Люди не могут общаться и понимать друг друга, иначе как посредством специальной медиативной среды. Это примерно то же, что в буддизме называется "акаша", а в более близкой нам европейской традиции "эфир". Поскольку человек не представлен в этой среде непосредственно, то почему бы не допустить существования в "акаше" его представителя, так сказать, почтового агента? Ангела, другими словами. Вот они-то за нас и общаются. Ангелы. А мы тут в это же время бегаем с топором за старухой-процентщицей.
Много всего лишнего, необязательного, избыточного; и сам понимаешь, что – увяз коготок, но только начни убирать с тарелок салаты, специи, гарнир, а там и мясо-рыба полетели, дрожа от незаслуженного к себе пренебрежения, - вон это, всё лишнее, одна восточная напыщенность и нехорошее, - как, глядь, перед тобой разбитое корыто, от старухи записочка: "Не обессудь"... И сбросил натоптанные сапоги на берегах Индийского, что ли, океана, достал из кармана шинели свёрнутую тряпочку, развернул... И вот уже вкушаешь уважительно горбушку ржаного, посыпанного крупной серой солью, чёрного хлеба. А что: хлеб, он всему голова. Крошки-то подбери... вот, и в рот.
Когда где-нибудь кто-то снова надевает бороду по колено и музейные портки и говорит мне, что война противна природе человека, я, не долго думаю, говорю в ответ: Энкиду знаешь? Хумбабу кто убил? А за что? Хумбаба кедровый лес хранил и защищал, а тело его было покрыто чешуёй, а член заканчивался змеиной головой. И несмотря на все эти ужасные подробности, он был убит двумя здоровяками, один Энкиду, второй Гильгамеш, потому что им было скучно, просто так, как все, землю рати и богу жрати. Им хотелось воевать. Вот мне не хочется, и тебе, и вот ей тоже ни к чему это. А есть люди, которые любят драться, обожают подвергать себя опасности, которых хлебом не корми, дай кого-нибудь подстрелить на поле боя или так. Мирная жизнь не для них. Им подавай "дороги, пыль да туман, холода-тревоги". А если ещё повезёт уткнуться холодным носом в степной бурьян в конце пути, так им это лучше всякого подарка. Конечно, войны ведут по экономическим и политическим причинам, а также за правое дело и за мир во всём мире. Не спорю. Но всё-таки, главная причина войны в том, что кровь красная и горячая, и она бежит куда-то, и ничего ты с этим поделать не сможешь, хоть сам обрядись махатмой и других обряди. Не поможет. В наши дни, впрочем, как-то много стало их, бранчливых мужчин, не находишь? Тут стрельба, там потасовка. Митинги, сходки. Майдан... В чём причина? Я вот думаю, чтобы не ходить далеко, причина в женщинах. Лисья это страта – женщина. Энкиду того же – как укрощали? А подсунули смазливую бабёнку, чтобы дала "наслаждение, дело женщин". И весь огонь, вся боевая сыть из него – как из мешка с дыркой, вышли... тихий, мирный. Хумбабу, правда, убил, да. Мир и тишина – это не навсегда. И потому, хотя "и перекуют мечи свои на орала, и копья свои - на серпы: не поднимет народ на народ меча, и не будут более учиться воевать" (Исаия), но я больше склоняюсь к тому, что другое "лекарство против морщин" будет придумано ещё не скоро. Поэтому, эй! подойди-подойди развратной походкой, пирожное – цоп! – я оплачу, мне нужно это, чтобы змеиная голова никого не укусила насмерть.
