ЗАПРЕТНАЯ ГАВАНЬ.
Часть 1.
ГОСУДАРСТВЕННОЕ ДЕЛО.
Глава 21.
В "ПРИБЕЖИЩЕ".
Я сказал «верхняя полка в купе»? Ну да. Под рассказы Канеке мы уже собрались, и погрузились в поезд, и ехали в родную Някку на Великие Состязания мастеров. Вместе с нами, тщательно упакованные, ехали наши с Рики изделия, диадема и красивое ожерелье. Как того требовали правила, были они почти закончены, но оставались кое-какие последние штрихи. Отчёты поручителей были в порядке. И, не успев дослушать мальчика дома, мы по-прежнему всей толпой набивались туда, где был Петрик – в его купе. С ним уже всё было более-менее нормально, но чем ближе к Някке, тем мой родной дружок становился молчаливей и тревожней. И даже пару раз пожаловался на здоровье, чего за ним обычно не водится.
- Это потому, - шепнул нам с Мадинкой Аарн, - что так его радует мысль о встрече с дорогими родителями.
Меня тоже также радовала та же мысль. К концу поездки я даже заикаться стал, и мне казалось, что то ли у меня живот болит, то ли голова, а, может, вообще стреляет в ухе, и не лучше ли вернуться.
Ночью я вышел в коридор и стоял там, у опущенного окна. Обидно, что я не вижу. Проводник сказал, что сейчас мы будем проезжать озеро Диво – это очень красивые места. На меня пахнуло озёрной свежестью. Я стоял и представлял, как при свете Ви прекрасна широкая водная гладь, окружённая лесами и холмами. Как уплывает назад город, что славится на редкость высокими, тонкими, очень красивыми башнями своих построек, как в лучах ночного светила загадочно поблёскивают вода, крыши и звёзды. Я слышал, как поют ночные птицы, как в одном из купе, наши старшие вместо того, чтобы видеть уже десятый сон, болтают и хихикают. Сейчас поезд начнёт притормаживать перед станцией.
- Лала, ты мухлюешь, - возмущался Канеке.
Я ощутил гордость. Конечно, Лала мухлюет, когда играет в карты. Я сам её научил.
- А ты! - взвизгнула девочка. - Ты мухлевал в прошлый раз! Поэтому я тоже могу!
- А вот и не можешь!
- А вот и могу!
- А вовсе я не мухлевал!
- А то я не видела!
- Я тоже видела, - сказала Мичика.
- А я всё равно снова выиграл, - засмеялся Рики.
Рики у меня молодец. А Лале и Канеке ещё тренироваться и тренироваться, чтобы достичь таких же высот в подтасовывании карт.
Дети затеяли возню и бой на подушках. Слышались сдерживаемое рычание, повизгивание и хрюканье. Я снова подставил лицо тёплому ветру из окна.
- Хоть бы попить, что ли… Эй, где вода? – заверещали девчонки.
Тут открылась дверь, ведущая в тамбур…
Если бы я видел, то сразу бы понял, что человек, вошедший в вагон, что-то имеет против меня. А точнее, что против меня он имеет ружьё. Короткое ружьецо, которое можно спрятать под курткой. Увидев меня, повернувшегося на звук, человек спросил:
- Миче Охти?
- Пойду, принесу воды, - вызвался Рики.
- Да, - кивнул я невидимому незнакомцу и оперся рукой о стену, потому что вагон тряхнуло.
Я услышал, как сзади меня отворилась дверь купе, где были наши дети…
Что-то жутко грохнуло, взвизгнуло, лязгнуло и клацнуло. Я ощутил себя летящим в воздухе… Ой, мама! До того больно я приземлился, что ужас просто! Что-то, на чём я совершал полёт, грохнулось вместе со мной, предотвратив серьёзные травмы, но тут же подскочило, подбросило меня в воздух, и улетело из-под меня, Попал я на острые камни, кувыркнулся и проехался по ним боком. Нет, сознания не потерял, но шок у меня был будь здоров! Когда я слегка очухался и смог, наконец, глубоко вздохнуть, то осознал, что слышу возмущённые звуки, которые издаёт резко остановившийся поезд, и разнообразные крики впереди, по ходу движения. Я, получается, каким-то образом оказался снаружи. Непонятная сила вышвырнула меня из вагона. Что произошло, было выше моего понимания. Может, с этим как-то связан человек, вошедший из тамбура? Не было ли у него взрывчатого шарика с собой?
Что с моими родными? Этот вопрос заставил меня подскочить на камнях… и тут же рухнуть обратно от кошмарной боли во всём теле. Но потом я всё-таки побрёл в направлении быстро приближающихся ко мне воплей.
- Миче! Миче, ты живой? Ты как? Ты не сильно расшибся? – причитали мои родные и просто пассажиры, обступив меня со всех сторон. Ната обняла меня, и я уткнулся лицом ей в волосы, радуясь, что с женой всё хорошо. И тут я вспомнил о том, что когда меня спросили, не я ли Миче Охти, открылась дверь купе, которое занимали дети, и Рики пошёл за водой.
- Рики! – ахнул я и протянул руки, кажется, во всех направлениях сразу. И тут же на него наткнулся.
- Я здесь, Миче, здесь, - мой мальчик прижался к моему исцарапанному боку и почему-то простонал: - Прости!
- За что? – я уже смеялся, понимая, что произошло недоразумение. И, хоть все напуганы, ничего серьёзного не случилось, только я как-то вывалился из вагона. Сейчас мне всё объяснят. И мне объяснили.
- Я открыл дверь, а какой-то тип прямо у меня на глазах в тебя стреляет! – голосом, полным ужаса поведал мне Рики, пока мы шли к станции. – Вскинул ружьё, а я… Ну… Как шарахнул! Вот чёрт! Не рассчитал. Вся стена у вагона насквозь продырявилась! А может, оторвалась. Я вообще не понял, как это я так. Хорошо, что поезд уже тормозил! А то бы ты того… вообще… Ну и вот.
Ну и ничего. С молодыми волшебниками случаются подобные казусы. Хорошо, что поезд не сошёл с рельсов от такого сильного толчка.
- Спасибо, родной! – я был полон благодарности к Рики, спасшему меня. – А где малыши?
- О, с ними полно взрослых.
- Но, правда, некоторые преступника ищут.
