Наверняка, многие знают и помнят мультфильм режиссёра Фёдора Хитрука «Фильм, фильм, фильм…», этакую добрую пародию на то, как снимаются фильмы.
Мультфильм изобилует множеством забавных эпизодов: в одном из них к Автору является Муза, и тому удается написать сценарий, во втором Режиссер будущего фильма бегает по различным инстанциям и согласовывает проект, ну и так далее.
Мой же любимый эпизод – про то, как в фильме снимали Девочку с красным бантом, точнее, хотели снять. Девочка должна была прыгать по полянке и с песенкой «ля-ля-ля» собирать цветочки.
Режиссер продемонстрировал ей, что и как нужно делать и кивнул «поняла?», Девочка кивнула в ответ «ага». Но как только участники съемочного процесса заняли свои места, и камера включилась, Девочка застыла.
Что и как нужно делать, Девочке показывали все по очереди: и Режиссер, и Оператор, и Сценарист, и актеры и даже пышногрудая тетенька-хлопушка.
Каждый раз Девочка с пониманием утвердительно кивала головой, а когда вспыхивали софиты и на нее направлялся объектив, каменела и молча хлопала глазами.
Когда потерявшая надежду съемочная группа свалилась без сил, Девочка начала прыгать по полянке и с песенкой «ля-ля-ля» собирать цветочки.
Эпизод про Девочку нравится мне исключительно потому, что именно так вся наша семья снимала на камеру нашего старшего сына, когда он был маленький.
Начиная с его возраста в два с небольшим мы неоднократно пытались запечатлеть, как он читает стихи или катается на своей красной машине «Муравей».
Малыш, еще пять минут назад весело скачущий по квартире, громко распевающий песни и что-то декламирующий на своем тарабарском языке, сразу же менялся на глазах, стоило моему папе потянуться к видеокамере.
Первая родительская видеокамера японского производства 1989 года являла собой черный ящик внушительных размеров, который надо было водрузить на плечо. Как только половина папиной головы скрывалась за откинутой створкой, включалась лампочка, и с жужжанием выдвигался объектив, малыш просто цепенел.
На просьбу прочитать стишок или спеть песенку сразу же отвечал «НЕК». Проблема состояла в том, что сын, обладающий твердым характером, который начал проявляться уже в раннем возрасте, не велся ни на какие уговоры. Если он говорил «нек», что значило «нет», это действительно было бескомпромиссное НЕТ.
Сын не пугался, не убегал, не прятался испуганно в дальнем углу. Он просто отходил подальше от своей любимой красной машины, наклонял лобастую голову и мрачным взглядом обводил по очереди всех членов семьи.
Так было и в тот раз.
– Милый, подойди, пожалуйста, к своей любимой машинке, – заискивающе-сюсюкающе начала лебезить бабушка.
– И пахаду! – твердо ответил ей внук.
Это означало «Не подойду!»
– Ну, пожалуйста, ну, покатайся, – подключилась я, – дедушка снимет про тебя кино, и ты увидишь себя по телевизору.
– И качу! – услышали мы в ответ.
Как вы уже догадались, это означало «Не хочу!»
– Ну, почему, заинька? – спросила я.
– Я иню сяисю, бах и удаисю, – с трагизмом в голосе объяснил нам сын, подразумевая, что, садясь в машину, он может упасть и удариться.
Аргумент был железный! Что мы могли противопоставить в качестве контраргумента? Наши попытки объяснить, что фильм про супер-гонщика и его красную машину мы отправим в лес зайчикам или лисичкам, отлетели от упрямого лба, как горох от стены.
– Ну, давай почитаем стишок… твой любимый… про мишку косолапого, – заюлила я и рассказала сыну, как будет рад маленький медвежонок, когда получит по почте подарок – видеокассету со стишком, – он тебе в ответ тоже что-нибудь пришлет, – попыталась уговорить я маленького упрямца, – что ты хочешь? Конфетку? Игрушку?
