ГЛАВА 3.
ПЕРЕПИСАТЬ СУДЬБУ НАБЕЛО…
Нельман не мог никак справиться с сильным сердцебиением, распространяющим по крепкому полному телу неприятные болезненные волны, заставляя дрожать руки, покрывая кожу холодным и липким потом, вызывая дурноту, подкатывающую к горлу горячим тошнотворным комом. Постояв в изнеможении за дверью комнаты Вероники, заставил себя собраться с силами и выйти на веранду коттеджа.
Буквально бросился вниз на первый этаж по круглой лестнице, хватаясь за полированные перила трапа, едва волоча ослабевшие вмиг ноги по новым крепким ступеням из лиственницы.
– Ник?! – Рэй бросился навстречу, подхватил под руку. – Врача?..
– На воздух… – просипел.
Через пару минут сидел на скамье на задней веранде дома и жадно вдыхал морозный воздух конца октября: ароматный, терпкий, волнующий, живительный. Постепенно снижая темп, почти справился с приступом, приходя в себя.
«Дыши глубже… Не сейчас, понимаешь. Держись, офицер. Скоро она уедет, расклеивайся на здоровье. Хоть растекайся. Только держись».
– Как ты? Лучше? Сердечное?
Парень стоял рядом и не собирался уходить, хоть и замёрз в лёгком пуловере тёмно-синего цвета.
– Я в порядке, Рэй. Иди, оденься. Холодно. И мне прихвати куртку какую-нибудь…
Едва он скрылся за дверью, откинулся на спинку скамьи и застонал, схватившись за грудь.
«Чёрт! Нет! Не смей, Мэг! Чего ты от меня хочешь? За что наказываешь? За мою работу? За то, что не сумел быть другим? Брось, ты же сама такая… была».
Дрожащей рукой достал носовой платок и вытер испарину с посиневшего лица, часто дыша, борясь с острой болью и спазмом.
«Ты лучше нормально объясни, в чём моя вина тогда была. Ты же умница, любимая, вот и рассуди трезво: мог ли я выбрать другую профессию? Или не в прошлом дело? В настоящем? Чего требуешь? Преданности или любви? Они у тебя всегда были, родная…»
– Рот… – прорвались в сознание чьи-то тихие слова. – Подними язык.
Еле сообразил, позволив накапать лекарство. Оно обожгло и вызвало резкую дурноту, но удалось её сдержать.
– Умница. Не сглатывай, медленно дыши, заставляй аромат подействовать, – Жужа склонилась, внимательно всмотрелась в лицо, нахмурилась. – Криз. Приготовлю «пожарную» инъекцию. Не спорь. Шутки закончились, Николас. Сердечный приступ и нервный срыв – инфаркт на пороге, – поднялась, посмотрела на Рэя. – Будь рядом, я быстро. Держись, Ник.
Пожала старику плечо рукой и ушла.
«А что мне ещё остаётся, девушка наша бразильская? Только крепиться и держать себя в руках. Лишь бесконечно терпеть и обречённо ждать, когда она уедет. Покинет меня, бросит, забудет…»
Едва мысленно произнёс эти слова, как сердце вновь сжало немилосердной рукой боли. Стиснул зубы, заскрипел ими, но издать звук не позволил себе уже из гордости – Салливан стоял рядом. Медленно дыша, старался снять спазм, вдыхая острый запах лекарства под языком.
«Я понял тебя, Мэгги! Понял, наконец: не отпускать её от себя и жить. Понял…»
Боль стала постепенно отступать, будто жена и впрямь одобрила, разжимая руку, освобождая многострадальное сердце.
«Не хочешь, чтобы мы с нею расставались. Конечно, только через неё ты смогла достучаться ко мне, дураку старому! Через нашу канадку…»
Дёрнулся от болезненного укола в вену, почему-то сейчас получившегося по-особенному горячим: волна обожгла сосуды, прокатилась по телу огненной змеёй, укусила острыми зубами сердце и мышцы грудины, вонзила иглы в спину между лопаток. Не выдержав боли, громко застонал.
