Конец лесной империи

Евгений Журавлев
 В ту ночь Реня долго сидела перед зеркалом, всматриваясь в чистый кристалл царской брошки, сияющий под желтыми лучами горящих свеч. Мысли путались, она никак не могла сосредоточиться на чем-то одном, определенном.  Ведь ей хотелось в грядущем узнать о многом и чем больше, тем лучше, но о чем конкретно, она не знала… И лишь потом,  еще немного посидев, она наконец-то сосредоточилась на своей коронной мысли: встретятся ли они еще когда-нибудь с Виктором?  И стала всем своим сознанием лететь и растворяться в далекой  и непроглядной темноте своего будущего.
Сначала  ее взгляд заволокло белым туманом и мысли остановились и замерзли, как прозрачные ледяные узоры на холодном зимнем окне. Но потом туман начал понемногу рассеиваться и в середине  его появилось маленькое  чистое пространство в виде зеркальца, в котором  что-то мелькало и  вырисовывалось.  Это зеркальце все больше и больше увеличивалось  и, удлиняясь, превратилось в какую-то подзорную трубу, через которую  было видно все, что происходило на том конце будущего мира. Но картины быстро менялись, и Реня никак не могла уловить их настоящего реального смысла, пока сама не стала искать себя  и Виктора в веренице феерических  событий этого приближающегося к ней будущего. Внезапно она увидела себя  и ее пронзила радостная мысль: «Это я!»
Она была еще молода, совсем еще такая как сейчас, но одна и одета по-зимнему. Мела пурга и  косо падал хлопьями на землю белый снег.  Она шла по улице местечка и сквозь эту метель вдруг увидела, как рядом по шоссе, быстро удаляясь от нее, пролетела крытая брезентом машина, увозившая знакомую ей фигуру Виктора.  Она крикнула, вздрогнула и видение с картинкой исчезло, как будто растаяв в темном бархате  окружающей ночи.  Она долго потом еще сидела, не двигаясь, потрясенная увиденным  ею действием, не желая воспринимать его истинный смысл своим возбужденным мятежным сознанием.  И это было именно  то, о чем говорил ей Пранас, и надо было мужественно воспринимать правду грядущих событий. Но она не хотела сдаваться, она знала, что за  свою мечту, за свое счастье нужно бороться, не смотря ни на что, с желанием что-то изменить, отклоняя тяжелые  удары надвигающейся судьбы.  Логика событий говорила ей: раз уж он уехал, не заметив тебя,  значит, вы в будущем скоро расстанетесь.  А логика ее ума отвечала ей тут же:  это не правда! Может быть вы просто разминулись, он вернется вскоре и вы вновь встретитесь. Ведь, просто так любимых не покидают…
Разбитая и расстроенная своим гаданием и домыслами, она отнесла царскую брошку в комнату Пранаса, и положила ее ему на стол. Он уже спал и она тихо выскользнула из его комнаты.
Проснувшись рано утром, Пранас увидел брошку, оставленную  Реней на столе у кровати.  Он взял ее,  повертел, положил в мешочек и спрятал в нагрудном кармане рубахи у себя за пазухой.
Наступила весна и нужно было одеваться и ехать  в один из далеких  хуторов - налаживать связь с оставшимися  там на зиму бойцами своей бригады «лесных братьев». Он очень  спешил, поэтому  пренебрег некоторыми правилами безопасности при движении по оживленным главным дорогам.  Так как на хуторе ехать нужно было по еще заснеженным весенним полям, он взял и запряг лошадь в сани и двинулся в путь, но, выехав вскоре на большак, понял, что лошади дальше очень трудно будет тащить сани уже по оголяющейся от льда и засыпанной щебенкой дороге.
