Счастливчик Майки

Даэриэль Мирандиль
~ поздняя осень-начало декабря 1990 года

Странное чувство: ты просыпаешься в незнакомом месте с ощущением, что должен сделать нечто важное, но не помнишь ни что именно за дело тебя ждет, ни какой сегодня день. Даже сомневаешься в своем имени.
Я проснулся, когда небо едва побледнело и все еще было усыпано множеством звезд в прорехах облаков. Из окна комнаты, наполовину занавешенного, открывался вид на далекие горы. Или не слишком далекие?
Моргнул. Перед глазами все так же плыло.
Первая же попытка сесть вызвала писк откуда-то сбоку, а руку защекотал свалившийся датчик. Голова закружилась, и затылок снова вернулся к мягкой поверхности подушки.
За окном зашумел тихий и мелкий дождь.

***

Пациент находился в полном сознании, когда в палату зашел врач. Несмотря на предположительно ранний час, человек в халате был бодр, улыбчив и доволен жизнью. Догадаться об этом несложно и с закрытыми глазами, больно уж радостным тоном он поинтересовался, как себя чувствует "мистер Лоуренс".
Радости поубавилось, когда на лице бледного с прозеленью (а хотелось верить, что это из-за контраста с желтой наволочкой подушки) бедняги проступило недоумение. Он попытался что-то сказать, но смог выдавить только невнятное мычание.
Врач, сцепив руки на животе, подошел поближе. В полумгле никак не получалось разглядеть имя на его бейджике.
- Видимо, не слишком хорошо. - Он сел на корточки рядом с кроватью, не оборачиваясь на продолжающие пищать приборы. Глубоко вдохнул пропахший дождем и цветами воздух. - Ну-ка, за пальцем смотрите.
Темные глаза послушно и рассеянно наблюдали за двигающимся из стороны в сторону пальцем и, кажется, справлялись, но лицо врача становилось все кислее. Сжав пальцы в кулак, а затем снова отставив один, он повертел им перед носом пациента и тяжело вздохнул.
- Имя тоже не помните? Ничего, через несколько дней должны вспомнить. И все остальное тоже. Везучий вы человек, мистер Лоуренс.

***

Я продолжал смотреть на него, ловя себя на наблюдении за движением его губ. Пожалуй, это самое нелепое из всего, что я делал в жизни, но проверить не могу: память похожа на болото, собственное имя - и то в голове не укладывается. Помню, что значит "мистер", помню, что как-то получил в глаз за точно так же отставленный палец, но вот почему именно - хоть убей...
Пока лохматый доктор сокрушался по поводу моей подстреленной головы (кем и почему подстреленной, он не упоминал, а я не стал спрашивать), я, хоть и не без труда, ощупал ее. Уши на месте, только одно почти не прощупывается из-за бинтов. Да и вся голова с этой стороны какая-то... не такая.
- Вы поразительно быстро восстанавливаетесь, - гулким эхом раздались слова доктора, и я снова открыл рот, пытаясь попросить его немного помолчать. Вышло явно не так, как должно: док скривился и, кажется, хотел погладить меня по макушке, но хихикнул, когда я увернулся. - За-ме-ча-тель-но. Все с вами будет хорошо, мистер Лоуренс, даже не сомневайтесь. Есть хотите?
Я мотнул головой, хотя желудок при слове "есть" болезненно сжался. Никогда бы не подумал, что можно так легко перейти от безразличия к лютому голоду. Найдись у меня силы - доктор точно остался б без пары пальцев. И, похоже, он это каким-то образом понял.
- Сейчас принесут, - пообещал он, поднимаясь и подтягивая выше одеяло. - А я навещу вас утром, мистер Лоуренс. Вы не против, если я буду называть вас Майклом?

