первых, Мыче почему-то пришло в голову, что ему уже по силам в слове «дорогие» взять си второй октавы. Этой высотой он не овладел, поперхнулся и закашлялся. Во-вторых, перед певцами внезапно возникла грозная фигура Ефросиньи Карповны, отчего «Вельтмайстер» тоже поперхнулся, испуганно по-немецки взвизгнул и замолчал…

Ефросинья Карповна подбоченилась и, откинув назад голову открыла было рот, но произнести хотя бы вступительные слова своей речи ей помешали внезапно возникшие обстоятельства непреодолимой силы: хлынувший ливень с градом погрузил мир в мокрую непроглядную мглу.

Мыча крикнул:
– Микола Гаврилович в опасности! Не бросай одного его!

                4

– Кто тебя одного бросил? – возмущённо спросил Мычу Антон.
– Вы бросили, три ашхабадских ишака, – уточнил Мыча. – Сами поплыли осетров срезать из ставников, а меня оставили.
– И правильно сделали! Ты что вытворять начал? Кому было велено сидеть тихо? – продолжил распекать Мычу Антон.
– Я причём? – съёжившись на заднем сидении, оправдывался Мыча. – Это посёлок у них такой: выйдешь прогуляться один раз, а по морде получишь два раза!
– Сколько же это кирьялов нужно было принять на твою впалую грудь, чтобы за одну прогулку дважды удостоиться?
– Каких ещё кирьялов?
– Один кирьял в системе СГС равен грамм-градусу на рыло в секунду, – объяснил Антон.
– А ты, Консул, зато в прошлой жизни был итальянцем по фамилии Джованни, потому что «сеньор Джованни» переводится с итальянского как «фраер жёваный». Ты удовлетворён?
Антон, поражённый наглостью Мычи, не нашёлся что ответить.
– А ты не жёванный? Ты же нажрался вчера вина как жаба муляки, а виноват теперь ему, видите ли, посёлок! – Юрса обернулся назад, и его лицо, секунду назад выражавшее негодование, невольно расплылось в улыбке. – Да! Знатный фингал тебе вчера наши хлопцы наклеили! И колер удачный подобрали!
– Ты на на дорогу смотри! А то у вас у всех сейчас такой колер будет, а ещё черепно-мозговые травмы. Но вас врачи быстро раскусят и в медицинском заключении слово «мозговая» вычеркнут.
 
Мыча сжался в клубочек и сиротливо прилёг набок, положив голову на колени Миколе Гаврилычу:
 – Если бы не я, отмокали бы вы, Микола Гаврилович, вчера на даче, пока бы ливень не кончился. Эти два жёванных фраера, похоже, хотели пересидеть ливень в хате деда Дуплия. А я их пристыдил и погнал вас спасать. Я, Микола Гаврилович, сражался за ваши интересы, как лев за пальто!

Микола Гаврилович осторожно снял с Мычи очки, положил на заднюю панель и, стараясь не прикасаться к синяку под глазом, принялся по-отечески гладить Мычины кучери.
– А вы, – начал жалобно поскуливать разомлевший Мыча, – бросили меня одного на берегу и ушли с этими утюгами в море. Они и вас предадут, как вчера меня: не взяли в море под смехотворным предлогом, будто я был нажраточки. Что мне оставалось делать? Я перебрал все варианты. У меня не было другого выхода, как идти гулять. Но я не только гулял, я нёс людям слово Божие, а они меня побили. Я подвергся таким гонениям, куда там свидетелям Иеговы!
– Ты, Стасик, перебрал вчера не только варианты… Ты не ходи больше гулять один: тебя в посёлке уже все знают и теперь будут бить просто по привычке, – мягко вразумлял Мычу Микола Гаврилович.
– И ты, Брут…терброд, туда же! – Мыча резко поднял голову с колен Миколы Гавриловича. – О, да мы уже приехали! Вон вижу тополь… Слышь, Юрса, у тебя по даче корова ползает!

Юрса не счёл необходтмым отвечать на глупые мычины шуточки.
При въезде в дачный кооператив «Курган» их встретил всё тот же недоразграбленный домик, но уже одноглазый. Под аркой плескалась огромная лужа небирюзового цвета, после вчерашнего ливня полная подзаплёс.

