1. Старая церковь...
Служба подходила к концу, наглухо заколоченные окна старой, покосившейся от времени церквушки давно не пропускали света. Здесь, по старинке ещё, служили по выходным. Новенький, недавно отстроенный и светлый храм сиял золотыми куполами за околицей. Церквушка полуразвалившаяся, покосившаяся со всех сторон, словно старый трухлявый гриб, разваливалась день за днём на глазах очень добрых, но суетливых жителей деревни, которым ныне было совсем не до этих проблем, успеть бы с урожаем управиться, да закруток на зиму наготовить.
Лишь пожилой священник, отец Сергий, не оставлял когда-то вверенного ему прихода и видимо собирался оставаться здесь до последнего, хотя двери нового храма были распахнуты для него, что казалось только и ждали своего отца, и настоятеля. Но то ли привычка, то ли место намоленное всё не отпускали ни на шаг, его от этих обителей.
Потускневшие, плесневеющие местами от сырости иконы горько и скорбно взирали на этот упадок и распад, но как же ликовали и преображались при виде редких гостей прихожан, и его неустанных молитв о них. Отец Сергий знал всех наперечёт, казалось с самого рождения их до плит могильных, которыми разрослось всё пространство, окружающее церквушку. Молил о спасении для каждого, любил и заботился всеми требами своими о каждой, знакомой ему душе.
Сюда редко кто захаживал, но уж если приходил, то оставался надолго, отрешившись хоть на краткие мгновения от сует и страстей внешнего мира, путник долго вглядывался в выцветшие краски старых самописных икон и, словно прозревая себя, задерживался и что-то тихонечко шептал, то ли вспоминая давно забытые молитвы, то ли пытаясь нести и пламенеть от самого сердца.
Единственным частым гостем, здесь был маленький Егорка, тринадцати лет от роду, сынишка каких-то приезжих, хотя уже давно и обжившихся здесь, но всё же чужих, не коренных жителей деревни. Люди они были добрые, хоть и не особо верующие, сами в храм не ходили, постов не держали, да и не верили они ни во что, только если в своё крепкое хозяйство, да отремонтированный после покупки, неплохой ещё домишко. Егорка же с первых дней приезда всё крутился у старенькой церквушки, бегал в берёзовую рощу, раскинувшуюся в раздольном хороводе прямо за ней. Сидел тихонько подле оградок, вглядываясь в полуистёртые таблички со знакомыми буковками, читая и складывая их в слова, рассматривал потемневшие, от сырости и времени, ещё советские, чёрно-белые фотоснимки, сгонял стрекоз с облупленного носа, перелистывал травинки босыми ногами и умиротворённо вглядывался в синь Небес, наблюдая за парением птиц и лучами полуденного солнца, согревающего его маленькое и очень одинокое сердечко...
2. Егоркины тропы...
Церквушка встречала Егорку гостеприимно, никто не знал, зачем он туда ходит, что ищет, о чём молится. Сверстников он чурался, а к отцу Сергию примкнул хвостиком и всё крутился подле него, сначала молча и озорничая лучистыми глазами, после расхрабрившись, задавая вопросы и уже любознательно вслушиваясь в каждое слово его.
Тропинка от дома до церквушки петляла изогнутою лентою, пробегала через мостик заросшего прудика, вела через поле и развалившиеся ещё со времён войны домики. Путь ко храму, видно никогда не бывает скорым и близким, но Егорка бежал туда каждый Божий день по окончанию учебного дня, едва успевая выхватить дома горячий пирожок с картошкой из-под руки вечно озадаченной готовкой, матери. Проглоченный на лету или растянутый на весь последующий поход, пирожок забивал на время дикий ребяческий голод и придавал новые силы, юному исследователю жизни, Егорке.
Что же так сильно влекло его в этот тихий и молчаливый мир, далёкий от озорных, подростковых забав, наполненный скорее печальною созерцательностию Бытия и смиренным служением детям Господним. Никогда не задумываясь слишком усердно о Боге, он всё же где-то в глубине Души очень тонко и трепетно чувствовал Его, искал и вопрошал бывало.
