Сегодня в моих планах было посетить одну очень интересную молодую женщину. Маша Степанова родилась в Суздале, жила там с родителями до семи лет, потом с военным папой попала сюда, когда его направили на службу под Владимир. Папы её не стало два года назад и теперь вместе с мамой Елизаветой Тихоновной они жили на территории военного городка в квартире, данной когда-то её отцу, кадровому офице-ру Советской, затем Российской армии. Маша ходит с трудом, опираясь на палочку. Эти вывороченные суставы достались ей при рождении. Она живет, в основном, ис-кусством. Прекрасно музицирует и замечательно пишет картины. Она меня и пригла-сила сегодня за этим – хотела показать мне, что-то новенькое.
Я вышла из дома часа в три после обеда, поднялась по Дикой аллее к насыпи и про-шла немного вдоль железной дороги. Потом из района красных домов увидела ко-нечную цель моего путешествия. Красные кирпичные пятиэтажки заканчивались не-высокими серыми сталинками, а за ними шла небольшая поляна, которая упиралась в зелёное море деревьев. Этот огромный чудный парк возвышался над городом мохнатыми кронами сосен и елей, которые перемежались с мягкими контурами берёз и тополей. И посередине этого чудного природного великолепия, немного в глубине, торчала четырнадцатиэтажная блочная башня. Дом для жителей военного гарнизона, расположенного в лесной чащобе, невидимый глазу. Я пошла прямо на этот дом. Войдя в тенистый парк, я увидела узкую асфальтовую дорожку, которая вела меня прямиком к цели. Ещё немного и я уже стояла возле серой башни, буквально утонувшей в весенней зелени. Надо сказать, что ещё не все деревья оделись по летнему, да и снег сошел в этом лесу самым последним от недостатка тепла и света. Но какой же стоял вокруг одуряющий аромат прелой земли и молодой поросли! Минут десять я наслаждалась его свежим дыханьем. Затем вошла в дом и поднялась на восьмой этаж.
Маша была дома одна. После звонка я долго ждала пока она дойдет до двери своей шаркающей походкой.
Когда мы вошли в квартиру, я сразу почувствовала резкий запах художественного лака.
- Вот, покрыла им свежие картины и выставила на балкон. Но все равно никак не вы-ветривается, - с улыбкой пояснила Мария.
Мы прошли туда, где в углу с правой стороны у застеклённой стойки стояли послед-ние Машины « шедевры»: «Берёзовая роща утром», и «Горал». Последняя работа от-носилась к серии картин о природе. Это прекрасное горное животное похожее на коротконогого козла – одно из самых редких животных нашей страны. В природе гора-лов уцелело так немного, что возникла необходимость разведения их в условиях не-воли. Где Мария могла его увидеть?
- А это по детским впечатлением, - отвечает она, - однажды отец возил меня в питом-ник Лазовского заповедника. Это был 1989 год. Я была маленькая, но запомнила очень хорошо ту поездку. Если это животное совсем исчезнет, то пусть хоть на моей картине останется.
- Да, здорово! Мне нравится! Ну, а берёзовая роща – вообще чудо. Ты будто солнце пустила к себе на холст. Как это тебе удалось?
- Когда солнце светит в душе – оно везде! – ответила Маша.
Она стояла опершись о балконные перила, поправляя свои прямые каштановые во-лосы до плеч. Я заглянула за стеклянную загородку и увидела внизу огромный зелё-ный парк с маленьким четырёхугольным строением в левой стороне.
- Что это?
- Это хозчасть военного гарнизона, а вот там далеко, тоже чуть левее, видишь продолговатый корпус?
Я пыталась что-то рассмотреть в зеленом мареве колышущегося леса, но ничего не увидела кроме макушек сосен и березовых стволов.
- Нет, не вижу.
- Там военное училище, а за ним казармы.