«Жигулёнок» настороженно подъехал к луже, потоптался на месте, попробовал, передними скатами, не холодна ли вода и, зажмурясь, бросился в водную стихию. Вторую лужу, которая уступала первой по зеркальной площади, но превосходила по глубине, он преодолел уже как бывалая амфибия. В третьей, на перекрестке, совсем уж лихо сделал «право на борт – лево руля» и, оставляя за кормой буруны, пошёл к цели.

Мыча радостно закричал, просовываясь к лобовому стеклу между передними сиденьями:
– Вон корова ползает!

Его очки разбрасывали по салону победные блики, цветовую палитру которых сочно обогащали багряно-лилово-фиолетовые переливы, излучаемые подбитым левым глазом. И действительно, через несколько участков впереди можно было видеть распластавшуюся на животе корову. Но она не ползала, а совершала какие-то непонятные возвратно-поступательные движения в горизонтальной плоскости. Да и голова у нее была лошадиной. Вот корова взмахнула хвостом, и стало ясно: это лошадь.
– Это лошадь! Она в яму провалилась! – торжествующе заорал Мыча.
– Нет у нас там никакой ямы. Скажи, Шифа!

Ответ Шифы ясности в спор не внёс, поскольку он сделал движение головою наискосок.

– Выходит, лошадь кто-то на ночь специально прикопал?
– Выходит.
– Может, у кубанских казаков принято на ночь закапывать лошадей, а днём отрывать?
– Может.

Мыча откинулся на сиденье, закрыл глаза, аккуратно помассировал левой ладонью лоб и запел с хрипотцой, подражая голосу Газманова:

Есаул, есаул, для чего ты коня
Закопал на закате в песок?
Закопал я коня, чтобы он от меня
До Будённого, сволочь, не сбёг.


– У тебя придумывать стишки получается лучше, чем давать людям слово Божье, а получать взамен в морду, – похвалил Мычу Антон.
– А ты, Консул, не припоминаешь случайно, из-за чего мы вообще сюда попали?
– Сейчас вспомню.

Юрий подогнал машину к своему участку и заглушил двигатель.
– Юрса, почему дверь не открывается? – спросил Антон.
– Толкни плечом!

                5

Антон толкнул дверь плечом, вышел на лестничную площадку, сбежал со второго этажа и, обогнув угол дома, оказался на Ломоносовском проспекте. Сегодня, третьего  июня, он с утра сдал зачёт по «плазме», проставил в деканате допуск и сразу же решил, что пойдёт к Светлане.

Выйдя на проспект, Антон направился в сторону университета. Каждый раз при встрече со Светланой, Антон испытывал какой-то дискомфорт. Имя у этого дискомфорта было Анжела. С Анжелой, конечно, нужно прощаться. Но чтоб попрощаться, нужно встретиться. А она сейчас не может: работа, учёба и постоянный уход за престарелым дедушкой. Достаётся бедолаге! Можно и по телефону проститься, но это как-то подленько. Гадко потом будет на душе. Идти к Светлане почему-то расхотелось. Да ей, пока сессию не сдаст, наверняка, не до него.

Куда же податься? Через три дня ему исполняется двадцать один год. Почему бы не отметить? Но отмечать днюху накануне первого экзамена по спецкурсу –  затея туповатая. А вот перенести её на сегодня – вариант! Матушка сейчас в Симферополе, на археологической конференции. Отец до полуночи ежедневно торчит в Верховном Совете. Антон развернулся и пошёл назад. Его ребзики ещё вчера спихнули все зачёты. Сейчас их нужно всех сгрести в кучку, и можно катить на дачу в Кратово. Чем нехорош получится мальчишник? Разве плохо отвиснуть пару деньков на природе? Потом и к экзамену со свежими силами будет проще готовиться…

В восемнадцать сорок четверых друзей можно было видеть за столиком ресторана «Московские зори», где они заказали светлое пиво «Бавария» и жаренных в панцире королевских креветок с чесноком. В девятнадцать тридцать оттуда их должно было увезти в Кратово заранее заказанное Антоном такси.