Отец Сергий задумчиво вглядывался в оконца небесно-синих глаз мальчика, словно пытаясь там разглядеть что-то, после тихо молился, смотрел на старые оклады и уходил готовится к службе. Егорка брёл по тропинкам в рощу, словно хороший, домовитый хозяин-лесник, осматривая каждую травинку и деревце, подмечая каждое изменение, произошедшее за день. Здесь, мысль его особенно летела и устремлялась, играла и фонтанировала, ожидая новой встречи, а может хоть и кратенького, но разговора, со строгим, как ему тогда казалось, настоятелем. Вопросы его были чисты и невинны, но любознательность развитая в нём не по годам, даже отца Сергия порою удивляла и вызывала невольно добрую и ласковую улыбку на довольно сдержанном и аскетичном на эмоции, лице. Испещрённое глубокими морщинами, оно словно преображалось в моменты тихой близости с этой невинной и столь чистою ещё Душою, что казалось даже морщинки становились ныне тропами в Царствие Небесное, в самое сердце Господа...
3. Начало...
По окончанию службы Егорка бежал домой, поторапливаясь к заботливым, матушкиным готовкам. Лишь сегодня, как узнал он, нечаянно на местном рынке от толпящихся торговок, будет какой-то вычет. Что это Егорка не знал, но любознательный по натуре, очень заинтересовался таинственным словом и новостями, из которых было известно, что люди аж из соседних сёл приедут сюда, специально к отцу Сергию.
Проведя весь день в нетерпении Егор после службы забился в уголок, под старенькую иконку Серафима, тихо наблюдая, как закрываются двери и идут, не ведомые ему, странные приготовления.
Он тихо, едва дыша стоял, инстинктивно скукоживаясь, как осенний листик, в сторонке. Не выдавая себя ни шорохом, ни звучанием, он во все глаза наблюдал за происходящим и небольшой, столпившейся кучке людей, среди которых особенно выделялись, маленький ребёнок, явно со своею, чем-то очень угнетённой по виду и измученной матерью. Мужчина полноватый и озирающийся довольно недоверчиво по сторонам, удерживаемый лишь какой-то молоденькой женщиной, стоящей рядом, почти вплотную к нему и держащей крепко-крепко, как замком, его руку. Суетилась какая-то бабуля, охаживая, словно наседка золочёное яичко, взрослого и моментами ухмыляющегося, детину.
Отец Сергий был как-то по-особому суров и серьёзен, долго готовился, минуты ожидания показались полусогнутому ныне Егорке вечностью.
Мысли сумбурно путались, но слух старался улавливать каждое слово непонятных ему молитв... Глаза начали слипаться, ноги ватными колоннами подкашивались, словно само тело должно было рухнуть в эти мгновения, дабы прозрел и обнажился дух.
Атмосфера незримо накалялась, Егор уже не мог понять в чём дело. Но лишь взглянув на ребёнка с его матерью, неожиданно приметил рядом с ними какую-то размыто-туманную,
в молочно-белёсой дымке, бесплотную фигуру согбенной старушки, пытающуюся приобнять длинными, полупрозрачными лентами-руками, чем-то озадаченного малыша. Дитё отпряло и начало кутаться в мамину длинную юбку, капризничать и прятаться за её ногами... Суету, но не причину обеспокоенности ребёнка заметили все, абсолютно не нарушая тишины сокровенного молчания и мерного хода звучания молитвы.
4. Видения...
Ничего не понимая, но всматриваясь, в маленькие щёлочки-просветы, странноватого, ранее не видимого или неосознаваемого пространства, Егорка врос в пол и застыл на месте. И только отголоски трепыхающегося в нём, испуганной птичкой, сердечка отзывались в нём неуверенной молитвой.