Экономя ее силы,   он  медленно двигался по дороге к Добю-озеру, и на спуске к озеру вдруг услышал звук  мотора приближающейся к нему машины.  Почувствовав опасность, Лютас направил лошадь к правой пологой стороне дороги, прижимаясь ближе к обочине, за которой виднелись кусты и пологий спуск к озеру.  В случае чего, он решил прикинуться  простым мужичком, едущим  по своим делам из Антакщай в Алунту.  Он повернулся и посмотрел назад. Машина гудела и приближалась. Она была уже близко и это была, по всему видно, зеленая военная машина.  Она обогнала повозку Лютаса и вдруг остановилась, а из нее выскочили двое солдат и офицер, и направились с оружием  к повозке. Лютас не особенно-то испугался их угрожающих  действий. Обычная проверка на дорогах дорожного армейского патруля.  Солдаты подошли и офицер приказал вылезти из саней и спросил:
- Откуда едете и куда? Как фамилия? Документы есть?
Лютасу показался знакомым тембр его голоса.  И в следующий миг он понял, что «влип по самые уши». Это был тот полковник, который сидел с ним за одним столом на Новый год у Альбины…
Лютас медленно полез рукой в правый нагрудный карман за документами.
- Отставить! – скомандовал офицер. – Нам и так ясно, кто ты! Стоять, и руки вверх! При попытке к бегству – стреляем без предупреждения на поражение!
Лютас подчинился и поднял руки.
- А теперь, пан Пранас, скажите, куда  вы дели похищенную вами царскую брошку? – спросил его Зарубин.
- Она у меня здесь, полковник, в кармане за пазухой, - ответил Лютас.
- Сержант! Проверьте, есть ли оружие у этого господина, и вытащите у него из кармана мешочек  с брошкой, - приказал полковник.
Это был единственный шанс у Лютаса и он решил им воспользоваться. Сержант подошел к  нему с автоматом на изготовку и начал  ощупывать  его одежду, ища спрятанное под нею оружие. Не найдя его, он полез к нему в карман за пазуху, чтобы вытащить  из него мешочек с брошью. Они  все стояли довольно близко друг от друга и Лютас внезапно присел и с огромной силой толкнул  сержанта руками на стоящих сзади от проверяющего полковника и водителя.  Сержант, отлетев на метр, сбил с ног своим туловищем, водителя и завалил на скользкую ото льда дорогу полковника.   Пока они опомнились и поднимались, он перепрыгнул через канаву и кинулся бежать прямиком к озеру.  Зарубин и Акимов, вскочив, бросились за ним. Лютас подбежал к озеру и встал… Лед на озере у берегов уже подтаял и крошился, образуя плавающие льдины. И Лютас решился. Он вытащил кисет с брошкой и крикнул Зарубину, зная, что тот очень дорожит царской брошью:
- Полковник, я иду на лед, но если ты выстрелишь в меня, то вместе со мной в этом озере утонет и вот эта волшебная царская вещь.  Так что, прощай и не поминай  лихом!
Прокричав это подбегающим к нему полковнику и  сержанту, Лютас схватил валяющуюся возле берега палку и прыгнул на плавающую рядом льдину. Потом, с этой льдины на другую, и стал удаляться от военных на середину озера.
Акимов тоже схватил палку, прыгнул  на льдину в погоне за ним, и стал его догонять. Лютас выскочил  со льдины на сплошную площадку льда. Акимов тоже выпрыгнул вслед за ним, но поскользнулся и упал, а диск его автомата, ударившись об лед, вышел из зацепления и отлетел на метр. Лютас, увидев это, вытащил из сапога пистолет, вернулся к краю проруби и направил пистолет прямо в голову  лежащего на льду безоружного сержанта.
Он медленно подходил  к нему, предвкушая  свою победу, держа в одной руке мешочек с брошкой, а в другой пистолет:
- Лежи, не двигайся! Иначе – я размозжу тебе голову.
Затем, подойдя к кромке льда, поднял над головой кисет с брошью и крикнул Зарубину:
- Полковник! Вот она, брошка… А вот твой солдат. Сейчас он умрет, а брошку ты никогда  не увидишь. Она исчезнет вместе со мной…
В этот миг Зарубин, который держал  все это время Лютаса на мушке автомата, выстрелил короткой очередью, не дожидаясь конца речи Лютаса.  Пули ударили в кисет, сбили шапку на голове у Лютаса и пробили его полушубок, оглушив его.  Он упал и выронил в воду мешочек и пистолет, но, обезоруженный, тут же поднялся и кинулся бежать по льду на ту сторону озера, и вскоре исчез в кустах на  другом берегу.