Мы вошли в комнату. Маша медленно, опираясь на костыль, подошла к креслу, взяла с его спинки большой вязанный кружевной платок, накинула себе на плечи и села поудобнее, указав мне место против себя. Я села напротив и огляделась. Комната была очень уютно и со вкусом обставлена старой мебелью. Рядом со мной справа стояло фортепиано, за ним у стены, что примыкала к окну, старый высокий комод инкрустированный бронзой. Вторая половина комнаты у балкона, там где мы и располагались сейчас, была более современной, но очень хорошо сочеталась и гармонировала с этой стариной. По стенам висели картины – Машины работы. Их было много, они были в разных рамах, разного размера и на разные темы. Я встала и начала изучать всё, что попадалось глазу. Маша предложила чай, но мне не хотелось. Впервые за много лет я попала в такую уютную, творческую атмосферу домашнего быта, где всё было подчинено законам искусства. Мне хотелось смотреть, изучать, впитывать. Маша это поняла и молча с улыбкой наблюдала за мной до тех пор, пока я не дошла до угла, где телевизионная тумбочка скрывала за собой нечто интересное. Вот тогда улыбка с её лица мгновенно исчезла. Там я заметила целый склад картин, стоящих одна за другой на полу без рам, но почему-то не выставленных на общее обозрение. В этот момент у Марии проскользнуло по лицу волнение, она явно ждала разговора об этих вещах, но втайне его не хотела. Но я все-таки спросила:
- А, что там, незаконченные работы?
Она поплотнее закуталась в платок.
- Нет, законченные. Просто там мои мысли. Фантазии. Не всем понятные. Оттого и скрытые от посторонних глаз и лишних вопросов. Меня все знают, как художника-реалиста, а здесь нечто иное. Многие не понимают. Но это не авангардизм, не мо-дерн, просто полёт фантазии у которого нет общего стиля и названия.
Моё любопытство от этих слов разгорелось ещё больше, но я не посмела просить по-казать то, что эта молодая женщина хотела от всех скрыть. Возможно эти вещи пред-назначены только ей самой. Если захочет – покажет! Я посмотрела всё, что висело в комнате и села обратно против Маши в кресло.
- Ты всё ещё фотограф? – как-то неожиданно спросила она.
- Да.
- Ты не хочешь вернуться в педагогику? Я не говорю в школу, а именно в педагогику? Ведь это же так необходимо, чтобы в наше время с детьми работал такой человек, как ты.
- Чем и кому необходимо?
- Как кому?! – она с удивлением и с некоторой растерянностью на меня посмотрела.
- Да, я понимаю, что фото – это хобби, а педагогика моя профессия. Но хочу сейчас именно хобби, - ответила я.
Меня немного удивил поворот в теме разговора. Я думала, что Степанова спросит у меня о впечатлениях от её картин.
- Хорошо! – вдруг весело произнесла она, разом меняя тему разговора и выражение своего лица, и стала тяжело подниматься, опираясь на костыль и на поручень кресла.
Она прошла в угол к телевизионной тумбочке, откатила её в сторону, взяла стоявшие там холсты и вынесла в комнату. Она сдернула с них пыльное покрывало и тут только я увидела настоящую Машу Степанову и в искусстве и в жизни.
Не могу сказать, что это были шедевры. Но то, что это необычные работы, прежде всего по стилю, я уловила сразу. Что-то подобное я видела когда-то на выставке художницы Альбины Воронковой. Но то был гобелен, а здесь… Да, и параллель с теми работами только условная. Там выполнено всё с фантазией, но в одних тонах, а тут буйство красок и широкое разнообразие тем. От очень необычных натюрмортов до фэнтези. Я поднялась. Потом я брала в руки каждую картину и подолгу её рассматри-вала. Что за игра красок? Какой полет воображения! Вот уж точно говорят, что худож-ник создает для себя свой собственный мир и в нём пребывает. Самым последним из этой пестрой когорты был портрет молодого человека. Он был написан с любовью, нежно, но красками одного тона, что выражало двоякое отношение художника к своему творению.
- Это с натуры? – спросила я.
- Нет, по памяти. У меня даже фото его не осталось.