- Вот Лала, например, ищет преступника вместе с Петриком. И с Капараколкой, - сердито высказался Рики, когда мы уже были у вагона. И Малёк, оставшийся караулить детей и наше добро, шепнул мне на ухо:
- Я ж тебе говорю: девчонка все нервы измотает нашему Рики.
Я ответил, задрав голову и также тихо:
- Это мне наказание за то, что я не сразу понял, что люблю Нату. И как сильно люблю.
- Боюсь, что у Эи есть дела поважнее, чем наказывать тебя за бестолковость, да ещё так изощрённо, - усмехнулся мой друг. А я услышал голос своей Розочки, и мы с Натой поспешили к ней.
Повсюду царили гвалт и столпотворение, напуганные, заспанные люди успокаивали детей, подходили к нашему вагону посмотреть на то, что натворил Рики. Мой мальчик снёс половину стены. Не знаю, как у него это получилось. Он сам был в ужасе от того, что натворил, и говорил, что так сильно испугался за меня. Хорошо, что удар был нанесён как бы по касательной к стене, наискосок. Иначе я даже и не знаю, что могло бы случиться с поездом. Как мы будем продолжать путь без стены в вагоне? И, главное, кто будет оплачивать ремонт? Опять я?
Повреждённый вагон отцепили, и прицепили новый, и мы переселились в него со всем скарбом, детьми, Рыжиком и Масиком. Лёка и Красавчик не знали ни минуты покоя, бдительно наблюдая за всем, что происходит.
- А вдруг, - сказали они, - вся эта авантюра с целью ограбления затеяна?
Но никто не покушался ни на конкурсные работы, ни на другое наше добро. По всему выходило, что покушались исключительно на меня. А иначе зачем было окликать меня по имени?
Аарн вздыхал, оказывая мне помощь:
- Такое ощущение, Миче, что вы с Чудилкой никогда не отвяжетесь от меня. Только и делаю, что вас выхаживаю.
- Типун тебе на язык, Кереичиките.
Только к утру всё угомонилось, усталые люди разошлись отдыхать, а поезд продолжил путь. Розочка заснула у меня на руках ещё когда состав гоняли туда и сюда, чтобы заменить вагон. Я терпеливо сидел на лавке в окружении моей охраны. Теперь все ждали тех, кто отправился искать преступника. Я удивлялся: чего там искать? По-моему, при ударе такой силы его должно было размазать по вывалившейся стене вместе с ружьём. Но убийце, кажется, удалось скрыться.
- Или утопился, - рявкнул злой-презлой Чудилка, так и не добывший в лесу негодяя.
- Не пойму, Рики, по кому ты бил, по преступнику или по мне? - удивлялся я. – Как он может носиться по холмам, если я еле на ноги поднялся? Убийца должен сейчас валяться на насыпи.
- Или в озере утопиться, - стоял на своём Петрик. – Кусок стены аж до воды унесло. И по нему явно кого-то размазало.
- Наверное, меня, - пытался я смягчить впечатление от слов злого Чудилки.
- Я никого не хотел топить, - испугался Рики.
- Случайно вышло, - фыркнул Петрик. – Туда ему и дорога. Ну да ничего, здешняя полиция займётся этим делом. И этим телом.
Я покрутил пальцем у виска: что он такое говорит при нашем мальчике?!
- Ой-ой, - вдруг пропищал Канеке странным голосом. Как будто у него онемел язык и живот свело. А зубы стучали так, что это было слышно. – Нет, вы не понимаете. Они уже магии не доверяют. Они решили просто так убить дяденьку Миче. Как простого человека. Шутка Отца Морей защищает дяденьку Миче, но куда он едет сейчас – это всем известно. Каким поездом – тоже. Не доверяют магии. Не доверяют Таену. Могут его убить.
Ещё и эта проблема на мою голову!
- Но ведь чернокрылым душкам из большого дома очень нужен Познавший Всё. Разве не так?
- Зачем? Я не знаю, зачем он им теперь нужен.
И Канеке прижался ко мне, как давеча Рики. Бедный мальчишка! Но что я могу для него сделать, если слеп?
Когда поезд тронулся, мы с Натой вошли в своё купе и обнаружили там Кануту, скорчившуюся в уголке.
- Я тут посижу, можно? – пискнуло запуганное существо.
- Ложись на верхнюю полку, - разрешила Ната. Я всем сердцем чувствовал её страх за меня. Но что я мог сделать, чтобы избавить от него Нату?
Только казаться спокойным и уверенным. «Казаться» - ключевое слово.
*
Из-за задержки у озера Диво мы только к вечеру прибыли в Някку. Вместе со всеми я стоял у окна и представлял, будто вижу свои родные места. Знакомые горы. Лес. Море с высоты, в просветах, цветы, пестреющие в эту пору в палисадниках… Назывались имена мелькавших за окном станций. Я радовался тому, что скоро ступлю на мостовую нашей Някки как… Ну, пусть пока не как победитель, зато на законных основаниях и вместе с Петриком. И потом смогу приезжать, когда захочу, забыв об изгнании. Когда поезд пересёк границу города, ребята разразились восторженными воплями, а моё сердце запрыгало от счастья. Но тут ко мне пробрался Малёк и сказал тихо:
- Давай отойдём, Миче. Надо поговорить. А то набросятся сейчас все.
Он потянул меня в пустое купе и, торопясь закончить разговор до прибытия, зашептал, будто кроме меня его кто-то ещё мог слышать:
- Знаешь, Миче, мальчик этот, Канеке, потрясающе талантливый художник.
- Ты уже говорил это, Малёчик, - улыбнулся я. – Ты уже взялся его обучать, пока он с нами. И обучаешь каждый день, даже в пути.
- Жаль, что он зациклен на птицах. Все время его тянет пернатых рисовать. Но ты бы видел, как у него получается!
- Это ты тоже говорил. И ещё обещал научить его и другим вещам: портрету, натюрморту…
- Так я как раз о портрете. Мальчишка странный всю дорогу. Сам не свой. Не ходит ли он плакать в другой вагон?
- То есть для портрета его лицо сейчас не годится?
- Миче!
- Прости. Это он из-за Таена такой.
- Само собой. Но послушай, не кажется ли тебе, что он что-то затеял?
- Например?
- Сбежать.
- Через океан? На Запретную Гавань? Повторить подвиг сестры?