- Вот, сволочь, ушел! – выругался Зарубин. А еще мы  потеряли  дорогую царскую брошь, - повторил он. – А это уже действительно по-настоящему жалко.  Такая  исторически ценная вещь пропала… Вот гад. Акимов! – крикнул он, поднявшемуся со льда сержанту. – Ты как там, жив, здоров?
- Жив, товарищ полковник, но еще немножко – и мне была бы хана, уже был бы на том свете, - ответил сержант.
- Ну, тогда давай, выбирайся как-нибудь со льдины сюда, на сушу, - приказал  полковник сержанту.
- Хорошо, что у нас никто не пострадал, - сказал Зарубин шоферу. – А то бы пришлось  сейчас нам с тобою возвращаться в Вильнюс. «Да-а-а! События нас опережают, - подумал он. -  Ведь только еще вчера позвонил Вагонис из Алунты и сообщил, что в Алунте на танцах были люди Лютаса. Видно, они интересовались Виктором. И вот, когда  мы выезжаем на место событий, то попадаем прямо в самую гущу их действий».
«Надо ехать в Алунту и, не медля,  подготавливать своих людей ко всяким начинающимся неожиданностям», - подумал полковник. 
Вернулся со льдины сержант  Акимов, и Зарубин, довольный тем, что они не потеряли в бою ни одного своего бойца, сказал шоферу:
- Семин, давай-ка, езжай в Алунту на машине и предупреди Вагониса, а мы с Акимовым на лошади Лютаса поедем следом за тобой.
- Есть, - козырнул Семин и, сев в машину, уехал в Алунту.
Зарубин спросил у Акимова:
- Ты можешь лошадью управлять, сержант?
- Могу, товарищ полковник! – ответил тот.
- Ну, тогда давай, бери вожжи, садись и поехали.  И нам, мой друг, пора в дорогу. Вот чертово место, -  добавил он. – Вечно тут с нами что-то случается.
Лошадь, напуганная выстрелами и какими-то чужими ей людьми, стояла и неспокойно пряла ушами. Акимов сел, взял вожжи в свои руки и по-хозяйски начал успокаивать ее.
- Тпру-у-у, коняка, успокойся, все нормально, все хорошо…
Потом полковник сел в сани, и они тронулись в путь…
Лишь только Зарубин прибыл в Алунту, он тут же  собрал в кабинете начальника МГБ  командный  состав отряда защитников: Вагониса, Валентина и членов его спецгруппы Виктора и Петра Бурцева.  Каждый из них докладывал ему о своих встречах на прошлом празднике и происшествиях в последние дни.  И после этого стало совершенно ясно, что в ближайшие дни, в связи с сегодняшними событиями, не должно быть и речи о планировании какой-нибудь операции против Лютаса, так как он сейчас напуган, взбешен и трижды осторожен.
- В связи с тем, что Лютас видел меня и знает, что вскоре на него возможно будет устроена настоящая охота, он затаится. А вступать с ним в контакт в таком состоянии очень опасно: он не поверит и уничтожит всякого, кто к нему сунется, - сказал полковник. – Поэтому, нам нужно на время забыть об этой затее. Пройдет два, три спокойных месяца, страх и растерянность у него  улягутся и он начнет действовать. И лишь тогда, когда все это немного утихнет, нам с вами можно будет приступать к осуществлению нашего плана. А пока и нам тоже нужно отойти от этого дела, и на время забыть об операции.
- Жалко, готовили ее, а долго ждать придется, - вздохнул, разочарованно, Петька.
- Да, ты прав: время, потраченное в пустую -  это часть потерянной нашей жизни, - сказал Зарубин. – Но, как говорил мой дед: никогда не жалей о потерянном.  Он  часто толковал нам: все, что ушло от вас – это к лучшему! Существует закон исключающих истин, - уверял он.  И есть две составляющие его истины, которые служат для определения всего живого: материальная, видимая и осязаемая физически форма тела и невидимая  духовная наполненность его  энергией и любовью.  Равенство этих двух истин и есть гармоническое продолжение нашей долгой земной жизни.  Баланс этих двух истин должен быть соблюден во всех земных делах.  Всякое увеличение материального взамен духовного губительно и ведет к  разрушению тела и жизни. То же относится и к духовной части. Одной мыслью сыт не будешь, - говорит пословица. Лишь  творческая работа дает радость жизни и результат, а фантазеры и бездельники ничего не создают и долго не задерживаются.