***

Разглядывая город, раскинувшийся почти у самой воды, Майкл, не прекращая, перебирал принесенные доктором Варовски камешки. Гладкие, неровные, мелкие и совсем мелкие, они лежали на подоконнике, переливаясь в солнечных лучах.
Тепло и соленый воздух, по словам Варовски, должны были стать лучшими лекарствами, но пока что Майклу не разрешалось уходить из больницы. Признаться честно, у него на это пока что не хватало сил, но выбраться из чистой, уютной, но изрядно надоевшей больничной палаты хотелось до смерти. Мессина, даже в оконном проеме и даже частенько залитая зимним дождем, казалась раем на земле.
Сицилия... Он так и не смог вспомнить, зачем именно приехал на Сицилию, хотя с остальными воспоминаниями проблем не было. Имя перестало казаться чужим на третий день, языки вспомнились через две недели, смысл поднятого среднего пальца - чуть раньше, смысл политических анекдотов - позже. Что еще нужно здоровому современному человеку, Майкл искренне не понимал, пока не увидел компьютер, но главный прорыв произошел, когда Варовски принес ему несколько книг и журналов. Статья о физике стала тем спусковым крючком, после которой голова затрещала почти буквально.
Детство, мама, чертова сволочь дед и проклятые шутки одноклассников, переезды, учеба, учеба... Рыжая девушка, с которой он познакомился уже в Штатах. И огонь.

***

В первый раз, вспомнив про огонь, я подумал, что сошел с ума. В первый раз воспламенив собственную ладонь, я в этом почти убедился. Больно не было, а вместо ожогов случилось совсем уж необъяснимое: затянулась ссадина на запястье.
Мне потребовался час, чтобы прийти в себя и успокоиться. Значит, память не врет? Так и не разобрать, что лучше: уметь в действительности поджигать себе части тела и не сгорать или страдать от последствий травмы и жить с иллюзиями вместо воспоминаний.
Руки взметнулись вверх, к голове, нащупывая шрамы над ухом. Вспомнились слова Варовски о невероятном везении. Но я же никогда не умел лечить сам себя! Других могу, если очень постараюсь, но и то как повезет - не зря дедушка называл меня самым бездарным из его учеников, сыном шлюхи и круглоглазого варвара и много чем еще. Его многочисленных талантов мне не досталось. И все же... как еще можно объяснить, что мне простреленной башки не хватило, чтобы мирно и быстро отправиться к предкам?
Я посмотрел на руку. Может, и не было царапины? Или доктор Варовски тот еще колдун и умеет воскрешать мертвых? Или я бабочка, которой только снится, что она - Майкл Лоуренс, сопливый болван, играющий в бравого агента ФБР?
Что же меня дернуло уехать на Сицилию? Я могу вспомнить, как по-итальянски будет "не подскажете, как пройти в библиотеку?", но не знаю, ради чего едва не размазал мозги по тротуару.