- Как-то странно он задумывается. Носит в кармане морскую карту. Хмурится и смотрит вдаль. В сторону моря. Ты заметил?
- Я не вижу.
- Ах, да.
- Попробуй последить за ним, Лёка. Таен при встрече нам головы отвертит, если мы не убережём мальчишку.
- Уж я послежу! Ты считаешь, мы встретимся с Таеном?
Я задумался. Уверен ли я? Но Лёке не нужен был ответ. Он сказал:
- Петрик просил нас с тобой договориться заранее и сказать ему, когда мы поедем в «Прибежище», приют, где жил Таен. Чтобы он мог присоединиться. Если не сможет, мы должны ехать без него. Как можно скорее. И выведать у директрисы всё, что касается тех дней, когда Таен, будто бы был усыновлён. Каким угодно способом выведать. Иначе ему придётся применить нехорошие меры какие-то. Как представителю власти.
- Ни к чему это, Лёка, - вздохнул я. – Значения уже не имеет.
- Чудилка говорит, что имеет. Пока он там из окошка машет народу, давай договоримся.
- Вы чего здесь? – сунулась в купе Лала. – Подъезжаем!
- Сейчас! – хором сказали мы, но Лалы уже и след простыл.
- После того, как вы с Петриком сдадите судьям отчёты, - сказал я. – Прямо сразу и поедем. Все вместе. Чтобы Чудилку не утащили от нас заниматься делами.
- Отлично. Пойду, сообщу.
И Лёка кинулся из купе на зов Ани.
Столица встречала нас чрезвычайно бурно. Проезжая в открытом экипаже от вокзала к нашему с Натой дому, я слышал приветственные крики, и стрельбу из пушек, и перезвон колоколов – это уж как водится. Эх, я бы посмотрел на неё! Някку всегда красиво украшают к Великим Состязаниям. Тут и протянутые над улицами гирлянды маленьких флажков, и большие флаги с гербами государств и городов или с эмблемами, символизирующими различные ремёсла и искусства. Красочные афиши и плакаты, фигурки из цветов, нарядные павильоны и палатки, торговые ряды, ярмарочный городок за мостом, за рекой, духовые оркестры, удивительные шествия, балаганчики, клоуны, циркачи… Выставка породистых собак, бега и представления на ипподроме, театральный фестиваль, спортивные соревнования, морские гонки – всё это приходится на Великие Состязания мастеров. А уж ради семисотой, юбилейной встречи, всё было как никогда. Рики сказал, что фонтаны прямо-таки ждут, когда мы их красиво подсветим.
Дом вызвал у меня грусть: как же он тут, без нас? К нам потянулись знакомые, рассказывали новости, расспрашивали о нашей жизни на Верпте и о последних кошмарных событиях. Через день как-то всё стало спокойней, и я ходил по комнатам и саду, вспоминал счастливые дни. Ната нарадоваться не могла возвращению, всё показывала нашим девочкам, рассказывала Розочке, как та была маленькой в этом доме. Я слышал их голоса и грустил: уже думал о том, что скоро придётся опять покинуть всё это, родное и любимое. Но вот за нами с Рики заехали наши поручители, и мы отправились к судьям.
Да, Петрик с Мадинкой всё-таки не решились остановиться у меня, и теперь жили во дворце, и у них тоже царила суета, называемая радостью встречи.
- Зачем дразнить почём зря ваших родителей, - объяснила королевна этот выбор.
Аарн пропадал в университете, навёрстывая пропущенные дни. Мы его и не видели. Мы не видели также цирка его отца, Лесика Везлика. Он должен был участвовать в празднике. Спросить было не у кого. Почему-то жену Аарна, Саю, мы никак не могли застать дома.
После положенных процедур и ритуалов, Петрик и Лёка сдали свои отчёты и нас с Рики под надзор судей Состязаний. У нас было в запасе несколько дней, чтобы принести в комитет готовую работу.
- Давай, Рики, раз наш брат нынче не в форме, вся надежда на тебя, волшебник запаса, - усмехнулся Чудилка, когда доставил его к калитке моего дома. Ната ждала нас на улице, изнывая от нетерпения. Рики изнывал от любопытства, но тактично остался дома, не поехал в «Прибежище». Вообще, все тактично уступили право расследования нашей четвёрке, ближайшим друзьям Таена.
Госпожа Лили, мать Кэти, жила со всем семейством в доме сразу за оградой приюта. И в её саду имелась калитка на территорию любимого учреждения. Госпожой Лили всё было в нём хорошо устроено, она изо всех сил старалась создать брошенным детям условия, приближенные к семейным. Труд самоотверженной женщины требует особого рассказа, но о нём как-нибудь в другой раз. Кэти пошла по стопам матери.
- Рядом строят ещё какую-то избушку, - сказал Лёка, в то время, как Ната так сильно задумалась о превратностях некоторых судеб, что ничего не замечала.
- Это же новый дом Кэти, - догадался я. – Вчера они с мужем рассказывали о свадьбе и о том, что в новом доме будет хорошо их будущим малышам.
- Да-да, - вспомнила Ната.
- Наконец-то сообразили пожениться, - добродушно проворчал Малёк, имея в виду нашего товарища, младшего доктора Шу, который долго был в отъезде, а по возвращении навестил подругу детства. Очень переборчивую невесту, между прочим. Его самого тоже как-то не устраивала ни одна из девушек, с которыми он встречался. И тут вдруг в молодых людях вспыхнула любовь. Об этом они и не думали раньше! И не замечали друг в друге ничего такого, что могло бы привести к подобному повороту! И вдруг заметили после разлуки.
- Это чудо! Настоящее чудо! Сами не понимаем, как это вышло! – твердили они вчера.
Дверь нам отворила Кэти, и мы с порога озадачили её вопросом о матери.
- Так вы не ко мне? Эх вы! Но ладно. Мама на кухне, распекает поваров. Или в изоляторе. Хотя, мне кажется, что, может, в спальнях. Ну, или в министерство поехала. Хотя, она что-то говорила об устройстве нашего пляжа. Но час назад её там точно не было. Потому что, если привезли новые книги, то она, конечно, в библиотеке. В крайнем случае, на репетиции спектакля. Если не спектакля, то концерта. Или на выставке с ребятами их работы выставляет. Это всё к Состязаниям надо. Но полчаса назад со стадиона она уже ушла. И, вроде, что-то говорила об огороде. Вы знаете мою маму! Мне нынче с таким большим животиком за ней никак не угнаться. Потом зайдите ко мне. Есть важное дело.