– Всё хорошо, Николас! Я рядом. Слежу за тобой…
Обнадёживающий голос стал прорываться сквозь вату недомогания, становиться чище и яснее.
– Показатели приходят в норму. Давление пошло вниз. Порядок. Успели купировать приступ. Спасибо Рэю – буквально спас тебя.
Жужа смотрела прямо в почерневшие от боли глаза старика.
– Ещё пара минут и было бы поздно. Всё решали мгновения, понимаешь?
Закрыл глаза с покрасневшими белками, слабо кивнул.
– Ты должен сойти с дистанции немедленно, если хочешь жить.
Замер, затих и… отрицательно покачал головой, сжав решительно синие губы.
– Понятно, – тяжело и протяжно выдохнула.
Села рядом на лавку, помолчала, метнула взглядом на дверь, отсылая Рэя.
Нахмурившись, посмотрел в карие глаза возлюбленной, убедился, что правильно понял просьбу, молча выполнил, беззвучно скрывшись в коттедже, даже не хлопнув дверью.
Посидев в тишине несколько минут, виновато вздохнула, повернулась к пациенту.
– Николас, ты уже в состоянии меня понять?
Не раскрывая глаз, кивнул.
– Если останешься рядом с ней – погибнешь. Она её не тронет – девочка на сильной энергетической защите, а тебе грозит смертельная опасность – сам догадался. Уезжай, прошу! Разорви их контакт! На расстоянии ей станет трудно вами руководить, вынуждена будет вновь уйти в тень. Ей просто не хватит силы… – задохнувшись от горьких слёз, порадовалась, что он их не видит, смолкла, успокаиваясь. – Я понимаю: хочет выяснить с тобой отношения, но забыла, что ты-то смертен и слаб, не то что она. Силы ваши неравны, ты проиграешь. Смирись и отпусти. Уезжай.
Покачал упрямо головой, медленно раскрыл глаза.
– В камикадзе играешь? А о Нике подумали? – повысила голос. – Ей зачем ваши споры? В чём её вина? – угомонилась, взяла ледяную мужскую руку, мягко сжала, грея и поддерживая. – Она совсем дитя, играет этими чувствами, забавляется, боясь и дрожа от страха, как малыш, что тянется к огню. Убереги, огради, спаси, если любишь, – сквозь слёзы посмотрела на измученного противоречивыми чувствами мужчину. – Она может полностью завладеть девочкой, ты же сознаёшь. Нике это ново и интересно; даже до конца не понимает, в какой опасности находится! Вживаясь, теряет себя.
– Не позволю, – прошептал тихо и решительно. – Буду рядом.
– Это её условие? – похолодев душой, наконец, поняла. – Да?
– Да. Ника в безопасности. Остальное не важно.
– Танго со смертью? Понимаю. Хочешь уйти красиво? Получится ли? Почему не допускаешь мысли, что это может случиться на её глазах? А если придётся держать тебя, умирающего, на руках? Как справится наша крошка? Сумеет ли сохранить разум? – разозлилась, вновь загорелась праведным гневом. – Тогда не она, а ты заигрался с призраком!
– Тихо, Жужа. Не шуми. Спокойно.
Придя в чувство, стал самим собой: профессиональным, трезвомыслящим и хладнокровным. Сжал женские руки сильно, крепко, надёжно.
– Я не позволю, кому бы то ни было, причинить моей девочке вред. Даже ей. Поверь. Если почувствую опасность или конец, сделаю всё, чтобы оградить Нику от этого. Клянусь, – взял за плечи, легко встряхнул, заставляя очнуться и выслушать. – Спасибо за помощь. Спасла, – глубоко заглянул в возмущённые глаза, – но вмешиваться не советую. Это тебе не по зубам, даже с травяными сборами, – глухо хохотнул, улыбнувшись глазами, посветлевшими и ясными. – Здесь современная медицина бессильна. Нужны древние колдовские чары и познания, а ими владеет только Ника. Уступи ей место, прошу. Она знает, что и как делать. В этом девочка куда сильнее нас всех, вместе взятых! За её плечами весь опыт Салема…
Негромко рассмеялись, помирившись и примирившись.