***
Начало 1991 года

Близился конец января. Доктор Варовски в который раз прилетел проведать своего любимого пациента, пообещав сообщить приятные новости. Майкл на это вежливо поулыбался: несмотря на странное чувство привязанности и желание верить каждому слову этого человека, в нем жило стойкое ощущение, что Варовски - тот еще лживый засранец. Поводов для такого мнения не было, и все же ничего с собой поделать не получалось.
- Мы с вами возвращаемся в Америку, - сообщил Варовски, не скрывая облегчения. Прежде он упоминал, что немного побаивается летать. - Хватит любоваться этим благословенным краем, иначе так можно решить остаться здесь до конца жизни.
- Хороший вариант, - согласился Майкл, разделавшись с рукопожатием и пересаживаясь на край подоконника. - Я бы пожил здесь. Если бы точно знал, что добрый человек, хотевший превратить мой череп в сито, больше этого делать не будет.
- Увы, гарантировать не могу... Но вы не расстраивайтесь, - постарались утешить его, снова хватая за руку и снова наталкиваясь на полное нежелание щупать чужие ладони. - У вас будет интересная жизнь и дома, гарантирую, мистер Лоуренс.
Молодой мужчина только тоскливо улыбнулся, глядя на пятна гор, раскинувшихся над городом.
- Меня здесь не должно было быть, - заметил он тише. - Рик Шнейдер заглядывал ко мне и так извинялся за то, что притащил зеленого стажера под пули, что мне пришлось отдать ему носовой платок.
- Вот вам еще, - заулыбался Варовски, щуря внимательные глаза и протягивая ему сложенную клетчатую ткань. Подумав, Майкл взял.
- Не должно было быть, - повторил он. - А теперь у меня нет шансов вернуться к учебе. С таким зрением и судорогами мне только в полицейский участок идти полы мыть, потому что бумаги разбирать не доверят, а кофе я разолью. Вот уж и правда интересная жизнь.
Варовски продолжал улыбаться, но не так широко и немного ненатурально. Хотел в очередной раз схватить подопечного за руку, но вовремя вспомнил о его особенности и цапнул один из его "тренировочных" камешков. Беспокойные чуткие пальцы завертели отполированную волнами гальку.
- Зрение, говорите... Возможно, это можно поправить, но мне нужна аппаратура... компании, в которой я работаю.
- Еще одна операция? Вы, конечно, спасли мне жизнь и я благодарен, но, может, не стоит кромсать меня без действительно большой необходимости? - Майкл поднял руку, разглядывая ладонь. Несколько раз согнул указательный палец. - Мне дороги даже такие мелочи.
- Вам повредили зрительную кору еще до того, как я увидел замечательное содержимое вашей головы, Майкл. И могу поклясться хоть годовой премией, что сделал все, что от меня зависело.
- Вы хороший человек. И врач хороший.
- Лучший, - скромно заметил тот, но Майкл продолжал, упрямо глядя в окно:
- Без дырки в голове вам меня на операционный стол не уложить.
Золотоволосый доктор снова улыбнулся, и на этот раз от души. Прислонившись спиной к стене, он сжал камешек в ладони и сунул руки в карманы.
- Чтобы помочь вам, достаточно изменить настройки.
- Настройки чего? - Недоумение заставило парня повернуть голову. - Это какой-то профессиональный термин?
- Вы, кажется, увлекаетесь наукой? Не биологией, случайно?
- Физикой.
- Тогда я покажу вам наглядно, когда приедем. А пока подумайте сами, какие красивые бы вы пускали пузыри, если бы жили с теми мозгами, что вам любезно оставил неизвестный недоброжелатель. Вы, конечно, везучий, но...
- Вы еще скажите, что теперь я киборг.
Улыбка Варовски, невероятным образом одновременно вызывающая чудовищное раздражение и желание улыбнуться и подмигнуть в ответ, могла соперничать по наглядности с большой светящейся вывеской "да!". Майкла передернуло, но злость на хитрозадого врача со всеми его сомнительными шутками проиграла усталости.
Он потер лоб, еще сильнее морщась от накатившей боли.
- Это невозможно.
- Я не утверждаю, что у вас в голове вместо мозгов компьютер, - примирительно поднял ладони док, разглядывая Лоуренса с таким видом, будто бедняга был его личным гомункулом. - Но эта штучка взяла на себя некоторые их функции и создала небольшие, но действующие участки искусственной нейронной сети. Простейшие, нужно заметить, так что никто не сможет заставить вас сплясать или назвать начальство кучкой болванов без вашего на то желания. Есть вероятность, что при должном старании я и мои коллеги, участвовавшие в создании имплантата, приведем ваши глаза в более-менее приемлемое состояние. Правда, полностью зрение никогда не вернется, разве что мы добьемся полной совместимости или сделаем вам новый мозг... но давайте лучше я помогу вам одеться. У вас такой взгляд, будто вы меня в окно хотите вытолкать.

