В начале Перестройки, когда подули бестолковые ветры горбачёвского «Нового мЫшления» в Московской высшей партийной школе при ЦК КПСС организовали четырехгодичное отделение для пролетарской молодёжи дабы обновить вырождающуюся популяцию коммунистической бюрократии свежей кровью класса-гегемона. Новоявленные слушатели, пришедшие на учёбу с заводов, фабрик и колхозных полей, сильно отличались от привычного облика партийного работника полным отсутствием обычного в руководящей партийной среде снобизма. Наряду с отечественными коммунистами в МВПШ обучались и представители братских партий из Польши, Венгрии, Кубы, Вьетнама, ГДР и Монголии. Через год на обучение приехали функционеры прокоммунистической Лаосской Народно-Революционной Партии. Администрация школы устроила вечер знакомств, чтобы соратники по идеологии могли лучше узнать друг друга.
Лаосцы оказались маленькими улыбчивыми людьми неопределенного возраста. По внешнему виду выходцев из Индокитая трудно определить сколько им лет, так как они долго сохраняют моложавость и до глубокой старости почти не имеют седины в чёрных, как смоль волосах. Наши новоявленные коллеги тоже оказались заслуженными бойцами за счастье всего человечества. Всем им было уже под сорок. У себя на родине они занимали солидные партийные посты. При знакомстве лаосцы скромно представлялись первыми-вторыми секретарями целых провинций, руководителями партийных организаций крупных городов и сельских общин, что приводило нас в смущение, так как большинство слушателей нашего курса были рядовыми членами партийных комитетов предприятий и колхозов. Как бы то ни было, азиатские коммунисты очень естественно влились в коллектив слушателей высшей партийной школы и быстро освоились в нём.
Со временем стало заметно, что лаосцев сильно интересуют европейские женщины, особенно те, кто отличается традиционно русскими канонами женской красоты. Одна из наших однокусниц, работавшая до поступления в МВПШ дояркой в подмосковном колхозе, по имени Марина – весёлая пышная разведенка гренадерских параметров, всецело захватила их воображение. Лаосцы округляли глаза и возбуждённо переглядывались, когда она величественно проносила мимо них свои могучие объемы и немедленно расплывались в улыбках, когда дебелая коммунистка окидывала их лукавым взглядом с высоты своего почти двухметрового роста. Надо сказать, что внешний вид нашего партайгеноссе женского рода действительно мог поразить своими размерами любого мужчину, не только из Азии. Гэдээровские немцы тоже засматривались на внушительные корпуленции Марины, явно восхищаясь необъятными просторами округлых форм, поражающих наблюдателя как спереди, так и сзади. Держу пари, что никто из них ранее даже вообразить не мог о существовании в природе такого потрясающего бюста, намного превосходившего в реальности все самые невероятные мужские фантазии, воспаленные долгим воздержанием.
Как известно, в «СССР секса не было». Взаимоотношения полов были загнаны в глубокое подполье. Любое поползновение на фривольное толкование принятых в официальной идеологии отношений между мужчиной и женщиной сурово осуждалось общественностью и партийными органами. Как верно заметил в своё время Владимир Высоцкий «… с энтим делом мы покончили давно!..» Действительно, женщины СССР отличались высокими моральными качествами и были, как правило, недоступны для случайных мимолётных связей, что буквально изумляло иностранцев. Сейчас в это трудно поверить, но жители страны Советов в основном соблюдали моральный кодекс строителя коммунизма. Даже проституция была большой редкостью и скорее чистой экзотикой, чем действительным пороком общества. С падением коммунизма эта, во многом основанная на замшелой идеологии, высокая нравственность общества, сразу и с треском рухнула. Давно замечено, что самому глубокому разложению подвержены именно те люди, природные инстинкты которых принудительно втискивались в дозволенные многочисленными запретами рамки.