Ранним вечером следующего дня, вся компания оказалась в ресторане в соседнем городке. Просто так, без повода. Почувствовали, что сыты по горло своим отшельничеством и коттеджем! Оставили под охраной дублёров и уехали на минивэне кутить.
Всё получилось спонтанно и радостно: нарядились в лучшие наряды, расслабились, наслаждаясь превосходной итальянской кухней и вином, тихой живой гитарной музыкой и малолюдностью – не сезон.
Обслуга так обрадовалась, что закатила пир на весь мир! Достали из погребов лучшие вина и деликатесы и… присоединились к компании.
Было легко и весело, словно вырвались из мучительного и долгого плена на свободу!
– …Фууу, ещё один танец, и ты меня понесёшь на руках домой!
Вероника в чудесном закрытом платье в пол из плотного мягкого материала цвета выдержанного вина рухнула рядом на стул.
– Предатель! Ты не спасаешь от смерти от танцев!
Хохотала, обдавая улыбающегося мужчину чувственным тёплым ароматом разгорячённого юного тела и обволакивающих лёгких цветочных духов: пушистых, щекочущих, возбуждающих.
– Чем тут занят, плут? – успокоившись, присмотрелась. – Напиваешься втихаря? Фиии, как стыдно, Ники.
Мягко погладила его руку, притянула, придвинула бокал, отхлебнула, замерла, удивившись, выпила ещё глоток.
– Вишнёвое! То самое, из Йеллоустона?
– Нет, настоящее итальянское. Хозяин презентовал. Как-то странно посмотрел на меня и вскоре принёс кувшинчик. Видимо, понял, что мне пока не стоит налегать на виски, – криво улыбнулся, покосившись на девочку. – Дамское налил.
– Молодец! Спасибо сердечное скажу, когда появится.
Отодвинула бокал, внимательно присмотрелась к лицу, окинув взглядом задумчиво и неспешно: сбрил бородку и усики, стал на несколько лет моложе. Когда собирались сюда, как-то не особенно заметила – толчея и ажиотаж помешали. Теперь смогла оценить подвиг сполна.
Преображение того стоило: лицо, похудевшее за последние недели, посветлело, новые морщинки, появившиеся после сердечного приступа, лишь добавили трагичности и некоего шарма в облик. Теперь ясно был виден военный, даже осанка стала ровнее.
Поразилась до дрожи: «Что происходит? Кто надоумил сменить внешность? Она?..» Выдохнув, задавила мысли.
– Не сказала тебе этого раньше, Ник… Ты потрясающе выглядишь! Пара десятков лет долой! Браво! Удивил.
Протянула руку к щеке замершего и напрягшегося старика, которого теперь и стариком-то не хотелось называть, ласково провела по гладко выбритой коже, опустила пальчики на шею, завела на затылок, погладила короткие седые волосы, не сводя сумрачно-синего взгляда с почерневших серых глубин.
Перехватил её пальцы, снял с волос, вернул на стол, мягко прижав к столешнице.
– Прости, Ники. Что-то не нахожу подходящих, достойных слов… Так глупо…
– И не надо, милая, – хрипло, тихо прошептал и положил перед ней… брошь.
Опустив глаза на вещичку, задохнулась от слёз – выполнена в виде кисти вишни! Три ажурных золотых лепестка, усыпанных мелкими бриллиантами, и три крупных вишни из яшмы на изогнутых золотых ножках. Не пустяковая вещь, а настоящее произведение искусства, явно стоила целое состояние! Как в бреду, протянула дрожащую руку, взяла за лепесток, положила на раскрытую ладонь. Смотрела и всё больше дрожала, борясь со слезами.
– Николас… Ник… Ты сошёл с ума… Ненормальный… – охрипла вмиг.
– Это тебе от меня. Возьми.
