Командировка во Вьетнам

Эта совершенно неожиданная для меня загранкомандировка состоялась осенью 1992 года. Я, конечно же, знал, что такая поездка предстоит, и у нас никто не сомневался, что вводить в строй локатор «Скала-МП» в Ханойском аэропорту поедет мой непосредственный начальник -  ведущий инженер Мысляев Валерий Владимирович. Но случилось все не так…

В первые годы моей работы в НИИИТе (в родном Челябинске) я занимался документацией, а затем и регулировкой отдельных узлов приемного тракта по этой теме. Радиолокационная станция «Скала» с большой дальностью действия, предназначенная для систем управления воздушным движением,  выпускалась на протяжении нескольких лет московским Лианозовским электромеханическим заводом (ЛЭМЗ) и имела несколько модификаций. Приемное устройство для одной из модификаций этого локатора разрабатывал наш институт. Разработчиком приемного тракта первичного канала был Альвианский Игорь Александрович, с ним вместе работал и Мысляев. Кроме того, в другом отделе института разрабатывалась аппаратура СДЦ (селекции движущихся целей), куда сигнал поступал после приемного тракта, и комплексный сектор Григорова разрабатывал одну стойку.
 
Все, кто работал по этой теме, часто бывали в командировках в Москве, Ленинграде, Минске, где в аэропортах вводились в строй локаторы такого типа. Я работал в основном по другой тематике и из-за учебы на вечернем в ЧПИ в командировки не ездил. Лишь один раз, в сентябре 1985 года, мне удалось съездить на несколько дней в Ленинград, где в аэропорту «Пулково» находился в командировке Мысляев.
Примерно в 1987 – 88 годах Альвианский по состоянию здоровья не стал больше ездить в командировки (ему оставалось два года до пенсии). С тех пор по «Скале» от нашего сектора ездил один Мысляев.
 
Вдруг однажды Альвианский принес удивительную новость. От начальства он узнал, что «Скала-МП» будет поставляться за границу, и в работах по вводу в строй будут принимать участие наши инженеры. Северная Корея закупает одну станцию с перспективой еще на одну. Ведутся переговоры с Вьетнамом и Румынией. Игорь Александрович сразу сказал, что будь это лет десять назад, он, конечно же, сам бы поехал, а сейчас ему здоровье дороже, пусть Мысляев едет.
 
До того времени загранкомандировки для сотрудников нашего института были чем-то совершенно необычным, в том смысле, что их не было вообще, ведь выезд за границу для нас был закрыт. И тут вдруг в 1988 году Юра Добрынин из нашего сектора совершил полугодовое плавание на авианесущем крейсере "Баку" по Средиземному морю, а теперь мой непосредственный начальник Мысляев Валерий Владимирович стал собираться в Северную Корею. Мои товарищи говорили мне, что когда-нибудь ты тоже поедешь за границу, раз шеф твой собирается и у вас такие перспективы…

Я, конечно же, понимал, что когда-нибудь потом, в необозримом будущем быть может, тоже поеду в загранкомандировку, но тогда я только что стал инженером и еще не имел никакого опыта работы на вводимом в строй объекте.
 
Только в конце мая 1989 года в Северную Корею, в международный аэропорт Пьхеньяна, наконец-то отправилась бригада наших специалистов в составе четырех человек.

Вернулись они через два месяца. Станция была успешно сдана. Мысляев привез каждому сотруднику нашего сектора по сувенирчику и рассказал много интересного. Как раз в то время в Пхеньяне состоялся всемирный фестиваль молодежи и студентов. Наши специалисты присутствовали на центральном стадионе на церемонии открытия. Мысляев видел на трибуне северокорейских руководителей: Великого вождя Ким Ир Сена и его сына, «любимого товарища» Ким Чен Ира (как называли их в Северной Корее).
 
Всего на вводе в строй и сдаче «Скалы-МП» работало более двадцати человек. Большая часть из них инженеры, техники, монтажники Лианозовского завода, несколько человек были из Ленинграда и четверо наших челябинцев. Постоянно все они находились под неусыпным оком местного КГБ. С персоналом аэропорта общались через переводчика и только исключительно по работе. Никаких вопросов о жизни в социалистической Корее задавать было нельзя. По выходным наших возили на экскурсии: в горы, в музейный комплекс, где родился Ким Ир Сен, на побережье Желтого моря, на берег Японского моря. Было очень жарко и душно – до 40 градусов в тени при очень высокой влажности. На руки выдавали инвалютные воны, покупать на которые можно было только в специальных магазинах для иностранцев. В магазинах для простых корейцев практически ничего не было, но нашим и не позволяли заглядывать в обычные магазины, а в метро в Пхеньяне вход иностранцам вообще запрещен. Страна с красивой природой, но люди живут очень бедно. Зато на каждом шагу памятники и портреты Великого вождя Ким Ир Сена, по-корейски написанные цитаты из его высказываний.

После этой поездки ожидалось, что через год Мысляев поедет во Вьетнам. Но Лианозовский завод не укладывался в сроки, и аппаратура была отправлена туда только в 1991 году. В международном аэропорту Ной Бай, недалеко от Ханоя, была уже подготовлена позиция для локатора и построено здание КДП. Из-за положения в нашей стране работы по вводу в строй станции постоянно откладывались.

Напомню, что же происходило тогда у нас в стране и в мире. Президент СССР Горбачев продолжал свою перестройку. За рубежом он был чрезвычайно популярен. Его политика привела в 1989 году к падению Берлинской стены и объединению Германии. В Советском Союзе пустели полки магазинов, на предприятиях сокращалось финансирование оборонных заказов, население стало выражать свое недовольство. В советских республиках усилились антироссийские настроения, набирающая силу оппозиция выступала за выход из СССР, начались кровавые межнациональные конфликты. В августе 1991 года произошел путч, в результате которого Горбачев лишился власти, закончилась эпоха социализма, произошел окончательный распад Советского Союза на 15 независимых государств, а полновластным лидером новой России стал  Борис Ельцин…

Все эти политические бури негативно отразились на материальном положении большинства простых граждан страны. Все слушали обещания наших новых правителей и надеялись на скорые перемены. Однако ожидание лучших времен затягивалось на неопределенный срок. Предприятия оборонной промышленности оказались в крайне затруднительном положении. Государственное финансирование прекратилось, и руководство пыталось переходить на выпуск продукции гражданского назначения, но на переоборудование нужны были дополнительные деньги, а их не было…

Наш НИИИТ не был исключением. В 1991 году финансирование морской тематики прекратилось. У нас оставались надежды на «Скалу», а, кроме того, мы с Мысляевым начали разрабатывать приемный тракт для нового вторичного локатора «Крона», предназначенного для гражданских аэропортов. Но после распада Советского Союза возникли большие трудности с комплектующими изделиями. Производственные связи нарушились, многие заводы оказались теперь за границей и перестали выпускать свою продукцию… И наш НИИИТ медленно, но очень уверенно, начал движение к своему полному краху.

Материальное положение наших сотрудников было очень нелегким. Зарплату нам периодически повышали, но из-за инфляции деньги катастрофически обесценивались. Кроме того, еще начались проблемы с выплатой зарплаты. Зарплату, как правило, задерживали на месяц, а то и на два. Правда, и в магазинах то купить было особо нечего. В продуктовых магазинах были хлеб, молоко, сметана, иногда масло, макароны. Сыр и колбаса любого сорта были редкостью. Картошку и мясо покупали на рынке, где выбор был больше, но и цены выше. Если удавалось застать продажу тушенки, рыбных консервов, гречки, то брали  много, делали дома «стратегический запас». Иногда предприятия приобретали что-нибудь «по бартеру» и потом продавали своим работникам по низким ценам. В других магазинах вообще ничего не было, никакой бытовой техники. Даже простой «советский» телевизор купить было невозможно. Больших вещевых рынков у нас в Челябинске еще не было (наши челноки еще не ездили за товаром за границу).
 
И вдруг в начале лета 1992 года из Москвы пришло известие, что осенью наконец-то состоится командировка во Вьетнам. Кроме того, еще одну станцию уже закупила Румыния, и командировка в международный аэропорт Бухареста состоится сразу же после сдачи станции во Вьетнаме. Воодушевленный такой перспективой, Мысляев узнал подробности: командировка рассчитана на два месяца; проживать наши специалисты будут в отеле международного аэропорта, трехразовое питание в ресторане отеля будет оплачено, и, кроме того, каждый будет получать на руки по 17 долларов в день.

В обеденный перерыв после посещения столовой у нас обычно еще было время поиграть в шахматы. Но с появлением в нашем секторе компьютера мы стали осваивать компьютерные игры. Как-то раз мы сидели возле компьютера. На стене висела большая географическая карта мира. Вспомнив о предстоящей командировке Мысляева, кто-то сказал, что лететь-то ему так далеко, через всю Азию. Я уже знал, что рейс Аэрофлота Москва – Ханой летит с тремя посадками: в Ташкенте, Карачи (Пакистан) и Калькутте (Индия). Мысленно представляя, как мой шеф будет пролетать над жаркими странами, я мечтательно смотрел на карту. Обеденный перерыв подходил к концу. Вдруг зазвонил телефон. Кто-то снял трубку и сообщил, что меня вызывает к себе начальник комплексного сектора Григоров. Несколько удивленный неожиданным вызовом, я отправился на третий этаж.

Разговор зашел о «Скале». Начальник отдела Захаров был в командировке и, замещая его, Григоров решил проявить активность. Он напомнил мне о предстоящей командировке Мысляева во Вьетнам, о командировке в Румынию, о том, что Вьетнам собирается закупить еще четыре «Скалы», и сказал, что у него появилась идея на будущее: держать одного человека в резерве на случай, если вдруг Мысляев поехать не сможет. Для этого мне нужно оформить загранпаспорт. Он уже все согласовал с начальством, и мне нужно только принести фотографии в 1-й  отдел и заполнить там анкету.
 
Ничего подобного я, конечно же, не ожидал и даже несколько растерялся. Настораживало то, что мне еще ни разу так и не удалось поработать на «Скале». Я сказал об этом Григорову, но на него это не произвело никакого впечатления. Он сказал, что ты же ведь работал на корабле, хорошо работал, опыт получил, а на «Скале», в принципе, почти все то же самое. Да и вообще Григоров не любил, когда ему пытались возражать. Разговор был закончен.
 
Я рассказал Мысляеву об этом разговоре. Он несколько удивился инициативе Григорова, но сказал, что пусть оформят тебе загранпаспорт, в конце концов, потом не надо будет время на это тратить.
 
Спустя почти два месяца, в 1-м отделе мне выдали загранпаспорт. В то время еще по действующим старым советским правилам в загранпаспортах должна быть выездная виза. К своему удивлению, я обнаружил в своем паспорте выездную визу в Румынию.
 
В начале октября 1992 года бригада сотрудников нашего института была готова к поездке во Вьетнам. От комплексного сектора Григорова собирался Аксенов, по аппаратуре СДЦ – Игорь Гонцов и Алик Муратов. Кандидатура Аксенова устраивала Мысляева меньше всего – своеобразная личность, лысоватый, лет пятидесяти, с вызывающими сомнение профессиональными качествами. С Игорем я был знаком по стыковкам с аппаратурой СДЦ – на год старше меня, импозантный молодой человек с внешностью Алена Делона, но технику свою знал безупречно. Алика я раньше тоже знал – лет на шесть старше меня, в очках, всегда спокойный и рассудительный, очень скромный трудолюбивый человек, участвовал в дальних туристических походах и идеально подходил для длительной командировки (он был вместе с Мысляевым в Северной Корее).
 
Вылет во Вьетнам был назначен на середину октября, как вдруг Мысляев сказал, что не может сейчас ехать по семейным обстоятельствам. Он звонил в Москву и пытался договориться, чтобы ему отложили выезд недели на две, а лучше на месяц, ведь сдача станции все равно должна была состояться в конце декабря. Но еще он просил, чтобы ему потом выплатили деньги полностью за выполненную работу, а не за срок пребывания там, то есть если командировка рассчитана на два месяца, то пусть и заплатят потом как за два месяца. В Москве согласились отложить отъезд максимум на неделю, но платить полностью, как за два месяца отказались.
 
Через неделю после отъезда Аксенова, Гонцова и Муратова вновь стали звонить из Москвы и торопить Мысляева. Опять руководству института звонил замдиректора Лианозовского завода, начальнику отдела Талову и начальнику нашего сектора Сутулову Александру Николаевичу было поручено разобраться и решить этот вопрос.
 
И вот как-то вечером, когда я уже собирался уходить домой, Мысляев о чем-то долго говорил с Сутуловым. Потом Сутулов подошел ко мне и сказал:
- Володя, поедешь во Вьетнам. А то шеф твой никак не может.
- Во Вьетнам..? – в полном изумлении переспросил я и посмотрел на стоявшего позади Мысляева.
- Загранпаспорт у тебя есть, - продолжил Сутулов. - Так что давай… Или боишься не справишься?
- Ну… я постараюсь… Надо все обсудить с шефом, - несколько неуверенно ответил я.
- Так, значит сейчас с Валерой все обсуждайте, а то через час опять будут звонить из Москвы, и я должен назвать человека, который поедет, - заключил Сутулов.

Мы с шефом сели и обсудили создавшуюся ситуацию. Мысляев еще надеялся, что, быть может, удастся договориться, чтобы сначала на месяц поехал бы я, а потом на завершающем этапе приехал бы он и заменил меня. Через час позвонили из Москвы.  Предложенный Мысляевым вариант Москве не понравился, и Сутулов назвал мою фамилию.
 
Домой я пришел под впечатлением стремительно развивающихся событий. С детства, перечитав множество книг о путешествиях и исследованиях, я мечтал о дальних странах, но, поступив на работу в НИИИТ, вообще распрощался с мыслью, что мне когда-нибудь представится возможность побывать в тропиках, своими глазами увидеть кокосовые пальмы, непроходимые джунгли, почувствовать ритм жизни далекой неведомой страны. И вот теперь мои мечты начинают сбываться… Однако это ведь совсем не беззаботная туристическая поездка. Огромный груз ответственности ложился на мои плечи. Надо было во что бы то ни стало выполнить свою работу. Одолевали сомнения, а вдруг не справлюсь. Но, получив огромный опыт работы на корабле, я надеялся на лучшее…
 
Неля спросила, что это у меня такой таинственный вид, и я ответил, что, кажется, еду во Вьетнам. Возражать она, конечно же, не стала, материальное положение у нас тогда было довольно плачевное. Зарплата у меня в то время была чуть больше 5000 рублей. Неля тогда работала старшим научным сотрудником в ГосНИИЭП (электродной промышленности) и год назад защитила кандидатскую диссертацию. У неё зарплата была побольше моей, но и у них участились задержки с выплатой. Забегая вперед, скажу, что задержка зарплаты у них тогда составила целых 10 месяцев.
 
Начавший свободное хождение по стране доллар стоил тогда около 400 рублей, и курс его неуклонно повышался. Я уже сосчитал, что во Вьетнаме буду получать полторы моих месячных зарплаты в день! В материальном отношении это был колоссальный выигрыш.
 
На следующий день Мысляев подробно нарисовал мне расположение всех устройств на позиции, и мы детально обсудили план предстоящих работ. Я зарисовал все доработки в схемах, которые мне предстояло сделать, взял в архиве документацию по «Скале», изучал ее, зарисовывал и записывал себе в блокнот. Начал собирать все необходимые инструменты, кабели, провода, всю необходимую для доработок комплектацию…

По распоряжению начальства института начальник 1-го отдела лично связался с начальством паспортно-визовой службы, и через несколько дней у меня в загранпаспорте появилась выездная виза во Вьетнам.
 
Мне позвонили из Москвы и сказали, что билет на рейс Москва – Ханой заказан на 5 ноября. Я срочно взял билет на самолет до Москвы на вечер 4 ноября.
В то время в стране развернулась кампания по приватизации, и буквально накануне моего отъезда мы получили в сберкассе свои ваучеры.
 
За несколько дней до отъезда я, как нарочно, простыл, была температура и кашель, но на работу, конечно же, ходил. За выходные Неля меня немного подлечила, но в дорогу я собирался не совсем здоровым, надеялся, что в тропиках тепло, и все пройдет само собой.
 
Я, конечно же, волновался, как тут Неля с Димой останутся. Диме тогда было четыре года. Он довольно часто болел, в детский сад ходить не любил, а тут еще с сентября его направили на несколько месяцев в гастроэнтерологический санаторий, недалеко от моей работы. Там многие детишки оставались и на ночь, но Дима оставаться отказался наотрез, и нам разрешили забирать его домой после ужина (после 8 часов вечера). Теперь Неле надо будет ходить за ним вечером одной по совершенно неосвещенным дворам и улицам, а в городе тогда обстановка была далеко не спокойная. Телефона у нас дома еще не было, и даже простой вызов врача был настоящей проблемой. И вдруг за неделю до отъезда мы получили почтовую карточку с телефонной станции на установку телефона, что нас несказанно обрадовало. Я договорился, чтобы телефон поставили как можно скорее, и пообещали, что мастер придет как раз в день моего отъезда.
 
И вот в среду, 4 ноября 1992 года, мы с Димой были дома. Дима приболел и не пошел в ненавистный ему санаторий. Я тоже долечивался, у меня все еще держалась небольшая температура. Пришел мастер и установил нам телефон. На радостях мы с Димой стали звонить всем своим родственникам.
 
Вечером, когда Неля пришла с работы, я закончил собирать чемодан. Дима мне помогал и в очередной раз напомнил, чтобы я не забыл привезти хороших игрушек и настоящий ананас, какой он видел на картинке в книжке.
 
Я был полностью готов к поездке. Мы сели ужинать. По телевизору как раз шла очередная серия мексиканского сериала «Богатые тоже плачут». Эти бесконечные сериалы были еще в новинку для российских телезрителей, и их смотрела вся страна.
 
Настало время уезжать. Мы попрощались, и я пошел. К ночи подморозило до -12;, лежал снег. Поеживаясь от морозца, я шел и думал, что скоро из зимы попаду в лето.

Мой самолет вылетел около полуночи, и Челябинск растаял в ночной мгле. В Москве, несмотря на середину ночи, народу в Домодедово было полным-полно, даже присесть некуда. Мне удалось приткнуться у стенки, я сел на чемодан и задремал. Под утро я пошел на автобус и доехал до метро. В Москве было не холодно, около нуля. Я отправился к нашим московским родственникам, позавтракал, оставил у них свои теплые вещи и поехал на Лианозовский завод.