В девятнадцать двадцать шесть они, пригруженные пятью литрами «Баварии» и благоухающие тонким чесночным запахом, вышли на крыльцо ресторана. В девятнадцать двадцать семь к крыльцу подкатила чёрная «Волга» с мигалкой на крыше. Распахнулась задняя дверца и из машины вышел плотный высокий мужчина лет тридцати. Он подал руку молоденькой девушке. Спутница выпорхнула из авто, встала на цыпочки, мимолетно поцеловала и взяла его под руку. К груди она прижимала три алые лилии. Девушка была красавицей. Белое, похожее на подвенечное, платье делало её красоту ослепительной.

Антон оцепенел. Это была его Анжела. Она заглядывала в глаза упитанному хариусу и сияла от счастья. Вот так удача! Сейчас она встретится с Антоном взглядом, и вопрос расставания будет решён сам собою. Но Анжела и не собиралась смотреть на кого-то, кроме своего хариуса. Антону пришлось в спешном порядке преграждать дорогу счастливой парочке.
– Так вот они какие, беспомощные престарелые дедушки! Понятно, что за такими болезными старичками нужен уход и уход!
– Ты что, сявка болотная, перепил? В обезьяннике давно не был? –спутник Анжелы схватил Антона и хотел отшвырнуть с дороги, но был впечатан в стену.
– Антон, не надо, Стёпа, не надо, – запричитала красавица.
– Крикунов! Вызывай наряд! – крикнул водителю «Волги» Стёпа и бросился на обидчика. – Ты, щенок, задержан!
– И кто же меня задержал? Уж не ты ли, дедуля?
– Мальчики, не надо, мальчики,.. – частила Анжела.

Оба мальчика – и престарелый дедушка, и болотная сявка – были другого мнения. Антон удачно уклонялся от кулаков Стёпы, который вскоре после подсечки оказался на спине. Это случилось, видимо, потому, что сявка болотная был кандидатом в мастера спорта по самбо, а престарелый дедушка, похоже, даже перворазрядником не был. Водитель «Волги», лейтенант милиции с бычьей шеей и девичьим румянцем на щеках, вызвав милицейский наряд по рации, неожиданно для Антона подскочил сзади и обхватил его руками. Вместе со вскочившим на ноги болезненным старичком они профессионально скрутили камээс дзюдоиста. Стас и Юрий храбро пошли на выручку. Их угрожающие телодвижения напоминали танец с саблями Хачатуряна. Правда, без сабель.
– Шифоньер, о чём размечтался?! – взволнованно вопрошал Юрса.
– Шифа, хлопни дверцей! – в категоричной форме требовал Мыча.

Шифа хлопнул двумя дверцами. Левой – лейтенанта, правой – не лейтенанта. Оба они рухнули на метлахскую плитку крыльца. Точное время этого события позже будет зафиксировано в милицейском протоколе, но друзья его так никогда и не узнают.

Они, стараясь сохранить чувство собственного достоинства, бросились наутёк. Последним покидал ристалище Мыча.
– Прощай, овечка! – кричал он, оглядываясь на выронившую цветы Анжелу. – Твой овцебык ещё придёт к тебе! Он придёт, когда распустит ветки по-весеннему ваш белый сад…

Мыча наткнулся на заднюю стенку замешкавшегося Шифоньера, с помощью легкого матерка выразил своё неудовольствие и, пятясь, дал последнее наставление растерянной овечке:
– Только ты его уж на рассвете не буди как восемь лет назад!

Они забежали за угол сталинской пятиэтажки перекурить и посмеяться…
– Антоха! Вы хоть понимаете, негодяи, что натворили? – подполковник милиции выскочил на них, словно сидел в засаде за бордюром.

Драчуны даже не успели испугаться.
– Здравствуйте, дядя Коля, – Антон был явно смущен, – мы тут проходили мимо…
– Видел я из окна вашу прогулочку. Срочно идите ко мне в квартиру. Тётя Ляля вас впустит. Живо! По одному, но не бегом.
– Дядь Коля…
– Антон, я сказал – живо!