"Медленно минуты убегают вдаль, встречи с ними ты уже не жди...". Между прочим, это, кажется, ещё Лермонтов подметил в одном из своих ранних произведений, что людям свойственно искать радость, или в прошлом, или в будущем, но уж никак не в настоящем. Очевидная быстротечность человеческого бытия в том "виновата", или уж так устроены мы, но "лучшее, конечно, впереди". Обретение подлинных и естественных для человека нравственных ориентиров, выработка системы оценок и самооценок, понимание своего места в этой жизни, всё это дело долгое, на всю почти жизнь и растянутое. Тут мгновенного, по "клику", результата быть не может, и ждать не нужно. Но живём-то мы "здесь и сейчас", и принимать решения вынуждены исходя из того, что есть, а не из того, что когда-то будет. В смысле практическом, в системе "отцов и детей", где мы все, кто "отцы", кто "дети", уже всё существует и всё найдено. Человек относится к самому себе так, как его идеал относится к реализации себя на практике. Происходит своего рода моделирование ситуации из уже готовых, уже имеющихся "кирпичиков". Это бережёт время и сохраняет силы. Такое изобретение себя, вместо куда более длительного и мучительного обретения себя, такое проецирование собственного "я" в уже данное, уже прожитое другими людьми, но непонятное и чужое, такой эрзац жизни внешне бывает и неотличим от настоящей жизни с её поисками и блужданиями. Только порой, изредка, в какие-то странные минуты, не то отдыха, не то забвения, подумается вдруг: а ведь это же не я, я не такой, я другим был... "Скатертью, скатертью...".
Внутри меня где-то, а может – наоборот, в кощеевом яйце, оно в утке, утка в зайце, - есть что-то, о чём я не имею представления и понятия - никакого. И потому я воспринимаю это "что-то" как пустоту. Вот эта-то пустота, недоступная никому, только мне, да и то – как доступная? – как наитие, как тень самого себя, вот она и есть самое главное, что имею. На ней всё и держится, весь воздушный, волшебный корабль: дырка от гвоздя...
Трудно расстаёмся с праздником. Ёлку новогоднюю, погляди, когда вынес – в апреле? Вот, детство в коротких штанишках. Никак не уймётся. Всё хочется, чтобы конфеты, подарки, ленточки, чтобы праздник. Сегодня. Конечно, сами приводим себя в состояние. Выпил, влюбился, пошёл куда-то, шапка набекрень... Любят, любят. Но не скажут. Разве потом? Погодя. После праздника.
7 апреля празднуют Благовещение Пресвятой Богородицы, для краткости – просто Благовещение. Если оставить в стороне "религиозное" содержание праздника, то можно считать его, например, символом принятых возможностей. Возможности человека больше обычно принимаемых им как норма, и вот светлый вестник, Ангел, ему говорит об этом. А дальше уже дело его, человека: принимать - или не принимать... Конечно, потому и празднуем, что хочется и принять, и поверить. И тихое тепло этих дней как бы ободряет нас и поддерживает. Сама погода словно говорит сомневающимся: до осени – ещё целое лето...
Имеет значение не собственно нравственная ценность, а нравственная ориентация. Если человек ориентирован на возмущение, на совершение насилия, так ли важно – плох он, или хорош, и какими нравственными критериями объясняет причину своего целеполагания? Для другого я есть то, чему я служу и что делаю, а не то, что я сам о себе знаю, или думаю, ниже говорю. "По плодам их узнаете их... Не может дерево доброе приносить плоды худые, ни дерево худое приносить плоды добрые" (Мф. 7:16, 18). Может.
Поэт Пушкин различает "даль свободного романа" не иначе, как "сквозь магический кристалл". Это метафора. Можно считать, что кристалл – троп воображения. Или вдохновения. А можно... Что видит кошка? Она видит некие формы. Звуки и запахи, издаваемые такой формой, кошка идентифицирует, например, как хозяйку с рыбой, или как дворника с метлой. У неё нет кристалла. Она видит то, что есть. В этом кошкино счастье и преимущество перед хозяйкой и дворником. А человек? Что видит он? Он видит то, что ему показывает некто третий. Не острота зрения, а свойства и особенности этого посредника будут определять увиденное. Поэтому, важно знать посредника. Кто знает его, тот понимает и себя, и то, что мы считаем внешним миром, - считанное с посредника... У кого какой посредник, тоже важно. Поэтому, контролируй мысли. Избегай вольномыслия. Кому ты молишься – тот и есть твой хозяин. Дездемона забыла помолиться – и мавр показал Шекспиру, как можно выигрышно завершить трагедию.
Интересная, всё-таки, это штука – вера. О том, как она меняет верующего, говорилось, и хорошо известно. Но вера воздействует и на объект веры и тоже изменяет его, если не в сущностном плане, то хотя бы в плане акциденций, проявлений. Иногда вся жизнь объекта зависит только от того, верят в него, или не верят.