В проходной завода меня встретили и поставили отметку о прибытии в командировочном удостоверении. Здесь же я познакомился с инженером заводского КБ, который тоже отправлялся во Вьетнам. Звали его Слава – добродушный, немного полноватый, 38 лет.

Как оказалось, мы еще будем сопровождать груз: несколько больших деревянных ящиков. Славе передали полный список того, что находится в этих ящиках, для предъявления на таможне. Наконец, из заводских ворот выехал автобус с нашим грузом, и на нем мы отправились в аэропорт.

Некоторое время спустя впереди показалось большое здание международного  аэропорта Шереметьево-2. Построенный к Олимпиаде-80, соответствующий всем мировым стандартам, этот аэропорт в то время был главными воздушными воротами страны и связывал Москву почти со всеми континентами планеты. Наш автобус по эстакаде подъехал прямо к дверям зала отправления. Нас встретил представитель авиаэкспорта по фамилии Моторыгин - человек в возрасте, в теплой английской кепке, во всем фирменном, с пропитой физиономией. Он сразу же проверил наши документы. Пока мы выгружали из автобуса ящики, к нам подошел вьетнамец – представитель посольства. Наконец нам вручили билеты, а Моторыгин взял у Славы все сопроводительные документы и пошел договариваться с таможней.
 
Я впервые в жизни оказался в международном аэропорту. Огромный, заполненный людьми, зал. Справа двадцать выходов на регистрацию билетов и на таможенный контроль, слева - еще двадцать. Посередине, прямо перед нами огромное табло с отправляющимися рейсами в Лондон, Нью-Йорк, Рим, Дели… Мы нашли свой рейс: отправление в 17.30, аэробус Ил-86, летит с тремя посадками. К своему удивлению я вдруг увидел, что первая посадка будет не в Ташкенте, как предполагалось ранее, а в Дубае. «Вот это да! – подумал я. – Неужели первая страна, которую мне удастся увидеть, будет Объединенные Арабские Эмираты, эмират Дубай!» Как оказалось, маршрут был изменен из-за обострения обстановки в Афганистане (талибы вели боевые действия против правительственных войск, и пролет над их территорией был небезопасен).

Присмотревшись, мы увидели у одного из выходов надпись «Ханой» и номер нашего рейса. Туда стояла огромная очередь одних вьетнамцев (ведь самолет вмещал более 300 человек). С середины восьмидесятых годов на предприятия Москвы и других крупных городов СССР разрешили приглашать вьетнамцев в качестве рабочей силы. После распада Советского Союза многие заводы и фабрики остановились, и их стали отправлять домой. Многие из них обзавелись семьями и уезжали с маленькими детьми. Только я подумал, что нам предстоит выстоять всю эту очередь, как вдруг показался Моторыгин, как раз оттуда, откуда эта огромная очередь начиналась. Он махнул нам рукой и крикнул, чтобы мы несли ящики и свои вещи. Мы быстро последовали его указанию. К нам подошел таможенник, посмотрел на ящики, проверил наши документы, потом всю эту очередь из вьетнамцев просто сдвинули в сторону и пропустили нас вперед. Бросилось в глаза, что таможенники вели себя с вьетнамцами крайне бесцеремонно, и нам было даже как-то неудобно.
 
Пока проверяли наш груз, Моторыгин еще некоторое время о чем-то разговаривал со старшим таможенником. Как я понял, за пересылку груза надо будет дополнительно заплатить. Таможенник назвал  Моторыгину сумму. Они еще немного поговорили, потом Моторыгин передал Славе пачку денег, чтобы мы потом заплатили, попрощался с нами и ушел.

Наконец приняли в багаж весь наш груз и чемоданы. Таможенник выписал квитанцию, передал ее Славе и сказал:
-  Вы должны заплатить 68 тысяч рублей.
-  Сколько?! – с недоумением в один голос переспросили мы.
-  68 тысяч, - снисходительно повторил таможенник, - там написано.

Совершенно ошеломленные названной цифрой, мы уставились на квитанцию. Потом Слава достал из кармана куртки переданные Моторыгиным деньги и стал их пересчитывать. Там было ровно столько, сколько и было нужно. Мы заплатили и под впечатлением этого пошли на паспортный контроль. Как я уже упоминал, зарплата у меня тогда была в районе пяти тысяч, у Славы в Москве немногим больше, и названная сумма за провоз нескольких ящиков была для нас просто астрономической.
 
На паспортном контроле немного постояли в очереди. Нас охватило волнение: а вдруг что-нибудь не так с паспортом. Наконец, получив в загранпаспорте соответствующий штамп, мы впервые в жизни пересекли государственную границу России.

Больше часа мы слонялись по залу, посмотрели магазин беспошлинной торговли, где кроме стандартного набора русских сувениров (водка, матрешки, деревянные ложки…) больше ничего и не было, а затем отправились искать, где находится наш выход на посадку. Наконец, мы увидели номер нашего рейса. Огромная и очень шумная толпа вьетнамцев заполнила все помещение перед выходом. Держа в руках посадочные талоны, мы остановились в нерешительности. Работница аэропорта, которая никого не пропускала в проход к самолету, посмотрела на нас, замахала рукой и крикнула: «Подходите сюда, пожалуйста!» От неожиданности мы даже оглянулись, нам ли это она кричит. Оказалось, что действительно нам. Протиснувшись сквозь толпу, мы показали свои посадочные талоны. Ослепительно улыбнувшись, девушка очень любезно пригласила нас пройти в самолет. «Надо же, мы прямо, как белые люди», - сказал Слава, когда мы шли по телескопическому трапу.

До этого мне много приходилось летать на самолетах, но на аэробусе Ил-86 я летел впервые. К нашему удивлению из пассажиров в огромном самолете сидели только два мужчины в цивильных костюмах, очевидно работники нашего посольства. Следом за нами зашел еще один «белый человек». Мы заняли свои места, и стюардессы стали запускать вьетнамцев. Что тут началось! Словно маленькие дети, вьетнамцы шумели, кричали, сгоняли друг друга с мест, ругались… Поначалу вежливые и обходительные, стюардессы потеряли всякое терпение и буквально запихивали вьетнамцев в кресла. Некоторые опять вскакивали и вновь пытались с кем-то поменяться местами. Две девчонки сцепились, громко осыпая друг друга проклятиями. С большим трудом их удалось растащить и усадить на место. Из-за всего этого вылет нашего самолета задержался более чем на полчаса.

Наконец все заняли свои места и пристегнулись. Я сидел в центральном ряду, а Слава – справа от меня через проход. До иллюминатора было далеко. Слева от меня сидели две молодые вьетнамки и безумолку болтали. На улице было уже совсем темно. Самолет взлетел и, оставив позади холодную заснеженную Москву, взял курс в дальние жаркие страны.
 
Часа через три, когда нас покормили (к моему удивлению очень хорошо), и я поспал, из динамиков раздался голос командира и сообщил, что наш самолет находится в воздушном пространстве Ирана и через несколько минут будет пролетать над городом Исфахан. Я привстал и попытался заглянуть в иллюминатор, но ничего не увидел – полная темнота. Мне вдруг представилось, будто мы летим над огромной географической картой: под нами иранские горы, а далеко впереди Персидский залив и Аравийский полуостров. Тот далекий и до сих пор недоступный мне мир, который я знал лишь по книгам и телепередачам «Клуба кинопутешествий» вдруг открылся для меня…

Через пять с половиной часов полета самолет пошел на снижение. В ночном небе облаков почти не было, и внизу сверкало множество огней. Когда самолет делал вираж, мне удалось разглядеть в иллюминатор прямую освещенную автомобильную трассу. Вдали, как мне показалось,  виднелись корабли, наверно, танкеры у нефтеналивных терминалов. Ярким светом сиял город Дубай. Самолет зашел на полосу, мягко приземлился и остановился недалеко от здания аэропорта, где сверху красными неоновыми буквами было написано DUBAI.

Стюардесса объявила, что стоянка здесь целый час, самолет будет заправляться горючим, а пассажиры могут пройти в здание аэропорта. Температура воздуха в Дубае +24;. На моих часах было около полуночи по московскому времени. Получив транзитный талон, мы направились к выходу. Вьетнамцы то и дело переспрашивали стюардесс, что это за страна такая. Спускаясь по трапу, я вдохнул теплый, насыщенный незнакомыми аравийскими ароматами воздух. Огромный автобус подвез нас к самому зданию. Мы прошли мимо аллейки финиковых пальм, возвышавшихся вдоль здания, и вошли в стеклянные двери. Меня не покидало чувство нереальности происходящего. Уж не сон ли это: теплая южная ночь, я на Аравийском полуострове в Арабских Эмиратах…
 
Арабские полицейские в рубахах с коротким рукавом, беретах, с большими пистолетами на поясе придирчиво оглядели вошедшую толпу притихших вьетнамцев. Чуть в стороне несколько арабов разговаривали между собой. Вероятно очень состоятельные люди: с золотыми перстнями на пальцах, в белоснежных одеждах, у каждого на голове белое, спускающееся на спину, покрывало, закрепленное черным обручем.
 
Проверив транзитные талоны, мы прошли дальше. Длинная движущаяся дорожка доставила нас в зал отправления. Оглядевшись, мы увидели несколько уходящих вниз эскалаторов и надпись “Duty free”. Спустившись вниз, мы попали в огромный магазин беспошлинной торговли. Везде идеальнейшая чистота, сверкающий мраморный пол, мягкое освещение, изобилие всевозможных товаров. Вьетнамцы, у кого с собой были доллары, тут же  бросились за покупками. Мы со Славой прямо-таки остолбенели от всего этого, ведь подобное раньше видели только по телевизору. Денег, кроме рублей, у нас не было, и мы просто ходили и смотрели. Продавцы - в основном арабские женщины в строгих европейских костюмах, хорошо говорившие по-английски, предлагали товары немногочисленным покупателям. Мы зашли в отдел бытовой техники и рассматривали стоявшие на полках телевизоры и видеомагнитофоны японских и европейских фирм. Мое внимание привлекли маленькие многодиапазонные приемники тайваньского производства. О таком приемничке я мечтал, когда был в командировке на корабле в море, и теперь уже думал, что на обратном пути обязательно такой куплю.
 
В другом отделе я увидел швейные машинки. Неля просила меня привезти, если получится, и я смотрел цены. При пересчете на рубли все было очень дорого. Дешевле других была компактная маленькая японская машинка «Ягуар». Я хотел спросить у продавщицы, часто ли здесь бывают такие машинки, но никогда раньше мне еще не приходилось говорить по-английски. Продавщица выжидающе смотрела на меня. При полном отсутствии языковой практики это было психологически нелегко. Я просто постеснялся спросить и ушел. Впервые мне пришлось столкнуться с таким понятием, как «языковой барьер».
    
Пришло время идти на посадку в самолет. Некоторые вьетнамцы несли с собой коробки с небольшими телевизорами и видеомагнитофонами. На этот раз все расселись по своим местам очень быстро. Наш аэробус взлетел. Словно сон, растаял в непроглядной тропической ночи сказочный арабский эмират.
Почти через два часа вновь посадка в самом большом городе Пакистана – Карачи. Опять я пожалел, что летим ночью: кроме огней ничего не видно. Стюардесса объявила, что здесь только техническая посадка, из самолета никого не выпускают. Температура воздуха в Карачи +26;.

В иллюминатор я разглядел вдали здание аэропорта. К нашему самолету подъехала какая-то машина, и на борт поднялись несколько пакистанцев – работники аэропорта, все в светлых рубашках с коротким рукавом, похожие на индусов с очень смуглой кожей. Они пересчитали всех пассажиров, поговорили с экипажем и ушли.
 
Почти все пассажиры спали. Слава тоже спал. Я поднялся и подошел к иллюминатору, туда, где была лестница в нижний отсек аэробуса. Там же был выход на улицу, на трап. Внизу суетились члены экипажа, загружали коробки с едой. Пока я размышлял, а не спуститься ли мне вниз и выйти на улицу, постоять у трапа, ко мне подошел мужчина, работник нашего посольства в Ханое. Разговорились. Он сказал, что летал здесь много раз, и кроме членов экипажа сходить с трапа никому не позволяют. Внизу стоят полицейские с автоматами. С ними шутки плохи, могут и арестовать за незаконное проникновение на пакистанскую землю.

Посмотрев в иллюминатор, я уселся в свое кресло и уснул. Часа через два я открыл глаза и посмотрел на часы. Наша стоянка в Пакистане затянулась. На улице почти рассвело. Я встал и опять подошел к иллюминатору. Лучи восходящего солнца, пробиваясь сквозь облака, осветили здание аэропорта, белое, в восточном стиле, походившее скорее на шахский дворец. Нигде не видно ни одного человека. Чуть в стороне стоял огромный сингапурский Боинг-747, за ним аэробус немецкой авиакомпании «Люфтганза».
 
Наконец стюардесса разбудила всех пассажиров, попросила пристегнуться и сказала, что наш самолет продолжает свой полет. Посадки в Калькутте не будет, потому что ни туда, ни оттуда пассажиров нет,  летим прямо в Ханой.
Самолет разбежался и взлетел. Я чуть приподнялся, стараясь заглянуть в иллюминатор. Вокруг выжженная солнцем красно-бурая земля, редкий зеленый кустарник с красными цветами – обычный для тропиков гибискус. Огромный город Карачи протянулся до самого горизонта. Прямо за территорией аэропорта несколько новых белых одноэтажных домов, вероятно богатых, рядом с одним хорошо видна красная открытая спортивная машина. Дальше город довольно неприглядный: вдоль улиц двух трех этажные дома, далеко не новые; вдали башня с часами, вероятно, времен английской колонизации; большая базарная площадь…
Самолет пронзил густую облачность, набрал высоту и взял курс на восток.

Стюардессы стали разносить еду, загруженную в Карачи. Все было довольно вкусно, но больше всего меня поразил десерт. В пластиковой коробочке, в сладкой желеобразной розовой массе лежал желтый круглый ломтик какого-то тропического фрукта, по вкусу похожий на ананас, но только не волокнистый. Изумительнейший вкус! Мне было так жалко, что рядом со мной нет Димы и Нели…
Спустя пять часов после вылета из Карачи, самолет пошел на снижение. Наш полет продолжался в общей сложности уже 16 часов, и все пассажиры были крайне утомлены. Над Вьетнамом висели густые белые облака. Внизу показались ровные прямоугольники рисовых полей. Наконец, мы благополучно приземлились в международном аэропорту Ной Бай. Стюардесса объявила, что температура воздуха +28;.

Мы вышли из самолета, и, вдохнув теплый тропический воздух, направились к зданию аэропорта. Рядом со зданием возвышались несколько кокосовых пальм, еще какие-то тропические растения. На паспортном контроле в наши паспорта поставили штамп (для граждан России въезд безвизовый).

Слава мне сказал, что нас встречает сам начальник сдаточной бригады с Лианозовского завода, он его хорошо знал. К нам подошел невысокий, спортивного сложения, человек лет сорока, в футболке, спортивных штанах и сланцах на босу ногу. Меня несколько удивили сланцы, но как оказалось большинство вьетнамцев именно так и ходят, самая удобная для тропического климата обувь.
 
Мы познакомились. Он сказал, что его зовут Николай, и что я так запросто могу к нему обращаться. К нам подошел вьетнамец в черном костюме, с галстуком, и Николай нас с ним познакомил. Звали его Винь – переводчик из министерства иностранных дел Вьетнама, прикрепленный к нашей сдаточной бригаде.
Нам помогли быстро заполнить таможенные декларации. Потом Николай через Виня поговорил с таможней, показал какие-то бумаги, и  наш багаж вместе с сопровождаемым грузом пропустили без проверки.
 
На улице нас ждали два микроавтобуса. К нам подошли несколько человек москвичей, которых Слава знал, познакомились со мной. Потом в один микроавтобус загрузили привезенные нами ящики, а в другой сели мы со Славой и Николай. До отеля было всего метров двести, но нас подвезли на микроавтобусе. Пока ехали, Николай сказал, что по времени разница с Москвой 4 часа, и мы перевели часы. На календаре было 6 ноября 1992 года, около трех часов по местному времени. Еще Николай сообщил, что в связи с праздником, отмечаемой здесь завтра 75-й годовщиной Великой Октябрьской социалистической революции сегодня сокращенный рабочий день, а вечером будет праздничный банкет.
 
У входа в трехэтажное здание отеля три небольших кокосовых пальмы и красивый декоративный бассейн, в котором плавали несколько крупных рыб. После всех необходимых формальностей нам выдали ключи от номера и проводили на второй этаж. Вдоль всего здания тянулся открытый коридор балконного типа, и вход в номер был практически с открытого воздуха. В номере две широких кровати, шкаф, два кожаных кресла, столик с чайными принадлежностями и кувшином воды, маленький холодильник, кондиционер. Телевизора не было, но место для него было. Прямо напротив входной двери на другой стороне комнаты проход на балкон, а направо – ванна и туалет. С балкона открывался вид на почти построенное здание концертного зала. За ним ряды построек типа бараков с черепичными крышами – это поселок обслуживающего персонала аэропорта.
 
Расположившись в отеле, и вполне довольные условиями проживания, мы вышли из номера и, облокотившись на перила, стояли и просто смотрели на открывшийся перед нами неведомый Вьетнам. Вдоль здания отеля росли какие-то невиданные тропические деревья, за ними, кусты гибискуса с красными цветам; всюду непривычная красно-бурая (кирпичного цвета) почва. Слева вдали - здание аэропорта, прямо – стоянка самолетов и взлетная полоса. На горизонте в туманной дымке просматриваются горные вершины. Мимо отеля проходит хорошая асфальтовая дорога, идущая в Ханой. По ней то и дело проносятся мотоциклы, неспешно едут велосипедисты, иногда проезжают машины и микроавтобусы.

В пятом часу к отелю подъехал микроавтобус, и я увидел Игоря, Алика и Аксенова. Они уже знали от Николая, что я приехал. Мы радостно поприветствовали друг друга. Только Аксенов не выказывал особой радости по поводу моего появления и сразу стал меня расспрашивать, почему это Мысляев не приехал. Меня познакомили с несколькими москвичами и одним парнем из Петербурга - с Игорем Корольковым. Алик и Игорь жили в соседнем номере, и мы пошли к ним и долго разговаривали. Я спросил, можно ли отсюда позвонить домой и сообщить, что я благополучно добрался. Оказалось, что позвонить можно только в Москву. Игорь пытался дозвониться до Челябинска, но у него ничего не получилось. К тому же, все это очень дорого. Проще написать письмо и передать его с кем-то из уезжающих, чтобы отправили его по почте из Москвы.
 