И подполковник направился к ресторану.
Завыли милицейские сирены. Бойцы обогнули угол дома и вошли в первый подъезд. На втором этаже у раскрытой двери их поджидала женщина в цветном халате.
– Антошка, быстрей. Разве можно бить милиционеров? – шёпотом ругала она драчливых гостей. – Проходите, ребятки, проходите.
– Здравствуйте, тётя Ляля. Рад вас видеть! – также шёпотом приветствовал её  Антон, – вы совсем не стареете, всё такая же красавица!
– Проходи уж, подлец. Как мама? Отца твоего мы по телевизору каждый день видим.
Хотя хозяйка и закрыла на замок входную дверь, говорить она продолжала шепотом.
– К окну проходите… Смотрите… Любуйтесь!

Любоваться было чем! На площадке у ресторана царила суматоха. Милицейские машины и машины скорой помощи облепила толпа. Милиционеры разгоняли любопытных, отчего толпа становилась ещё гуще. Руководил суматохой толстый офицер. Анжела что-то говорила мужчине в штатском, а тот строчил в блокноте.
– Теперь вы видите, подлецы, что наделали? – продолжала шёпотом ругаться хозяйка. – В тюрьму вас надо посадить. Или чайку? Я сейчас поставлю.
– Тётя Ляля, да говорите в голос. Какой уж там чаёк! Анжеле, похоже, и в голову не пришло дать правдивые показания, что она видела нас впервые в жизни.
– Эта девушка в белом? И не надейся! Сургучёв – один из самых завидных женихов Москвы. И если у неё на него виды… Но Николай Николаевич что-нибудь придумает. А вот и он.

В двери щёлкнул замок, и вошел хозяин квартиры.
– Ну что там, Коля?
– Рассаживайтесь. Там уже нечего смотреть. Итак, что нам известно? Все члены банды – студенты четвёртого курса физфака МГУ. Их главарь – это некто Римских Антон Сергеевич, семьдесят первого года рождения, проживающий: город Москва, Ломоносовский проспект, 14… Тебе, Антон, случайно этот гражданин не знаком? Эх, знал бы ты, какую подножку подставил отцу! У него же тьма врагов в МВД… Второй – Смыков Станислав, кличка Мыча, год рождения и адрес те же. Живёт в соседнем с главарём подъезде. Отчество его мы скоро узнаем.
– Вячеславович, – тут же раскололся подельник главаря.
– Имена двух других пока неизвестны. Теперь давайте коротко о себе: фамилия, имя, отчество, год и место рождения, адрес проживания. Ты! – подполковник ткнул пальцем в Юрия.
– Стуканог Юрий Семёнович. Родился в семьдесят первом году в посёлке Пересыпь Темрюкского района Краснодарского края. Проживаю в ГЗ, то есть в Главном Здании МГУ, зона В, комната двенадцать тридцать пять.
– Зона В! Скоро узнаете, что такое настоящая зона! Теперь ты, амбал!
– Николай Гаврилович Вовк. Родился в Коломне. В семидесятом году. Живу в ГЗ, в одной комнате со Стуканогом.
– Ясно. О вас мы будем знать всё это уже через четверть часа. Антоха, отец дома или ещё на работе?
– На работе. Он раньше двенадцати ночи не приходит.
– Звони, – Николай Николаевич сунул в руки Антона телефонную трубку.
– Стрёмно, дядь Коль…
– Чегой-то это вдруг мы так оробели? Стрёмно другое… Ладно, набирай номер. Говорить буду я.

Антон набил семь цифр.
– Серый, привет… Да, я. Антон у меня… Нет, не в управлении, у меня дома… Так ты уже знаешь?.. Я своими глазами всё видел… Нет, обычная драка из-за девушки. Сургуч был в гражданском… Остальные трое сокурсники Антохи… Добро… Сейчас и отвезу... Денег найду, не волнуйся. Потом созвонимся.

Подполковник встал:
– Вам интересно, кому вы сломали нос? Или вам, как говорит мой оболтус, по фиолету?
– Неужели лейтенанту? – Антон не хотел ничьих сломанных носов, но если Шифа перестарался, то уж лучше пусть с упитанным хариусом, чем с офицером милиции.
– Возможно, лейтенанту тоже. А вот полковнику МВД  Сургучёву, кстати, без пяти минут генералу, сломали точно. Для справки: Сургучёв – заместитель начальника Московской службы криминальной милиции Комиссарова. А Комиссаров – первый зам министра Ерина.