- Я дома! – раздалось от двери. – Ната! Мальчики! Как я рада! Давайте обедать!
Мы сели за стол с госпожой Лили и Кэти. Их мужья и младшие дочери Лили все были в делах и обедали кто где. Только наша Кэти должна была родить со дня на день, потому и сидела дома. А её мать, полная беспокойства, в течение дня всё заглядывала к ней.
После обеда мы поднялись в кабинет к госпоже Лили и приступили к допросу.
- Что вы говорите, ребята, что я могла от вас скрыть? – попыталась возмутиться директор приюта. – Самое обычное дело. Мальчика Таена приняли в семью и увезли в Тонку. Я вам тысячу раз говорила. Тысячу! Всем вместе и каждому в отдельности.
Ната горячо воскликнула:
- Но Лёка прав! Таен не мог не прийти навестить Миче. Не мог не прийти попрощаться с нами. Вы не отдали бы его людям, которые запретили бы ему это. Вы сами говорили, что такие люди плохие. Что хорошие люди уважают привязанности ребёнка. Дайте нам их адрес в Тонке.
- А то, - напустив на себя царственности и включив королевича, заявил Чудилка, - я приму соответствующие меры.
Так он впервые вёл себя с госпожой Лили, и это подействовало. Всегда действует. Со всеми.
- Но… Но… - госпожа Лили метнулась к ящикам стола, к картотеке, к толстой книге на столе… И наконец решилась. - Ладно. Ну хорошо. Но поймите меня правильно… Даже и сейчас мне больно вспоминать об этом… Таен был таким мальчиком… Я хотела даже сама назвать его своим сыном. Мы с мужем даже начали собирать документы…
- Вы?!
- Что такого? У нас одни дочки. Разве мы не имели права мечтать о сыне? О таком сыне, как Таен?
Я судорожно вздохнул: вот о какой семье из Някки упоминал Петрик!
Но нет. Госпожа Лили продолжила:
- Но заявку подала ещё одна семья. Другая. И мы все знали, что Таен желает жить там. Я смирилась. Надо думать о том, что лучше для мальчика. А после этого случая…
- Ещё одна семья? Та, что из Тонки? Таен раньше знал тех людей? – не понял я.
- Светлая Эя! Да что же случилось? – не выдержал Лёка.
Но госпожа Лили продолжала изводить нас недомолвками.
- Я даже Кэти обманула. Хорошо, что она сейчас внизу. Как я могла сказать вам, его друзьям, правду? Вы были детьми. А у Миче в ту пору и так были большие проблемы. В газетах, конечно, писали, об этом случае, но дети ведь не читают газет.
- Госпожа Лили! Никто нигде не мог писать о проблемах Миче.
- Хорошо, хорошо. Видите ли, Таен пропал. Его искали, конечно. В тот день Кэти после школы забежала домой поесть и бросить сумку, а он сразу отправился навестить тебя, Миче. Это было, когда родился твой маленький Рики. Кэти разбаловалась с сестрёнками и упала, сломала ногу. Я повезла её в больницу. Вернулась только поздно вечером. И тут оказалось, что Таена нет на месте. До твоего дома, Миче, он не дошёл.
- Так он был просто похищен? Но что же полиция? Какая у них была версия?
- Что мальчик стал жертвой злых людей, бандитов.
- Но как же так? – я, Ната и Лёка были потрясены правдой, которую открыла нам госпожа Лили.
- Не могу я говорить об этом, - заплакала она. – Так жалко мальчика! Как представлю… Кое-что из его вещей нашли недалеко от Бездонного провала в лесу. Ремешок от сумки болтался там, внутри, на камнях. Тех людей так и не нашли.
- Но Бездонный провал ведь очень далеко от города!
- Зато никто не может достичь его дна. Понимаете? Не говорите Кэти. Она была в больнице, и я сказала ей то же, что и вам. Потом вы выросли – и вот беда! Мой муж сказал мне, что ты, Петрик, поступил в его ведомство. Я пришла и поговорила с кем надо. Просила, чтобы всё от тебя скрывали, даже если ты будешь интересоваться. Чтобы ты продолжал думать, что Таен жив и где-то счастлив. Документы спрятал от тебя лично Лод Брасон, начальник всей тайной полиции. Положил в такое место, что тебе бы никогда не пришло в голову там искать. Пригрозил какими-то ужасами подчинённым. Запретил упоминать в твоём присутствии о том случае.
Сказать или не сказать, что Таен жив, и мы даже видели его? Я представил, что ребята переглядываются многозначительно. Меня потянули за рукав, и я послушно пошёл за всеми, ничего не сказав госпоже Лили. Может, так лучше. Никто ведь не знает, что нас ждёт и вернётся ли когда-нибудь в Някку наш Таен. Вернётся – будет госпоже Лили радость. А если нет… Зачем лишние переживания?
За воротами мы остановились, потому что Ната расплакалась у меня на груди. Я и сам готов был разрыдаться.
- Ребята, я всё знаю, - тихо прикрыв за собой калитку, проговорила Кэти. – Весь приют гудел, взрослые перешёптывались. Как мама могла подумать, что сможет меня обмануть? Не говорите ей. Мы с сёстрами делаем вид, что верим в историю с усыновлением. Но потом… На днях… О, как всё ужасно! – она всхлипнула и закрыла лицо руками.
- На днях? Кэти, было чего-нибудь такое, что сказало тебе, что Таен жив? – спросил я.
- Я же вам говорю. Как же не было? – шепнула Кэти. – Очень даже было. Три дня назад я получила письмо. Вчера не могла сказать вам при всём народе.
- Письмо?
- Ты?
- Получила?
- От Таена?
- Покажи скорей!
- Где оно?
- Вот.
Она протянула нам два листка из тетради в клеточку, как сказал Лёка. Он взялся рассказывать мне всё, что видит. Было похоже, что один листок изначально завернули в другой. На первом, внешнем, было нацарапано кое-как, вкривь и вкось:
«Милая Кэти, здравствуй. Это Таен, с которым ты дружила в детстве. Помнишь, я всё время отовсюду падал. Или что-то ронял. Прошу, никому ни слова о том, что я жив. Никому не показывай письма. Даже маме. Только Миче Аги, если он сам придёт в ваш дом с вопросами обо мне. Уничтожь их, если что-нибудь покажется опасным или хоть просто подозрительным. Милая Кэти, это не шутка, всё слишком страшно. Отдай письмо Миче и навсегда забудь, что получила весточку от меня. Спасибо тебе».