Каждое убийство  исключает частицу духовной истины и прибавляет  телу частицу материальности. Так образуется дисбаланс и постоянное разрушение тела. Воровство – это тоже приобретение материальной истины.
- А зависть? -  спросил Петька.
- Зависть? А зависть – это ведь воровство, но мысленное. А так как зависть – это мысль  о приобретении материального, то она  увеличивает материальность и разрушает духовность. В борьбе этих двух истин и проходит вся наша жизнь. Если вы кого-то пожалели и дали ему милостыню – вы отдали материальное и увеличили духовное. Если вы что-то потеряли, значит, это было лишнее для души и тела, и оно разрушило духовную сущность. А, потеряв, вы уравняли духовное с материальным и спасли часть своей жизни.
- Так что,  не спешите  что-то приобретать и не бойтесь что-то потерять, друзья! – сказал Зарубин.
В заключение он проинструктировал как нужно действовать, если на Виктора выйдет агент Лютаса: нужно сыграть естественно и правдиво, так, чтобы у противника не возникло никаких  подозрений. До первого июня можно отдохнуть и расслабиться, но быть всегда начеку и не терять бдительности.
- Учтите, - сказал Зарубин, - за вами теперь всегда люди Лютаса будут вести скрытое наблюдение, и вы теперь не должны ошибаться  и совершать необдуманные шаги. А также, с этого момента вы не должны часто встречаться, чтобы не засветить этим всю нашу группу. Но связь между нами должна всегда быть надежная и постоянная. Любой сигнал по цепочке: «Ромео»-Виктор, Бурцев, Валентин, Вагонис и Зарубин должен идти быстро, незаметно и без заминок. Если «Ромео» будут вербовать, то тебе, Виктор, нужно идти с ними на какие-то соглашения, но не сразу. Товарищ «Ромео», ты понял, как нужно действовать? – спросил Виктора Зарубин.
- Так точно, товарищ полковник, - отчеканил Виктор.
- И никаких фамилий, имен и званий. Мы теперь все по цепочке будем называться: «первый», «второй», «третий», «четвертый» и «пятый». Вот и все! Удачи вам, товарищи! А я все это время буду находиться в Вильнюсе, чтоб не привлекать особого внимания к своей персоне, - сказал Зарубин. – Можете быть свободны!
- Жигунов! – обратился  он к Виктору – А ты  останься на минуту. Когда все вышли, Зарубин подошел к нему и сказал:
- Слушай, Виктор,  сбегай-ка ты, по старой дружбе, к Валентине и скажи, что я ее жду на квартире у Вагониса.  Скажи, что я приехал сюда совсем ненадолго и через час  уезжаю. Пусть приходит, я хочу ее повидать. И пусть не задерживается…
- Хорошо, товарищ «пятый». Разрешите идти? – отдал честь Виктор.
- Молодец, «Ромео», хорошо усвоил нашу науку, - улыбнулся Зарубин. – Только уж поспеши, а то времени у меня осталось совсем в обрез.
Виктор побежал исполнять поручение полковника, а в кабинет в это время вошел Вагонис.
- Ну что, капитан, давай выручай уж меня, а то  нам и встретиться-то с Валентиной  негде, - улыбнулся Зарубин.
- А вы переезжайте к нам на постоянное место жительства, женитесь и я вам свою  квартиру насовсем  отдам, - пошутил Вагонис.
- Да нет, брат, мне тут вроде бы делать нечего, кроме как  курей выращивать. А квартира у меня и в Вильнюсе есть.  Вот только бы Валентину туда увезти, - ответил мечтательно Зарубин.
- Ну, тогда вот вам ключи. Только насчет выпивки и закуски – «сухо», - констатировал Вагонис.