Николай Николаевич обвёл взглядом открывших рты друзей.
– Вот это корки! – наконец, подобрал нужные слова Мыча.
– А дальше пойдут шкорки, – пообещал подполковник. – Слушайте внимательно. Сургуча повезли в Склиф, в сознание он не приходил, крови потерял много. А твой отец – личный враг Сургуча, кровник. Подробностей я не знаю, но это действительно стрёмно!.. Мы вас сейчас будем брать по горячим следам. Так… Через пять минут я подгоню машину к подъезду и повезу вас на вокзал. Дам денег и лично посажу на поезд.

Антон не выдержал:
– Что это значит, дядя Коля?
– Это значит, что вы немедленно уезжаете из Москвы.
– Куда?
– На Кудыкину гору! В Тмутаракань! К чёрту на кулички! Возможно, ко мне на родину, под Пензу. По дороге найдём вариант.
– А универ? У нас же экзамены!
– Давайте без иллюзий. Даже я не могу вас спрятать ни на квартире, ни на даче. Я вас даже за паспортами из машины не выпущу, соберу сам. Ляля, подкорми бойцов невидимого фронта. Голодный преступник и на разбой пойдёт, не задумываясь. Я – за машиной.

Николай Николаевич ушёл. Хозяйка, охая, провела четверых смущённых гостей на кухню. И плотно закрыла двери.

                6

Двери распахнулись, четверка друзей резво выпрыгнула из «Жигулёнка» и направилась к бедному животному.
– В яму провалилась, – сделал вывод Мыча.
Юрса возразил:
– Не было здесь никакой ямы.
– По-твоему, она на бугре верхом сидит? И ножки свесила?
– Не было здесь никакой ямы, правильно, Шифа? – упрямо повторил Юрса, и его одуванчики колюче ощетинились.
 «Нужно что-то делать!» – говорили испуганные глаза лошади.
– Нужно что-то делать, – почесал затылок Микола Гаврилович.
– Я врубился: тут конюх нужен, – уверенно заявил Мыча.
Юрса согласился:
– Ага. Конюх. Еще жокей, объездчик мустангов, дикий наездник с ущелий Кавказа, кавалерист и два артиллериста! Где ты, фанера, найдёшь тут конюха?
– Тогда нужно тянуть.
– За что тянуть?
– За голову. Не за хвост же!
– Можно попробовать. Шифа, тяни!
– А если она укусит?
– А если поцелует?

Антон подошёл к лошади и прижал к себе её голову:
– Успокойся, девочка моя, расслабься. Сейчас мы тебя вызволим. Сейчас мы снимем дверь с туалета и вызволим тебя.

Бедное животное доверчиво прильнуло головою к Антону.
– Шифа, снимай дверь!
– На туалете нет двери. Я ещё вчера удивлялся: если на туалете нету двери, то чем тогда туалет отличается от не туалета?
– Как нету, как нету? – Юрса забежал за туалет и замолчал.
– Дверь вон там, в крапиве валяется, – показал рукою Микола Гаврилович.
– О, господи! Так тащи сюда!
Похоже, Миколе Гавриловичу не очень хотелось лезть в крапиву, и он, как мог, принялся тянуть время:
– Дачный участок называется! Не обрабатывается, ничего не садится, одна крапива растёт!.. А может, это не девочка, а жеребец?
– А может ишак навроде тебя?

Юрса принёс дверь и положил перед лошадиной мордой.
– Отойди, – скомандовал Антон. – Спокойно, родная, спокойно… Ну, попытайся ещё разок!

И лишь лошадь на мгновенье выбросила из ямы переднюю ногу, Антон тут же подбил под неё край двери. Когда над ямой появилось другое копыто, Антон опять успел подсунуть дверь. Животное тут же выполнило упражнение, которое у гимнастов называется выход в упор силой, и выскочило из западни. Окрестность в радиусе пяти километров огласило ликующее ржанье, усиленное такими же радостными человеческими воплями. Лошадь быстро нашла выход из ограды и, сходу перейдя в карьер, понеслась в фейерверке брызг, распластывая свое красивое сильное тело над полноводными лужами.