***

Варовски ушел, едва не подпрыгивая на ходу, а голова продолжала болеть. Странный шум заполнял ее последние две, а то и три недели, то сходя на нет, а то звуча назойливее комара, и сейчас гудел изо всех сил. Что ж, хотя бы понятно, из-за чего он. Кому угодно засунь в голову неизвестную штуку - точно или шуметь будет, или током бить.
Настроение стало совсем поганым. Шум, дрожащие руки, еще одна посетительница. Что им, медом здесь намазали? Неужели нельзя оставить меня в покое? Нашли себе развлечение: таращиться на обритого под ноль человека, дергающегося от каждого звука... Ну да, смешно, аж сдохнуть можно.
Иногда они, все эти медсестры, санитары и пару раз заглянувшие доктора, смотрели с жалостью. Иногда им просто было интересно. Я почти физически ощущал любопытство.
И вот еще одна. Новенькая.
Я сгреб в карман рюкзака, выданного Варовски, камни и те безделушки, которые натаскали мне из местных сувенирных лавочек. Не то что бы они были мне как-то дороги, но вряд ли я сюда еще вернусь. Даже если Бюро решит, что я слишком бедный и несчастный, чтобы просто так вышвырнуть на улицу, то все равно полноправным агентом мне не быть. А это значит, что отпуск придется проводить на балконе съемной квартиры, если мне повезет и там будет балкон. Пусть уж при этом вид будет хорош хотя бы на полке с сувенирами.
Оглядевшись и убедившись, что не осталось больше ничего ценного, я сел на край кровати, оставив рюкзак на полу. Я рад уехать, и вместе с этим... нет. Совсем нет. Хотелось запереться в успевшей и надоесть, и понравиться палате, пожаловаться сестре на головную боль и остаться здесь. Не возвращаться туда, где мне пришлось жить, занимаясь тем, что совсем не интересно. Может, когда-нибудь...
Я снова думал о том, как могла бы сложиться моя судьба, останься я с матерью. Учеба с людьми моего возраста, университет, наука. Не хочу даже загадывать, вышел бы из меня ученый, или пришлось бы заучивать меню ресторана быстрого питания, но весьма сомнительно, что при любом подобном раскладе мне грозила бы травма серьезнее занозы или обожженного пальца.
Не хочу. Не мое вся эта беготня. Весело стрелять по мишеням в тире, но нет, нет-нет...
- Не хочу я с вами разговаривать, - как можно четче произнес я, когда посетительница открыла дверь. - Уйдите, а?
- Мистер Лоуренс?
Дверь прикрыли. Не удержавшись, я покосился через плечо и беззвучно хмыкнул: как такая субтильная женщина ухитрилась так громко топать?
- Нет, я не мистер Лоуренс. Мистер Лоуренс прямо по коридору, последняя дверь.
Она рассмеялась, а мне стало... легче. Назойливый шум стих, оставив только легкий зуд в висках. Я осторожно поскреб левый, покрытый шрамами висок, в очередной раз мысленно давая клятвы всем известным богам, что заставлю голову обрасти любыми способами, лишь бы больше не шарахаться от своего отражения.
- Если вы хотите выгнать меня из палаты, то я уже ухожу. - Продолжая чесать давно поджившую кожу, я встал, подхватывая рюкзак. Женщина продолжала стоять у двери. - Вы же понимаете по-английски?
- Да-да. - Она выглядела лет на тридцать пять, но из-за темных кругов под глазами казалась немного старше. - Так это вы Майкл Лоуренс? Я Шелен.
- Вы очень громко ходите, Шелен. Я слышал вас последние минут пять.
Женщина, к моей досаде, не смутилась, только удивленно приподняла брови и улыбнулась, подходя ближе. Нет, не...
Она успела схватить меня за руку прежде, чем я спрятал ее под майку.
- Вы ошиблись, я поднялась на лифте. И вы скоро уезжаете, мне так сказали. - Она была ниже меня, хотя при беглом взгляде показалось, что наоборот. Наверное, дело было в возрасте и том, как она смотрела. Слишком устало. И слишком взволнованно. - Я хотела успеть поблагодарить вас.
Ладони у нее казались горячими.
- Я вас даже не знаю.
- Вы спасли мне жизнь.


***

Мистер Лоуренс отправился вместе с мистером Варовски в США, где успешно завершил обучение в академии Бюро. Вопреки хорошим результатам, он получил рекомендации присмотреться к "работе, менее связанной со стрессами". Две недели спустя он отправился в Вашингтон с приказом о переводе, так и не сумев найти связь между ФБР и отделом безопасности вполне частной корпорации.