Вскоре нас позвали на банкет. Мы вышли из номера и увидели Николая, стоявшего рядом с вьетнамцем в белой рубашке и черных брюках. По тому, как вьетнамец держался, и как почтительно Николай с ним разговаривал, было понятно, что это какой-то местный начальник: не худой, по возрасту, наверное, лет около пятидесяти (хотя у вьетнамцев по внешнему виду довольно трудно определить их возраст), очки в металлической оправе, подернутые легкой сединой волосы. Николай позвал нас со Славой, представил вьетнамцу и сказал, что это мистер Хиен, директор аэропорта и президент авиакомпании Северных линий Вьетнама. Хиен поздоровался с нами за руку и по-русски спросил, как мы устроились. Несколько смущенные высокими должностями, мы ответили, что все хорошо, всем довольны и готовы к работе.
 
Потом мы спустились вниз и остановились у входа в ресторан. У отеля стояли несколько машин представительского класса. На банкет из Ханоя приехали несколько высокопоставленных чиновников, и даже представитель ЦК Компартии Вьетнама. Приехал и наш чиновник из торгового представительства России в Ханое. Пока высокопоставленные чиновники разговаривали с Хиеном и Николаем, к нам подошли несколько молодых вьетнамцев, и кто-то из москвичей познакомил Славу и меня с ними. Все они работали на КДП, по-русски  говорили не очень хорошо. Среди них был высокий, выше меня, парень (раньше я думал, что все вьетнамцы маленького роста, но быстро убедился, что это не так). Имени этого парня я не запомнил, а потом Алик сказал мне, что это сын министра обороны Вьетнама.

Когда высокие гости прошли в ресторан и сели за стол, пригласили всех нас остальных. Ресторан был совсем небольшой, здесь же была стойка бара. За большой стол с гостями и начальством сели несколько москвичей, здесь же стояли еще два круглых стола, и мы с Аликом и Игорем сели за один из них. С нами сел Игорь Корольков, переводчик Винь и еще кто-то из москвичей. Прекрасно сервированные, покрытые белыми скатертями столы ломились от всевозможных яств, стояли бутылки с рисовой водкой и французским вином, красивые металлические банки с немецким и датским пивом… От всего этого изобилия я даже потерял дар речи. Называется, приехал в бедный Вьетнам.

Сначала звучали приветственные речи по-вьетнамски и по-русски, произносились тосты в честь вьетнамо-российской дружбы (хотя по привычке часто говорили «вьетнамо-советской дружбы»). Постепенно под воздействием спиртного атмосфера из официально-обязательной перешла в дружественно-душевную. Нас обслуживали очень симпатичные, скромные и обходительные вьетнамские девушки в красивых национальных нарядах. Это были официантки из ресторана отеля, хотя называть их именно официантками как-то язык не поворачивался. Уж больно они отличались от сложившегося советского стереотипа работниц сферы обслуживания с их хамством и бесцеремонностью.

Представитель ЦК Компартии произнес еще одну речь и сказал, что хочет поблагодарить всех российских специалистов за хорошую работу и сделать каждому подарок. Затем его помощник принес коробочку, он вышел из-за стола и каждому, в том числе и нам со Славой, вручил японские наручные часы «Seiko». Сидевший за нашим столом Винь посмотрел часы и потом сказал нам, что стоят они 32 доллара. После такого щедрого подарка, конечно же, хотелось не ударить лицом в грязь и оправдать оказанное нам высокое доверие.

Все было очень вкусно. Кроме привычных для нас мяса, рыбы, риса, разнообразных салатов были большие вареные креветки, жареный батат (сладкий картофель), фаршированные мясом креветки ракушки. Одну большую пустую ракушку я потихоньку положил в карман и потом привез домой в качестве сувенира. Но, пожалуй, больше всего мне понравилось зажаренное в тесте мясо креветки, насаженное как эскимо на зеленую палочку сахарного тростника. Когда я положил палочку на тарелку, Алик сказал мне, что палочку тоже можно есть. Я пожевал жестковатую, но очень сочную тростниковую палочку и проглотил сладкий сахарный сок.
 
Довольно скоро вьетнамские высокие гости засобирались. Винь, внимательно следивший за всем происходящим, сказал, что банкет заканчивается, а хорошее французское вино осталось, кроме него никто даже и не попробовал. Мы разлили вино по фужерам. Я поднес фужер к губам и попробовал. Вино было очень вкусное.
 
- Пейте, пейте, ребята, - сказал Винь, - хорошее вино, 130 долларов бутылка.
От такого пояснения я чуть было не поперхнулся. Поставив фужер, я вдруг невольно подсчитал, что сейчас в один момент выпил вина на две моих месячных зарплаты в НИИИТе.
 
Банкет закончился. Николай объявил, что завтра у нас экскурсия в Ханой, в восемь утра отъезжаем. Многие из москвичей были изрядно выпивши и отправились по своим номерам. Еще не было семи часов, а на улице уже совсем темно. Алик сказал, что здесь в двадцать минут шестого солнце заходит за горизонт, а через двадцать минут уже совсем темно. Мы отправились в номер и сидели там с ребятами разговаривали. Игорь принес гитару, побренчал на ней. Потом гитару взял Слава, оказалось, что он очень неплохо играет и поет.

Игорь сказал, что после девяти часов в ресторане для наших бесплатно дают кофе, и мы, прихватив с собой гитару, пошли вниз. Я остановился  у декоративного бассейна и  рассматривал плававших там крупных карпов. Алик мне сказал, что их специально сюда выпускают, а потом вылавливают и для нас готовят.
 
Мы прошли в ресторан и сели за стол. К нам подошли еще Игорь Корольков и Саша  из москвичей. Игорь Гонцов позвал одну из девушек и по-английски попросил принести кофе. Я с удивлением узнал, что из всего обслуживающего персонала отеля по-русски почти никто не говорит. Все эти девушки знают английский, а некоторые и французский. Наш Игорь был единственным из всей бригады, кто немного говорил по-английски и был очень горд этим.
 
Пока мы пили кофе, в ресторан зашли несколько молодых вьетнамцев, работников аэропорта. Слава взял гитару и спел одну из советских песен. Вьетнамцы были в восторге  и подвинули свой столик поближе к нам. Тут же появилась бутылка рисовой водки, рюмочки, несколько плиток шоколада. Мы выпили за советско-вьетнамскую дружбу. Чтобы сильно не опьянеть, я налегал на шоколад. Слава спел еще несколько песен. Игорь объяснялся с вьетнамцами по-английски. Наконец я осмелел и тоже заговорил на английском. Как же приятно было почувствовать, что языковой барьер преодолен.

За стойкой бара появилась молодая женщина, вьетнамка, одетая по-европейски, в белой рубашке с коротким рукавом. Она перелистывала какие-то бумаги и поглядывала на нас. Потом она по-вьетнамски, довольно строго что-то сказала вьетнамским ребятам. Те встали и ушли. Гонцов сказал, что это начальница смены.
 
Вскоре к нам подошли еще несколько москвичей и Аксенов, присели и стали допивать оставшуюся водку. Слава взял гитару и опять запел. Тут в ресторан зашли мужчина и женщина. Каким-то образом я с первого взгляда определил, что это иностранцы. Удивленно и восхищенно глядя на поющего Славу, они, потихоньку переговариваясь по-английски, присели за свободный столик. Когда Слава закончил, они даже захлопали и сказали, что это очень хорошо, просто фантастика! Из-за стойки бара вышла начальница смены, подошла к ним и совершенно свободно заговорила на английском, а потом принесла им кофе.

Захмелевший Игорь спросил, из какой они страны. Оказалось, что это американцы, путешествуют по Юго-Восточной Азии. Меня очень удивило, что американцы отваживаются путешествовать по Вьетнаму, однако Алик сказал, что сейчас американцев здесь можно встретить довольно часто, и вьетнамцы к ним относятся без всякой ненависти.
 
Слава спел еще пару песен и, выпив, не закусывая очередную стопку, стал «клевать носом». Парень из москвичей и Аксенов решили отвести его в номер. Ключ был у него в кармане, и они ушли.  Алик тоже пошел спать.
 
Было уже заполночь. Посидев еще немного, мы решили расходиться, завтра ведь рано вставать. Игорь заговорил с кем-то из обслуживающего персонала, а я остановился недалеко от стойки бара. Вдруг меня окликнула начальница смены, и спросила, говорю ли я по-английски, и поинтересовалась, когда я приехал, а то раньше она меня здесь не видела. Старательно подбирая слова, я сказал. Она меня поняла и заулыбалась. Раз уж представилась такая возможность, я решил еще попрактиковаться в английском и развить навыки устной речи. Я рассказывал про Урал, Челябинск, про холодную зиму, про свою работу. Вскоре я уже знал, что мою собеседницу зовут Хоан, по возрасту она почти моя ровесница, ее дочке два года, муж работает здесь же в аэропорту начальником какого-то объекта. Живут они где-то не очень далеко в своем доме, а на работу она ездит на своем мотоцикле «Honda». Удивили меня их зарплаты. У ее мужа зарплата 50 долларов в месяц, а у нее – 40. По местным меркам это очень даже неплохо. Девушки официантки получали около 30 долларов. Хотя, как сказала Хоан, продукты питания во Вьетнаме очень дешевые, и прожить можно даже на 5 долларов в месяц.
 
В пересчете на рубли по текущему курсу получалось, что зарплата у начальницы смены в отеле Вьетнама была в три раза больше, чем у инженера, сотрудника НИИ в России. Я конечно же, не стал об этом говорить, уж очень обидно было за нашу страну. Но здесь, во Вьетнаме, наш труд оплачивался на уровне мировых стандартов, и вьетнамцы считали российских специалистов состоятельными и уважаемыми людьми.

Мы с Игорем отправились по своим номерам. Подойдя к двери, я повернул ручку, но дверь была закрыта. Я постучал, но в номере была тишина. Игорь предложил зайти к Аксенову и узнать, где же ключ. Аксенов еще не спал и сказал, что Слава лег на кровать и тут же уснул, дверь они захлопнули, а ключ, видимо, остался на тумбочке в номере.
 
- И что же теперь делать? – вопросительно произнес я, глядя на Игоря.
- Пойдем вниз, спросим, там должен быть второй ключ, - предложил Игорь.
В Reception сидел вьетнамец, не говоривший по-русски. Игорь начал объяснять ему по-английски, но я его перебил, и рассказал сам, что произошло. Вьетнамец понял, посмеялся, сходил в другое помещение, с кем-то там поговорил, пришел и сказал, что тот человек, у кого ключи, придет только утром, больше ничем он помочь не может.

Мы опять поднялись на второй этаж. Стояла глубокая ночь, вокруг было темно и тихо.
- А если попробовать через балкон, из нашего номера, - предложил Игорь.
- Но там же дверь закрыта изнутри на защелку, - возразил я.

Мы зашли в их номер. Алик уже спал, и проснувшись, спросил, что это мы шарахаемся среди ночи. Все балконы были соединены и разделялись тонкими бетонными перегородками. Не долго думая, Игорь перелез на наш балкон, следом за ним я. Дверь действительно была заперта изнутри, но на балкон на уровне моего роста выходило небольшое окошечко из ванны и туалета. Оно было закрыто лишь легкой деревянной рамкой с плоскими горизонтальными рейками в виде жалюзи. Игорь сказал, что она должна сниматься, попробовал, но ничего не получилось. Я попробовал сам, чуть повернул, поднажал, рамка и снялась. Игорь подсадил меня, и я, протиснувшись в окошечко, благополучно приземлился прямо в ванну. Наконец-то я в своем номере. Включив настольную лампу, я увидел сладко сопевшего Славу, распластавшегося на своей кровати прямо в одежде.

Я быстро улегся и погасил свет. Был уже второй час ночи.  «Да уж, - засыпая, подумал я, - неплохо началось наше пребывание на вьетнамской земле…»
Утром, в восемь часов, как и предполагалось, на двух микроавтобусах мы отправились в Ханой. Международный аэропорт Ной Бай находится в 30 километрах от столицы Вьетнама. Было тепло, градусов 25, небо закрыто облаками сквозь которые иногда пробивались лучи утреннего солнца. Я во все глаза смотрел по сторонам и очень сожалел, что у меня нет с собой фотоаппарата. Свой большой и тяжелый «Зенит» я оставил дома, рассчитывая, что здесь куплю маленький автоматический аппарат. Алик мне сказал, чтобы я не переживал, в Ханой поедем еще не раз и фотоаппарат успею купить и поснимать.

Неподалеку от отеля мое внимание привлекла полуразрушенная католическая церковь, построенная французскими колонизаторами, такая уменьшенная копия знаменитого собора Нотр-Дам де Пари. Затем вдоль дороги пошли зеленеющие поля – ровные прямоугольники, некоторые залиты водой. Здесь выращивают рис. Рядом оросительные каналы и водоемы, откуда на участки полей заливается вода.

Некоторые водоемы поросли огромными округлыми листьями, над которыми возвышаются красивые белые, с розоватым оттенком, цветы. Это лотос, клубни которого, а также сердцевина стеблей и плоды используются для приготовления пищи. Кругом красно-бурая земля, поля арахиса, маниоки, плантации сахарного тростника…

Вдоль дороги, то здесь, то там, стоят домики, глинобитные или кирпичные. Старые дома -  с тростниковыми крышами, те, что поновее – крытые черепицей, но все длинные и узкие, чтобы внутри создавался сквозняк и было не так жарко. Небольшие окошечки, как и везде, закрыты ставнями в виде деревянных жалюзи: на деревянной раме множество плоских, одна под другой, горизонтально расположенных реек под углом 45°, чтобы солнечные лучи не проникали в помещение. С мая по сентябрь, в сезон муссонов, когда столбик термометра поднимается до 40° при влажности почти 100%, видимо, в таких домах только и можно спасаться от удушающей тропической жары.
 
У некоторых домов возвышаются кокосовые пальмы с орехами на вершине, банановые деревья с огромными гроздями бананов разной степени спелости. Встречались небольшие рощицы апельсиновых деревьев. Я заметил небольшое деревце с мясистыми овальными листьями и плодами в виде зеленой дыни – это папайя.

Я сидел в каком-то оцепенении, смотрел по сторонам, старался все увидеть, ничего не пропустить. Иногда меня вдруг охватывало чувство, что все это не по-настоящему, будто я смотрю по телевизору передачу «Клуб кинопутешествий», не хватает только закадрового голоса Юрия Сенкевича. Но нет, все это было в реальности, вокруг меня был Вьетнам…

Алик мне рассказывал, что во Вьетнаме тоже была перестройка, только  не такая разрушительная, как у нас. Коммунистическая партия, как была у власти, так и осталась, упор делался именно на экономические реформы, а не на политические. Каждая крестьянская семья получила в личное пользование по шесть соток земли на человека. Было разрешено частное предпринимательство, и появилось множество частных магазинов и мастерских. Разрешено свободное хождение доллара. Правящая партия и правительство строго контролировали проведение реформ, но не допускали никаких антиправительственных выступлений, демонстраций, беспорядков, пресекая их на корню. И за несколько лет Вьетнам превратился из бедной страны в страну с бурно развивающейся экономикой. Вьетнам с населением в 70 миллионов человек стал полноправным членом АСЕАН (Ассоциации стран Юго-Восточной Азии). Не раз я слышал, как вьетнамцы с гордостью говорили, что их страна в ближайшее время выйдет на второе место в мире по экспорту риса.

Чуть поодаль от старых домов можно было видеть новые, двух и даже трехэтажные строящиеся или недавно построенные частные дома. По своему типу они были такие же, длинные и узкие, но с современным дизайном, на верхних этажах балкончики. Говорят, что это дома богатых вьетнамцев, работавших в социалистических странах Европы. После объединения Германии работавшим на заводах бывшей ГДР вьетнамцам выдавали по 2000 долларов и отправляли домой. Вернувшись на родину, они были здесь состоятельными людьми, открывали свое дело, строили себе новые дома.

Чем ближе мы приближались к Ханою, тем оживленней становилось на дорогах. Мотоциклы, велосипеды, иногда машины и небольшие автобусы двигались, казалось, совершенно хаотично, постоянно сигналили. Наш микроавтобус Nissan вел водитель по имени Нён, высочайший профессионал, настоящий асс. Не один раз мне казалось, что мы сейчас вот-вот в кого-нибудь врежемся, но в последний момент водитель, словно слаломист на горной трассе, притормаживал или ловко объезжал препятствие. Увидев, что все остальные наши совершенно спокойны, я тоже перестал волноваться по этому поводу. Алик мне объяснил, что здесь такой принцип движения: едешь и смотришь только вперед, чтобы ни на кого не наехать, при этом ты уверен, что позади на тебя тоже никто не наедет.
Иногда среди полей мы видели бетонные бункеры и ДОТы – отголоски страшной войны. Вот по обе стороны от дороги появились банановые плантации и апельсиновые сады. Вскоре дома вдоль дороги превратились в один нескончаемый поселок до самого Ханоя.

Проехали указатель с надписью HANOI и какой-то серый, бетонно-металлический монумент, совершенно жуткого вида. Алик сказал, что это монумент в честь полета в космос первого вьетнамского космонавта.
    
Впереди показался автомобильный мост через реку, большой, железный, в несколько пролетов. Когда проезжали по мосту, кто-то из москвичей спросил у сидевшего в нашем микроавтобусе переводчика Виня:
- Винь, это какая река?
- Эта, Красная, - последовал ответ.
 
По-вьетнамски название этой реки звучит примерно как Хыонг Ха. Вода довольно мутная, берега крутые и высокие, но даже в городской черте ничем не отделаны, просто поросшая травой земля. По реке движутся лодки и небольшие шхуны. Меня несколько удивило, что к воде никак не спуститься, но потом я узнал, что в период муссонов из-за сильнейших ливней уровень реки поднимается на 10, а то и 15 метров, и вся эта бурлящая масса красно-бурой воды несется по глубокому руслу к морю, не затапливая город.
 