Юрса подошёл к яме, заглянул вовнутрь, обошёл вокруг, снова заглянул, посмотрел на Мычу и задал вопрос:
– Откуда здесь яма?
– Вы у меня спрашиваете, Юрий Семёнович? – удивился Мыча.
– Не только у тебя, солома, я у всех вас спрашиваю: откуда здесь взялась яма?
– Полноте, Юрий Семёнович, на вашем участке нет ям.
– Никто тут ничего не копал! Где ты видишь отвалы земли? Или кто-то унёс землю в карманах? Шифа, ты можешь, наконец, членораздельно ответить: была тут вчера яма или не было?
– Лошади вчера не было, – членораздельно ответил Шифа.
– Да не было вчера этой ямы, смотри, – показал рукою Антон, – там нет воды, яма сухая, а вчера был ливень. – Юрса, ты можешь сгонять к деду Дуплию за лопатой? – спросил Антон.
– Конечно, – ответил за Юрсу Мыча, – к деду Дуплию мы завсегда.
– Ты хочешь зарыть яму? – удивился Юрий.
– Наоборот, разрыть.
– Зачем?
– Вдруг слон упадёт, – догадался Мыча.
– Затем, что яма какая-то странная. А если там клад?
– Ну, Консул, ну голова! – похвалил Антона Мыча, – Юрса, погнали к Дуплию!
– Лопата в туалете есть. И грабли есть, – пожал плечами Юрса.
– Так тащи! – скомандовал Мыча, – посмотрим, какие клады тут у вас в Тмутаракани!

Пока Юрий ходил за лопатой, Мыча снял шорты и своё вчерашнее приобретение, футболку с надписью «АЛКОГОЛИКИ ПРОТИВ НАРКОТИКОВ», купленную с сорока процентной скидкой у оказавшегося на мели дикаря, потом взял у Юрия лопату, поплевал на ладони и передал её Антону. Сам же ушёл есть черешню.
 
Антон, провозившись в яме минут десять, подозвал к себе Юрсу и с его помощью выбрался наверх.
– А лопата у тебя, Юрса, туповатая.
– Если бы только лопата! – сочувственно покачал головою подошедший Мыча.
– Ваш кооператив называется, кажется, Курган? – прищурился Антон.
– Курган.
– А где он?
– Кто он?
– Курган, в честь которого назван кооператив. Я не вижу, например, никакого кургана.
– Так его и нет. Просто местность эта так зовется.
– Почему именно Курган? А не, допустим, Овраг или …
– Ледник Федченко, – подсказал Мыча.
– Мыча, глохни. Вообще-то, Консул, был тут раньше курган. Небольшой. А потом его распахали.
– Ты этот курган видел?
– Видел. Терновник на нём рос и ажина, опахан он был со всех сторон, огрызком торчал.
– И где конкретно находился этот огрызок, и какая его была высота?
– Высота? Ну, наверное, чуть меньше столба, – пожал плечами Юрий.
– Какого столба?
– Столбом некоторые физики-недоучки пользуются как единицей измерения длины, – пояснил Мыча. – Очень удобно. Например, от Москвы до Владивостока две тысячи килостолбов. Или расстояние между ушами студента Стуканога четыре сантистолба, что равняется трём четвертям полена.
– Мыча, отвянь! – с раздражением бросил Юрса.
– Не отвлекайся на баклажана. Так где был курган? Конкретно можешь сказать?
Юрий пожал плечами и стал озираться, будто хотел зацепиться за что-то взглядом:
– Метра четыре в высоту он был… Я тут частенько бывал, когда жил у деда Дуплия… На фиг тебе этот курган?
– Не отвлекайся.
– Тут лесополоса была… Асфальтной дороги не было… Грунтовка шла… Я был сопляком лет десяти...
– Ты и сейчас сопляк, только лет двадцати, – счёл необходимым уточнить Мыча.
– Когда бате подарили этот участок, всё уже было по-другому, – Юрса замолчал. Он смотрел на тополь у дороги. – Тополь!.. Это тополь из защитки!
– Так что тополь? – Антон хищно изогнулся.
– Понимаешь, тогда всё было голо. Лишь один тополь стоял. Всю лесополосу вырубили, а тополь оставили. А их росло в защитке три штуки. Один в начале, у Свинячего хутора, а два напротив кургана. Это старый тополь. В лесополосе были жердели, клёны и акации. А тополей всего три... Выходит... мы стоим на кургане…