Я очень люблю вспоминать историю, связанную с первым представлением пьесы Джеймса Барри "Питер Пэн" о мальчике, который никогда не повзрослеет, - возможно, даже слишком часто, но меня можно простить: у меня тоже есть брат, который для меня всегда останется маленьким. В пьесе есть сцена (расскажу для тех, кто ещё не слышал), за которую автор особенно волновался. Фея Колокольчик заболела и вот-вот умрёт, потому что никто больше не верит в существование фей. Актёр выходит на авансцену и обращается к залу с вопросом: "А вы верите в фей?". На премьере в зале сидела солидная публика, театральные критики, журналисты. Пошли на хитрость: организовали клаку, чтобы ответили утвердительно, спасли фею. Но, как сообщали очевидцы, все опасения оказались напрасными: прозвучал "детский" вопрос, и все взрослые люди, как один, закричали: "Да!".
Такая трогательная история. Сложность, касающаяся веры и вообще чувств, заключается в том, что они должны проявляться постоянно, а не только в "день премьеры". Может быть, наша жизнь и не оборвётся от недостатка или неискренности нашей веры, но она совершенно определённо будет другой. И сказка будет другой, и миф, и книга. Вера и доверие не зря происходят из одного корня. Верить – это значит жить мыслями, присущими другому, чужому тебе человеку; принимать его не в своей системе координат, а в системе, ему имманентной, - субъективно, но не объективно ни в коем случае. А иначе, кто избежит порки, грустно пошутил принц Гамлет в известной трагедии.
Колокольчик, звени.
Тебе нечего сказать, если тебе некому сказать. Будь семи пядей во лбу, обойди Вселенную из угла в угол, восстанови Трою и отмсти неразумным ахейцам, - если некому рассказать об этом, нигде ты не был, никуда не годишься, - спи, Ктулху!
Впрочем, тот, кому нечего сказать, редко остаётся без собеседника: мать милосердна. Поэтому не стоит жалеть одиноких, это их выбор, не будем сочувствовать Гамлету, он страшен. Говорящий со сцены, в пустоту, говорит себе и о себе. Даймон – знающий, мудрый. Он знает и это. Место ему на сцене – в искусстве, в литературе. Но и там надолго он не задержится: главное дело искусства – развлечь, а литература поглощена самопародией... Потому и "в чужом краю", потому и "клинком отравленным заколот". Потому и принц, чтобы не стать королём.
Сторонись оценщиков: они оценивают не вещь, а место; не тебя – отношение... Пять минут одиночества в лесу дают пользы больше, чем все беседы с умниками. Лист падает, муравьи торопятся – всё скажет о жизни больше, чем все слова, и без обмана.
Любовь – форма насилия над личностью, насилия авторизованного, поощряемого. Любое общение по сути своей насилие. В любви насилие принимает наиболее очевидные свои формы.
Книга не содержит больше того, что читатель находит в книге. Глупо запрещать книги. Глупо думать, что осиливший "Майн Кампф" непременно сделается национал-социалистом, а прочитав "Молот ведьм" – пойдёт жарить на костре зеленоглазых одноклассниц. Мы ведь читали Нагорную проповедь... ну, и?
В молодые годы любил догонять автобус. Просто, из спортивного интереса: нравилось... По необходимости, догоню и теперь, но – не побегу. Теперь я знаю, вижу, чувствую, могу и умею куда больше, чем тогда, в молодости. Но никому это не нужно. Нужны молодые. Молодые, полные энергии, заражённые жизнью бегут во всю прыть, чтобы тоже сделаться ненужными.
Конфликты любых уровней сводятся к кризису общения. Кризис общения объективно непреодолим, а так называемый "общий язык" – не более, чем фикция. "Общий" для двух и более сторон план коммуникации создаётся исключением общих потенциально конфликтных тем. Я не говорю о том - ты не касаешься этого. Это не общий язык, это договорное умолчание. Оно не может быть долговременным: нужды коммуникации рано или поздно выводят на "минное поле" и взрывают консенсус. Перемирия нужны, однако война нужнее. Будем воевать до последнего языка.
Взаимные небескорыстные уступки формируют лояльность. Они же создают необходимый эмоциональный фон для отношений дружбы, любви, других видов партнёрства. Это материальные отношения. Духовные отношения возникают на принципиально иной основе. Эта основа – безоговорочная вера. Известная формула "Любят не за что-то" есть ложь и благоглупость применительно к материальному миру. Но в духовном мире она единственно возможна. Люблю, потому что верю. Понять это проще, чем воплотить.