- О, это у меня все есть! В моем походном кейсе, - сказал Зарубин, - а ключи я оставлю на столе…

 Послевоенные сороковые остались светлыми, но трудными годами в жизни и памяти всего советского народа. Не хватало  продовольствия и самых элементарных бытовых вещей. Но прошедшая война как-то понизила потребность людского организма жить в комфорте, неге и достатке. Никто не жаловался на нехватку вещей и на нелегкие условия жизни.  Работали с утра до вечера и были довольны хоть черствому куску хлеба с солью.  Выручало свое хозяйство: коровка, лошадь или огород. В сельмагах и продмагах  можно было купить лишь только самые необходимые вещи: черный хлеб, соль, спички, керосин, гвозди, селедку, водку да еще сахар-рафинад  кусками, который можно было дробить только щипцами  да молотком. Конфеты продавались, но леденцы и подушечки с начинкой.  Сдобных белых булочек не было. Костюмов и модельных туфель тоже. Были ботинки, галоши и сибирские валенки, да еще стеганные бурки, фуфайки и тапочки. Продавалось полотно в тюках: дешевый ситец, шевьет и драп для пальто, да еще брезентовые плащи. Все остальное шилось, творилось, кроилось и мастерилось вручную на дому. И многие люди были еще неграмотны: в войну учиться было негде, а после войны – некогда.
Среди защитников грамотных было тоже – раз и обчелся. Лишь Валентин и Вагонис, остальные могли только расписаться да складывать и вычитать цифры своей зарплаты. Уже было ясно, что скоро закончится их военная служба. Исчезали банды после ликвидации их главарей-командиров. Литва начинала жить новой, мирной и спокойной жизнью. Чтоб  как-то подготовить своих питомцев к будущей гражданской жизни Вагонис  предложил молодым солдатам алунтского взвода пойти на подготовительные курсы по математике в школу ликбеза, после трудового дня.
- Итак, кто будет записываться на курсы ликбеза?  - спросил Вагонис, собрав их всех в красном уголке.
- Да, все будем, - крикнул Петька. – Потом на гражданке это всем пригодится. А вот хотите один свежий анекдот на эту тему?
- Давай, рассказывай, - зашумели  защитники хором.
- Ну, ладно, слушайте, - усмехнулся Петька. – Пошли как-то учиться на подготовительные курсы Серега и Васька Ломок, да и загуляли с перепою, много занятий  пропустили.  Сидят как-то на уроке и ни хрена не понимают. Что им учительница на доске пишет…
- Да, ну тебя, Петро,  - засмеялись и замахали руками защитники, - хватит молоть!
- Нет, послушайте дальше, - улыбнулся Петька. – Сидят и млеют… А тема была дроби и целые числа. Учительница написала на доске цифры 0, 25  и спрашивает Ваську:
- А скажите мне, пожалуйста, уважаемый Василий Иванович, вот то, что я написала, это что такое?
А Васька смотрит на доску и на цифры, как баран на новые ворота и мнется, переступая с ноги на ногу.
- Говорите же, не стесняйтесь, Василий, - подбадривает его учительница.
- Да я никак не могу…
- Что, не можете? – спрашивает его учительница под хихиканье Сереги.
- Ну, как бы это вам сказать? – мямлит Васька. - Я нутром чувствую, что это «чекушка», а вот как это выразить словами – не знаю.
- Но, постойте, Василий. Это же дроби. А 0,5 тогда что? А единица? – настаивала учительница.
- Ноль пять – это пол-литра, а единица – это литр водки, - выпалил Васька  под общий хохот в классе. Засмеялась и  учительница, поняв, наконец, где нахватался таких знаний наш Василий, и задала  тогда ему последний вопрос:
- Хорошо, но 0,25; 0,5 и 1 – это же голые цифры. Я же  не поставила после них литры или килограммы.
- Ага! – теперь уже хитро улыбнулся Васька, - сказал Петька под  общий хохот защитников. – Если бы вы  написали или поставили килограммы после литра, тогда это была бы  уже закуска с выпивкой!
- Да, иди ты, Петька, сочиняешь тут черт те что,  - вскочил из-за стола, разозлившись на  Петьку, Васька.