***
~ середина весны 1991 года

Темно-синее стекло превращало коридоры в грот из застывшей воды, протянувшийся где-то на огромной глубине. Мне нравилось здесь, даже несмотря на то, что начальник отдела внутренней безопасности не давал никаких заданий, кроме доставки кофе. Вопреки всем моим прогнозам, после колдовства Варовски мои руки почти перестали дрожать, а глаза снова видели. Пусть не так хорошо, как прежде, но куда лучше, чем в Мессине.
Доктор Варовски, всерьез или в шутку, посоветовал мне тренироваться ориентироваться на звук и меньше доверять глазам. Кажется, его восхищают мои уши. Я не против. Если не замечать его повадок испуганной мыши, попавшей в забитую кладовую, то он очень даже неплохой человек. И если не замечать, как много он врет.
Каждый раз, когда он собирается соврать, я будто вижу его голову насквозь, только вместо мозгов под черепом толкаются мысли. Я не рассказываю ему об этом, хотя док просил говорить обо всех странностях, если таковые случатся. Как не рассказываю о том, что чувствую находящихся неподалеку людей. После того, что я узнал, никому и никогда об этом не скажу.
Позавчера я заплутал, перепутал лифты и в итоге вышел не там. Дверь приняла мою ключ-карту, и я, решив, что раз это произошло, то мне можно находиться в этой части здания, пошел по незнакомому коридору в поисках простой, человеческой лестницы.
Стены и пол здесь оказались самыми обычными, совсем не похожими на застывшую воду. Наверное, чтобы не отвлекать тех, кто здесь работает. Одна из дверей неподалеку была открыта, и черт дернул меня заглянуть, что за ней.
Там... Вот что странно, там не было крови и страшных машин, похожих на гигантские дрели и лазеры пришельцев. Просто человек за компьютером, летающие плотным облаком в центре комнаты пуговицы, и другой человек, лежащий в закрытой капсуле. Верхней части черепа у него не было, а к оголенному мозгу тянулось целая охапка тонких проводков.
Человек в халате спросил, где его чай, и только после обернулся, отвлекаясь от монитора.
Меня увели очень быстро. Наверное, допуска в лаборатории все же не было, или за коридорами наблюдали через камеры, и, когда заметили чужака, сразу отправили охрану. Не слушая объяснений, сунули в комнатку на каком-то невообразимом этаже, дали чашку горячего чая и велели ждать.
Пить я не мог. Чашку держать - тоже. В голове осталась только одна мысль: "Варовски меня удавит, если узнает, что все его труды пошли коту под хвост."
Со мной пришли побеседовать двое: начальник отдела внутренней безопасности Карл Фелтон и наш общий босс Аластор Фробишер, которого я видел впервые. Не думаю, что показал себя с лучшей стороны, таращась в пол и пытаясь унять дрожь в конечностях и щелкающие челюсти.
Не знаю, почему, но меня решили не выгонять, не растворять в баке с кислотой и не делать ничего еще более ужасного, хотя свидетелям таких зверств положено быть немедленно умерщвленными после обнаружения.
Как бы то ни было, теперь мне светит носить кофе до конца своих дней, если я раньше не сойду с ума, пытаясь забыть телекинетика, которого, похоже, пытались сделать частью какой-то машины. Может, зря Варовски починил мне голову. Хотя глупый вопрос. Конечно зря.