– Нет! Ни за что! Ты же сам понимал…
Едва попыталась вернуть на стол, совершил молниеносный выпад и… сжал лапищей её руку, впечатав брошь в ладошку!
– Я не приму. Это слишком дорогой презент. Нет.
– Возьми эту чёртову железку, Ника!
Притянул немощный маленький кулачок к губам, стал целовать в каком-то исступлении, забыв, где они находятся.
– Подумай: кому ещё я мог купить? Только тебе, милая…
Резко подтянул её стул, обнял девочку, не выпустив стиснутую ручку из немилосердного плена, прижав сжатые руки между ними на уровне сердец, которые бешено стучали и бились о грудины.
– Прими от чистого сердца. Прошу. Умоляю. Не откажи старику в такой малости… Пустяковая мелочь с камнями…
Поцелуями выпил её слёзы бессилия с щёк и губ, не обращая внимания на упрямое покачивание черноволосой головы, на дрожь тела в безмолвном протесте: продолжала отказываться и упорствовать.
– Ты же всё понимаешь и чувствуешь… Знаешь, что это для меня означает. Знаешь…
Медленно выпустил из сильных ручищ, позволил разжать многострадальную руку с подарком, лишь теперь увидев, что с ней стало: брошь впилась в узкую девичью ладонь и прорезала её застёжкой, обагрив кровью кожу и презент.
– Отныне вы едины: ты и вишня. Одной крови, – грустно прошептал, пряча глаза, подёрнутые слезами. – Неразделимы. Она твоя. Навечно…
– Нельман…
Резко встал из-за стола и, смотря перед собой невидящими глазами, ринулся на улицу.
Кинулась вслед, попутно прихватив из рук Коди куртки.
Парень молча проследил за парой, борясь с острым желанием подсмотреть и подслушать разговор. Не справившись, выскользнул следом, но план не совсем удался: Николас и Вероника перешли на противоположную сторону улицы и стояли возле группы деревьев, полускрытые их стволами. Мог только наблюдать из-за угла веранды, пытаясь в сгущающихся сумерках разобрать слова по губами слова. Тщетно.
– Ник…
– Не сейчас, прости. Тебе лучше вернуться в зал.
– Я тебе не помешаю. Просто рядом побуду. Можно?
Не дождавшись ответа, накинула на мужские плечи утеплённую куртку, помогла вдеть рукава, застегнула кнопки. Всё делала молча, не смотря в бледное и невероятно напряжённое лицо. Одевшись и сама, встала рядом, плечом к плечу, поддерживая даже простым молчанием.
Вечерело.
Морозец вновь подёрнул окружающий пейзаж лёгким инеем, выбелив и дорогу, и деревья с травами, и даже вечернее небо, украсив серебристым покрывалом лёгкие облака, почти прозрачные, пропускающие слабый свет проявившихся звёзд. Воздух был чист и свеж, в нём угадывались запахи умирающих трав и цветов, остывающей воды рек и озёр края, грустный аромат замирающей природы.
Октябрь отсчитывал последние дни. Ноябрь обещал быть морозным и снежным, о чём уже предупредили синоптики. Это побудило многих туристов свернуть программу развлечений и путешествий и потянуться в родные края.
Сезон в парке Йеллоустон закончился, начиналось межсезонье и относительное затишье. До весны здесь будут появляться лишь самые отважные и стойкие туристы, кому и сорок градусов мороза не помеха, кому суровые картины заиндевевших гейзеров и рек не новость, кому по душе звенящая тишина настоящей беспощадной суровой зимы, от которой ищут спасения даже бизоны.
Вероника искоса поглядывала на застывший и окаменевший профиль Николаса, замечая, как от его дыхания покрываются серебром ворсинки мехового воротника капюшона куртки – мороз крепчал. У неё тоже озябла голова, но вынуть руки из тёплых карманов и накинуть свой капюшон не хотелось. В кулачке всё ещё держала такой неожиданный и неоднозначный подарок. Он не жёг огнём, не причинял боли от повреждённой кожи, не холодил – мгновенно стал своим, родным, желанным, что порождало мистические «мурашки» предчувствия чего-то важного, что случится очень скоро.