Глаза распахнутые настежь зрили сквозь все завесы, чувствуя или постигая основы и суть вещей. Внимательно созерцая в эти мгновения, всё мироздание и жизнь душ человеческих. Ощущениям этим не было предела, Егор видел больше, смотрел дальше, ощущал тоньше и сам нарушая все границы, выходил за оболочки зримого.
Неожиданно, цепочка мелких искажений промчалась перед его глазами. Из мужчины пришедшего на вычитку с женою, начали сочиться какие-то тёмные ленты-струи, сплетающиеся в гневные клубки и обнажая, словно срывая маски с лица - омерзительные сущности, их виды и разновидности.
Фантомами и разгуливающими духами наполнилась старая церквушка, никто кроме Егора и малыша, теперь уже заливающегося под такое же мерное, что и прежде чтение молитв, диким рёвом и слезами, никто ничего не видел и не понимал. Неужели, никто не видит всё это, ведь даже ни один мускул лица отца Сергия не двинулся в удивлении от того, что наблюдал сейчас Егор. Душа вырывалась из груди, пытаясь кричать, чтобы быть услышанной, но страх быть отвергнутым и непонятным, мощно подавлял все искренние порывы открытия всем нового мира.
Калейдоскопичность образов захлёстывала своими масштаба ми и оборотами. Несущиеся на огромной скорости и сминающие намоленную гармонию, такой уютной и благостной ранее атмосферы места, сущности оскверняли своими выплесками, разрушая и искажая всё поле пространства. Только невидимый магнит собирал их в сложную кучу, многомерный клубок и сжигал множащуюся гидру, то опаляя её змеиные языки, то сам затухая под размножающеюся лавою сущностной лавины...
5. Сущности...
Тьма сгущалась над головами пришедших, сущности сдавливали плотным кольцом, защищённых ныне только силою слова Божьего и молитвой. Всё закружилось в незримых обычному глазу фантасмагористических картинах в одно мгновение, смешалось в какую-то субстанцию. Молитвенное слово жгло тёмную материю, хлестало и укрощало, прижигая обрубленные головёшки...
В церквушке начали раздаваться стоны, то - гундосное гудение подгнивающе-чёрного нутра "золотого" детины. Только Егор улавливал этот запах духовного распада и разложения души, бабуля же словно вдыхала нежнейший цвет садов благоуханных, не могла ни насмотреться, ни надышаться на своё золочёное яичко, дитятко родное, кровиночку любимую.
Сочащиеся раны пространства выпускали оскалы и мощные ленты щупалец, разжиревших на грязных харчах человечекого негатива. Отец Сергий, подобно застывшей скале стоек и несокрушим, одетый в незримые латы и окружённый светящимся коконом защитного Света, был недосягаем и нерушим силою знамения и щита Христова, слова охранного, сокрушающего любые ухищрения лукавого и нечистого.
Стонами и придыханиями полнились чаши пространства, заполнялись все закутки и уголочки, расползающимися клубками змей, видами энергий и сущностей в них обитающих. Подселенцы и соседи, духи мятежные гуляли вразброд, то перемешиваясь и обмениваясь энергиями, то пытаясь проникнуть в пределы чистых, неосквернённых душ.
Туманную тень пожилой старушки, так трогательно протягивающая свои лентообразные рукава зрил вовсе не одержимый бесами ребёнок, но любимый внучок, бабушка Нюра которого ушла чуть раньше его рождения так и не дождавшись наследника своему хоть и ветхому, покосившемуся и старенькому дому, но пережившему не одну бомбёжку и обстрел. Она лишь в этой привязанности и любви к душе только воплотившейся, просто так и не смогла отойти к обителям Небесным. Не понимая, что видит малыш и отчего он заливается рёвами, семья, напуганная разными байками людей бывалых и опытных, тут же определила странного малыша в разряд одержимых. Щекотание бесов, такое объяснение было вполне типичным для многих семей в этой местности.