- Вот, - вздохнула Кэти, - отдаю. Вы, мальчики, вечно ввязываетесь в опасные дела, поэтому я лучше сразу всё забуду. И лучше к нам не ходите – я должна думать о семье и о моём маленьком.
И, сказав так, подруга детства развернулась и ушла, также тихо открыв и закрыв калитку.
- Во даёт! – только и смог сказать на это Лёка. Ната возмутилась:
- Предательница!
- Она права, нельзя её осуждать, - не согласился я. – Идёмте в тихое место, и вы мне прочитаете, что там написано. Читать можно без опаски – нас защищает Шутка Отца Морей.
- Если только за нами не следят, как за обычными людьми, которые приехали на каникулы в родной город, - напомнил Малёк.
- В кустах что-то шуршит, - сообщил Петрик.
Пока он сам шуршал в той стороне, разыскивая предполагаемых злоумышленников, Лёка придумал, где можно спокойно прочитать письмо, адресованное мне, и при этом избавиться от слежки, если она имеется. Выудив Чудика из кустов, он повёз нас на таможню, где его приятели пустили нашу компанию в комнату отдыха, в которой сейчас никого не было. Никаких посторонних не пропустят в это здание. Там Лёка при помощи ножа развернул второй клетчатый листок, на котором снаружи было написано «для Миче», а края склеены друг с другом.
Всего лишь одна фраза была написана на листке изнутри: «Пожалуйста, воспользуйся даром Вселенной, символом дочерней любви, тогда ты поймёшь».
- И всё? Стоило ради этого сюда тащиться! Теперь я вспомнил, почему речи Таена казались мне странными, - пробормотал Лёка. А Ната спросила:
- Миче, тебе ясно, о чём тут написано?
- Кажется, да. Но эта штука осталась дома.
- Где это?
- На Верпте.
- Ну, привет тебе, Миче, как же ты ею воспользуешься?
- Надо подумать. Кто-нибудь мне её привезёт.
Символ дочерней любви – это медальон, который подарила маленькая Лала Паг своему недостойному отцу. О! Недаром, прибыв на Верпту, Таен всё время держал украшение на виду и даже постукивал по нему, чтобы привлечь внимание Лалы. А дар Вселенной – прозрачный всевидящий кристалл, обладателем которого нынче считался Таен. Я только сейчас сообразил, что крошка стекла, которую мы обнаружили внутри медальона – это его осколок. Да что там! Я напрочь забыл о стекляшке. Таен предлагал мне способ наладить с ним связь. Он изначально задумал передать нам его, а мы оказались беспечны.
Забрезжила догадка: возвращаясь на Запретную Гавань, Таен был уверен, что Петрик или я узнали его. Пусть не сразу, но обязательно. Был уверен, что мы придадим должное значение медальону, который он нам привёз. Но не случилось. Сообразив это, наш друг прислал нам письмо.
Действовал он так, как я не действовал бы никогда. Я бы на его месте сказал честно и прямо: «Миче, ты что, не узнаёшь меня? Я же Таен!» - и в нескольких словах рассказал бы про медальон и кристалл.
- Он опасался нашей бурной реакции, особенно твоей, Миче, - объяснил Петрик. – Вся ваша защита от подслушивания – ерунда. Он не мог говорить с тобой откровенно, если всевидящий кристалл оставался у Моро и был настроен самим Таеном для наблюдения за ним же. Он сам назваться не мог, не имел права, разве что мы вдруг узнаем его. Лала сама должна была забрать свой медальон. На виду у Моро, который таращился в кристалл. Всё было тонко задумано и ловко разыграно нашим хитрецом. А мы сплоховали. Но у нас есть оправдание: Таен сильно изменился. И ничем не помог нам его опознать. Ни капельки не способствовал. Есть только одно объяснение: он не отдаёт себе отчёта в том, что теперь совсем не похож на мальчика, которого мы знали лет примерно четырнадцать назад.
- Ладно. Попрошу казначея Феоктиста привезти мне медальон. Он хотел навестить родителей в Някке. Если ещё не выехал, значит, привезёт.
Мы помчались отправлять Фоке телеграмму с просьбой от моего имени. На телеграф мы прилетели не вчетвером, а впятером, включая Аарна, который мялся у входа в здание таможни, ожидая нас и позабыв о тактичности. Наоборот, он, как мне кажется, дрожа от любопытства и поправ законы вежливости, выспрашивал нас о письмах, о госпоже Лили и «Прибежище». А потом задумчиво ушёл в голубую даль, что-то бормоча и покачивая головой. И даже не попрощался. И даже едва не попал на наших глазах под тележку продавца рассады. В лучших традициях Таена.
- Не Аарн ли шуршал в кустах, превратившись в волка? – заподозрила Ната. – Подслушать хотел! Да что с ним такое? И где его папа со своим цирком и всей семьёй? Забыли спросить.
Аарн неуместным любопытством сбил нас с толку.
Послания невероятного Таена мы сожгли.
*
Рики всё время пропадал в нашей мастерской. Если к нему приходили приятели, они могли пообщаться с ним через окно или не заходя в дверь. Брали табуретку, садились на неё в проёме и болтали. Правда, по вечерам я решительно выгонял ребёнка на воздух прогуляться. Но Рики прогуливался сам по себе редко. У него были две большие беды: я и Лала. Насчёт меня всё понятно: младший брат вбил себе в голову, что должен меня охранять и всячески оберегать. Вечно на меня кто-нибудь покушается! А я теперь ничего не вижу и не могу за себя постоять. Мы словно поменялись ролями. Раньше я беспокоился и заботился о Рики, теперь он обо мне. Так же, как я раньше от тревоги за него, теперь он плохо спал ночами, боясь за меня. За меня все боялись. Я должен был докладывать друзьям о наших с Натой планах на следующий день, и к нам приставлялась охрана. Нас обязательно должен был сопровождать волшебник и ещё кто-то – два человека. Это было бы весело, но мы с Натой совершенно не могли побыть одни. Даже ночью кто-нибудь торчал под окнами спальни. А уж Рики вообще проходу не давал. Чуть какой шум – он бросал работу, даже не потрудившись, согласно инструкции, убрать драгоценные предметы в железный ящик. Он мчался спасать меня от неведомых злодеев. Красавчик тоже то и дело бросал все дела, все свои поварёшки, кроме самой большой, и нёсся с ней к воротам с воплем: «Рики, бегом сюда!» - едва дзинькал колокольчик над калиткой. К моим клиентам он относился очень подозрительно: поди пойми, кто этот незнакомец на самом деле. Впервые Красавчик признал пользу заколдованных Петриком кухонных принадлежностей: они работали сами, пока наш повар выяснял, не грозит ли мне что-нибудь. Я знал, что Петрика с Аарном тоже охраняют, но не до такой степени: ведь со зрением у них всё нормально. Они могут постоять за себя, особенно Аарн.