«К добру или к худу?» – вдруг вспомнился тихий голос тётки Дины, когда та слышала в тишине дома какой-нибудь неожиданный звук. Прислушавшись, облегчённо вздыхала: «К добру!» или грустнела: «К худу», истолковав ответ по-своему.
Ника тяжело и протяжно вздохнула: «К добру ли твой подарок, Ники? Или к худу? Чьему?»
Очнулась от дум, почувствовав взгляд: пристальный, неподвижный и решительный. Невольно напряглась.
– Спасибо, милая. За всё, – повернулся, посмотрел с высоты роста.
Медленно, словно во сне, поднял руку и положил пальцы… на девичью тонкую шейку. Мягко сдавил и склонился к губам, следя за реакцией внимательно и настороженно: не дёрнулась, лишь подняла побледневшее личико навстречу.
– Я люблю тебя, – сипло с болью выдавил.
Приник с поцелуем: нежным, сладким, долгим, изматывающим, напрочь убивающим волю.
Не провоцировала, не отвечала, не делала движений вперёд или прочь – отдалась на милость рук и силы воина.
Целуя, пальцев не сжимал, просто слушал ими тело возлюбленной, ощущая тугие быстрые толчки пульса на сонной артерии. Она не боялась его абсолютно! Сожми сейчас сильнее – даже не вскрикнула бы. Восхитившись и порадовавшись за отважную девочку, осторожно снял руку с горла, порывисто и жадно вжал тощее юное тельце в себя, впечатал, словно навек, сросся, не оторвать, порами и кожей. Пожалел вдруг: «Жаль, что мы в одежде». Замер от обжёгшей душу стыдом и совестью мысли, ругнул себя крепко, стиснул зубы до скрипа. Еле затолкал огненную мечту-химеру на задворки памяти.
– Спасибо за то, что ты есть, родная…
Опомнившись, заметил, что она с непокрытой головой, заворчал, натянул на волосы капюшон, целуя голову и лоб, лицо и такие пьянящие, зовущие, пухлые губы.
Бодалась, слабо отбивалась, забавно сопела, даже ругалась на русском, рассмешив до слёз.
Долго хихикали, как подростки, крепко обнявшись, смотрели на речушку где-то внизу, скрытую туманом и темнотой сумерек. Лишь журчание воды доносилось до пары.
Ник с неохотой заставил себя опомниться.
– Нас, наверное, потеряли…
– Нет. Коди периодически выглядывает. Переживает, кому из нас потребуется помощь, – лукаво усмехнулась, прижавшись домашним тёплым котёнком. – Досталось же им работка: два нездоровых на тела и головы инвалида! Того и гляди, натворят что несусветное – отвечай потом!
Несколько раз поцеловал озорницу в висок, потёрся о волосы носом и… повёл в ресторан, вздыхая с сожалением: «Такой трудный и счастливый вечер получился!»
– И Жужа в окно выглядывает. Всех переполошили мы, – вздохнула виновато.
– Я. Только я. Ты была на высоте, моя птаха. Я дал слабину, – прошептал в её капюшон, открывая тяжёлую дверь на веранду. – Ты на меня плохо влияешь!
Мягко рассмеялся и больше не гасил улыбки весь вечер, радуя ею и друзей, и персонал.
Закончилась вылазка удачно: веселились, танцевали, устраивали шарады и розыгрыши, в караоке отметились все, даже самые безголосые.
Особо отличившимся хозяин ресторанчика презентовал билет на закрытую вечеринку, где будут только свои, как он объявил: «Для истинных романцев!», на что могли претендовать только Вероника и Николас – оба владели итальянским языком и были подобающей внешности, как отметил ресторатор.
Их тут же с помпой туда и отправили, взяв у хозяина на прокат машину. Остальные гости направились обратно в коттедж. О загулявших не волновались: на обоих имелись «жучки», рация под рукой – не потеряются, всегда можно увидеть на мониторе и определить, где находятся.