Но все галдели и смеялись, довольные рассказанным анекдотом. Васька угомонился и наконец сам стал смеяться со всеми, довольный своими ответами, сочиненными Петькой.  Им было хорошо, и они жили, как единая семья.  И пока были все вместе – веселились, шутили и подначивали друг друга. Ведь все они были молодыми ребятами трудных послевоенных сороковых годов, таких же жестоких, как и прошедшая война…
А на следующий день Жигуновы  уехали в Утяны. Иван Яковлевич лежал там в больнице, и Женькина мать решила переехать в Утяны и быть рядом с ним, чтобы не ездить каждый раз за тридцать километров к нему из Алунты.  Она договорилась там с Аникиной Анной, своей бывшей подругой, жившей когда-то два года назад  в Алунте, и у которой было трое взрослых детей и один маленький, кривоногий двухлетний малыш Витя «Хомич», которого ее молодой муженек Саша научил с малых лет так материться, что тот гнул матом при каждом слове, как настоящий пьяный извозчик. И Анька пустила Жигуновых временно, на несколько месяцев, пожить к себе в квартиру.
А Витя был… как подарок судьбы, комиком от рождения.  Однажды, когда Иван Яковлевич выписался и уже находился  на квартире у Аньки, непоседливый  Хомич бегал по дому с надетой на голову алюминиевой миской, с недоеденной перловой кашей. Он нечаянно упал, зацепившись ногой за коврик, и Иван Яковлевич спросил его:
- Что случилось, Витя?
А Витя, поднявшись  и смеясь, вдруг выпалил:
- А, дедушка, так твою мать, заваився!
Иван Яковлевич чуть с койки не рухнул, услышав такую тираду от этакого полуметрового шкета, но потом привык к его выражениям и  только улыбался, слыша, как ночью Анька, меняя трусы и простыни у описавшегося и плачущего Вити, утешала его и получала в ответ:
- А пошла бы ты, мамка, к такой матери! Мне и так тошно.
И это было так смешно и так грустно  от того, что мальчик был так мал и настолько, что не понимал, что творит и твердит, смеясь и страдая.
Уезжая из Алунты, Жигуновы взяли с собой и Индуса. Но Индусу жизнь в Утянах явно не понравилась и, пожив неделю на новом месте, он затосковал по Алунте и сбежал от хозяев, выбрав свободу, бродяжничество и голодную жизнь, взамен ошейника, неволи и сытости.
Женька несколько раз порывался съездить в Алунту и привезти его назад, но мать сказала:
-  Зачем ты его будешь мучить, он выбрал себе жизнь сам.  Там он родился, там вырос, там он и останется. А потом какой-нибудь добрый человек его подберет.
Так оно и случилось. И этим добрым человеком стал не кто иной, как  тот самый огнеборец и огнетушитель  Балдовский, который однажды устроил собачью драку Индуса со своей овчаркой. Валентин Жигунов, оставшийся еще жить в Алунте после их отъезда, писал им в письме, что  Индус еще долго был беспризорным, прибегал к нему  и он кормил его, но потом у Балдовского сдохла овчарка и тот взял к себе Индуса.  И потом, через несколько лет Индус  у него стал  рекордсменом и медалистом…
Чувствовалось по всему, что заканчивается старая суровая эпоха жизни, и наступает новое, неведомое время…
…Однажды в погожие теплые дни бабьего лета, вечером в Алунту приехало несколько крытых военных машин, и прибыл полковник Зарубин. Он велел по тревоге собрать весь оставшийся личный состав взвода народных защитников и сказал Вагонису с Валентином:
- Срочно соберите своих людей и рассадите их по машинам. Выезжаем на операцию. Куда? Неизвестно. Секрет, - сказал он, - операция особой важности! Берите  побольше боеприпасов, сухой паек и теплую одежду.
Лишь стемнело, как весь алунтский гарнизон был  поднят по тревоге, погрузился на машины и выехал. А куда? Никто не знал. На одной из машин, вместе с Зарубиным и Вагонисом, ехал и Валентин.  Двигались тихим ходом всю ночь. К четырем часам утра прибыли на место и машины  остановились.  Поступила команда: выгружаться.  Выгружались тихо. Никто не знал, где они находятся, что впереди и что сзади, но все были предупреждены, чтобы не курили и соблюдали тишину. Чувствовалось, что здесь собраны большие военные силы. Через минуту  последовала команда:  развернуться в цепь  с интервалом в пять метров друг от друга и залечь. Рядом с Валентином оказался и Зарубин. Узнав в темноте Жигунова, Зарубин присел возле него.