На правом берегу реки раскинулся двухмиллионный Ханой. Дома  в основном старые, в два или три этажа. На первом этаже, как правило, магазин, мастерская или закусочная. На некоторых, видимо, очень старых домах, сверху, как красивый орнамент, надписи китайскими иероглифами.
 
В городской черте несколько красивых озер. В центральной части города довольно широкие улицы, много зелени, высокие тропические деревья, бамбук, пальмы.  Мы подъехали к большому красивому, современной постройки, зданию. Здесь находится музей основателя коммунистической партии и первого президента независимого Вьетнама Хо Ши Мина. Несколько человек из москвичей высказали Николаю свое недовольство: еще по музеям они тут не ходили, лучше бы поехали по магазинам. На что Николай твердо, в приказном порядке, заявил, что это даже не обсуждается, праздничная экскурсия организована Хиеном, так что все идем в музей, а по магазинам еще успеем.
 
Несмотря на праздничный день и довольно ранний час, у входа было оживленно: заходили группы пионеров с красными галстуками, студенты, празднично одетые делегации из провинций, и почти все, за редким исключением, в сланцах на босу ногу. Винь с Николаем пошли вперед и поговорили с работниками музея. Те были очень удивлены, что мы из России, и сказали, что в последние годы русских здесь вообще не видели. Вскоре к нашей группе подошла девушка экскурсовод, прекрасно говорившая по-русски, и пригласила нас в зал.
 
Слушая экскурсовода и рассматривая экспонаты, я узнал много интересного не только о Хо Ши Мине, но и об истории Вьетнама. С середины XIX века территория нынешнего Вьетнама вместе с Лаосом и Камбоджей находилась под французским протекторатом и, разделенная на провинции, называлась Французским Индокитаем.

Хо Ши Мин родился в 1890 году в бедной семье. С двадцати лет он работал матросом, пересек океан и несколько лет жил в Америке, а затем оказался в Европе, где проникся идеями  коммунизма и антиколониализма. Во Франции он вступил в коммунистическую партию. В 1924 году Хо Ши Мин был приглашен в Советский Союз на съезд Коминтерна, где выступил с речью о борьбе народов Индокитая с французскими колонизаторами. Вернувшись на родину, он вынужден был скрываться от колониальных властей, и в 1930 году, объединив разрозненные коммунистические группы, основал Коммунистическую партию Индокитая.

После захвата немцами Парижа в 1940 году французы покинули Индокитай, но им на смену пришли японские оккупанты. Сразу после окончания Второй мировой войны, 2 сентября 1945 года на севере Вьетнама была провозглашена Демократическая Республика Вьетнам (ДРВ) со столицей в Ханое. Премьер министром, а затем и первым ее президентом стал Хо Ши Мин. На юге Вьетнама для разоружения японской армии высадились английские войска. В 1946 году Франция решила восстановить свое господство над Индокитаем. Сменив на юге англичан, там высадились французские войска, а вскоре они двинулись на север и начали войну против молодого независимого вьетнамского государства. Быстро сокрушив вьетнамскую армию, состоявшую из объединенных партизанских отрядов, французы захватили Ханой. Правительство во главе с Хо Ши Мином  ушло в подполье.
 
Девять лет длилась война. Постепенно вьетнамская армия при поддержке Советского Союза и Китая набирала силу. Потерпев несколько серьезных поражений, французы были вынуждены отступить. В 1954 году было подписано Женевское соглашение, по которому французские войска должны быть выведены с территории Вьетнама. Временно Вьетнам разделялся на Северный и Южный с демилитаризованной зоной между ними.
 
Намеченные на 1956 год выборы и дальнейшее объединение страны было сорвано южновьетнамским режимом при поддержке США. В нарушение Женевского соглашения на юге была провозглашена суверенная Республика Вьетнам со столицей в Сайгоне – самом крупном городе Вьетнама.
 
В 1959 году в Южном Вьетнаме вспыхнули массовые выступления против сайгонского режима. Многочисленные партизанские отряды, скрываясь в джунглях, активно действовали против правительственных войск. Правительство Демократической Республики Вьетнам приняло решение оказать повстанцам всяческую помощь.

В 1963 году в Сайгоне произошел военный переворот. Действующий президент был убит, и в стране установилась диктатура. В 1965 году Соединенные Штаты направили в Южный Вьетнам свои войска. Они привели к власти полковника Тхиеу, сделав его генералом и президентом. Была развязана страшная для вьетнамского народа война. В центральной части Вьетнама, где находятся города Хюэ и Дананг, шли кровопролитные бои между северовьетнамской армией  и американскими войсками. На юге отряды «вьетконга» (так американцы называли партизан) вели борьбу с американцами и войсками сайгонского режима. У берегов Вьетнама стояла армада кораблей 7-го американского флота. В воздухе господствовала американская авиация. Массированным бомбардировкам подвергался Ханой и другие города Северного Вьетнама. Огромные стратегические бомбардировщики Б-52 сбрасывали сотни тонн бомб, жгли напалмом, распыляли над джунглями ядовитые вещества.

С первых дней войны Советский Союз оказывал всестороннюю помощь вьетнамскому народу. В порт Хайфон, буквально прорываясь между американскими военными кораблями, шли наши торговые корабли с грузами гражданского назначения и, конечно же, с оружием, боеприпасами, военной техникой. В конце 60-х годов во Вьетнам отправили несколько зенитных ракетных комплексов вместе с боевыми расчетами, состоящими из советских офицеров. Сразу же вступив в бой, они отразили массированный налет американской авиации. Понеся огромные потери в воздухе, американцы на два года прекратили бомбардировки, и Ханой смог спокойно вздохнуть. Кроме того, на родину вернулись вьетнамские военные летчики, обучавшиеся в Советском Союзе. На новых советских самолетах они смело противостояли американским ассам. Одним из таких летчиков был будущий вьетнамский космонавт Фам Туан, сбивший на своем МиГ-21 стратегический бомбардировщик Б-52.
 
В самый разгар войны, в 1969 году, умер Хо Ши Мин. Это стало большим ударом для сражающейся страны, но опираясь на мощную поддержку Советского Союза и стран социализма, вьетнамский народ продолжил борьбу за свою независимость.
В январе 1973 года в Париже между представителями ДРВ и США было подписано соглашение о прекращении огня. Американские войска покинули Вьетнам. Но война на юге все еще не прекратилась. Погрязший в коррупции и беззаконии, опиравшийся на американскую мощь сайгонский режим продолжал вести боевые действия против партизан и армии ДРВ. В результате весной 1975 года войска ДРВ провели широкомасштабную наступательную операцию и овладели городом Сайгоном. Диктатор Тхиеу бежал. Я хорошо помню, как в то время во всех телевизионных новостях показывали обошедшие весь мир кадры: под грохот двигавшихся по улицам Сайгона танков с крыши блокированного вьетнамскими войсками американского посольства в самый последний момент эвакуировались на вертолете американские советники.

На этом для вьетнамского народа закончилась эпоха бесконечных кровопролитных войн. 2 июля 1976 года произошло долгожданное объединение Северного и Южного Вьетнама – была образована Социалистическая Республика Вьетнам со столицей в Ханое. Самый большой город Вьетнама Сайгон с более чем пятимиллионным населением, был переименован в Хо Ши Мин.
 
Рассматривая экспозицию музея, посвященную событиям конца 60-х годов, я вспоминал свое детство. В нашей школе, когда я учился в первом или втором классе, на стене был большой стенд с надписью «Руки прочь от Вьетнама!», и там было много фотографий из журналов: плачущие вьетнамские дети, сожженные хижины, взрывы бомб, горящие поля…

 Об этой войне тогда много рассказывали по радио и по телевизору. Хоть я и был еще совсем ребенком, но меня с детства очень интересовали рассказы, книжки и телевизионные передачи о дальних странах. Когда мне купили глобус, я спросил у папы, где находится Вьетнам. Папа мне показал, и я, хоть там и не были обозначены страны, сразу запомнил полуостров Индокитай, где тогда шла эта война, о которой так много говорили. И вот, много лет спустя, я сам оказался в столице Вьетнама, в музее рассматриваю такие же фотографии…
Мы вышли из музея и по выложенной красной плиткой дорожке пошли прямо и вышли на главную площадь Ханоя – Бадинь. Здесь находится мавзолей Хо Ши Мина.

Николай и Винь шли впереди. Только мы повернули в сторону мавзолея, как к нашей группе подошла девушка, европейка, в скромном летнем платьице, и что-то спросила у шедших впереди. Они остановились, обернулись, посмотрели, где там наш Игорь. Он немного отстал и шел где-то позади. Тут кто-то окликнул меня: «Володя, иди сюда, тут девушка что-то по-английски спрашивает!» Я подошел, поздоровался. Девушка говорила на чистом английском, то есть это был ее родной язык. Она спросила, откуда мы. Я сказал, что русские. Она, явно, удивилась, как-то нерешительно помедлила, а затем поинтересовалась, не в мавзолей ли мы идем. Потом она еще что-то говорила, но главное я понял: она хотела бы пройти вместе с нами, а то по одному туда не пускают. Николай разрешил ей пойти с нами. Я узнал, что ее зовут Ребекка, она из Канады. Тут подошел Игорь и вступил в разговор. Ребекка сказала, что она здесь не одна, там, на той стороне площади стоит ее муж с «бэби». Мы посмотрели в том направлении, куда она указывала, и увидели парня, державшего на руках ребенка. Ребенку полгода. Они путешествуют, были в Сингапуре, в Таиланде, и вот приехали во Вьетнам. Я был сильно удивлен, как это вообще можно путешествовать с таким маленьким ребенком, да еще в тропиках. Но, видимо, люди могут себе это позволить, не отказывают себе в удовольствии путешествовать и наслаждаться жизнью.
 
Мы подошли к мавзолею. У входа стояли два солдата почетного караула в белой парадной форме. Мы все разом замолчали и прошли внутрь. Внутри все было почти так же, как в мавзолее Ленина: затемненное, отделанное черным мрамором помещение, в центре на постаменте под стеклянным прямоугольным колпаком, освещенный ярким светом, саркофаг с телом вождя вьетнамского народа. Медленно, не останавливаясь, мы обошли саркофаг и вышли из дверей с другой стороны мавзолея. Перед нами открылся прекрасный тропический парк. Мы неторопливо шли по асфальтовой дорожке, рассматривая диковинные деревья. Некоторые были с цветами, а на одном дереве висели огромные плоды, похожие на желто-оранжевые апельсины размером с футбольный мяч.
 
Ребекка шла впереди, и, обернувшись, спросила, как нам нравится Вьетнам, и чем мы все здесь занимаемся. Я сказал, что сам-то приехал только вчера, а вообще мы здесь в деловой поездке, работаем в аэропорту, а сами мы из города Челябинска, а остальные из Москвы и один человек из Петербурга. Москву и Петербург она знала, а про Челябинск, к сожалению, никогда не слышала (очень уж трудное название). Тогда я упомянул про Урал, что это рядом с Сибирью. Девушка оживленно закивала головой, она знает Уральские горы и, конечно же, Сибирь. Тогда я поинтересовался, из какого города она. Ребекка сказала, что они живут в Оттаве, и осторожно спросила, известен ли мне такой город. Я ответил, что, конечно же, знаю столицу Канады, и назвал еще штук семь или восемь канадских городов, чем, явно, ее удивил. Наконец, Ребекка с нами попрощалась, поблагодарила за экскурсию в мавзолей и ушла.
 
Мы направились дальше и вышли к декоративному бассейну  квадратной формы с белыми узорчатыми бортиками, прямо из центра которого поднималась массивная колонна больше метра в диаметре, а на ней на высоте около трех метров возвышалась небольшая деревянная буддистская пагода с красивой покатой изогнутой крышей. С одной стороны бассейна в пагоду поднимается каменная лестница с перилами. В бассейне большие округлые листья лотоса и над ними красивые белые цветки.
 
Это была одна из главных исторических достопримечательностей Ханоя – «Пагода на одном столбе». Она была построена в 1049 году и символизирует поднимающийся из воды цветок лотоса. В 1954 году уходившие из Ханоя французские войска разрушили пагоду, но затем она была вновь восстановлена.
Мы поднялись по лестнице и заглянули внутрь. Там стояли несколько чанов с песком, в которых были воткнуты дымящиеся ароматические палочки, источавшие приятный бальзамный запах.

Осмотрев пагоду, мы вернулись к микроавтобусам и поехали дальше. Следующим местом нашей экскурсии был зоопарк. Среди тропической растительности вдоль асфальтовых дорожек стояли небольшие клетки с животными: несколько обезьян, малайские медведи, панголины… В довольно большом загоне служители кормили слонов, а чуть в стороне находился большой пруд с крокодилами. Правда, из-за загородок подойти поближе не удалось, и я  смог заметить только одного крокодила. Зоопарк не произвел на меня сильного впечатления, тем более, что экспозиция была более чем скромная. Мы пробыли там не больше часа, а затем посетили городской парк, где прогулялись по аллеям среди кокосовых пальм.
 
Затем мы долго колесили по городу. По улицам нескончаемым потоком, непрерывно сигналя, двигались мотоциклы, велосипеды, машины и самый для нас необычный вид транспорта – велорикши. Причем велорикш было достаточно много. Выглядели они все примерно одинаково: впереди деревянное сиденье на двух велосипедных колесах, а позади него обычная велосипедная рама с задним колесом; «водитель» управлял сиденьем на колесах, как рулем, направлял его в нужном направлении и крутил педали. На наиболее оживленных перекрестках работали регулировщики в белой форме. В одном месте видели светофор, но никто из участников дорожного движения не обращал на него никакого внимания. Самое удивительное, что среди всего этого непривычного для нас дорожного хаоса мы ни разу не видели аварий.
На одной из улиц остановились, Николай с Винем вышли и направились в проулок к двухэтажным домам новой постройки (здесь, видимо, жили высокопоставленные чиновники). Вскоре они вернулись вместе с Хиеном, и мы поехали дальше.
 
Вскоре мы приехали в район Ким Лиен, где находились несколько хороших отелей и рядом с ними множество небольших частных магазинчиков. За отелями были видны четырехэтажные дома одинаковой постройки  типа общежитий (желтая штукатурка и коричневые деревянные жалюзи на окнах). В семидесятых годах, после окончания войны, эти дома строили советские строители, а затем в них жили советские специалисты, помогавшие Вьетнаму в восстановлении и развитии промышленного потенциала.

Нас пригласили в ресторан отеля, где метрдотель в белоснежной одежде принялся рассаживать нас за большой стол. Всем места не хватило, и несколько человек усадили за другой стол. Тут мы стали свидетелями любопытного разговора. У стола стояли метрдотель, Хиен, Николай, наш водитель Нён и вьетнамец по имени Мэн, которого я еще не знал, но мне сказали, что это начальник позиции нашего локатора. Они говорили по-русски. Когда мы расселись, метрдотель вдруг спросил у Хиена: «А где сядут офицеры?» Мы с интересом посмотрели на них.

Дальше была пауза, Хиен буквально просверлил взглядом метрдотеля, и они перешли на вьетнамский. Николай сделал вид, что ничего не слышал, и все уселись за столы. Кто-то из москвичей прошептал: «Я же говорил, что у них у всех офицерские звания».

Обед был очень сытный и вкусный (большинство из москвичей, несмотря на обильное возлияние на вчерашнем банкете, вновь отдали должное рисовой водке). Затем мы прошлись по магазинчикам возле отеля. К моему огромному удивлению, здесь было полное изобилие товаров: от всевозможных джинсов, ветровок и кроссовок до ювелирных украшений из серебра и натурального жемчуга, косметики и банок растворимого кофе (причем вьетнамского). Ничего подобного от бедного Вьетнама я не ожидал. Это был наглядный пример перестройки в действии. Самым большим магазином владела вьетнамка по имени Майя (по крайней мере, все ее так называли). Она довольно бегло говорила по-русски и бойко предлагала нам свой товар. Многих из наших она знала в лицо, потому как они бывали здесь уже не раз. Все продавалось как за вьетнамские донги, так и за американские доллары.

Неля мне говорила, что Диме нужен теплый спортивный костюмчик с начесом, и тут у Майи я увидел таких костюмчиков штук пять. Сразу же сработал старый советский стереотип – если в магазине что-то есть, значит надо брать, а то потом этого просто уже не будет. Но денег у меня не было, и я сказал об этом Алику. Алик предложил одолжить мне, сколько надо, но только и он и Игорь не советовали пока ничего покупать, уверяли, что потом здесь или в других местах наверняка попадется что-нибудь получше.
 
И вот мы снова едем по улицам Ханоя. В скверике, в тени высоких тропических деревьев я вдруг увидел такой привычный для нас памятник Ленину. Странно, но в этой далекой азиатской стране, среди всего этого тропического великолепия, он показался мне совершенно неуместным, к тому же из-за влажного тропического климата выглядел он не лучшим образом.
 
Вскоре мы остановились у озера в самом центре города. Раскидистые кроны деревьев затеняли красивую аллею, протянувшуюся вдоль его берега. Озеро имело вытянутую овальную форму, и протянулось с севера на юг примерно на шестьсот метров, а ширина его – не более двухсот метров. В северной его части возвышался поросший деревьями остров с красивым буддистским храмом. С берегом остров соединялся ажурным, изогнутым дугой, деревянным мостом красного цвета. Вдали виднелся еще один островок, совсем небольшой, с возвышающимся на нем храмовым сооружением в виде башни.
 
Мне рассказали, что это озеро Возвращенного меча (Хоан Кием) является одной из главных достопримечательностей исторического центра Ханоя. Название озера связано с красивой легендой. В 15-м веке войска китайского императора династии Минь вторглись во Вьетнам. Крестьянский вождь поднял людей на борьбу, однако вьетнамцам долго не удавалось одолеть сильного врага. Тогда крестьянский вождь обратился за помощью к морскому королю драконов, и тот дал ему волшебный меч, с помощью которого иноземные захватчики были изгнаны с вьетнамской земли. После возвращения с поля битвы вьетнамцы праздновали победу на берегу этого озера, и вдруг из воды появилась огромная черепаха и попросила вождя вернуть меч. Вождь с благодарностью вернул меч, и с тех пор озеро получило существующее название. Возвышающееся на маленьком островке храмовое сооружение связано с этой легендой и называется башней Черепахи.