Коди с Рэем ошиблись лишь в толковании слова «не потеряются».
Потерялись, только не в буквальном смысле, а в переносном.
Нику и Нике интимная обстановка милого уютного бара и алкоголь свихнул головы. Потанцевав немного, скрылись за толстой колонной возле барной стойки и… вцепились друг в друга мёртвой хваткой, не в состоянии разорвать рук и губ.
Лишь на миг он опомнился, когда заметил рядом вспышку фотоаппарата хозяина вечеринки. Ринулся за ним и оччень настойчиво потребовал слайд «Поляроида».
Человек отдал снимок безропотно, тихо и виновато извинившись словами:
– Вы такая красивая пара, синьор! Редкое везение увидеть таких счастливцев!
Вернувшись, Ник показал девушке снимок: на фото они целовались так, что закипала кровь даже от увиденного. Хорошо, что лиц не было видно.
– Пойдём отсюда… – её низкий хриплый голос заставил его передёрнуться, – домой…
Вместо ответа, притянул к себе и утонул в безумно волшебной ласке тонких пальчиков и сладости неповторимых чувственных губ. Вжимая хрупкое тело, поразился, что больше не видит и не чувствует рядом призрака Мэг.
«Так вот что ты хотела, любимая! Спасибо, моя Мэгги…»
– …Ники, – тихий шёпот Жужи остановил на миг её стремительное движение к двери, – очнись, милая. Подумай, каково ему потом будет?..
– Он безопасен в интимном плане. Признался. Поживу в его комнате эти дни. Тепло тела, губ…
– Это его и убьёт… – обессилено опустилась в кресло у окна.
– Да, возможно. Но мой отказ это сделает неизбежно. Мне остро нужно самой, понимаешь? Большего объяснить не смогу. Прости.
– Она тебя заставляет?
– Исчезла. Совсем. Дала свободу. Вот так-то. Благословила из-за грани.
С грустным вздохом неслышно вышла и направилась к Нельману.
Пока они ехали в хижину, он всё рассказал. Сам.
Жизнь, супружество, рождение Валери, счастье, сложная работа, командировки, включение Мэгги в команду, чему очень противился, серьёзные задания, угрозы, опасность, ставшая нормой, ежедневный риск. С огромным трудом удалось уговорить начальство исключить из «программы» жену, понимая, что дело становится всё опаснее. Но, как оказалось, уже ничто не могло спасти семью и счастье – машина мести была запущена.
Проклял тот день, когда по пустяковому поводу был вызван в столицу, в главное управление. Его задержали на несколько суток, которые стали последними для жены Мэгги и девятилетней дочери Валери. Никто так и не смог рассказать, как они оказались на пустынной безлюдной трассе за Покателло. Это осталось загадкой, которая оказалась не по зубам даже «спецам» из Лэнгли. Почему недруги не «убрали» его самого – по сей день необъяснимо.
Гибель семьи сломала его. Вскоре вышел досрочно в отставку и попросил устроить сюда, в район Йеллоустона – погибшие любили здесь бывать. Вот и катается по этим дорогам третий десяток лет и не может остановиться. Кружит вокруг места предполагаемой гибели любимых, а покоя не находит.
Даже не хватило духа разорвать круг вдовства и начать жить сначала с новой семьёй. Не нашёл в себе душевных сил и отваги предать память. Не святой, конечно, были женщины в жизни, но они сбегали рано или поздно. И домашние животные не желали с ним жить. Даже рыбки.
– …Почему я, Ник? – подняла глаза. – Что стало ключом? Чем отомкнула душу? – пыталась понять, себе самой объяснить необъяснимое. – Или просто совпало? Досыта наелся одиночества?
– Нет ответов, родная, – тихий убитый голос ранил её душу. – Знаю только одно: едва тебя увидел – проснулся от долгого забытья. Спасибо за новую жизнь.
Больше не разговаривали об этом. Точка. Нет объяснений, не стоит и души мучить. Обнявшись, тепло улыбнулись друг другу и стали просто жить этой минутой, днём, ситуацией.