Антон распрямился и засмеялся:
– Я это знал, я это понял, лишь спустился в яму. Её никто тут не рыл…
– А я что говорил? А я что говорил?! – воспрянул духом Юрса. – А ты, Мыча, баран! Причём, баран-муфлон!
– И потом, – продолжал Антон, – раз курган распахали и растащили, значит, он на всю глубину был из плодородной почвы, то есть, насыпан людьми. Если бы это был просто холм, то под плодородным слоем находилось бы… Не знаю... ну, глина, гравий... аргиллит там, песчаник или какая-нибудь чмача... Что из этого следует?.. О-о-о! Мыча, сними очки: так тупо смотреть можно и невооружённым глазом… Да скифское захоронение это! А они клали в курганы золото.
Мыча  протянул под нос Антона руку с согнутым указательным пальцем:
– Разогни!

Антон смеялся:
– Не загибаю я. Есть там золото!
– Я требую разогнуть! – упрямился Мыча.
– А чем ты, тундра заболоченная, можешь объяснить этот пузырь под курганом? И кусок стенки какими-то волнами... как будто брёвна не догнили... или перегнили… закоксовались что ли... Чем объяснишь?
– Землянка тут была в войну.
– Зачем было землянку врывать на четыре метра? А?
– Чтобы миной не пробило.
– Чтоб дуриной не прибило!
– Хорошо, – Мыча убрал скрюченный палец. – Пусть захоронение, почему обязательно с золотом?
– Потому что скифам было западло хоронить своих корешей без золотишка, без серебришка и без баб ихних!
– Вот его и разграбили еще в древности сарматы или суки-половцы.
– Вот пустота и доказывает, что грабителей, кроме нас, тут ещё не было.
– Логично, – сдался, наконец, Мыча, а уже через секунду из Фомы Неверующего стал святее папы римского и побежал впереди паровоза. – Так кого мы ждем? Половцев? Шифа, слазь! Бери лопату! Ты сюда черешню жрать приехал?

В вышине раздался заразительный хохот. Мыча вздрогнул и посмотрел в небо. Над дачей кружила стая чаек.
– Юрса, у вас что, птички умеют смеяться?
– Да. Это чайки-хохотуньи. Здорово ржут, правда? Совсем как люди. Не различишь.
– А чего они ржут?
– А ты что, думаешь, ты не смешной? Шо вылупыв глаза як жаба в смэтани? Обыкновенные чайки. Ларус кахинанс по-латыни.
– Чайки ржут, кобылы курганы вскрывают! Насколько же дикий этот край, Тмутаракань!
– Это ещё, ребзики, не всё. Дай-ка руку… Да не ты, глиста! – Антон отбросил протянутую Мычей ладонь, взял Юрсу за руки и осторожно спустился в яму. – Принимайте, только аккуратно.

Юрса и Мыча приняли поднятый Антоном из ямы увесистый камень и положили на землю. Юрий взял лопату и стал очищать грани камня.
– Вроде бы гранит, – предположил он, – а может и не гранит. Я других сортов не знаю.

На очищенном ровном участке поверхности оказались выбитые буквы …I<<OTO... Ребята притихли. Было видно, что все как-то растерялись.
– Пацаны, а ведь это кусок от надгробного камня, – тихо сказал Антон. – Это могила какого-то древнего грека. Видите две греческих буквы сигма?
– Откуда в Тмутаракани взялись бы древние греки? – также тихо возразил Мыча. – И разве греки себя хоронили в курганах?
– До новой эры тут понавалом было древних греков, – Юрса тоже говорил чуть ли не шёпотом. – У них царство здесь было Боспорское. Однако Стас прав, в курганы они себя не зарывали, они хоронились в некрополях. Но буквы-то выбили греки, значит... золота в яме нету. Греки золото с собой в могилу, кажется, не брали.