Да, я опять начал зарабатывать гаданием. Мне просто некуда было деваться. Невозможно хандрить и отговариваться слепотой, когда вся Някка ломится к тебе за консультацией. Я приспособился быстро. Делал расклад и просил клиента рассказать мне, что он видит. Я держал над картами ладони, наверное, это помогало мне запомнить. Представлял расклад – и вперёд. Тем временем я заказал себе карты с выпуклыми рисунками, и очень надеялся, что это поможет. Конечно, нынче мои гадания занимали дольше времени. Но, скажу по секрету, и стоили дороже. Так что днём я был занят не меньше Лёки, или Рики, или Петрика с его государственными делами.
Это были хорошие дни, полные общения со старыми друзьями и с любимыми родственниками. Наша компания посещала знакомые места, всякие мероприятия Великих Состязаний. Правда Рики каждый раз верещал и дико протестовал против того, что его отрывают от дела, вытаскивают из мастерской и волокут на какую-то выставку.
- Я не успею закончить работу, - хныкал он.
Ему говорили, что не надо отрываться, сиди, мол, работай. Но он не мог отпустить меня из дома без себя. За город мы не ездили из соображений безопасности.
Рикина вторая беда по имени Лала Паг постоянно пропадала где-то с Канеке, когда тот не учился писать натюрморты.
- А что толку у вас сидеть, - сказала она, - если ни я, ни Мичика даже, не имеем права к Рики в мастерскую заходить. Посмотри, Тиле уже два часа с ним через окошко общается. Мне что, в очередь встать?
Канеке жил у Лёки, чтобы ни одной минуты не пропадало у него от полезных занятий живописью. Он нашёл свой талант, и старался развить его, пока есть возможность. Рядом с двумя большими мольбертами стоял крохотный совсем: маленький Мурик тоже учился рисовать. Все говорили, что он молодец и хвалили его рисунки. А я не видел.
Канеке и Кануте показывали Някку. Канута была печальна: Леон, приехавший на семисотую встречу, избегал её. Но, надо сказать, что она его избегала ничуть не меньше.
Я был счастлив слышать до боли знакомые звуки и запахи Някки, купаться в её родном море, ходить по её крутым улочками представлять летнее буйство цветов и зелени в её садах и парках. Но мысли о Запретной Гавани, несостоявшейся разведке, неизбежной войне и о Таене отравляли всё. Да вот ещё о родителях, обо всех четверых.
Мои мама и папа приходили к нам с Натой как ни в чём не бывало, нянчились с Розочкой и шипели на Мичику, смирившись, однако с тем, что она теперь моя дочка. Они по-прежнему видели какую-то связь между ней и Таеном, и только ими понимаемая похожесть лишала их покоя и доброго отношения к моей девочке. Я напрямую спросил: почему? В чём дело? Мичика не калека. Они никак не могут быть родственниками, разве что Таен тоже сын чокнутого Ерпя с Навины. Это невозможно, упомянутый человек был слишком молод для того, чтобы считаться отцом такого взрослого мальчика. И уж тем более, Таен не мог быть сыном матери Мичики. Какая тут может быть параллель? О прочих родичах девочки моим родителям вообще не может быть известно. Откуда эта нелюбовь к маленькому, послушному и ласковому ребёнку? Мичика даже никогда не была в Поштойте, где до поступления в школу рос Таен. Она даже не рыжая, а беленькая, как я. Вы догадываетесь, конечно, что внятных ответов я не получил. Да ещё мама и папа лицемерно лопотали что-то типа:
- Да что ты, Миче, мы любим малышку.
- Хорошая малышка, нормальная девочка.
- Не наговаривай на нас, Миче.
- Мы просто хотим, чтобы она воспитанной была.
- Шутка ли? Беспризорницей росла.
- Её отец настоящий сумасшедший! Ты, Миче, сам так говорил.
- Немножко, наверное, надо оберегать от её влияния Розочку. Арика и Мурика.
- Рики и Лалу. Кто знает, чего она нахваталась на улице.
- И что у неё в голове.
- Вы с Натой регулярно показываете её врачу? Вдруг она всё-таки нездорова?
- Или даже заразна?
Мичика совершенно здорова, уж поверьте мне и докторам. Охти во все века отличались отменным здоровьем.
Ната, вошедшая в комнату и заставшая конец разговора, не стерпела, конечно, очередного заскока родителей. Помня о том, что было, когда дедушка с бабушкой услышали их речи о Таене, я сделал всё возможное, чтобы задушить скандал в зародыше. Ссориться в праздник – последнее дело, состояние ссоры меня доконало. Тем не менее, мы с Натой запретили маме и папе выделять одну нашу дочь по сравнению с другой и фырчать на Мичику. Пригрозили тем, что прекратим их встречи с Розочкой. Понимания того, почему вид моей девочки напоминает родителям о Таене, я не достиг.
Потом мне ещё пришлось наедине утихомиривать разбушевавшуюся Нату. Она была вне себя от возмущения не только нынешним событием, но и всеми предыдущими выходками свёкров.
- Ты пойми, - говорил я жене, готовой рвать и метать, и, собственно, рвущей и мечущей, - пойми, что мама и папа, наверное, так устроены, что все люди кажутся им тайными психами. Злыми сумасшедшими, которые только и мечтают причинить вред родным детям Охти и Аги.