Устроившись в его комнате, спустились рука об руку вниз в гостиную, пили со всеми крепкий кофе, слушали тихую классическую музыку, отвечали на нейтральные вопросы. Безмолвное спасибо сказали друзьям, что не касались никаких провокационных и личных тем. Видимо, Жаухария поговорила, пока пара была на вечеринке. Сидели на «своём» диване прижавшись, не разнимали рук и тел, словно подпитывая, восполняя взаимно энергетические потери. Лица сияли счастьем, посветлели, заалели нежным румянцем, глаза переливали открытые искренние чувства настоящей любви.
Жужа прятала тревожные слёзы, старалась улыбаться, избегала испытующего требовательного взгляда Коди. Что могла сказать нового? Ничего. Все были бессильны перед стремительно развивающимся романом пожилого Николаса и юной Вероники.
– Жужа! – Дэвис всё же выловил её в коридоре за кухней. – Что твориться, чёрт побери?!
– Успокойся, парень. Не кипятись. Детей от него не будет – отстрелялся уж боец, – усмехнулась нахально, сбив с офицера спесь и напор. – Остальное нас не касается. Наше дело – безопасность и здоровье подопечных. Клянусь: «Виагру» ему не дам и под страхом расстрела! – расхохоталась громко и озорно. – Слабительное тоже не стану подсыпать, уж прости…
Коди не выдержал и рассмеялся с хулиганкой, похлопывая себя по коленям и бёдрам.
– Так-так… Здесь весело, как я погляжу, – Рэй появился из-за поворота коридора, неся поднос с пустой посудой. – Ну, по последней чашке и отпустим новобрачных в постельку?
Его слова лишь подлили масло в огонь смеха. Долго не могли успокоиться.
– Лепестки роз уже посыпала? Жаль, ладана нет… – поцеловал возлюбленную в голову.
– Спасибо, напомнил! – захохотав, бросилась… в свою комнату.
Опешил, покачал головой, опомнившись, понёс, наконец, поднос на кухню.
– Ты это серьёзно? – Коди умерил смех, взял себя в руки и пошёл за коллегой следом.
– Не моя идея. Она днём купила большой букет, а сейчас я вспомнил. Вот и пригодятся цветы, – ухмыльнулся, прислушался к торопливым шагам на втором этаже. – А ведь она действительно это делает! Сильно удивятся наши Отелло и Дездемона, – погрустнел, вздохнул, передёрнулся телом от тяжёлого предчувствия. – «Она меня за муки полюбила, А я её – за состраданье к ним…»*
– Вот-вот. И возраст соответствует… – покачал головой Коди, поражаясь и тоже вздыхая в бессилии. – Чем это нам грозит? Есть новости?
– Завтра «на ковёр». Узнаем. Не тревожься. Они под присмотром. Это нам на руку. Нельман – «спец» высшей категории. Даже в любовном угаре не проворонит девочку. Всё к лучшему.
Через полчаса все деликатно попрощались и беззвучно вышли из притемнённой гостиной, оставив новоявленную пару у догорающего камина.
Они сидели, тесно прижавшись плечами, и смотрели на угасающий огонь, лишь изредка касаясь друг друга головами.
Вздохнув на пороге, Дэвис бросил взгляд через плечо, поражённо хмыкнул: «Действительно влюблены, чёрт! Вот тебе и шутки природы. С богом, дети мои! Плодитесь и размножайтесь!»
Шёл в комнату наблюдений в странном приподнятом настроении, отпустив Рэя.
«Тоже нашёл своё счастье, плут! Жаль дурака – только разбередит душу себе и бразильянке напрасно. Не повезло им… Не позволят… Не отпустят парня – ценный кадр. Да ещё и сословие! Чёрт, бедой пахнет…»
Долго ходил по притихшему коттеджу, выходил на улицу, «на тропу», осматривал окрестности в мощный прибор ночного видения, следил за безопасностью по мониторам слежения: штатно. Всё было в порядке, но… Вздыхал лишь в полнейшей тишине: «Нет покоя только моей душе. И не будет, вероятно, пока не закончится эта странная затянувшаяся вахта».