Мыче не хотелось даже теоретически допустить, что они нашли не золото.
 – Слушай, Юра, а ведь мог же богатый скиф попросить грека: ты напиши мне на могиле по-древнегречески, а то у нас своей письменности нету.
– На кой, Стас, скифам эта надпись на древнегреческом, если они ни по-какому читать не умели?
– Ну, для понту, например.
– Давайте вместе подумаем. Если золота тут нет, а мы всё разворотим, не придется ли нам за это отвечать?
– Перед кем? Дачный участок – твоего отца частная собственность.
– Перед археологами, например, или милицией.
– Юра, в яме лежит зо-ло-то! Пусть Микола Гаврилович роет, а мы с тобой поедем до Дуплия за лопатами. Скажи, Антон.
– Скажу. Я думаю, рыть, конечно, нужно. Копать буду я. К деду Дуплию ехать не надо. Никто пока не должен знать про яму. А вы берите вёдра и давайте рвите черешню. Иначе что мы скажем предкам Юрсы?
– Лучше всего золото толкнуть цыганам.
– Нет, Стас, цыгане могут прокинуть. Лучше по-честному сдать государству, – не согласился Юрса.
– Государство, по-твоему, честнее цыган? – подивился наивности Юрсы Мыча. – Пацаны, я знаю, что лежит в кургане! Как же я сразу не рюхнул? Шлем Александра Македонского! Золотой!
– Золотых шлемов не бывает, – снисходительно усмехнулся Антон.
– Бывают. Именно золотые и бывают. Точно, стопудняк!
– О-о-о! Как повело человека! – посочувствовал Юрса.
– Ведь об этом шлеме как раз и говорил деду Дуплию Сталин.
– Какой Сталин?
– Иосиф Виссарионович. Да и учёные лётчики в палатках под дождём просто так не живут! Да, шлем Македонского здесь, а мы – миллионеры!

Антон как-то странно посмотрел на Мычу, но не проронил ни слова. Юрса же неожиданно поддержал мычину идею. Он сказал, что сам лично смотрел по телевизору новости, где учёные конкретно вычислили место нахождения шлема Македонского: именно в этом кургане возле Свинячего хутора. Это был экстренный выпуск новостей, в котором также сообщалось, что под Тамбовом в сумасшедшем доме сорок восемь шизиков изнасиловали валенок. А валенок, по данным прокуратуры, был новенький, ни разу не надёванный…

Мыча вскипел и обрушил на Юрсу шквал тематически не связанных друг с другом нецензурных выражений. Юрса в ответ не молчал. Антон решительно прервал эту безобразную сцену и приказал всем идти на черешню. Сам же спустился в яму. Приказу подчинился один Микола Гаврилович. Мыча же и Юрса бестолково топтались у ямы и поминутно интересовались у Антона, как идут дела. Антон вначале ответил: «Пошли вон, долбодятлы», и в дальнейшем разнообразием своих ответов их не баловал.

Вскоре Мыче наскучило болтаться без дела. Он снял очки, привычно помассировал лоб и запел:

Аты-баты, шли сарматы.
На курган пешком.
Шли с лопатами ребяты
И с пустым мешком.

Захотелось золотишко им заполучить.
Но только вот лопаты поленились наточить!

Юрса решил помочь певцу по части хореографии. Он просто обнял его за плечи, и они дружно стали прыгать на месте. Этот немудрёный танец, частенько исполняемый друзьями на вечеринках, носил название «половецкие пляски». Мыча с вдохновением солировал:

Рыли, рыли – задницы были в мыле.
Лишь мозоли да волдыри набили.
Чтобы золотишко заполучить,
Надо инструменты свои точить.

Чайки, с интересом просмотрев этот номер художественной самодеятельности, наградили с галёрки артистов хохотом, Антон из оркестровой ямы – матом.

Ещё один зритель, пожилой седой мужчина, стоял за старым тополем. Он не хохотал и не матерился. Поэтому остался незамеченным.

Артисты взяли вёдра и пошли рвать черешню.
– В одном не доезжаю, – крикнул Мыча, вскарабкавшись на дерево, – чем вам не нравится версия про шлем Александра Македонского?