Сын, абсолютно не капризный в вопросах игрушек и сладостей, и никогда не требующий что-нибудь ему купить, на такие разводки не велся и в ответ снова упрямо дернул головой, – и качу!
– А, знаешь, как мы с дедушкой по тебе скучаем! – начала всхлипывать бабушка, – вы так далеко от нас живете... каждый вечер мы плачем и говорим, где наш маленький внучек?
Дедушка с грустью на лице покивал головой.
– А кино посмотрим, тебя увидим, и не будем плакать, – продолжила она.
Как ни странно, но это сработало.
После долгих уговоров малыш как-то неопределенно кивнул лобастой головой, что, наверное, означало «ну, что с вами поделаешь…», дедушка схватил камеру, а я в качестве суфлера зависла перед сыном вне зоны объектива.
И хотя ребенок с начала съемок не произнес еще ни одного слова, он, тем не менее, сразу задал вопрос, – Асё циво?
Это переводилось, как «Еще чего?» и означало «Что дальше?»
– Мишка косолапый, – шепотом начала я.
– Миська кососятый, – неохотно повторил сын в камеру и перевел взгляд на меня, – асё циво?
– По лесу идет…
– По исю идёть… асё циво?
– Шишки собирает…
– Сиськи ибияет… асё циво?
– Песенки поет…
– Писиньки паёть… асё циво?
– Одна шишка упала…
– Одна сиська упая… асё циво?
– Прямо мишке в лоб!
Это был любимый кусок стихотворения, и, как правило, здесь подсказка не требовалась. Но читать на камеру чадо упрямо не желало.
– Прямо мишке в лоб! – я повторила фразу еще раз, а чтобы меня не было слышно, перешла на шепот. Сын, повторяя за мной, тоже говорил все тише и тише, последние строчки разобрать было невозможно.
– Рассердился мишка, – шептала я, – и ногою топ!
Ребенок опустил голову и тихо добормотал себе под нос что-то неразборчивое.
– Ладно, сняли, – вздохнул папа и выключил камеру.
Когда страшный жужжащий агрегат был зачехлен и спрятан в шкаф, ребенок бодро вскочил с кресла.
– Миська кососятый! – громким голосом привлек он наше внимание и уверенным шагом направился к своей машине, – По исю идёть! – после этой строчки чадо остановилось посреди гостиной.
Мы все, кроме папы, замерли на диване, папа же миллиметровыми шагами двинулся обратно к шкафу, в который с минуту назад убрал видеокамеру.
– Сиськи ибияет! – громко и с выражением произнес ребенок, глядя на меня и перевел взгляд на бабушку, – Писиньки паёть!
Затем он сделал страшные глаза и ткнул пальцем в потолок, – Одна сиська упая! – он театрально отвел ручонку в сторону, как заправский чтец или оперный певец, – Пямо миське ёб! – с выражением продекламировал он и во время смачного произношения последнего слова с размаху шлепнул себя ладошкой по лбу.
Муж жестами, характерными для рэперов, подбадривал сына, типа «йё-ё-ё, всё хо-ро-шо», мы с мамой еле сдерживали хохот, папа за ремень тянул из шкафа чехол с камерой.
– Эйсидися миська! – страшным голосом прорычал наш малыш, – И нягой топ! – он поднял ножку и грозно топнул ею по ковру.
– Какой молодец! – мы захохотали и громко зааплодировали.
Окрыленное нашей реакцией чадо тут же заодно рассказало нам и «Ся игуська изь баётя…» (Шла лягушка из болота…), и «Зяську бёсила хозяська» (Зайку бросила хозяйка…) и многое другое.
Затем супер гонщик впрыгнул в свою машину и, громко имитируя звуки работающего мотора, начал вертеть руль и раскачиваться из стороны в сторону, видимо, изображая, как его на огромной скорости заносит на крутых поворотах.
– Э-э-э, а можно сначала, – это папа водрузил камеру на плечо.
Фильм, фильм, фильм…