У моего друга умерла жена. Похороны были пафосными, лица унылыми, и гроб очень тяжелым с виду. Воистину идиотизм. Толпа двигалась плавно и мелодично. По одну сторону от меня шла пара молодоженов. Они шептались на счет подруги жены, тихо хихикали и , в общем, были в самом, что ни на есть, веселом расположении духа. Наверно, они даже имя умершей не знали. Я их тоже не знал. По другую сторону шел муж. Совсем бесчувственный, замороженный. Лицо не выдавало ничего, кроме безразличия. Казалось, собрал он весь этот балаган только ради того, потому что «так все делают». Вся церемония уже прошла и мы верными движениями направлялись к выходу. День был ясный, небо светлое, а люди грустные. Почти никого я не знал. Слабо был знаком с Еленой(умершей), имя мужа мне было неведомо.
Мы вышли к воротам кладбища. Черные, в местах ржавые ворота, были как и на всех кладбищах громоздкими и скрипучими. В маленьком домике сидел сторож. Обычно это мужчина пожилых лет, но тут был мальчик. Совсем еще мальчик, который даже при всем желании не мог дать отпор. Худощавый и низкий, он, напрягая все свои слабые мышцы открывал рывком за рывком трудно поддающиеся ворота. И с каждым таким рывком глаза у него зажмуривались, а изо рта вылетало что-то похожее на мычание.
Все уходили. Медленно волна протискивалась сквозь эти узкие ворота. Последним шел муж. Очень медленным движением он повернул голову в мою сторону.
-- А вы почему не уходите? Может вам нужна помощь? С вами все в порядке?
Я посмотрел на него. Спина, как струна. Волосы аккуратно уложены, а голова гордо поднята к верху. Наверное он военный. Скорее всего генерал.
-- Нет-нет, что вы. Я просто хотел прогуляться. Похороны это в любом случае тяжело. Необходимо проветрить голову.
Он с укоризной посмотрел на меня.
-- Ну что ж, кладбище вполне приемлемое место для таких вещей, - он немного замешкался. Взгляд на долю секунду упал вниз, но потом тут же взлетел до моего уровня,- Скажите, а вы знали мою жену?
Я смотрел на его изумительно отглаженный .
-- Нас познакомили друзья. Признаюсь, видел я ее только дважды, но в эти два раза мы проговорили с ней всю жизнь. Это была удивительная женщина. Сожалею.
Генерал встрепенулся. Теперь не было никаких сомнений в том, что он генерал.
-- Прошу, замолчите! Ваши слова не щадят, - лицо смотрело умоляющим взглядом, а глаза смотрели в упор, как на бетонную неприступную стену. Он по-прежнему держал себя стойко, и одному Богу было известно переживал ли он воистину разрывающие муки, или застыл как от удара. Мне было непосильно трудно удерживать его взгляд на себе. Он кричал, вырывался, взвизгивал, а потом резко расплывался и будто вовсе и не замечал меня.
На самом деле я был знаком с Еленой довольно поверхностно. Для меня она была хозяйкой и, один черт, я стал бы обращать на нее внимание, если бы не смерть. Приглашали на похороны всех, даже случайных знакомых, и это было странно. Поначалу идти даже не хотелось, но я пошел просто так. Тяжело признаваться, пошел от скуки. И от этого становилось до жути паршиво. Будто бы последний прохвост, будто бы бесчестный, лгущий, не имеющий никакой морали и нравственных ценностей подлец. А разрывающий на части, сверлящий, рубящий взгляд генерала полностью загонял в угол. Я не мог этого выносить. Я не мог выносить самого себя.
Генерал удалился. Твердым медленным шагом направился к воротам, а я глядел ему вслед совершенно подавленный и угнетенный. Маленькие камушки приятно хрустели под его начисто натертым туфлям. Прямой, твердый, он уходил, а я опускался все ниже и ниже. Я становился все мягче и мягче. Ноги не держали, хотелось бежать и кричать. Хотелось биться о землю, зарыться в могилу Елены и колотить по гробу, до того самого момента пока она, измученная, не скажет о том, что у нее сегодня изумительный грушевый пирог. Мне били по мозгам слова: «Прошу замолчите! Ваши слова не щадят». Меня все еще терзал его рвущий осуждающий взгляд. Он был повсюду.
Как подошел мальчик я не заметил. Глаза не были добродушными, скорее ищущими, пьющими. Он, видимо, долго смотрел на меня. Я смотрел на него непонимающими и несколько озадаченным взглядом.
-- Вы плачете от собственных мыслей. Вы глупый. Я слышал ваш разговор с мужчиной. Как по-идиотски вы выставили себя. И еще более по-идиотски выставляете сейчас. Выглядит некрасиво, мир становится грязным от ваших слез. Вы не нравитесь этим деревьям и цветам. А в голове у вас одни угрызения, как можно! Не думайте об этом. Все прочь! Взгляните-ка что за красота! – он обошел взглядом весь ландшафт и восторженно улыбался. Он не глядел на меня, зато я вцепился в него своим взглядом. Совсем еще юнец. Безусый парнишка! Мне вдруг стало не по себе. Резкая волна ненависти вперемешку с недовольством, возмущением и яростью.
А потом стало тихо. Настолько тихо, что даже птицы не пели. Машины не ездили, и листья не шелестели. И стало понятно, что все было смешным, незначительным, убийственно безвкусным и непростительным. Я вспомнил, что генерал был в действительности генерал, что он когда-то был моим другом. Я вспомнил, что когда-то я боготворил Елену, любил ее. Я вспомнил на мгновение, что когда-то мы все смеялись и радовались, а потом все как в бездну провалилось. Я исчез. Сколько мук было. Непонимание, ярость и замутнение в сознании. Я вспомнил все. Лишь на мгновение. Лишь на секунду. А после меня снова окатила волна неопределенности. И я раздался страшно-громким хохотом.