Уход от "суетного мира" и его "безумия" подразумевает не приближение к "ангелам", а наоборот – приближение к "бесам". Как воин, пожелавший сразиться с врагом, не идёт в глубокий тыл, а направляется на передовую, так же точно отшельник в своём уединении встречается с "силами зла" лицом к лицу. Для тех, кто думает обратное, опыт заканчивается в лучшем случае разочарованием. А может закончиться безумием и смертью. Не по своей воле уходя от "света", подвижник на территории "тьмы" противодействует жителям "тьмы" силой Божественной любви. Это своего рода воинская повинность. Не побеждают, не сражаясь. Уклонение от битвы выводит из подвига и делает воина жертвой вчерашнего противника – вчерашнего себя.
Сила дьявола заключена в чреслах. Это знали ещё средневековые "молотобойцы ведьм" (за 400 лет до Фрейда!). К сожалению, разумные выводы были забыты, а фантастический антураж – справедливо подвергнут осмеянию. "Чресла" не следует понимать буквально. "Чресла" могут быть и в голове, и вообще духовные объекты локализуются отлично от объектов физических. Желание есть плотская мысль. Плотский ум – чресла, которые могут порождать от дьявола, дьявольским вдохновением. Библия Ада не выглядит как таковая. Но духовное зрение безошибочно отличает написанное в аду. Природа тёмного вдохновения другая, и спутать эти два источника, светлый и тёмный, нельзя.
Нет принципиальной разницы между сладострастником и "святым" анахоретом, что умерщвляет плоть в дупле. Вся разница в этом дупле: один умерщвляет (отрицает), другой признаёт и, так сказать, плодотворит. Оба одинаково окружены гуриями. Оба страдают. И даже отношение того и другого к этой своей болезни, боюсь, принципиально не отличается - ну, как можно относиться к болезни? Где разница? Нет разницы.
Садовник и сторож сада обязаны держаться одной веры.
"Быть или не быть?". Ах, до чего хорошо. Монолог этот в своё время заучивал наизусть на языке оригинала. Там ещё лучше прошибает. Ударный, ключевой момент. Гамлет на сцене один... а почему, собственно? Сколько приходилось видеть постановок бессмертной трагедии, он всегда один в эти минуты, словно уже умер...
Но ведь он говорит о жизни. Той жизни, из которой Гамлет исключил себя волевым решением, но которая не спешит исключать его из себя. Я бы здесь заполнил сцену "под завязку". Всех вывел: обоих королей, живого и мёртвого; Офелию; королеву-мать; Лаэрта; Розенкранца и Гильденстерна; могильщиков, стражу, датчан, костюмеров, буфетчицу; пригласил бы из публики желающих – всех!
Пусть заполнят пространство. Пусть он бежит их – а они навстречу! Пусть натыкается и расплетает объятия, сам обнимает, падает, мечется, сходит с ума... И все, как один, одеты в саваны. На него тоже пытаются напялить саван. И рукава завязать на спине. Все в саванах. Все – мёртвые. Мы, все.
Бессмертен лишь Шекспир.
Понятие "демократия" включает в себя и возможность отказа от демократии в интересах... демократии.
Пример. В древних Афинах, вот где была демократия – приходи-кума-любоваться. Все должностные лица избирались, причём не более чем на один год, а оставляя должность, лицо обязательно отчитывалось перед гражданами. Тот факт, что в Афинах граждане составляли меньшинство (большинство было за метеками и рабами, имелись там и другие "полуграждане" и "недограждане"), никого не должен смущать: демократия – это и есть власть меньшинства, но с учётом (некоторых) прав большинства и его интересов, которые попроще. Так вот, в истории Афин есть одно-единственное исключение из демократических процедур: Перикл. Он избирался на высшую должность первого стратега с 444 по 229 гг. до н. э. Это время до сих пор называется "золотым веком" Афин. Хотя, по большому счёту, "золото" было взято за счёт ущемления и сокращения демократических свобод в пользу пресловутой "курицы в супе (по воскресеньям)". А что? Есть курица в супе – хорошо, демократия! Есть право слова – демократия! У моего врага нет права слова, и вообще он никто бесправное, - тоже демократия! Основной принцип реальной демократии я определил бы так: демократия – это когда курица у меня в супе. А когда она в супе у кого-то другого, так это диктатура, тоталитаризм, и вообще, вопиющее нарушение неотъемлемых прав и свобод.