Николай дал нам полчаса, на прогулку по улице Шелковой и просил не опаздывать. Перед нами находилась небольшая площадь с фонтанчиком посередине, на которой сходились несколько улиц со сплошным потоком мотоциклов, велосипедов, велорикш... В некотором замешательстве я попытался сообразить, как же нам перебраться на другую сторону. На самом же деле все оказалось очень просто. Алик сказал, что надо просто идти вперед, чуть наискосок, не оглядываться и не смотреть по сторонам. Он тут же смело пошел вперед, и мы все направились следом за ним. К моему величайшему удивлению весь транспорт сразу притормозил и пропустил нас. В многочисленных магазинчиках улицы Шелковой продавали в основном одежду и текстильные изделия. Все дома, старые, с потрескавшейся желтой штукатуркой, имели внизу магазин или мастерскую, а сверху жилые помещения. От изобилия товаров в магазинах у меня даже заболела голова, и я больше ничего не стал смотреть, тем более денег все равно не было. Владелец сувенирного магазинчика заговорил с нами по-английски и пригласил к себе. Поняв, что мы русские, перешел на русский и стал показывать свои изделия. Больше всего меня привлекли мастерски вырезанные из сандалового дерева фигурки. Поначалу я не понял, что это за стойкий незнакомый запах, похожий на вьетнамский бальзам, чувствовался в магазине. Алик сказал, что так пахнет сандаловое дерево. Я взял одну фигурку и понюхал: действительно, запах исходил от нее. Мастер заулыбался и вновь принялся показывать вырезанные им фигурки. Я сказал, что мне очень понравилась его работа, и в следующий раз мы обязательно зайдем и что-нибудь купим.

Иногда на улицах к нам подходили попрошайки – дети-подростки, женщины, старики. Мне объяснили, что здесь, как и в других странах южной и юго-восточной Азии, промысел уличных попрошаек весьма своеобразен. Если дать денег, сразу же набегут со всех сторон, окружат и будут настойчиво тебя преследовать и выпрашивать еще. Отвязаться от них тогда очень сложно, запросто могут обчистить, поэтому лучше просто ничего не давать. Никто не обидится – нет и нет, будут искать среди прохожих другого иностранца.
   
Закончилась наша экскурсия по столице Вьетнама. По мосту мы пересекли Красную реку и поехали по дороге, ведущей в международный аэропорт Ной Бай.
Вечером во время ужина произошла еще одна интересная встреча. В ресторан зашел крепкий высокий мужчина лет пятидесяти и сел за столик. Наши ребята поздоровались с ним: «Хелло, Алан!» Поняв, что это какой-то иностранец, я поинтересовался у Алика, кто это такой. Он сказал, что это австралиец. Я был крайне удивлен и с сомнением посмотрел на Алика, не понимая, шутит он или нет. Игорь подтвердил, что Алан действительно из Австралии, так же, как и мы, здесь в командировке, специалист по какому-то аэродромному оборудованию. С детства Австралия была моей несбыточной мечтой. Я прочитал все, имевшиеся в библиотеке, книги о путешествиях по этому континенту и о его уникальной фауне. Одну из любимейших моих книг «Путь кенгуренка» Джеральда Даррелла я перечитывал много раз. Я уже давно воспринимал Австралию, как другую планету, куда попасть невозможно, и, конечно же, мне никогда не доводилось видеть живого австралийца.  Вот почему я был так удивлен, встретив здесь, во Вьетнаме, человека из Австралии.
 
Тут к Алану подошел парень лет тридцати, сел за его столик, и они заговорили по-английски. Он, вероятно, недавно приехал, и оглядевшись по сторонам, посмотрел на нас, не понимая на каком языке мы говорим. Потом он спросил, откуда мы. Я сказал, что мы из России, и поинтересовался, откуда он. У нас завязался разговор. Этого парня звали Пит, он австралиец, тоже здесь в командировке. В Австралии он живет в городе Перт, на юго-западе континента. Я сказал, что знаю такой город, назвал еще несколько австралийских городов. Познания Пита  о России были значительно скромнее: он слышал о существовании такой страны, что это где-то очень далеко, на севере, и там очень холодно. Никаких городов российских он назвать не смог, даже Москву припомнил с трудом, а Петербург вообще не знал. Алан Москву знал и еще слышал о Ленинграде. Такие «познания» меня очень удивили. С началом перестройки, когда Горбачев стал ездить по миру, в наших средствах массовой информации только и говорили, что во всех странах люди проявляют живейший интерес к переменам в Советском Союзе, а уж после развала СССР и путча 1991года сложилось впечатление, что за рубежом только и говорят о России. За эти два дня мне удалось пообщаться с несколькими иностранцами (я не говорю о вьетнамцах), но никто из них вообще не проявил никакого интереса к жизни в далекой России. А об австралийцах у меня сложилось впечатление, что они живут в своем мире, как на другой планете. У них свои проблемы, свои заботы, и им нет никакого дела до событий, происходящих очень далеко, в холодной северной стране.
 
Следующий день, воскресенье, был объявлен у нас рабочим. Укладываясь спать, переполненный впечатлениями, я подумал, как же причудливо складывается моя командировка. Пролетев полмира, второй день я во Вьетнаме, и уже побывал на банкете, получил в подарок часы, посмотрел Ханой, попрактиковался в английском, познакомился с австралийцами… Только к тому, ради чего я собственно и приехал, мне так еще и не удалось приступить. Одна мысль меня волновала – как же там, на позиции, завтра все сложится…
 
Утром подъем в 6-30 , завтрак, и вот мы уже отъезжаем на позицию. Половина москвичей, в том числе и Слава, направились к зданию КДП пешком (их аппаратура располагалась там). Сам локатор находился километрах в пяти от отеля. За рулем нашего микроавтобуса уже знакомый мне водитель Нён. Сначала ехали по знакомой дороге, а затем свернули на проселочную дорогу. Вокруг прямоугольники рисовых полей. Затем начались поля арахиса, и везде земля красно-кирпичного цвета. Чуть в стороне несколько строящихся домов из красного кирпича. Наконец я увидел возвышающуюся красно-белую полусферу локатора. Позиция огорожена бетонным забором, и там внутри, слева от возвышающегося локатора под бетонным навесом видны фургоны защитного цвета, в которых находится наша аппаратура. Молодой вьетнамец открыл ворота, и мы проехали на территорию позиции. Напротив стоявших в ряд фургонов располагались два бетонных домика с традиционными деревянными жалюзи на окнах. В одном находилось административное помещение, стояли столы, в шкафах хранилась вся техническая документация, в другом был склад. Между домиками зеленели несколько молодых пальм и невысоких деревьев со странными плодами.
Я увидел вьетнамца по имени Мэн. Николай подошел к нему, а затем позвал меня. Мы с Мэном познакомились, он спросил, из какого я города и какой аппаратурой буду заниматься. Довольно высокий, с меня ростом, худощавый, просто одетый, наверное, лет сорока, хотя трудно сказать точно, Мэн хорошо говорил по-русски. Поначалу я подумал, что он начальник станции, но потом оказалось, что это не совсем так. Начальником он, несомненно, был, но только отвечал за безопасность объекта и за безопасность каждого из нас. Скорее всего, хотя это так и осталось для нас тайной, Мэн был офицером вьетнамской госбезопасности.
 
Вместе с Аликом и Игорем мы поднялись по металлической лестнице на помост, протянувшийся вдоль всех фургонов, и вошли внутрь одного из них. И тут я наконец-то увидел стойку своего приемника. Аппаратура СДЦ находилась в соседнем фургоне. Еще два фургона были точно такими же: один из них выполнял роль основного, а другой был в резерве, и в случае, если основной выходил из строя, немедленно включался резервный.
 
Первым делом я отправился на склад и взял там необходимые приборы – генераторы и осциллограф (то, что они были, и именно те, какие мне и нужны, меня очень порадовало). Затем я проверил все кабели, все, что было нужно, и включил приемник. Он включился нормально. Как говорится, дым не пошел, значит уже хорошо. Замер чувствительности приемного тракта показал, что этот параметр в норме. Перебазировавшись в другой фургон, я проделал то же самое, однако уровень чувствительности в канале нижнего луча был чуть ниже нужного значения. Надо было разбираться, в чем дело. Не буду загружать читателя техническими подробностями, скажу лишь, что результатами первого дня работы я был, в общем, доволен.

Обед обычно был в двенадцать часов. Нас отвозили в отель, а затем сразу же привозили на позицию. Заканчивали работу около половины шестого. В двадцать минут шестого солнце скрывалось за горизонтом, и пока мы ехали до отеля, становилось уже совсем темно.
 
Ужинали в семь часов. Вообще кормили нас очень хорошо, сытно и разнообразно. Постоянно давали мясо или рыбу, иногда креветки, много разнообразной зелени. Рис был почти всегда, довольно часто жареный батат, а иногда еще какое-то клубневидное растение – маниоку или ямс. В качестве напитков предлагали пиво в металлических банках, кока-колу и газированные лимонные или апельсиновые напитки, тоже в банках, каких я раньше даже и не видел. Чаще всего было фирменное вьетнамское пиво с надписью на банке «333» и изображением слона, по отзывам любителей, довольно неплохое. Я не являюсь любителем пива, и поэтому выбирал кока-колу или газированные напитки. Кстати, такую недоступную для советского человека кока-колу я впервые попробовал именно там, во Вьетнаме. И на завтрак, и на обед, и на ужин на столе были бананы – спелые, ароматные, вкусные, заметно отличавшиеся от тех, что продавали в наших магазинах. Кроме того, каждый день нам в номер ставили большую вазу с бананами и виноградом. Первое время, всякий раз усаживаясь за стол, как же я сожалел, что здесь со мной нет Димы и Нели.
 
Меня очень удивило, что на ужин всегда на стол ставили бутылку рисовой водки. Вьетнамцы говорили, что так нужно, для дезинфекции, ведь здесь тропики, и лучшего средства от микробов и инфекций не найти. Некоторые москвичи «дезинфицировались» каждый день, причем очень «хорошо», другие через день, а мы лишь изредка, понемногу, так, на всякий случай, все-таки тропики.
 
День шел за днем. Мне удалось обнаружить, почему чувствительность в нижнем луче одного приемника была ниже нормы. Я сделал все необходимые доработки. Организовано все было хорошо, работать было приятно. Николай был хорошим руководителем. Все вопросы решались оперативно и быстро. Никаких бытовых забот у нас не было совершенно, только работа. Вьетнам, тропики, окружающая обстановка воодушевляюще действовали на меня, и я готов был справиться с любыми трудностями. Забегая вперед, скажу, что трудности не заставили себя ждать.

Когда передатчик был налажен (этим занимался инженер из Москвы), локатор был включен в штатном режиме. Работал у нас пока только первичный канал, да и то без аппаратуры СДЦ. Вскоре выяснилось, что переключение нижнего и верхнего луча происходит не так, как надо. Николай сказал, чтобы я разбирался со своим приемником. Проверив кабели, по которым поступали сигналы переключения, я занялся устройством, с помощью которого шло переключение. Оно имело несколько модификаций с доработками заводского КБ. Я взял из комплекта документации схему этого устройства и вскоре обнаружил некоторые несоответствия в распайке разъема. Тогда я пошел к Николаю и сказал, что хочу посмотреть ЗИП (это комплект запасных устройств, хранящихся в специальных ящиках). Однако взятое из ЗИПа устройство, когда я установил его в приемник, вообще не работало, хотя полностью соответствовало схеме, но отличалось от установленного в приемнике. Теперь мне предстояло решить настоящий ребус – найти, где правильно, какая заводская доработка верна и, вообще, как должно все быть. Этим я занимался несколько дней и, в конце концов, справился с этой проблемой, перепаял разъемы, поправил схему и сказал Николаю, чтобы в заводской документации внесли соответствующие изменения.
               
Раньше я уже слышал, что Вьетнам в последующие годы собирается закупить еще четыре станции «Скала-МП», однако не представлял себе, зачем они нужны Вьетнаму. Общаясь с москвичами, я узнал о подробностях осуществления этого плана. Еще несколько лет назад международная организация по управлению воздушным движением и ведущие мировые авиакомпании приняли решение проложить воздушные трассы, соединяющие страны северо-западной Европы с юго-восточной Азией, через приполярные области России, Сибирь, Китай и Вьетнам. Это связано с геофизическими особенностями нашей планеты. Ведь Земля приплюснута со стороны полюсов, а это значит, что полет из Лондона или Амстердама таким маршрутом в Бангкок или Сингапур, и далее в Австралию и Новую Зеландию, будет несколько короче, чем полет через Ближний восток и южную Азию.  Пассажиры получат выигрыш во времени, а авиакомпании сэкономят топливо. По международным правилам безопасности воздушного движения вдоль авиатрасс должны располагаться трассовые локаторы. Закупив «Скалу-МП», Вьетнам, протянувшийся с севера на юг на тысячу километров, в силу своего географического положения, становится составным звеном новой авиатрассы. К тому же по международным правилам за пролет над территорией какой-либо страны и диспетчерское сопровождение авиакомпания платит деньги, а значит у вьетнамских авиаслужб появится неплохой источник дохода. Второй локатор планируется поставить в центральном Вьетнаме, в городе Дананг, а третий – на юге, в городе Хо Ши Мин. Еще два локатора предполагается разместить в Лаосе и Камбодже. Планы впечатляющие, однако, по тому, как тогда работал Лианозовский завод (а там, как и по всей стране, дело шло к полному развалу производства), я очень сомневался, что все это осуществится.
 
Как-то в середине недели Николай перед обедом подозвал меня и Славу и вручил нам по 150 долларов. Это нас очень порадовало и мы, впервые в жизни держа в руках доллары, некоторое время с интересом рассматривали эти зеленоватые бумажки.
 
Всякий раз, отправляясь на позицию, я наблюдал за работой крестьян на окрестных полях. Их рабочий день начинается с восходом солнца. Женщины в традиционных вьетнамских шляпах стоят, склонившись на залитых водой рисовых полях. Никакой сельскохозяйственной техники не видно. Повозки запряжены буйволами зебу – с огромными острыми рогами и горбом в холке. Пашут тоже на буйволах, этим занимаются мужчины. Но, пожалуй, самая тяжелая и нудная работа – заливка воды на поле из канала. Этот трудоемкий процесс тоже делается вручную. Обычно два человека становятся на краю поля, рядом с проходящим каналом метрах в пяти друг от друга. Между ними какая-то емкость, что-то вроде большого ведра или бака, от которого к каждому человеку протянуты по две веревки. Действуя синхронно, емкость опускают в канал, зачерпывают воду, а затем натягивают веревки и перебрасывают на поле, вода выливается, и вновь возвращают емкость в канал. И так целый день: утром едем – черпают, в обед проезжаем мимо – все еще черпают. Удивительно трудолюбивый народ. А сливать воду с поля очень просто: в небольшом земляном валу, огораживающем рисовое поле, проделывают сток для воды, и она, из-за того, что поле выше уровня воды в канале, просто стекает самотеком.
 
Погода стояла в основном облачная, градусов 23 – 25. Несколько раз даже моросил дождик. Иногда сквозь облака пробивалось солнце, начинало припекать, и температура поднималась до 30 градусов. Вьетнамцы говорили, что сейчас у них самое хорошее время – сухой сезон, хотя чувствовалось, что влажность довольно высокая.  Летом, в разгар влажного сезона, очень жарко, влажно и душно. Муссоны приносят проливные дожди, которые могут идти сутками. А самый холодный месяц – февраль. Тогда тоже бывают дожди, и температура иногда может ночью опустится до +12 - ужасный холод.

По вечерам после ужина мы обычно прогуливались по территории аэропорта. У ярко освещенного здания аэропорта то тут, то там стояли шумные группы молодых вьетнамцев, парни и девушки. Все они оборачивались и с интересом смотрели на нас. Иногда даже подходили и спрашивали, кто мы и откуда.
Первые дни прогуливаясь вдоль дороги, я иногда сходил на обочину и в свете фонарей рассматривал красную землю и траву. Трава была похожа на нашу, но все равно какая-то не такая.
 
Ночное небо тоже было не такое. Как-то раз тучи рассеялись, и на небе появились звезды, но не такие яркие как у нас. Атмосфера здесь, в тропиках,  перенасыщена влагой и испарениями, и поэтому менее прозрачна. Но, пожалуй, наибольшее впечатление произвел месяц, появившийся после новолуния. Мы привыкли, что у нас он расположен на небе  с небольшим наклоном от вертикали. Здесь же месяц совершенно лежал на «спине», то есть находился в горизонтальной плоскости. Это было очень необычное зрелище.

Немного расскажу о неприятных аспектах тропиков. В ночной темноте, в траве, постоянно слышен какой-то свист, шорохи и виден отблеск маленьких глаз. Это крысы. Здесь их огромное количество. Кормятся они на соседних полях. Даже по территории отеля разгуливали совершенно свободно, никого не боясь. Также много огромных тараканов – сантиметров пять длиной и полтора сантиметра шириной. По виду они такие же, как и у нас, но только очень большие. В тропиках, где постоянно тепло и сытно, вся эта нечисть процветает в изобилии. Змей здесь тоже очень много. Часто по дороге на позицию из окна микроавтобуса мы замечали на зеленеющих полях арахиса извивающиеся змеиные тела.
 
Гулять нам позволялось только в районе аэропорта и прилегающего к нему поселка. Нас предупреждали, что на этой территории нам гарантируют полную безопасность, но если выйти за пределы этой зоны, то там с белым человеком может случиться всякое. Опасения вьетнамцев и пристальное внимание к нам спецслужбы было вполне понятно. От нас требовалось выполнить работу в срок и сдать станцию, а если вдруг с кем-то что-нибудь случится, и это приведет к срыву сроков ввода в строй локатора, то в первую очередь головой ответит именно спецслужба.
 
У Николая был футбольный мяч и вместе с несколькими москвичами (кто в тот вечер на ужин не проводил «дезинфекцию»), а с ними Алик и питерец Игорь Корольков, частенько отправлялись на асфальтированную площадку неподалеку от отеля. Там же собирались вьетнамцы, и начинался футбольный матч. Выигрывали в основном наши, потому как были физически крепче и сильнее. Как-то раз и я сыграл в таком матче.