- Ну что, Жигунов? Как чувствуешь себя? Стрелять-то еще не разучился? – спросил он Валентина.
- Да нет, вроде, а что здесь будет?  - поинтересовался у него Валентин.
- А будет здесь бой, лейтенант, мясорубка! Так что, смотри в оба и не спи! – предупредил Зарубин. – Темно и тихо!
- А мне вот, как-то хреново. И сердце побаливает, и как-то не по себе, скажу тебе по секрету, - признался он, немного погодя. - Здесь собрались на сходку главари всех банд округа. И сейчас уже вся эта местность оцеплена нашими войсками в три кольца. Вот как только рассветет, тогда и начнется, а пока – отдохни! – закончил он. Потом, помолчав, спросил  Валентина:
- Ну, а как там моя Валька?
- Она очень расстроилась и переживала, что вы вдруг уехали, не простившись, товарищ полковник, - сказал Валентин, ощущая шестым чувством во тьме, что Зарубин довольный его ответом и улыбается.
- Еще бы, не жалеть, ведь такая «рыба» сорвалась – почти генерал.
- Напрасно вы так, товарищ полковник, она ведь еще молодая, поживет – одумается. А вас что, можно поздравить с присвоением высокого звания? – спросил Валентин.
- Почти можно… Это за Лютаса… Но раньше времени не поздравляют. Вот получу, приеду в Алунту, тогда и поздравишь, - сказал весело Зарубин.
Начало светать, и Валентин увидел: впереди было какое-то заболоченное место, покрытое  камышами, а за камышами – невысокие кусты на острове. Солдаты поднялись и  пошли вперед. Тут все и началось. Заросли вдруг  ожили, грохнули выстрелы. Солдаты в цепи  залегли и открыли огонь.  Пули жужжали, как шмели. Кустарник на острове трещал и качался, и оттуда велся ожесточенный огонь по наступающим.  А когда солдаты попадали на землю, бандиты вдруг бросились вперед, в атаку, видно, рассчитывая по камышам прорваться сквозь сплошную солдатскую цепь.
Валентин увидел, как на них с полковником быстро бежит здоровенный детина с карабином наперевес, заряжая и стреляя прямо в них на ходу. Валентин поднял свой автомат, прицелился и открыл по нему огонь короткими очередями. Автомат стрелял, отдавая дрожью в плечо, и пули летели в цель, но бандит, словно заговоренный, приближается к ним все ближе и ближе. Израсходовав рожок боеприпасов, Валентин начал вставлять новый. Краем глаза, он увидел, как Зарубин тоже, матерясь, стреляет в бандита. Бандит был уже близко. Он поднял винтовку и выстрелил. Зарубин тоже, привстав, выстрелил в него почти в упор. Тот, споткнувшись, упал, а  за ним и Зарубин  тоже начал, оседая, валиться на бок.
Валентин кинулся к нему, уже не прячась и крича:
- Товарищ полковник, что с вами?
Но когда он подбежал, Зарубин посмотрел на него остановившимися глазами и тихо произнес:
- Все, лейтенант, прощай. Не поминай лихом. Кончился мой земной путь. - И тяжело глотая воздух, добавил: - Мне лишь жалко, что Валька уже никогда не станет генеральшей…
Валентин никогда не плакал, но вдруг почувствовал, как по его щекам текут слезы. Он только бессмысленно повторял:
- Товарищ генерал, товарищ генерал, не умирайте… Нельзя же так… уходить, не простившись со своей любимой… со своей невестой…
- Я не в силах… Прощай… Поцелуй ее за меня… - были последними словами Зарубина.
Подбежал Вагонис с санитарами и солдатами, но Зарубин был, наверно, уже далеко-далеко…
Когда совсем рассвело, бой был закончен. И закончились чьи-то жизни, и закончилась, канув в  вечность, лесная империя…