Дух бабы Нюры сам охранял и защищал ребёнка не единожды, то отводя от кипящих на плите мамкиных кастрюль, то от клюющего петуха, за перьями которого так любило приударить озорное дитя. Молитвенница и чистый Ангел малыша и всей его семьи, дух бабы Нюры был чист и незапятнан, держался рядом с ребёнком и невесткой, защищая от агрессивных выпадов выпущенных наружу чужих тёмных лярв и сущностей кишащих вокруг них целым скопом, тёмными роями и клубками жадных и алчных, чёрных пастей ненасытного легиона...
6. Чистая вода...
Не единожды в эти мгновения, под гулким роем несущегося времени, Егорка сам пытался вспомнить слова каких-нибудь молитв, слышанных им ранее на службах, но все попытки были тщетны. Веки наливались свинцом, голова тяжелела, виски сдавливало какими-то незримыми и стальными зубами жёсткого капкана, словно мёртвою хваткой дробя все мысли в подсознании на сеть мелких кадровых фрагментов, старательно собираемых и склеиваемых им, уже после на киноплёнке воспоминаний.
Восприятие притуплялось и уже сами стены старой церквушки, казалось наступали и начинали обрушиваться в его сознании.
Вычет продолжался, но теперь время, словно остановилось, замерло на какой-то недосягаемой высоте и смотрело чуть холодно и отстранённо, хотя и небезучастно на всё происходящее здесь ныне. Егор чувствовал и себя, лишь сторонним наблюдателем, но не участником этого сложносочинённого процесса.
Сущности немного усмирённые, но словно торговки с рынка после проверок и инспекций, презрительно подбоченясь только и ждали новой лазейки к душам подлатанным, и исцелённым. Они отошли на время, обузданные и изгнанные силой веры и слова Божьего, поверженные, но ухмыляющиеся по углам и трещинкам невидимого подполья расползались и затихали, плюясь вослед источающему благовонный дым кадилу, мерзко озираясь на своего гонителя, отца Сергия и гримасничая образам и кресту Христову вдогонку.
Егорка с замиранием сердца, как прикованный, смотрел на всё не шелохнувшись, хотя вся внутренняя суть его трепетала и рыдала на каждый всхлип, искажение и отклик пространства.
Чистая вода тихо поблёскивала, освещена и намолена, она стояла на низенькой скамеечке и полуразвалившихся стареньких табуретах, ожидая всех пришедших за ней. Ясная зеркальная гладь ровно отражала и сама смотрела в души и глаза всех протягивающих к ней ладони. Чистые воды отражали всё видимое и невидимое, что вглядываясь внимательнее чем обычно, можно было уловить самые необыкновенные картины и узоры прошлого, настоящего и будущего в этих бездонных чашах памяти воды.
Отец Сергий немного устало смотрел на всех собравшихся, люди тоже были утомлены, но явно ничем не озабочены, в отличие от поражённого увиденным Егорки, люд просто перемежался с ноги на ногу, пытаясь вернуться в своё обычное состояние ума, после столь длительных по их меркам времени, экзекуций.
Лишь мужчина пришедший сюда с молодою женой до сих пор то ли подхрюкивал, то ли подхрипывал, то минутами срывался и пританцовывал на месте. Сдерживал всё нутро, держа, но не обуздывая, на цепи и за засовами своего внутреннего хищника и зверя, не давая ни изгнать его, ни даже обнажить чрево его и выпустить наружу, явив миру своё истинное лицо...
Тихая и спокойная гладь чистой воды сливалась с особо восприимчивым и тонким сознанием невинной детской души. Заполняя своими ясными потоками всё межклеточное пространство сознания и открывая всё новые и новые тайны избранному ребёнку, незримо структурировалась и становилась чистым кристаллом истинного видения и мудрого знания Егорки.
Так заканчивался один из самых удивительных дней Егорки, заложивший дальнейшую цепь и череду необыкновенных событий и их предтечей в жизни обычного, деревенского мальчика, теперь уже чуть более ясно видящего и пытающегося осознавать всю разноплановую многомерность существующей реальности.
16.05.15 - 24.02.21