Чувство стыда – вот подлинное мерило человеческого в человеке. Не единственное: ещё совесть. Но она более принадлежит уму, чем естественный эталон человечности – стыд. Откуда это в нас – большой вопрос. По Библии, люди впервые застыдились перед Создателем. Но почему? Ребёнок не стыдится отца. Видимо, потому, что слишком различна природа этого Отца и нас. Стыдясь, мы снова и снова чувствуем это, своё несовершенство. Стыд – это чувство утраты единства с недвойственной, невозмутимой первоосновой. Таким образом, обнаруживая в себе недостаток, мы тем самым признаём возможность его восполнения. Потому слёзы стыда так обжигающе очистительны. А огонь его не уничтожает – созидает.
Мудро поступают книгоиздатели, оставляя в самом конце книги несколько чистых страниц, две, три... Здесь автор и читатель встречаются без дураков, наедине: "Ну что, брат Пушкин?".
А должно, любопытно было бы взять в руки пустую книгу. Открываешь – первая страница белая, пустая. И вторая, третья... все страницы пустые. Любопытно было бы с улыбкой перелистать эти десять-пятнадцать страничек. Ну а если их сто? А если десять томов, и каждый пустой? Вот так листаешь-листаешь, ищешь-ищешь: а ну – где-нибудь что-нибудь? - и не обрящешь. По русскому хорошему обычаю, полагается перед дорогой – присесть на минутку. Помолчать...
Наблюдая событие, товарищ, не слушай себя, не слушай других, а бессловесно умом потрудись сперва, а после уж и прореки чего-нибудь, а лучше – промолчи, а? И ведь "деяние" есть, а есть "разум в зрении" (Андрей Критский). И ленивая душа иначе, как двумя сими, не исправится. И если не исправится, то будешь и впредь плоть помыслов своих приписывать деянию, и обманывать себя и других. А прежде, чем судить, вот: "Откуда начну плакати окаянного моего жития деяний?" (А. Критский) – не пройдёт ли зуд непременно, уж вот непременно высказаться, и прегрешения свои, чувственные и мысленные, деянием актуализировать (никак не А.К.)? А "в покаянии слёзы" (А.К.), и никак иначе, не бывает иначе...
На свете не так много умных людей. Человек путает признаки ума и умственного расстройства. Стоит санитару-модератору отвернуться – и вот, один уже блистает, другие восхищаются блестящим умом больного.
Ходит пустая плоть, и не насытится, смущаема желаниями, не видит красоты. Желанием красота создаётся, в обман, и обман во благо. И это Ева первая, помощница. Вторая Ева, чадородная, уже не в красоте, но в гармонии, и это уже Ева настоящая, Ева – жизнь. Как же увидеть красоту? Всё красота. Всё, что говорит в молчании. Говорит душа бессловесно: прими всё, что есть, это жизнь вечная, до и после желания, до рождения и после смерти, в этом весь ты, и тот, которого не знаешь, и есть жизнь бесконечная.
На уровне "рыбак" нет никаких рыб.
На уровне "рыба" нет рыбака.
Неверно истолкованная одной из сторон, искусственная связь двух уровней приводит к известному результату.
Сегодня мы (слабы; не знаем правды; "ленивы и нелюбопытны"; не можем подтянуться 10 раз). Но это сегодня. А завтра... Что мы скажем завтра? Вот и наступило долгожданное "завтра". Что мы скажем? "Сегодня мы...". Завтра – это сегодня. Завтра мы увидим всё как есть, а не "гадательно, как бы через тусклое стекло" (ап. Павел). А что увидим-то? Павел не говорит, что увидим нечто другое, отличное от того, что "гадательно" видим сегодня, - нет, всё то же самое, но только по-другому... Сегодня – это наше завтра, и другого "завтра" у нас не будет.
Девочка и её математик. Бегут по кругу, навстречу друг другу. При встрече он рассказывает ей о том, что до, а она ему – о том, что до до.
Додо.
2015.