Тут у меня в голове что-то забрезжило… Какая-то догадка о Таене и родных детях… Но Ната как раз швырнула в дверь горшок с кактусом. И я понял, что мне опять придётся раскошелиться. На этот раз на дверь, горшок и новый кактус, если Нате не удастся спасти пострадавший, а краснодеревщику – реставрировать филёнку. Но можно было радоваться, что мощный бросок позволил жене выпустить пар, а оживление зелёного друга отвлекло от мыслей о прегрешениях моих родителей.
Во всём ищите хорошее и представляйте, что могло быть хуже. Например, в момент полёта колючего кактуса дверь могла отвориться, а за ней обнаружиться приехавший в гости батюшка-король. И ладно бы он. А вдруг королева? Женщины очень не любят, когда им в лицо сналёту врезается кактус. И кто был бы виноват? Конечно я. Как всегда в самых жутких случаях. Я объяснил это всё жене, сказал, что дверь – это не лицо, она легко и, главное, молча, поддаётся реставрации и замене, и Ната успокоилась. Она очень разумна.
Меня терзали сомнения по поводу причины, побудившей папу вызвать нас с Рики на состязание. Я задал ему этот вопрос, едва сойдя с поезда.
- Так интересно же. Кто кого, а? Поглядим-ка, на что вы способны! Вся Някка в ажиотаже, - неискренне смеясь ответил Арик Аги.
Скажу вам, что приводить в ажиотаж кого бы то ни было, не в папиных привычках. Всегда он старался жить незаметно по той простой причине, что родился анчу. И чего его вдруг потянуло на публичные выходки? Здесь, несомненно, что-то не то, думал я.
Лёкины родители и Натины родители были в ссоре с моими, и меня это угнетало невозможно. Натины отец и мама давно осуждали моих за несправедливое ко мне отношение. Закончились весёлые всеобщие посиделки, друзья наших родителей разделились на два лагеря. Ужасно, не правда ли? Как же мне примирить их? Учудить что-нибудь такое, чтобы те, кто на нашей стороне, отвернулись от меня?
Король с королевой не удостоили меня визитом, разве что на вокзале мы перекинулись парой слов. Зато они устроили бал специально в нашу честь – в честь тех, кто навёл на Верпте порядок. И были там приветливы со мной. Да, я тоже поехал на бал. С какой стати слепота помешает мне танцевать? Ната рядом, и поможет мне ориентироваться на балу.
Мы почти не видели Петрика в эти дни. Хоть перекинемся парой слов. Пока народ праздновал, правительство занималось укреплением рубежей и подготовкой к обороне. Чудилка был в гуще событий. Волшебников своего завода он обязал изучать боевую магию. Дела шли очень плохо. Большинство этих людей ужасала сама мысль об убийстве, пусть даже на войне. Другие просто не были способны ни на что, кроме самых простых заклятий, необходимых в производстве. И все вместе то тихо отлынивали от занятий, то ныли и канючили, а то и громко выражали своё возмущение. Но Петрик приказал им изучать хотя бы теорию, иначе как они собираются защищать свои семьи?
Аарн, признавая необходимость этого, внушал студентом мысль о том, что место мага всегда впереди, и каждый должен стойко сражаться, если будет нужно. Кереичиките мирный человек. Я знаю, он многое бы отдал за то, чтобы эти мальчики и девочки никогда не видели ни одного сражения.
Управляющие нашим аттракционом на реке Дведь, бывшие пираты, товарищи Красавчика, сплотили вокруг себя добровольцев и обучали их владению оружием и всему, что положено знать бойцам. У них даже школьники носились по лесам с палками, палатками и компасами, воображая себя настоящими воинами.
Мы знали, что в Акети, Тонке, Влоте и Ивере готовятся сражаться. Чем южнее и западнее страна – тем серьёзней. Чем севернее и восточнее – тем беспечней.
Потомки западной ветви Мале, как и их восточные сородичи были начеку и муштровали солдат и матросов с утроенным усердием. Мужчины записывались в армию. Молодёжь Аги, Корков и Кренстов взяла в руки оружие. Старшее поколение ювелиров было в ужасе: представителям нашей профессии руки нужно беречь не меньше чем хирургам и волшебникам.
Девочки, девушки и молодые женщины Аги вспомнили, что они способны к колдовству, создали собственный штаб подготовки к обороне и совершенствовали свои умения. У меня в саду, в Айкри, в Ануке, в горах Нтоллы и в других местах, где наблюдается скопление нашей родни. И никак не реагировали на ворчание мужчин и на прямой запрет родителей их собственных и моих. Эти люди против магии, как вы знаете. Я страшно гордился своими любимыми двоюродными, троюродными и весьма многоюродными сёстрами и тётями. Особенно теми, что из Айкри, где угнетение слабого пола ещё недавно было в порядке вещей, а женщину-волшебницу и придушить могли, как пёстрого цыплёнка.
Лучший друг Рики, Тиле Свист, пришёл ко мне вместе со своим старшим братом.
- Миче, - сказал он, - что-то мне кажется, мы не будем воевать. Здесь. Такой переполох! Зачем?
Надо признаться, что некоторые высказывания Тиле, вызванные его необъяснимыми предчувствиями, ставят меня в тупик. А некоторые, наоборот, радуют. Например, он умеет предсказать землетрясения. Вплоть до часа. Один из двух таких людей в Някке. Другой – изобретатель Ник Анык. Иногда Тиле выражается точно и чётко, иногда не может внятно сформулировать то, что пришло ему в голову. Если вы правильно расшифруете что ему самому не ясно, считайте, вам повезло. Когда он был маленький и глупенький, то и дело называл Нату моей женой, а меня – её мужем. Ну и посмотрите, что вышло.
- Не пойму, что он имеет в виду, хоть убей, - вздохнул Вилли, старший брат. – Сам он тоже не поймёт никак. Ну и неважно. Лучше чтобы не воевать совсем. Хотя я сказал отцу, что буду, если придётся.
- Так чего вы хотите? – спросил я.
- Тиле не нравится ваш новый мальчик. Птицевед.
- И что? Рики он тоже не слишком нравится. На самом деле это не наш мальчик. Это мальчик одного нашего друга. Потом он его заберёт.
- Мне померещилась, - задумчиво проговорил Тиле, - пушинка.
И замолк. С ним всегда так.
- Пушинка, - повторил я. – Страшный ужас.