Между тем, человеческая физиология имеет отвратительное свойство не следовать идеологическим постулатам, а изнурять организм некими потребностями, которые стыдливо игнорировала прогрессивная советская мораль. Лаосские коммунисты, давно оставившие семьи и своих миниатюрных жён, явно не понимали сурового аскетизма социалистического быта. Их моральная стойкость быстро пала под натиском телесных гормонов. Многочисленных орд жриц продажной любви в нашей стране тогда не было, и, я так понимаю, решение щекотливого вопроса у наших товарищей из Азии зашло в глухой тупик. Только полное отчаяние могло заставить их решиться на чистую авантюру в этой безнадёжной ситуации – они пригласили Марину на дружеские посиделки с закусками и обильными возлияниями в сомнительной надежде её соблазнить…
Хитрые азиаты приготовили щедрое угощение и выставили на стол неимоверное количество напитков, гарантированно отключающих всякие моральные устои. Осталось загадкой, где они достали спиртное в самом разгаре действия горбачёвского сухого закона, когда даже наши доморощенные любители выпить отказывались от бесполезных попыток достать волшебную влагу, часами простаивая в длинных, возбуждённо бурлящих от неутолённой жажды очередях возле оцепленных милицией винных магазинов.
Могучая колхозница милостиво приняла приглашение и вальяжно взгромоздилась за уставленный бутылками и закусками стол. В этот момент она выглядела, как воспитательница детского сада, усевшаяся обедать с дошколятами. Сначала всё шло так, как и рассчитывали коварные азиаты. Марина лихо проглатывала содержимое подносимых ей стаканов, сочно хрустела солёными огурцами и искренне смеялась малопонятным остротам кавалеров, произносимых на жуткой смеси лаосского, английского, французского и какого-то, слегка напоминающего русский, языков. От возрастающих порций крепких напитков доярка, привыкшая безболезненно переносить смертельные для любого другого организма дозы деревенского самогона, только слегка зарделась и заблестела озорными глазами, а вот её собутыльники, несмотря на явное жульничество в идущем соревновании на стойкость (пропущенные тосты и недопитые рюмки) явно теряли боевую форму.
Через несколько часов интернациональной пирушки обширные запасы спиртного переместились большей частью в выносливый организм советской коммунистки, а за столом из пяти любвеобильный лаосцев остались только двое: товарищ Вонг и товарищ Пу. Тогда Марина решила оставить собутыльников, так как было видно, что и у них явно назревают настоящие проблемы со здоровьем. Она поднялась из-за стола: «Ну, мне пора, мужики! Спасибо за угощение!» План соблазнения стремительно рушился, и товарищ Вонг, как старший группы лаосцев, рискнул взять быка за рога, пока ещё (хоть и с трудом), но всё-таки ворочался во рту быстро теряющий подвижность язык. «Малина!» - галантно обратился он даме, поспешно уцепившись за её руку: «Ти такие класиво! Ми шилаем люпить, лешать с твой кловать,.. панимашь?» Товарищ Пу, видя, что желанная женщина только недоумённо пожимает плечами, подсказал, показывая на пальцах: «Лубов… тик-тик… Понимаш?» «Ах, так вот вы о чём!» - догадалась Марина, с жалостью погладив потенциальных любовников по коротко стриженным головам: «Никак не могу!» «Потсчьему, Малина? Ми лубит!» «Да потому!» - она со смехом сграбастала обоих кавалеров и подняла их над полом, прижав к своей необъятной груди, словно неразумных детишек: «Боюсь, что задавлю вас в кровати ненароком, ребята!»
На следующий день неудача азиатских коммунистов на любовном поприще была известна всему общежитию. Смущённые лаосцы робко и похмельно улыбались в курилке, отмахиваясь от нескромных вопросов смеющихся русских друзей: «Етить девьюшка Малина ёчень силны и класиво. Луский богатиль! Хачем ми лубит его! Его нам нет… Йотшинь шалка!»