***
~ лето 1991 года

Филипп Варовски расположился в кабинете, где всегда работал, приезжая в Вашингтон. Он любил забираться повыше, и из его окна открывался замечательный вид, который, однако, был бы намного лучше, не будь в городе ограничений на высоту построек.
Вместе с ним за столом расположились трое: молодой светловолосый мужчина со слишком легкомысленным лицом, светловолосый же гигант с повязкой на глазу и пожилой холеный джентльмен, всем своим видом напоминающий ворона. Он, в отличие от первых двух, сидел, погруженный в чтение, и только редкие косые взгляды давали понять: ничто в комнате от него не укрылось.
- Он совершенно не годится, - с пренебрежением заметил старший Варовски, кончиками пальцев толкая экран. Изображение свернулось, оставив после себя заставку с мультяшными пчелками. - Филипп, я могу закрыть глаза на многое, но это твое сомнительное приобретение...
Золотоволосый, совсем не похожий на своего отца, пересел поближе, сосредоточенно глядя на пчел, словно они могли подсказать ему верное решение.
- Стрессоустойчивость у него хуже, чем у ребенка. Я, конечно, не психиатр, но, зная твою мать, скажу, что по парню кровавыми слезами плачет отдельная палата в психушке. Еще немного, и он станет лаять на людей и кусать их за пятки.
- Четыре месяца продержался - и ничего, - негромко заметил Филипп-младший, качая головой. - Я, конечно, не психиатр, но мозг у него замечательный. Мистер Лоуренс, при всех своих недостатках, хорошо адаптируется. А еще всегда знает, когда я вру.
- Поразительная наблюдательность.
Филипп глянул на отца, пытаясь разглядеть усмешку или слишком издевательский прищур.
- Отец, я думаю, что агенту Лоуренсу здесь не место, но и вышвырнуть его на улицу будет неправильно. Не думаю, что он будет болтать об увиденном, и не то что б мне было его жаль... Просто он хороший сотрудник. Умный. Инициативный.
- И все же здесь держать его совершенно ни к чему.
- Я думаю о переводе в Квадрат. Там нет таких лабораторий, - поймал себя на просящем тоне Филипп, краснея и заерзав в кресле. - Нет ничего, связанного с мутантами. Он сможет выполнять привычную работу, делать то, чему его учили, а после... кто знает, насколько он будет лоялен. Все же он здравомыслящий человек и должен осознавать, что наши технологии возникли не на пустом месте.
- Насчет здравомыслия - не совсем...
- На прошлой неделе к нам приехала миссис Бронски. - Теперь у нейрохирурга алели даже уши. - По моей просьбе. Когда она узнала, что у ее спасителя проблемы, то предложила свою помощь. У нас вакантно место психиатра, а она, несмотря на пережитое, остается специалисткой с большим опытом.
Варовски-старший хмыкнул, оборачиваясь к второму из присутствующих. Одноглазый гигант пожал плечами.
- Мистер Лоуренс подал мне руку, когда я оступился на лестнице, и предложил проводить до медпункта. И не принялся вопить, когда ссадины затянулись. Испугался, но тихо и почти незаметно. - Он поднял взгляд на Варовски. - Было очень мило с его стороны.
Ухмылка все же раздвинула губы Варовски-старшего. Усевшись поудобнее и задумчиво вороша вьющиеся короткие волосы, он протянул, разглядывая пчелок на мониторе:
- Спас себе личную мозгоправку, подружился с сыном работодателя и очаровал непосредственное начальство. Везучий человек этот мистер Лоуренс.

***

В глаза засветило солнышко, и темно-синие стеклянные коридоры остались за спиной. Такой хороший день не омрачал ни предстоящий перелет, ни необходимость еще одного собеседования, ни зубовный скрежет Карла, вынужденного расстаться с полюбившейся игрушкой. Не знаю, чем я ему так приглянулся, но увольнение он воспринял как личное оскорбление. Ничего, кроме меня еще полно народа, чтобы таскать ему кофе.
Шум машин, людской гомон, в котором стихают даже навязчивые мысли окружающих... Ох, да. Да-да, именно это мне сейчас и нужно. Солнце. Нормальные люди. Движение.
Обернувшись, я поглядел на башню Фьючер Тех. Несмотря на пройденное мной расстояние, она казалась все такой же высокой. Красивой, не спорю, но для меня, знающего, что делают в ее недрах, просто отвратительной. Как гниющая змея.
В ушах начало звенеть. Не теряя времени и запрокинув голову, жмурясь яркому солнцу, я высоко задрал руки, с затаенным злорадством демонстрируя оттопыренные средние пальцы тонкому шпилю высотки. Получилось не так хорошо, как у доктора Варовски, но зато с чувством.
Отпустило.
С легким сердцем развернувшись, я пошел к спуску в метро, пригладив отросшие волосы. Солнце продолжало светить, голова - ныть, люди шуметь.
Мне повезло ускользнуть от внимания корпорации раньше, чем я успел чем-то привлечь внимание. А раз так, то все хорошо. Хуже уже точно не будет.