В футбол я играл редко, потому что кашель у меня никак не проходил. В первые дни, видимо, из-за массы новых впечатлений и перемещения в теплый климат, мне показалось, что я выздоровел. Я где-то читал, что в тропики нельзя отправляться больным, потому что от влажного жаркого климата все болезни со временем лишь обострятся. У меня, в конце концов, так оно и получилось.
В пятницу прилетел рейс «Аэрофлота», и вечером этим самолетом улетали домой несколько москвичей. Я быстро написал письмо и передал одному из них. К ужину пришел Хиен, поблагодарил отъезжающих за работу и вручил каждому небольшой конвертик. Последний раз москвичи хорошо «продезинфицировались», и мы все пошли их провожать.

Николай сказал, что на следующий день, в субботу 14 ноября, будем работать до двух часов, а затем для нас организована большая экскурсия. По приглашению партийно-правительственного руководства провинции Тхай Нгуен мы отправимся в город Тянь Мэнь, а в воскресенье посетим живописное озеро в горной местности, где расположены правительственные дачи.

Погода в субботу выдалась пасмурная, некоторое время моросил дождь, хотя было тепло, не ниже 20;. Вернувшись с позиции и пообедав, мы направились к микроавтобусам. Нас предупредили, что в горах может быть прохладно, и все взяли с собой ветровки.

Провинция Тхай Нгуен находилась примерно в 50 километрах к северо-западу от Ханоя. Это промышленный район внутреннего Вьетнама, где добывают каменный уголь, железную руду и другие полезные ископаемые. Провинция также славится производством чая и добычей ценных пород древесины.
 
За окном микроавтобуса мелькали зеленеющие поля и небольшие деревушки. Порой попадались удивительно красивые пейзажи: среди буйной тропической растительности прямоугольники ухоженных полей с зеленеющей растительностью на красно-кирпичной земле, а по краям поля возвышались гладкие стволы кокосовых пальм с пышной зеленой верхушкой и орехами. Иногда проезжали по берегу извилистой реки и наблюдали за плывущими в обоих направлениях большими лодками, гружеными различными товарами. Вдали, сквозь туманную дымку, виднелись изумрудно-зеленые горы.

Наконец наши микроавтобусы въехали в довольно крупный населенный пункт. Очень скромные одноэтажные дома, деревянные изгороди, кучи черного угля во дворе, никаких новых шикарных особняков. Поначалу мы подумали, что это какой-то поселок, но Винь сказал, что это и есть город Тянь Мэнь.
 
Наши микроавтобусы остановились возле единственного в городе отеля. Четырехэтажное здание светло-желтого цвета за бетонно-металлической оградой состояло из соединенных вместе и расположенных по периметру корпусов с внутренним двориком посередине.
 
Следом за нами приехал из Ханоя на своей «Ниве» высокопоставленный чиновник из российского торгового представительства.  Из вьетнамцев с нами были Хиен, Мэн и Винь. Еще ждали приезда из Ханоя делегации партийно-правительственных чиновников и деятелей культуры.
 
Получив ключи, мы отправились в свои номера. Отель по всем параметрам был провинциальным, без всяких изысков. В номерах было две деревянные кровати, тумбочка и небольшой шкафчик, а также туалет и умывальник. Над каждой кроватью возвышалась деревянная конструкция из реек с противомоскитной сеткой в виде балдахина. Нам сказали, что в сезон дождей здесь множество москитов.

Стены номеров оклеены наполовину отвалившимися старыми обоями и старыми пожелтевшими газетами, причем советскими, десятилетней давности. Говорят, что отель построили советские строители в самом начале восьмидесятых годов, а затем здесь жили советские специалисты, помогавшие вьетнамцам осваивать добычу угля и железной руды. Видимо, со времен перестройки, когда они покинули Вьетнам, здесь все так и осталось нетронутым.

Часов в шесть нас пригласили на ужин. В большом зале стояли в два ряда столы, покрытые белыми скатертями. Хиен, Николай и чиновник из торгового представительства разговаривали с группой вьетнамских чиновников, прибывших из Ханоя. Все они были в цивильных костюмах, с галстуками.  Чиновники местной администрации провинции Тхай Нгуен выглядели значительно скромнее. Четверо человек, державшихся несколько особняком, очень просто одетых, заметно отличались от всех. Худощавые, с усталыми лицами и мозолистыми рабочими руками, они, явно, чувствовали себя не в своей тарелке. Это были передовики производства, в качестве поощрения приглашенные на встречу с иностранными специалистами. Среди них была молодая девушка в рабочей брезентовой штормовке, вероятно, комсомолка активистка.
 
Наконец, все уселись за столы. Я сидел с Аликом, Игорем Гонцовым и Игорем Корольковым. Напротив нас сидели несколько молодых вьетнамцев в белых рубашках с галстуками – комсомольские чиновники. По-русски они не разговаривали, лишь совсем немного по-английски, и беседы с ними как-то не получилось.
 
Банкет, к нашему удивлению, был очень скромный. Москвичи остались недовольны отсутствием водки. Из спиртного на столах было только вьетнамское пиво. Пожалуй, самым экзотическим блюдом были вареные улитки, заранее извлеченные из ракушек. Поначалу я их не ел, но потом все-таки решил попробовать. На вкус жестковатые, как плотная резина.

После ужина нас пригласили в соседний зал, где перед нами выступил вьетнамский ансамбль. Все они были в национальных вьетнамских одеждах, играли на азиатских народных инструментах. Артисты – молодые парни и девушки - исполнили несколько красивых вьетнамских народных танцев. Затем вышла певица – стройная красивая женщина лет тридцати с роскошными черными, как смоль, длинными волосами, в красной национальной одежде, и исполнила удивительно красивым и звучным голосом несколько народных песен. Затем под аккомпанемент вьетнамских национальных инструментов она спела на вьетнамском языке «Миллион алых роз» из репертуара Аллы Пугачевой. Непривычное для нас исполнение известной мелодии, потрясающий голос певицы, мелодичная вьетнамская речь слились в такое необыкновенное сочетание звуков, что все мы были просто в восторге и долго аплодировали. Певица, явно, польщенная таким приемом, улыбаясь, раскланивалась.

После концерта мы вышли на улицу. Было совсем темно и по-летнему тепло. Улицы практически не были освещены. Рабочий город погрузился в темноту и его жители, вероятно, как обычно в это время, готовились ко сну. Лишь неподалеку от входа на территорию отеля, под единственным поблизости уличным фонарем, прямо на асфальте сидели торговки и продавали вещи и сувениры.
 
Несколько москвичей отправились прогуляться по улице. Вскоре из отеля вышел Мэн и сказал, чтобы мы никуда не уходили от отеля. Когда же он узнал, что несколько человек уже куда-то ушли, сильно заволновался и стал расспрашивать, в какую сторону они направились. К счастью, вскоре они вернулись, и он успокоился. Правда, вернулись они в окружении местных подростков, которые настойчиво выпрашивали деньги. Один даже совершенно бесцеремонно залез кому-то в карман. Теперь Мэн стоял у входа в отель и зорко наблюдал за всеми нами. Один из москвичей не без ехидства спросил у него: «Слушай Мэн, скажи, а у тебя какое звание? Ну, капитан или майор?»  Но Мэн с совершенно непроницаемым лицом сделал вид, что не услышал вопроса.
 
Из отеля вышли выступавшие перед нами артисты. За ними должен был приехать автобус. Игорь попытался заговорить с певицей, но она совершенно не понимала ни по-русски, ни по-английски, сказала только, как мы поняли, что немного говорит по-французски. Но по-французски объясняться я тогда еще не мог.
Проводив артистов, мы бесцельно слонялись по отелю.  В номере делать было нечего. Осмотрев неработающий фонтан во внутреннем дворике отеля, я зашел в холл и в прилегающем к нему небольшом зале с мягкими креслами увидел наших и нескольких вьетнамских чиновников, приехавших из Ханоя. Там же в зале, Игорь разговаривал с каким-то парнем европейской внешности, но, явно, не русским. Возле этого парня вертелись несколько вьетнамских девушек. К моему удивлению, это был австралиец. В качестве волонтера (т.е. не получая от вьетнамцев никаких денег) он обучал местную молодежь английскому языку. Вскоре австралиец ушел, и девушки стайкой последовали за ним. Как нам говорили, многие из них мечтают выйти замуж за австралийца и уехать из этой глухой провинции в Австралию.
 
С вьетнамцами завязалась беседа. Все они говорили по-русски, и мы узнали много интересного о вьетнамской перестройке. Наибольшие изменения произошли на юге Вьетнама, в городе Хо Ши Мине (хотя вьетнамцы часто называли его по старому Сайгоном). Существовавшие до 1975  года (до объединения Вьетнама) рыночные капиталистические отношения еще не успели забыться, и поэтому именно там в первые годы перестройки частное предпринимательство развивалось ускоренными темпами. Вьетнамцы очень советовали нам, если появится возможность, непременно посетить бывший Сайгон. Для них это почти что заграница. Этот пятимиллионный город совершенно не похож на Ханой. Там широкие улицы с множеством машин (а не велосипедов и мотоциклов), европейская архитектура, роскошные парки…

Больше других рассказывал прекрасно говоривший по-русски улыбчивый худощавый вьетнамец лет сорока в хорошем европейском костюме с галстуком. Раньше он несколько лет работал во вьетнамском посольстве в Москве, а теперь является советником правительства по экономическим вопросам.

Вскоре появился Мэн и сказал, что неплохо было бы всем нам идти спать, а то завтра утором рано вставать, завтрак в семь часов. Нас ожидает увлекательная поездка в горы на озеро Кок. К тому же здесь в городе в 11 часов вечера отключают воду. Ничего не поделаешь, провинция. Мы поспешили в свои номера. И действительно, в 11 часов вода из крана перестала течь.
 
Подушки на кроватях почему-то были очень маленькие – шириной сантиметров 25, очень тонкие и не особенно мягкие. Я долго никак не мог заснуть, вертелся с боку на бок, пытаясь пристроить под голову крайне неудобную подушку, и ночью несколько раз из-за этого просыпался. На рассвете, в шесть утра, я был разбужен доносившейся с улицы громкой музыкой. Бравурный марш времен социализма, под какие обычно ходили на демонстрации, разносился из динамика, висевшего на столбе, на небольшой площади перед отелем. Слава тоже проснулся и заворчал: «Что же это за социализм такой, провинциальный. В воскресенье людям поспать не дают. Воду отключают… Подушки не поймешь какие…»
Около семи часов утра мы пришли на завтрак. Алик и Игорь были уже там.

Вьетнамские чиновники, которые должны были поехать с нами на озеро, рассаживались за столы. Здесь же были представители творческой интеллигенции из Ханоя, и среди них известный вьетнамский поэт. Мы попытались с ним заговорить, но он по-русски знал лишь несколько слов, так же, как и по-английски, поэтому содержательной беседы не получилось.

Когда мы садились за стол, в зал вошли три молодые девушки из ансамбля и певица, одетые, как и вчера, в красивые национальные одеяния. Их тоже пригласили принять участие в нашей поездке. Девушки сели за стол как раз напротив нас. Игорь окликнул Виня: «Винь, ты бы познакомил нас с девушками, а то как-то даже неудобно». Винь что-то им сказал по-вьетнамски, и они по очереди, слегка краснея и улыбаясь, назвали свои имена. Певица тоже назвала свое имя. Дальше последовала небольшая пауза. Каждый из нас попытался, причем совершенно безуспешно, мысленно воспроизвести хотя бы одно из имен. Непривычное для нашего уха сочетание необычных звуков было для нас совершенно непроизносимым. «Да-а, - произнес Игорь, - ну, спасибо, Винь, познакомил…»
Завтрак был довольно обильный и разнообразный. Подали даже суп в небольших фарфоровых мисочках. К нашему удивлению ни вилок, ни ложек на столах почему-то не было, а лежали только палочки. Никто из нас пользоваться ими не умел. Посмотрев, как девушки ловко управляются привычными им палочками, нам не оставалось ничего другого, как попробовать. Игорь смело захватил палочками кусочек мяса из супа и едва не донес его до рта, как мясо выпало, и шумно плюхнулось прямо в мисочку с супом, расплескав бульон. Это выглядело столь комично,  что все девушки разом прыснули от смеха. Мы тоже не смогли не рассмеяться. Прикрывая ладошками рот, девушки с трудом подавляли смех и из вежливости попытались сделать вид, что ничего не заметили. «Слушай, Винь, - с совершенно невозмутимым видом сказал Игорь, - попроси, пожалуйста, пусть принесут ложки и вилки, а то мы тут сидим, как в зоопарке». Персонал отеля исправил свою оплошность, и мы смогли спокойно позавтракать.
 
Утро выдалось пасмурное. Когда мы садились в микроавтобусы, заморосил мелкий дождик, но было довольно тепло, градусов двадцать. Ехали около получаса по узкой извилистой дороге. Местность вокруг холмистая, поросшая растительностью.

Вскоре подъехали к озеру. Поблизости виднелись какие-то домики, чистенькие, с черепичными крышами. Вероятно, это и были правительственные дачи. Озеро Кок с изрезанными берегами, с множеством бухточек и мелких островков, протянулось километров на пять, а ширина его составляла примерно около трех километров. Окружающие озеро холмы (а точнее сказать, сопки), имели конусообразную форму и были покрыты зеленой растительностью. Все вокруг - и земля, и камни и озерный песок, и сопки – все было красно кирпичного цвета.
 
Дождь прекратился. Было очень тихо и спокойно. Вдыхая чистый, насыщенный тропическими ароматами воздух, мы прогулялись вдоль берега. Редкая травянистая растительность покрывала озерный берег. Вдруг я почувствовал, что зацепился за что-то брюками. Едва заметный стебелек вьющегося растения, не более полутора миллиметров толщиной, был необычайно прочен, и имел на конце изогнутый как коготь мощный шип около сантиметра длиной, который и впился мне в брюки. Дерни я посильнее, и скорее порвал бы брюки, чем, разорвал этот незаметный на первый взгляд тоненький стебелек. Освободившись от шипа, я заметил, что и другие травянистые растения вооружены шипами самых разнообразных форм и размеров.
 
Мы прошли на деревянную пристань и долго стояли здесь, рассматривая живописные берега. Потом к пристани подошел большой прогулочный катер. Мы все прошли на катер и медленно двинулись вдоль берега по спокойной зеркальной глади озера.

Некоторое время спустя катер пристал к противоположному берегу. Опять те же красные камни и поднимающиеся на небольшую сопку дикие тропические заросли. Это и есть настоящие горные джунгли – густой кустарник, невысокие деревца и сплошное переплетение разнообразных вьющихся растений. Пока другие прогуливались по берегу, я решил подняться по склону и забраться в заросли, пройтись по настоящим джунглям. Однако же я очень скоро понял, что, не имея хорошего мачете, пройти сквозь такие заросли просто невозможно. Тысячи колючек и шипов впились в мои брюки и ветровку, и я попросту застрял в этом зеленом переплетении. Вдруг мне в голову пришла мысль, а что если там внизу какая-нибудь древесная змея укусит меня за ногу. И что тогда делать? Хорошо, если на противоположном берегу, в правительственных дачах есть противозмеиная сыворотка. А если нет…

С этими мыслями я стал выбираться назад. Едва не порвав брюки, мне с большим трудом удалось освободиться от коварных шипов и выйти из зарослей. Получив массу незабываемых впечатлений, я вернулся на катер.

Москвичи во главе с Николаем решили искупаться в озере. Вода была очень теплая, но опят начинал моросить дождик. Несколько подмерзшие вьетнамцы, буквально, вытаращив глаза, смотрели, как наши, совершив заплыв, выходят на берег. Эти посланцы далекой северной страны вызывали у них неподдельное восхищение.

Еще около часа мы катались на катере по озеру. Девушки из ансамбля играли на музыкальных инструментах, а певица исполнила несколько песен. Здесь, на природе, на широком озерном просторе ее великолепный живой голос, без микрофонов и усилителей, звучал совершенно потрясающе. Никогда в жизни мне не доводилось слышать ничего подобного.
 
Когда мы высаживались на берег, дождик почти прекратился. Нас проводили к домикам комплекса правительственных дач, и там нас накормили обедом. Во второй половине дня мы тронулись в обратный путь.

Поездкой я был доволен, увидел много интересного, хоть и погода подвела. Но вечером, укладываясь спать, я вдруг почувствовал, что у меня поднялась температура. Ночью меня мучил кашель. Утром состояние мое нисколько не улучшилось. Глубокий сухой кашель буквально душил меня, и я даже начал опасаться, а вдруг у меня воспаление легких.

После завтрака Алик сказал, что у нас в договоре предусмотрено медицинское обслуживание, и что надо поговорить  с Николаем. Мы подошли к Николаю, и он, увидев, в каком я состоянии, разрешил мне не ездить сегодня на работу (при условии, что Алик включит всю мою аппаратуру) и пошел договариваться с вьетнамцами насчет врача. Я быстро рассказал Алику, что и как надо включить.
Николай вернулся вместе с молодым вьетнамцем, хорошо говорившим по-русски. Скоро должен подъехать микроавтобус, и этот парень проводит меня к врачу, который находится где-то здесь, в поселке аэропорта, и будет моим переводчиком.
 
Все наши вместе с Николаем уехали на позицию. Вскоре подъехал микроавтобус, и мы поехали. Через несколько минут мы остановились возле одного из бараков. С торца его была пристроена своеобразная хижина с тростниковой крышей (как мне показалось, на толстых бамбуковых шестах). Вход прямо с улицы, закрыт плетеной циновкой. Вьетнамец попросил меня подождать здесь и зашел в барак. Вокруг меня стали собираться любопытные – дети и подростки. Вернулся он вместе с женщиной вьетнамкой в белом халате, которая и была местным врачом.

Мы прошли в хижину, где и находился врачебный кабинет. По-русски врач почти не говорила, по-английски тоже. Я рассказал, что со мной случилось, а вьетнамец, как мог, перевел (перевод медицинских терминов ему давался с трудом). Врач жестом показала, что хочет меня послушать. Я снял футболку, и она стала меня слушать. Любопытное местное население с открытыми ртами наблюдало во входной проем за всей этой процедурой. Но тут врач сердито прикрикнула на них, и они все убежали. Закончив меня слушать, она о чем-то долго говорила с сопровождавшим меня вьетнамцем, затем, видимо, выписала рецепт, и он ушел за лекарством.
 
Врач что-то быстро записывала в свою тетрадь. Я с любопытством смотрел на нее, пытаясь узнать, что же она у меня обнаружила. Наконец, она отодвинула тетрадь, посмотрела на меня и широко улыбнулась.

