Тест на любовь к поэзии прост. Сосредоточив все мысли только на стихотворении, дочитать произведение до конца.
Откройте перед зеркалом томик любимого поэта. Снимите трусы и прочтите.
Несколько проб, граждане которых тест не прошли:
Буря небо мглою кроет.
Какая я толстая!
Вихри снежные крутя.
Ляжки, живот… Все в целлюлите.
То, как зверь, она завоет.
Лучшие годы этому козлу отдала.
То заплачет, как дитя
Проснулся.
То по кровле обветшалой.
Ага.
Вдруг соломой зашумит.
Щас все брошу и пойду яичницу жарить.
То как путник запоздалый.
Пусть тебя твои алкаши кормят.
К нам в окошко застучит.
Колбасу строгать или так сожрешь?
***
Жена достает толстую книжку со стихами Мандельштама. Демонстрируя мужу:
– Пока не пройдешь тест по этому фолианту, еды не будет.
– Попроще ничего нет? Я там у тебя стишок видел. Вроде хачик называется.
– Все тебе хачики мерещатся. Мячик.
– Хачик – мячик. Давай уже. Жрать хочу.
Берет в руки детскую книжку. Приспускает длинные черные трусы.
– Как тебе мой фолиант? Ни хрена себе! Это что засос?
– Читай ну. Засоса он не видел.
Мельком поглядывая вниз, мужик начинает читать.
– Наша Таня громко плачет. Люд, ну ты выдумщица. Уронила в речку мячик. Ты глянь, что творится! Это я так на третьей строчке задохнусь. Хрен уже в горло уперся.
– Ты что делаешь? Дети проснутся.
– Тише. Тише. Кот на крыше.
– Дурачок. Танечка не плач.
Муж, подбираясь к уху, шепотом: – Какая Танечка?
Жена, покрываясь мурашками: – Которой ты сиськи мял, на моем дне рождения.
т ***
Бабка с дедом в летнем душе на даче. Малюсенькое зеркальце. Лермонтов. На старике дырявое трико. Бабка:
– Тебе портки и снимать не надо. Мудя через дырку видать.
Внезапно что-то вспомнила.
– Ты огурцы подвязал?
– Мы ж веревку забыли.
– А это что болтается?
Старик отложил книгу. Посмотрел на висевшие шнурки. Вздохнул:
– Когда-то огурец и подвязывать не надо было. Сам держался.
***
Туалетная комната в здании Капитолия. В руках известного политика томик Байрона. Небрежно крутит книгой. Кладет на столик. Берется за ремень на брюках.
– Что я хуже Вовы? Нет. Пожалуй, штаны снимать не буду. Так попробую.
Тянется к стихам. Безразлично отмахивается. Пританцовывая, напевает известную песенку:
– Джингл белс. Джингл белс.
Начинает кривляться перед зеркалом. И так, и сяк, и сидя, и лежа. «Ираком надо кончать»,– доносится из репродуктора напористая речь сенатора.
– Вспомнил! Не Кувейтом. Он сказал, поставит нас Ираком.
***
Член одной из фракции в своем кабинете перед зеркалом, топлес.
Похлопав по спелому животу, депутат неуклюже стянул с себя брюки. Затем трусы. Понюхал. Скривившись, скосил глаза на портрет главы государства. Виновато пожал плечами, мол, еще походят.
Взял с полки одну их двух книг. С обложки улыбался мужик в кепке. Взлохматив книгу, вернул ее на место. Вытащил вторую. Тоже с мужиком на титуле, только в ластах. Перевернул, потряс. Подняв выпавшую из брошюры купюру, снова глянул на портрет. Начал читать:
– Человек – амфибия. Часть первая.
После слов «Наступила душная январская ночь …» запел.
– Вихри враждебные веют над нами.
По батарее застучали.
Притих. Опять посмотрел в заботливые глаза президента. С новыми силами продолжил пение.
Из окна донеслось:
– Заткнись крокодил! Подонки! Однозначно подонки!