Вероника зашла в свою комнату за мелкими вещичками.
Николас оказался в их номере первым. Войдя, поразился густому аромату роз!
Ошалев, подошёл к кровати, отдёрнул балдахин и замер с поднятой рукой: по незнакомому, новому, светлому, кружевному покрывалу были рассыпаны бордовые лепестки роз в виде сердца! Смотрел бездумно на рисунок и не мог избавиться от комка в горле, что подкатил к самому адамову яблоку, не давая дышать.
«Кто это сделал? Когда? Как узнали, что сегодня буду в этой постели не один? Ника? Нет, была со мной… – помотал седой головой из стороны в сторону, прогоняя спазм. – Так, не торопись. Думай. Это рук человеческих дело, следовательно, кто-то из своих, – задумался, вспоминая все перемещения за вечер. – Выходили парни – не они, точно. Эд туда-сюда ходил. Он может, романтик мексиканский, к тому же, влюблён в Нику, этого не скроешь, сразу и “поплыл”, но умница, не показал ни разу чувств. Я оказался слабее гражданского! Позор на мою седую голову, – дёрнул плечами в нервном смешке. – Дальше, Жужа… Тоже пропадала. Она автор этой картины, точно!»
– Ты тут стоишь уже несколько минут, Ники…
Нежный голосок Вероники почему-то заставил его тело вздрогнуть, по-глупому забиться радостно сердце. Не понимая, что делает, повернулся к ней лицом и… закрыл собой кровать, раскинув руки.
– Что от меня прячешь? Какие тайны скрываешь?
Смеясь легко и счастливо, старалась заглянуть за спину, подпрыгивая и приседая, заражая и его беспечным юным смехом.
– Ну, покажи!
Всё же перехитрила, кошкой впрыгнув на талию! Обняв, заглянула за плечи и… захлебнулась, словно подавившись воздухом. Напряглась, перестала дышать, замерла.
– Бог мой… Ты?.. – просипела потрясённо.
– Подарок от ребят, видимо, – ласково обнял, стал с обожанием целовать плечики и голову, шею и подбородок. – Нас благословили, кажется. Добро пожаловать домой, миссис Нельман…
Что произошло потом, не планировал и даже не мечтал: Ника совершила невозможное, став его по-настоящему.
…Очнулись в первых лучах солнца.
Приняв душ, тепло оделись и вышли на балкон.
– Доброе утро, жена моя и госпожа, – притянув побледневшее худое личико, нежно коснулся истерзанных щедрых, любимых губ. – Благослови тебя бог за доброту и истинное чудо, милая.
– Доброе утро, муж мой и господин, – прошептала, почтительно присев в низком книксене и прикоснувшись губами к его рукам! – Спасибо за счастье и радость, любимый. Это честь для меня.
Прижавшись, обнимаясь, долго стояли в утреннем свете, дрожа на ощутимом морозце поздней осени.
Ни Николас, ни Вероника ни о чём не думали в тот миг. И не планировали, что будет завтра. Каждый понимал, что его просто может не наступить – тревога терзала сердца неотступно. Не она ли заставила их в эту ночь переписать судьбы набело и попытаться успеть прожить их, как можно быстрее, полнее? Возможно. Потому радовались каждой минуте, прожитой вдвоём. Чувствовали, что новая жизнь не будет долгой и радужной.
Перешагнув через устои и приличия, Ник и Ника обрели душу. Одну на двоих.
* «Она меня за муки полюбила, А я её – за состраданье к ним…» – Из трагедии (действ. 1, сцена 3) «Отелло, венецианский мавр» (1604) Уильяма Шекспира (1564-1616), слова Отелло о Дездемоне. Перевод Петра Исаевича Вейнберга (1831-1908).
Май 2015 г. Продолжение следует.
http://www.proza.ru/2015/06/02/139