- И что у меня обнаружили? – медленно проговаривая слова, поинтересовался я. – Какой диагноз?
- Э… диагноза…, - с улыбкой произнесла врач. – Э… болеть… э… мало мало…
- Да я и сам знаю, что мало мало болеть, - с некоторой досадой сказал я.

Она что-то попыталась объяснить мне по-вьетнамски. Тут мой взгляд остановился на одной из книг, лежавшей на ее столе. Это был вьетнамско-русский медицинский словарь. Открыв книгу, я пробежался по столбцам вьетнамских слов, и рядом их перевод на русский язык (русско-вьетнамского перевода не было). Полистав словарь, я вдруг нашел «воспаление легких» и показал врачу. С интересом наблюдая за мной, она взглянула в книгу.

- О, нет, нет…, - радостно ответила она, - нет, не это!
- Точно, не это? – переспросил я.
- Нет, нет!
Тогда я еще полистал словарь и нашел «бронхит».
- Может быть это? – спросил я.
- О..! Это, это! – радостно закивала врач. – Гм…, а ты умный..!
-Да уж будешь тут умным…, - только и сказал я, обрадованный, что у меня все-таки не воспаление легких.

Пришел мой переводчик с коробочками таблеток. Затем врач через переводчика рассказала, как надо принимать лекарства. Все таблетки, к моему удивлению, были американского производства. Еще раз уточнив, как принимать лекарства, я тепло поблагодарил врача, и мы пошли к ждавшему нас микроавтобусу.
 
Весь день я провел  в кровати, выходил лишь на обед и ужин. Вечером Алик рассказал, что аппаратуру мою он включил, и все работало нормально. На следующий день я чувствовал себя несколько лучше, температура немного снизилась. Николай с большой неохотой разрешил мне еще немного поболеть. После завтрака все уехали на позицию, а я принял таблетки и улегся в постель. Но примерно через час дверь моего номера вдруг распахнулась, и на пороге появился взволнованный Николай.

- Володя, давай собирайся, поехали на позицию! Дома болеть будешь!
- А что случилось-то? – поинтересовался я.
- Твой приемник не работает! Давай, давай, скорее собирайся, жду тебя в микроавтобусе!

Покачиваясь от температуры и слабости, я быстро оделся и поспешил вниз. На улице было довольно тепло, но я надел ветровку, чтобы не продуло холодным воздухом вентиляции.

Через десять минут мы были на позиции. Я осмотрел свою аппаратуру: нажаты не те кнопки. Включил как надо, но сигнала все равно почему-то нет. Стал проверять кабели и нашел, что один кабель отсоединен и к разъему не прикручен. Вероятно, кто-то из комплексников замерял какие-то параметры и забыл потом прикрутить кабель на место.
 
Я прикрутил кабель, включил все, как надо, и приемник заработал. Николай облегченно вздохнул и, не сказав ни слова, поспешно удалился. Зашел Алик узнать, в чем было дело. Он был занят своей работой, и разбираться с проблемами, возникшими  в моей аппаратуре, ему было просто некогда. Я понял, что мой «больничный» завершен, и сейчас, когда первичный канал локатора (без аппаратуры СДЦ) заработал практически в штатном режиме, мне лучше находиться здесь.
 
В среду, на третий день болезни, температура упала, кашель уменьшился, и я почувствовал, что иду на поправку. В пятницу вечером я последний раз принял таблетки и был абсолютно здоров.
 
Готовящийся ввод в строй большого обзорного локатора неожиданно получил международный резонанс. Наш локатор теперь контролировал воздушное пространство южных районов Китая, граничащих с Вьетнамом, что вызвало некоторую обеспокоенность китайской стороны. Теперь вьетнамцы могли наблюдать за передвижением как гражданских, так и военных китайских самолетов. Отношения между КНР и СРВ на протяжении многих лет оставались весьма напряженными, главным образом из-за спорных территорий. Хотя за последние годы в отношениях между двумя странами произошло некоторое потепление: на границе, еще несколько лет назад наглухо закрытой, открылась приграничная торговля, да и открытие новой авиатрассы, несомненно, послужит развитию дружеских отношений. Однако же многовековая вражда, когда вьетнамцы подвергались многочисленным набегам со стороны северного соседа, еще надолго сохранится в народной памяти. Вьетнамцы еще слишком хорошо помнили последний кровавый приграничный конфликт 1979 года, когда китайские войска вторглись на вьетнамскую территорию и захватили несколько приграничных городов. Вьетнамская армия тогда дала мощный отпор агрессору и выбила китайских захватчиков со своей территории. Китай регулярно предъявляет территориальные претензии Вьетнаму на Парасельские острова в Южно-Китайском море, где не так давно на шельфе обнаружили большие залежи нефти. Отношение вьетнамцев к Китаю было, как я понял, далеко не однозначным. Многие опасались северного соседа, однако, наблюдая, как увеличивается количество китайских товаров на прилавках вьетнамских торговцев, надо полагать, что вскоре коммерческий интерес возобладает и мирные деловые отношения между странами станут взаимовыгодными. Хиен и Винь говорили, что в ближайшее время состоится визит в Ханой министра авиации Китая, где будут обсуждаться вопросы о будущей авиатрассе и о нашем локаторе.
 
Вьетнамская пресса уделила внимание вводу в строй российскими специалистами нового локатора. В аэропорт приезжала большая группа журналистов центральных газет и телевидения. Им показали КДП, где работали москвичи, но на позицию их не возили. Потом в новостях показали телевизионный сюжет, и в кадре мелькнул кого-то из москвичей. А через несколько дней Винь принес газету и показал статью, где было написано о нашем локаторе (по-вьетнамски, конечно же). Прошел слух, что в ближайшее время должно приехать какое-то высокое начальство их Ханоя.

И вот в один из дней во время обеда мы узнали, что сегодня в аэропорт приезжает сам министр авиации Вьетнама. Ему собирались показать КДП. На всякий случай Николай нас предупредил, хотя считал маловероятным, что министр может приехать на позицию.
 
Приезд министра нас как-то не особенно волновал. Как обычно после обеда мы приехали на позицию и занялись своими делами. Накануне сделав небольшую доработку, я собирался поправить схему и доработать узлы из ЗИПа. В фургоне кроме меня никого не было.  Я включил паяльник, разложил схему и уселся на скамеечку возле стойки приемника. Некоторое время спустя, когда я паял, дверь фургона распахнулась. Я услышал голоса и краем глаза увидел Николая, и еще кого-то. Положив паяльник, я с любопытством взглянул на вьетнамца, вошедшего в фургон и неторопливо направившегося ко мне. Среднего роста, в темно-синем цивильном костюме с галстуком, немного полноватый, с холеным ухоженным лицом, он с интересом осматривал аппаратуру. Я поспешно поднялся. Приветливо улыбнувшись, вьетнамец пожал мне руку, сказав по-русски:

- Здравствуйте!
- Здравствуйте! – учтиво ответил я.
- Как идет работа? – поинтересовался он.
- Все нормально…, работаем, - несколько растерявшись, ответил я. – Все идет по плану…
- Условия работы устраивают?
-Да, да, все очень хорошо организовано, никаких забот. Очень приятно работать, - совершенно искренне сказал я.
Явно обрадованный моим ответом, он пожелал мне удачи и вышел. Чуть позже я подошел к Николаю и потихоньку спросил:
- Кто это такой?
- Министр! – прошептал он и поспешил вслед за высоким гостем.
Так мне довелось поздороваться за руку и поговорить с министром авиации Вьетнама.
 
В пятницу прибыл рейсовый самолет из Москвы. Николай отправился встречать долгожданную «питерскую бригаду Сонина». Они должны были окончательно запустить вторичный канал. Работы много, а времени осталось уже мало. Всего лишь несколько дней назад они вернулись из Северной Кореи и сразу же отправились во Вьетнам. Москвичи называли их суперпрофессионалами, рассказывали, что сам Сонин человек очень требовательный, начальства не боится, всегда добивается, чтобы ему и его людям были созданы все условия для работы. Работать им предстояло в фургоне, где стоял мой приемник (там же находился приемник вторичного канала). В связи с этим Николай объявил, что теперь мне и Алику предстоит работать во вторую смену, чтобы не мешать Сонину и его команде. Судя по разговорам москвичей и по тому, как они готовились к приезду Сонина, у меня сложилось впечатление, что они его как-то побаиваются.
 
Перед ужином, я наконец-то познакомился с Сониным и его коллегами. После долгого перелета все они выглядели уставшими. Сразу же бросилось в глаза, что по манере держаться и по разговору они настоящие питерские интеллигенты, и этим разительно отличались от москвичей с их столичной заносчивостью и «заводскими» манерами. Сонину было за шестьдесят, высокий, седой, в очках. К сожалению, по прошествии многих лет из моей памяти стерлись его имя и отчество. Мысляев  говорил, что Сонин, вроде бы, начальник лаборатории в своем ВНИИРА (Всесоюзный научно-исследовательский институт радиоаппаратуры). Один коллега Сонина был уже тоже в возрасте, седой, худощавый (к сожалению совершенно не помню, как его звали). Второго звали Лев Маркович – помоложе, лет пятидесяти, тоже высокий и худощавый.
 
Вечером тем же самолетом в Москву улетали несколько человек. Я написал второе письмо домой и передал его одному из москвичей. На ужин пришел Хиен, поблагодарил уезжающих домой за работу и, как и в прошлый раз, вручил каждому по конверту. Оказалось, что в конвертах по 100 долларов – премиальные лично от Хиена. Это нас крайне удивило, ведь для работавших в аэропорту вьетнамцев 100 долларов - большие деньги. Некоторое время спустя мы узнали, почему Хиен так щедро благодарил россиян, но об этом чуть позже.
 
С приездом Сонина наша жизнь несколько изменилась. По его просьбе перерыв на обед удлинился на полчаса, чтобы он мог отдохнуть. Соответственно, и рабочий день наш тоже удлинился, и теперь с позиции мы уезжали на полчаса позднее. Это нововведение нам понравилось – появилась возможность после обеда полчаса вздремнуть.
 
В субботу бригада Сонина подбирала себе нужные приборы и организовывала рабочее место. Как оказалось, все они были очень спокойными и обходительными людьми, спросили, как у меня идут дела. Я поделился с ними своими приборами. Готовясь к их приезду, москвичи говорили, будто Сонин запросто отберет у всех нужные ему приборы и прогонит всех, мешающих ему работать, но на самом деле ничего подобного не происходило. Если для многих москвичей хамство по отношению к окружающим было делом привычным, то питерцы вели себя очень корректно и выдержанно.

К приезду питерцев Николай поначалу наметил, что в ближайшее воскресенье будем работать, однако в субботу, побывав на позиции и все подготовив, Сонин сказал, что хотел бы денек отдохнуть для адаптации организма на новом месте, а затем уж окунуться в работу. И так с подачи Сонина в воскресенье была организована поездка в Ханой. На этот раз мы посетили магазины на улицах Шелковой и Фарфоровой, а также в Ким Лиене. Эта поездка завершилась довольно быстро, и к обеду мы вернулись в отель.

После отъезда москвичей нам со Славой в номер достался телевизор. Однако смотреть здесь особо было нечего – работал всего один канал на вьетнамском языке, а поздно вечером показывали новости на английском языке. Интересно, что много передач было наших, российских, но переведенных на вьетнамский язык (например, «В мире животных»).

Вечером мы сидели в баре и пили кофе. Пришел Сонин со своими коллегами и подсели к нам. Разговорились, поделились впечатлениями о Вьетнаме. Они рассказали, как поработали в Северной Корее. Все были в прекрасном настроении, и Сонин рассказывал, как он несколько лет назад был в командировке на Кубе,  и о том, как побывал в Риме по приглашению какой-то итальянской фирмы, заинтересовавшейся его разработками.

С понедельника новая рабочая неделя началась по новому распорядку. Мы с Аликом работали во вторую смену. Первую половину дня мы обычно сидели в своих номерах, дорисовывали схемы, читали или прогуливались по территории аэропорта. В половине четвертого за нами приезжал микроавтобус и увозил на позицию. Когда в шесть часов вечера все уезжали, кроме нас на позиции больше никого не было (только нескольких охранников вьетнамцев).
 
Однажды мы с Аликом убедились, что действительно находимся под наблюдением местного КГБ. До обеда еще было долго, и Алик предложил прогуляться к зданию аэропорта. Народу там было много, улетало сразу несколько рейсов. Мы смешались с разношерстной толпой и вскоре заглянули в магазинчик сувениров. Мое внимание привлекли красивые сувенирные бутыли с какой-то настойкой. Самое интересное, что в бутылях лежали ядовитые змеи (т.е. настойка на ядовитых змеях). В одной из бутылей была огромная кобра. Вьетнамцы говорили, что это очень целебное зелье.  В отель мы вернулись к обеду. Здесь к нам вдруг подошел взволнованный Винь и спросил, где это мы сегодня были. Несколько удивленные, мы объяснили. Вероятно, нас просто потеряли из виду. Мэн облегченно вздохнул и сказал, что в последующие дни, с утра и до обеда, можно заказать микроавтобус (для нас совершенно бесплатно) и съездить в Ханой. На следующий день мы так и сделали.
 
На этот раз поездка в Ханой была недолгой. Мы посетили Ким Лиен, а затем – Центральный ханойский универмаг, где я наконец-то купил фотоаппарат. Но, к сожалению, черно-белой пленки я купить пока не смог, и очень ругал себя, что не привез с собой пленку из дома.
 
Работать во вторую смену мне очень понравилось – никто не мешал, да и начальство не раздражало своим присутствием. Когда все уезжали, мы спокойно работали. Иногда я выходил на улицу, вдыхал влажный воздух теплой тропической ночи, съедал бананы, которые мы всегда брали с собой, слушал стрекотанье цикад, смотрел на далекие огоньки вдали среди непроглядной тропической тьмы и вспоминал Челябинск, Нелю и Диму…

Микроавтобус приезжал за нами всегда вовремя, и мы возвращались в отель. В ресторане нас ждал ужин, а затем мы еще обычно прогуливались вместе со всеми по территории аэропорта.
Как-то раз, после того, как мы поужинали, пришел Игорь и сказал, что Николай срочно зовет нас всех к себе в номер. Мы поднялись наверх. Туда же пришел Аксенов. Последнее время он как-то мало с нами общался и выглядел растерянным. Николай, не скрывая своего раздражения, сказал, что Аксенов намерен уехать домой, заявив, что он не может справиться со своей аппаратурой. Нужно немедленно найти выход из создавшейся ситуации. Такого поворота дела не ожидал никто.
 
Только теперь я вдруг сообразил, почему Аксенов был так недоволен тем, что приехал я, а не Мысляев. В Корее, да и на других объектах именно Мысляеву попутно поручали заниматься этой стойкой, разработанной сектором Григорова. Здесь же все думали, что как представитель разработчика, Аксенов справится с этой работой. Однако, тот, видимо, полагал, что приедет Мысляев и все сделает, а сам он будет осуществлять «общее руководство» и наслаждаться прелестями загранкомандировки. Нетрудно было понять возмущенный тон Николая, когда человек, взявшийся за эту работу и просидевший здесь уже больше месяца, вдруг заявляет, что он не может справиться.
 
Игорь сказал, что он немного знаком с этой стойкой, нужно только взять схемы и окончательно разобраться. Работа по аппаратуре СДЦ близка к завершению, и он вполне мог бы заняться этой стойкой. На том и порешили. Николай поручил Игорю вместе с Аксеновым завтра же заняться изучением документации. Аксенову теперь оставалось собирать вещи и ждать ближайшего рейса в Москву.

Однажды, вернувшись с работы и поужинав, мы с Аликом поднялись наверх и услышали в одном из номеров пение под гитару - Слава пел знаменитую советскую песню «Мой адрес Советский Союз». Мы заглянули в номер и увидели там Николая, Хиена и еще несколько человек. Николай жестом пригласил нас войти. Хиен был заметно выпивши и очень растроган звучащими песнями. Он просил Славу спеть то одну, то другую советскую песню. На Хиена нахлынули ностальгические воспоминания о его молодости и жизни в Советском Союзе перед тем, как он попал в пекло страшной войны.
 
В середине шестидесятых годов, когда американцы начали войну во Вьетнаме, молодой Хиен был направлен в Советский Союз курсантом авиационного училища. Нетрудно представить себе, какое впечатление произвел Советский Союз на парня, впервые попавшего из своей бедной, разоренной войной страны, в совершенно другой мир. Особенно тепло Хиен вспоминал своего летного инструктора, который заботился о молодом вьетнамце, как о своем сыне. Когда после окончания училища Хиен уезжал, инструктор дал ему своих собственных денег на дорогу. А потом была страшная война, множество боевых вылетов на реактивном бомбардировщике Ил-28, постоянная опасность быть сбитым американскими истребителями, ракетами или огнем зениток, потери боевых товарищей…

По просьбе Хиена Слава еще раз спел «Мой адрес Советский Союз», а затем Хиен и Николай вышли из номера. Как я понял из разговора, Хиен был очень озабочен тем, что завтра должен приехать китайский министр, и ему было поручено встречать его в аэропорту. Не знаю точно, принимал ли Хиен участие в отражении китайской агрессии в 1979 году, но его отношение к Китаю было крайне отрицательным. «Почему я должен завтра встречать этого китайца!» - в сердцах произнес Хиен, когда они с Николаем уходили.

Я вышел из номера и, глядя вслед уходящему Хиену, подумал, сколько же пришлось пережить этому человеку, бывшему боевому летчику. Теперь я понял, почему он каждому уезжающему домой вручал в конверте 100 долларов. Это была его благодарность людям некогда великой страны, с помощью которой им удалось выстоять против сильного врага. Мы были представителями той самой великой страны, уже переставшей существовать. Он знал, какие у нас наступили времена, как нелегко нам теперь, и это была его помощь.
 
В воскресенье, 29 ноября, мы все поехали в Ханой. В небольшом магазинчике недалеко от озера Возвращенного меча я наконец-то купил фотопленку и начал фотографировать. Затем мы прошлись по улице Шелковой и поехали в район Ким Лиен. Там я купил небольшой  ананасик и кокосовый орех. Раньше я много читал про живительную влагу кокосового молока, но еще ни разу мне не доводилось держать в руках настоящий кокос. Сегодня же вечером, вернувшись в отель, мне очень хотелось его попробовать. Про ананасы вьетнамцы сказали, что сейчас не сезон, они маленькие, кисловатые и невкусные. Вот в конце мая, в июне ананасов будет полным полно – большие, сладкие, очень вкусные.
 