- Да, - согласился ребёнок. – Страшный. Очень грустный ужас. Очень много отчаяния. Очень большое потрясение. Очень кошмарные картины. Желание тебя увидеть, Миче.
Если бы я не был слеп, то, конечно, переглянулся бы с Вилли. Трудно понять. Я говорил.
- Ты хотел меня увидеть, и поэтому пришёл, - предположил я.
- Нет.
- У тебя потрясение.
- Нет.
- Перевожу, - не выдержал Вилли. – Тиле считает, что Канеке может навредить Рики.
- Не то, чтобы навредить, но что-то про пушинку. Она летела высоко-высоко, - сообщил чудик. Когда на Тиле нападает что-то этакое, он, право, невыносим.
- Это всё?
- Нет. Но это главное.
Я пустился в объяснения:
- Как запретить мальчикам дружить, если они живут под одной крышей? Но может, тебя, Тиле, утешит, что Рики и Канеке не очень ладят. Обоим нравится Лала, а это, знаешь ли… Ты присмотрись к Канеке. Он неплохой. Даже хороший, можно сказать.
- Не желаю присматриваться, - буркнул соседушка. – Вот. Сказал про пушинку. И всё. Что я ещё могу сказать?
- Скажи про яблони, напомнил Вилли.
- Ещё мне виделись яблони. Засохшие или обгоревшие. Женщина и яблони. Канеке и Рики в очень старом саду. С этой женщиной. Я думал про сад, как про границу. Я на одной стороне. Они на другой. Женщина вот так держала на ладонях огонь. Рики дал ей те украшения, которые делает. Она дала ему огонь в двух руках, в одной и в другой. Два огня. Но Рики уронил их в море. Почему-то по эту сторону. Где я. Это плохо. Я посмотрел в воду, а там твоё кольцо, Миче. От Отца Морей. Потом гляжу, а сад весь расцвёл, стал красивым. Зелёным и белым. Но больше из людей я никого не видел. Осталась одна пушинка. Рики я не говорил. И ты, Миче, не говори.
- Это всё из-за Канеке? – поразился я.
- Да.
- Яблони – это к процветанию и здоровью. Что плохого, Тиле? У тебя осталось нехорошее ощущение от этого сна?
- Перевожу, - доложил Вилли. – Это не сон. Это как всегда. Тиле хочет сказать, что ему не понравилось бы, если бы Рики стал решать с этим Канеке какие-то его проблемы. И если бы Тиле не имел бы возможности пройти через этот сад или через эту границу и вместе с Рики эти проблемы решить. Помочь решать.
- Ревность? – предположил я.
- Да, - сказал старший брат.
- Нет, - сказал младший. – Два одинаковых огня из одного. Петрик и ты, Миче. Это всё из-за Канеке. Это у него дома обожают яблони. Этот перстень! Зря ты позволил, чтобы его тебе всучили. Что я ещё могу сказать? Ничего.
- Выход? – спросил я.
- Не вижу, - сообщил Тиле.
Пришлось сознаться:
- Я тоже.
- Но потом ты поймёшь? Ты всегда понимаешь.
- Ну всё, хватит. Встряхнись и пойдём помаршируем со всеми, - позвал Вилли доморощенного провидца. – Пошли, а? Вон, нам уже машут.
- Зачем? – спросил Тиле. – Где пригодится нам умение маршировать?
- Пригодится нам это дома не появляться до ночи. Забыл? К нам на минутку зашёл дядя Тума.
- Это верно. Правильно! Хотя, можно напустить в гостиную вонючего оранжевого тумана, и дядя Тума убежит, теряя тапки.
- Точно. Миче дай нам зелье. Пожалуйста!
- О, конечно! Для дяди Тумы мне ничего не жалко, - ответил я, радостно потирая руки и выуживая из кармана ключ от потайного шкафчика с зельями.
Соседушки ушли, а я задумчиво побарабанил пальцами по перилам балкона. Пошёл в мастерскую и спросил Рики, что он думает о пушинках.
- Ничего, - ответил он. – Я не думаю ни о каких пушинках. А думаю я о том, что хорошо бы съесть пирожок. С чаем. Давай так: ты принесёшь мне перекусить, а я расскажу тебе, как дядя Тума зверствует на таможне.
- Тиле говорит, что войны не будет, - задумчиво проговорил я. – Погадай-ка.
Рики погадал – не на себя, конечно, потому что он ещё ребёнок. По всему выходило, что Петрику, наверное, воевать всё равно придётся. Поди, разбери, кто тут прав.
Атмосфера праздника была отравлена разговорами о войне, Запретной Гавани и ожиданием разных ужасов. А наша компания собиралась на бал. Собираясь, я спросил Рики:
- Завтра идём к судьям. У тебя всё готово?
- Всё, Миче. Осталось в коробку положить и бантик привязать. Лала ленточку принесла.
- Почему тогда сидишь в мастерской?
- Любуюсь.
- Везёт вам, - канючили дети, - на балы ходите. Как со злыми Косзами сражаться – так это для нас нормально, а как на бал – так мы ещё маленькие!
- Вы ещё маленькие, - усмехнулись мы с Натой и отбыли во дворец.
И там, с трудом изловив Чудилку, мы смогли, наконец, пообщаться, спросить, как там наша армия и флот и не видел ли он Фоку.
- Должен быть уже в городе и прийти на бал. Мы воспользуемся штукой из космоса.
Феоктист действительно пришёл, ведь мероприятие было и в его честь тоже. И принёс мне медальон нашей Лалы. Только внутри него не было частицы всевидящего кристалла. Куда она делась?
- Я же вытряхнула стекляшку, - ответила потом на вопрос наша девочка. – Зачем мне мусор внутри? Там же, в порту, и вытряхнула. А что, это важно?
- Ты даже не представляешь, как, - не стал скрывать я. Пошёл и с горя упал на кровать, зарылся лицом в подушку. Чёрт возьми! Как же мы подвели несчастного человека за морем! Я лично трижды подвёл. Сперва не узнал Таена, потом не вовремя отправился в разведку. И венец всему: не сообразил, что стекляшка в медальоне Лалиного отца не может быть просто мусором. Как же это я так?
ПРОДОЛЖЕНИЕ: http://www.proza.ru/2015/05/20/1580
Иллюстрация: картинка из "ВКонтакте".