- А кто он?
- Евгений. Мне было пятнадцать, ему двадцать шесть. А сейчас мне двадцать семь, а его уже нет в моей жизни 12 лет
- Понятно. Но все равно его, значит, вспоминаешь…
- Как же не вспоминать. Это был мой первый мужчина, давший мне женские силы и жизненный опыт. Потом он исчез из моего круга общения, очень быстро, так же, как и появился. Были и другие потом, но меня знакомил с ними, в основном, папа. А этот сам…
Она не захотела больше говорить о том, что уже пройдено и в жизни и в искусстве. Маша лишь добавила:
- Кстати, это единственный портрет, который мне удался, но больше я их писать не буду.
Я продолжала рассматривать картины. Вот поляна на которой обитают райские пти-цы, а вот Земля полукругом сливается с огромной бездной Вселенной, и они тоже там эти же птицы, на этой маленькой Земле занимают всё её пространство. А вот густая зеленая роща, подёрнутая туманной дымкой, сказочных контуров деревья и среди них виден небольшой домик с белыми колоннами. А тут ещё интересней! Насекомые огромных размеров летят на фоне лазурного неба над живописной поляной. А в дру-гом месте они вообще разрослись до небывалых величин. И кругом таинственные, причудливые миры. Вот уж правда, когда видишь подобные работы, то можно загля-нуть в глаза художнику и хоть чуточку понять, а что же они видят!
- Обсудим, - предложила она, когда я закончила просмотр её работ.
- Я удивлена. Ни на одной твоей выставке не было ничего подобного, а я была на многих.
- И ты считаешь, что их нужно тоже выставлять? – спросила она, кутаясь в платок.
- Непременно. И не бойся отрицательных отзывов. Их будет мало.
- Но всё же будут?
- Конечно, мы ведь с тобой реалисты, понимаем. В основном от тех они будут, кто привык видеть тебя с другой стороны. Но природа, пейзажи и речки – это тема другая. Они здесь будут просто не уместны. Собери для такой выставки все работы подобные этим. И выставляйся. Ведь надо же показать весь твой творческий диапазон. Если тебе дадут зал в ДК, я помогу их развесить и подобрать по цвету и композиции.
- С удовольствием прибегну к твоей помощи. Но пока рано.
- Как хочешь!
- Что нового есть у тебя?
- Ничего.
- Даже так? Почему? Ты ведь раньше не могла ничего не писать, сама говорила.
- А теперь могу. Меня это даже тяготит. Ничего не хочу сейчас. Потом ещё нужно освоиться к новому месту, адаптироваться к новому городу, его среде.
- Понимаю!
- Оттого мне и легко с тобой, что ты всё понимаешь!
Я пробыла у Маши до глубокого вечера. Шла обратно в тот час, когда темнота сгущая свои сумерки, выползала из-за каждого угла и каждой подворотни. Тени домов утопили синей краской дворы и дороги. Последний бледный отсвет желтого заката догорал за лесом неровным полукругом.
Мой дом у проезжей дороги стоял уже весь в весёлых огоньках домашних обитате-лей. За каждой оконной рамой кипела своя жизнь, свои заботы и проблемы. Семьи, дети, мужья, жёны, родители, животные, суета и хлопоты, весёлые и грустные, а я, поднимаясь по лестнице, поймала вдруг себя на мысли, что иду сейчас в пустую квар-тиру, где меня никто не встречает и не ждёт. От этого тоскливо защемило в груди. Придя домой, раздевшись, я поставила чайник на плиту и поняла, что так мне, все та-ки, гораздо лучше. Пусть будет пока так, как теперь. Душа только-только начала залечивать раны того домостроя, в котором приходилось жить раньше. И это приятная тоска и не обременительное одиночество. Может с этого как раз всё и начинается, вся моя дальнейшая жизнь. В этом доме у дороги. И не продолжается то, нет того, прошлого. Всё оборвано, всё ушло. А именно начинается что-то новое и светлое. необычное, по своей сути, как Машины картины.