На улице Фарфоровой Винь нам сказал, что мы можем не торопиться, времени у нас целый час. Пока все смотрели многочисленные сервизы, в основном китайские, Алик предложил потихоньку, прогуляться на другую улицу, посмотреть, что там. Мы неторопливо подошли к началу улицы и, улучив момент, когда Винь смотрел в другую сторону, повернули за угол и пошли по незнакомой широкой улице с оживленным движением. Мастерская по ремонту мотоциклов, велосипедная мастерская, небольшой магазинчик… Вот направо начинается узкая торговая улочка, и мы свернули туда. Народу здесь было довольно много, но заметив наши европейские лица, вьетнамцы как-то удивленно вскидывали брови и с любопытством нас рассматривали. Видимо, люди европейской внешности здесь бывают крайне редко. Как нам показалось, товары здесь были дешевле, чем там, куда нас обычно возили. Ограниченные во времени, мы повернули назад. Наше возвращение на Фарфоровую улицу никем не было замечено.
 
Вечером, вернувшись в отель, мы попробовали ананас. Он, действительно оказался кисловатым. С кокосовым орехом нам пришлось повозиться. Его скорлупа была настолько прочной, что довольно долго мы никак не могли его расколоть. Только после сильного удара о каменный пол он, наконец-то, треснул. Затем с помощью отвертки и ножа удалось выломать кусочек и разлить сок по стаканчикам. К моему большому удивлению и разочарованию жидкость была совершенно прозрачной и абсолютно безвкусной. Лишь совсем чуть-чуть ощущался легкий ореховый привкус. А ведь я с детства был уверен, что сок кокосового ореха – это что-то непередаваемое, божественное, необыкновенно вкусное. Впрочем, наверное, человеку, выброшенному на тропический остров, изголодавшемуся и испытывающему сильную жажду, этот сок именно таким и покажется.

Наступила зима, 1 декабря. У нас погода хорошая, переменная облачность, примерно градусов 28, довольно высокая влажность. В новостях по телевизору показали заснеженную Москву. Люди, собравшиеся на какой-то очередной митинг, в зимних шапках с поднятыми воротниками ежились от холода, мороз 20 градусов. Бушующие политические страсти, снег, мороз…, как же все это было далеко от нас.
 
Я уже почти месяц во Вьетнаме. Вокруг спокойная размеренна жизнь. Невольно начинаешь ощущать, как что-то меняется у нас и в стиле поведения.   Появилось ощущение внутреннего самоуважения, исчезла суета и напряженность. По своему статусу мы чувствовали себя настоящими иностранными специалистами, такими же, как австралийцы или американцы. В кармане лежали доллары. Вьетнамцы относились к нам с уважением и даже восхищением. Я уже привык к обращению «мистер Маркин», хотя поначалу это сильно коробило. Везде, даже в Ханое с его сумасшедшим движением, чувствовалась атмосфера какого-то всеобщего умиротворения. Человеческие эмоции здесь не выплескивались наружу и не создавали напряжения. Несомненно, всему этому способствовала сама окружающая природа с ее яркими красками и тропической экзотикой.
 
Однажды, в середине недели Николай приехал на позицию после телефонного разговора с Москвой, собрал всех и сообщил, что подписание акта сдачи станции состоится в двадцатых числах декабря. На подписание должно прибыть руководство завода, люди из авиаэкспорта, кто-то еще. Деньги на командировки вьетнамская сторона уже выделила и больше не даст, а еще здесь в командировке обязательно должны побывать родственники руководства завода, так сказать, «туристы», непричастные к сдаче локатора. Поэтому Николаю поставлена задача часть людей, выполнивших свою работу, как можно скорее отправить домой. Несколько москвичей отправятся домой уже в эту пятницу. У нас работы по стыковке с аппаратурой СДЦ практически завершены, и мы с Аликом поедем домой на следующей неделе. До подписания акта сдачи здесь останется Игорь. Я должен буду подробно проинструктировать его о работе своего приемника.
 
В воскресенье ездили в Ханой, посетили большую выставку, что-то вроде выставки достижения народного хозяйства. Николай сказал, что обед будет позже, где-то в центре города, приедет Хиен. В назначенное время мы подъехали к какому-то шикарному отелю. Нас пригласили в ресторан, где уже был накрыт большой стол. И тут мы поняли, что это не просто обед, а настоящий банкет, но не знали по какому поводу. Пришел Хиен и вместе с ним два человека европейской внешности, но сразу видно, что иностранцы. Приглашая их к столу, Хиен заговорил по-английски. Потом он сказал нам по-русски, что это австралийцы, представители авиакомпании и фирмы, занимающейся авиаоборудованием. В честь их визита и был банкет.

Вот и настал день когда мы последний раз приехали на позицию. Я убедился, что приемник работает нормально. Затем взял комплект документации и еще раз проверил все, сделанные мной, доработки.
 
В день отъезда, 9 декабря 1992 года, утром мы с Аликом последний раз съездили в Ханой. В торговом представительстве России, недалеко от посольства, получили все, причитающиеся нам деньги, посетили Центральный универмаг неподалеку от озера Возвращенного меча и Ким Лиен. Я купил все, что хотел, кроме ананаса. В Ким Лиене у торговцев, как нарочно, именно в этот день, ананасов не оказалось.
 
Настроение у меня испортилось, ведь я обещал Диме привести ананас. После обеда мы собирали вещи, а потом спустились вниз. Вдруг я увидел Хиена и Виня. Винь подошел к нам и спросил, все ли мы купили, что хотели. Тут я и сказал, что мне очень нужен ананас. К нам подошел Хиен и они с Винем очень серьезно обсудили, где же сейчас можно достать ананас. Потом Хиен распорядился, чтобы мне предоставили микроавтобус, и мы с Винем поехали в одну из близлежащих деревушек. На небольшом базарчике у дороги ананасов не оказалось. Винь поговорил с торговцами, но те в один голос отвечали, что сейчас не сезон. Я с трудом выбрался из плотного кольца торговцев, предлагавших апельсины, бананы, маниоку и мы поехали дальше. На другом базарчике было все точно также – ананасов сейчас просто нет. Одна пожилая вьетнамка настойчиво предлагала мне апельсины, свежие, прямо с дерева, очень вкусные. У нее было около пяти килограмм, и она просила 10000 донгов (это 1 доллар). Донги у меня еще были, и я купил апельсинов. Апельсины, совершенно не такие, как у нас продают в магазинах – темно-оранжевые с шершавой кожицей – оказались, действительно, очень вкусными.

С чувством глубокого разочарования  я вернулся в отель. Ужасно обидно было возвращаться без обещанного ананаса, но ничего не поделаешь, успокаивало то, что хоть кокосовый орех у меня был.
 
Вещи у меня почти все уже были сложены – чемодан и большой пакет. Куртку свою я решил далеко не убирать – ведь она пригодится мне сразу же по прилету в Москву, положил ее на кресло, а затем повесил в шкаф, чтобы не мешалась.
За ужином отметили наш отъезд. Мы ждали Хиена, но он почему-то задерживался. Потом выяснилось, что в аэропорту произошло небольшое происшествие. Водитель тягача, буксирующего самолеты на стоянке, оказался совершенно пьяным. Вовремя не затормозив, он врезался в переднее шасси самолета, улетавшего в Париж. Никто не пострадал, но вылет пришлось отменить, а пассажиров расселить в нашем отеле.
 
Наконец, пришел Хиен, и мы еще раз отметили наш отъезд. Он поблагодарил нас за хорошую работу, пожал нам руки и вручил по конвертику. В конверте были 100 долларов.
 
Чуть позже я обратил внимание, что подаренные нам купюры были довольно старыми – 1974 года выпуска. Поначалу меня это сильно удивило. Но несколько лет спустя, когда отмечалось двадцатилетие падения южновьетнамского режима и воссоединения Вьетнама, по телевизору показали документальный фильм о тех событиях. Весной 1975 года штурмовавшие Сайгон вьетнамские войска ворвались в город так стремительно, что американские приспешники далеко не все сумели вывезти. В руки победителей попало несколько миллионов американских долларов. Видимо, Хиен имел непосредственное отношение к этой истории,  и подаренные нам деньги были трофейными. Вероятно, мы держали в руках те самые стодолларовые купюры, направленные американским правительством на поддержку рушившегося южновьетнамского режима, которые были захвачены в Сайгоне передовыми отрядами вьетнамской армии.
    
Из-за происшествия в аэропорту наш прощальный ужин несколько затянулся. Уже пора было идти к самолету. Мы быстро забежали в свои номера за вещами и спустились вниз. Винь дал нам наши паспорта, билеты, здесь же заполнили таможенные декларации. Затем все пошли нас провожать. В здании аэропорта мы тепло простились с москвичами, с бригадой Сонина, и пошли сдавать багаж. Дальше с нами прошли Хиен, Винь, Мэн, Николай и Игорь. Очень быстро Хиен провел нас через таможню, и перед паспортным контролем простились с оставшимися провожающими. Вьетнамцы тепло пожимали нам руки, желали удачного возвращения домой и выражали надежду, что через два года мы вновь встретимся в Дананге. Мы улыбались и кивали в ответ, хотя в душе я был уверен, что уже никогда больше во Вьетнам не попаду, ведь очень уж тяжелое положение было у Лианозовского завода.

Растроганные прощанием, мы с Аликом прошли к самолету. Поднимаясь по трапу, я оглянулся: позади осталось освещенное ярким светом здание аэропорта, теплая тропическая ночь, силуэты кокосовых пальм… У меня было такое ощущение, что мы навсегда улетаем с какой-то далекой планеты. Здесь остаются люди, которые так тепло нас принимали и которых я больше никогда не увижу. Вернуться сюда нам, даже если очень захотеть, практически невозможно, ведь билет на самолет только в одну сторону тогда стоил 1200 долларов – деньги по тем временам невообразимые.
 
Аэробус «Ил-86» был заполнен лишь наполовину. Рядом с нами сел русский парень лет тридцати с небольшим. Человек оказался очень разговорчивый, тут же познакомились. Звали его Саша. Он из Москвы, тренер по пулевой стрельбе, тренировал сборную Вьетнама. После четырех месяцев пребывания здесь мы были первыми соотечественниками, с кем ему довелось встретиться, и он говорил и говорил безумолку.
 
Самолет взлетел. Я смотрел в иллюминатор на удаляющиеся огни аэропорта, таявшие во мраке тропической ночи. Вскоре нас накормили, и как только наш неугомонный попутчик замолчал, я уснул.

Проснулся я, когда мы пошли на посадку в Пакистане. В Карачи простояли час. Как и в прошлый раз, из самолета никого не выпускали. Рядом стоял огромный «Боинг-747» филиппинской авиакомпании, следовавший из Манилы в Лондон. Кто-то из членов экипажа сказал, что этим самолетом везут большую партию обезьян, и для них в самолет загружают бананы.
 
Наконец, наш самолет взлетел. Набирая высоту, мы пролетели над портом Карачи. Внизу, ярко освещенные, стояли у причалов корабли. Дальше несколько кораблей на рейде. Скрытый сумраком ночи, под нами был Индийский океан.   
Примерно через час мы вдруг увидели в иллюминатор справа впереди частые яркие всполохи. По моим расчетам мы должны были находиться где-то недалеко от аравийского берега, у входа в Персидский залив. Впереди бушевала мощная тропическая гроза. В жизни мне не доводилось видеть ничего подобного. Каждую секунду в разных местах вспыхивали молнии, озаряя тучи яркими вспышками. Впечатление от жуткого зрелища разбушевавшейся стихии усиливалось еще и тем, что происходило все это в кромешной тьме.

Самолет повернул влево, намереваясь обойти грозовой фронт. Еще около часа наш самолет совершал обходные маневры, и вот, наконец, посадка в Объединенных Арабских Эмиратах. Опять мы в аэропорту Дубая, идем в уже знакомый нам магазин беспошлинной торговли.
 
По местному времени было около пяти часов утра, народу мало, продавцы полусонные. В отделе бытовой техники я безуспешно пытался найти японскую швейную машинку «Ягуар». Поговорив по-английски с продавщицей, я понял, что где-то на складе они есть, но привезти их могут только часа через два. К сожалению, времени ждать у меня не было. В отделе игрушек купил Диме красивую машинку «Ferrari». Затем мы пошли в отдел бытовой электроники, где Алик купил телевизор, а я – маленький приемничек тайваньского производства.
 
Довольные своими покупками,  мы стояли недалеко от отдела кондитерских изделий и продуктов, как вдруг мой взгляд остановился на витрине с фруктами, где посередине лежали два больших ананаса. Почти бегом я рванулся туда, быстро взял один из ананасов и пошел к кассе. Я был ужасно рад, ведь теперь обещанный Диме ананас у меня был.
 
Вылет нашего самолета задержался на час из-за непогоды. Видимо, тропический циклон краем задел Дубай – была низкая облачность, и моросил мелкий дождик. Когда взлетали, стало уже совсем светло, но увидеть удалось лишь светло-желтый песок аравийской пустыни, а дальше - сплошная облачность.
 
Часа через полтора облака рассеялись. Мы летели над Ираном: под нами были горы, а слева возвышалась огромная гора, с сияющей снеговой шапкой. Увидев снег, я подумал: «Скоро и мы попадем в зиму. В Москве, наверно, морозно. Надо бы приготовить куртку… Кстати, а где она?!» Меня словно молния пронзила. Я вскочил с места, достал свою сумку, порылся в ней, но куртки не нашел. И тут до меня дошло, что я оставил ее там, во Вьетнаме, в номере отеля, в шкафу. Я представил себе, как буду идти в пиджаке по заснеженной Москве… Видимо, у меня был такой вид, что Алик сразу спросил, что такое случилось. Когда я рассказал, наш попутчик Саша успокоил меня, что ничего страшного, по этому поводу можно не волноваться. Он вчера разговаривал по телефону со своей женой, и она сказала, что будет его встречать в аэропорту с машиной или даже с автобусом, привезет ему куртку. Саша во Вьетнаме купил себе теплую куртку и ее наденет, а ту куртку может дать поносить мне. К тому же он обещал, что они подвезут нас до метро. Я немного успокоился.

Вот и Москва, идем на снижение, сплошная облачность. Стюардесса объявила, что в Москве довольно тепло, всего -2;. Самолет вышел из пелены серых туч и пошел на посадку. Промозглая сырая погода. Вокруг унылый серо-бело-черный пейзаж: покрытые посеревшим снегом поля, серые рощицы, черные линии дорог… И все это после теплого солнца и буйства красок тропиков. Настроение было крайне подавленное.

Сашина жена действительно его встречала. Она работала в туристической фирме и приехала за ним на экскурсионном «Икарусе», так что места для нас было предостаточно. Получив, багаж мы сразу же окунулись в нашу российскую действительность. Жена Саши поторапливала нас, говорила, что надо как можно скорее уехать из Шереметьева-2, а то к Москве направляется большой отряд казаков, могут перекрыть дороги. В Москве проходят митинги. Словно оглушенный всем этим, я подумал: «Вот и вернулись на родину… Скорей бы уж добраться до Челябинска».
 
Пока мы ехали в автобусе, я достал из чемодана теплый свитер, одел его под пиджак, а сверху надел ветровку.  У тети Нины и дяди Славы я забрал оставленные мной зимние сапоги и зимнюю шапку, и в таком одеянии мне было вполне нормально.
 
В Москве мы долго не задержались. Съездили на завод, подписали там все бумаги. Обменяли доллары и купили билеты на поезд (на самолет билетов не было). С почты на Новом Арбате я позвонил домой, сказал, что приезжаю, и попросил Нелю, чтобы они меня встретили и принесли к поезду мой полушубок.
 
На следующий день мы покинули серую, грязную, бурлящую политическими страстями Москву. Поезд «Южный Урал» прибыл в Челябинск почти вовремя. Сквозь оконное стекло я увидел на перроне Нелю и Диму, всматривающихся в окна останавливающегося поезда. Вот я и вернулся домой.

Так закончилась моя загранкомандировка в далекий Вьетнам. Еще долго я находился под впечатлением от этой поездки. Положение нашего НИИИТа становилось все хуже и хуже. Зарплату задерживали. Специалисты высочайшего класса, брошенные и униженные своей страной, вынуждены были перебиваться случайными заработками, чтобы хоть как-то прокормить свои семьи. Заработанные во Вьетнаме деньги стали настоящим спасением для нас. У Нели на работе денег не платили уже давно, и перед моим приездом она разменяла последнюю сотню. Курс доллара неуклонно рос и составлял к тому времени почти 500 рублей за один доллар. Зарплату нам к концу 1992 года немного подняли, хотя выплачивали частями с большой задержкой, и теперь я получал 7500 рублей в месяц. Нетрудно было подсчитать, что привезенная из Вьетнама сумма в рублях составила мою трехгодовую зарплату в НИИИТе.
 
В последних числах декабря из Вьетнама вернулся Игорь Гонцов и привез мою куртку. Он рассказал, что акт о приемке локатора был подписан. Приезжало руководство завода, представители авиаэкспорта. В последний день, на заключительном банкете были представители аэропортов из Лаоса и Камбоджи. Вместо того, чтобы вести переговоры, руководители завода так напились, что один из них упал «мордой в тарелку» в прямом смысле. Видимо, это позорище и стало толчком к тому, что впоследствии вьетнамцы отказались вести дела с заводом.

Уже поставленную на объект станцию в Румынии должны были вводить в строй весной 1993 года. Для себя я уже решил, что в международный аэропорт Бухареста должен ехать мой шеф, Мысляев. Ведь я поправил свое материальное положение, в общем-то благодаря ему, теперь его очередь. Так получилось, что в середине марта я заболел (была эпидемия гриппа). И как раз в это время звонил замдиректора Лианозовского завода, причем спрашивал именно меня. Мне даже не пришлось отказываться, и раз я был на больничном, он попросил наше руководство срочно направить в Бухарест Мысляева.
 
Это была последняя радиолокационная станция «Скала-МП», поставленная Лианозовским заводом  за границу. Все сроки поставки станции в Дананг были сорваны по вине завода. Вьетнамская сторона расторгла контракт и заключила договор с французской фирмой. На этом все и закончилось.