Работа в НИИИТе и учеба на "вечернем" в ЧПИ
После возвращения из армии весной 1982 года в родной Челябинск, я засел за учебники и стал готовиться к поступлению в ленинградский Гидрометеорологический институт на факультет океанологии. За два года очень многое просто вылетело из головы, и пришлось серьезно позаниматься. В то время абитуриенты, отслужившие в рядах Вооруженных сил, получали льготу при поступлении, но, конечно же, при наличии соответствующей справки. Я отправил письмо в свою часть, и вскоре капитан Тулинов прислал мне рекомендацию для внеконкурсного зачисления в ВУЗ.
Я отправил в Ленинград все необходимые для поступления документы. Мама уже писала письма нашим ленинградским родственникам и договаривалась, чтобы меня приютили на время экзаменов, как вдруг мне пришло письмо из Гидрометеорологического института, где говорилось, что льгота моя в их учебном заведении не учитывается, так как большой конкурс, и преимущество у меня будет только при равном количестве баллов с бывшими школьниками. И еще сообщалось, что, возможно, при зачислении будут проблемы по медицинским показателям – в институт принимаются люди только со стопроцентным зрением, так как институтская практика и дальнейшая работа предусматривает участие в морских экспедициях. Первая новость меня огорчила, ведь мои шансы набрать нужное количество баллов сильно уменьшились. Второй новости я не придал особого значения. До армии у меня действительно было плохое зрение, я даже надевал очки. Но после первого года службы я вдруг обнаружил, что стал видеть значительно лучше. При прохождении медкомиссии для справки в институт, левый глаз у меня видел на 100 %, а правый - немного хуже. Я был уверен, что по этому поводу беспокоиться нечего. Но несколько дней спустя я получил из Ленинграда еще одно письмо, где говорилось, что на океанологический факультет меня принять не могут «по зрению»…
Это был неожиданный удар. С детства я мечтал о путешествиях в дальние страны, о тропических морях и коралловых островах. Перечитав множество книг о животном мире тропических стран, тихоокеанских островов, о географических и океанографических исследованиях, мне, конечно же, хотелось увидеть своими глазами то, что было рассказано моими любимыми авторами – Джеральдом Дарреллом, Туром Хейердалом, Игорем Акимушкиным. Если бы мне удалось поступить в Гидрометеорологический институт, стать океанологом и заниматься исследовательской работой по изучению океанов, то благодаря океанографическим экспедициям многое из того, о чем я мечтал, вполне могло бы осуществиться. Теперь же все эти надежды рухнули. Долго размышлять над тем, что же теперь делать, не приходилось. У меня в руках был диплом радиотехнического техникума, который представлял собой скорее жизненную опору, чем мог как-то приблизить меня к моим мечтам. Без особых проблем я мог устроиться на работу, даже неплохо оплачиваемую, на радиозавод.
Сейчас, когда я пишу эти строки, по прошествии почти трех десятилетий после того времени, молодой читатель, вероятно, будет удивлен: почему, имея хорошо оплачиваемую работу, нельзя накопить денег и просто поехать на те самые тропические острова? Но тогда были совсем другие времена: холодная война, железный занавес, соперничество двух сверхдержав – СССР и США, мир, балансировавший на грани ядерной войны. Далеко не каждый советский человек имел возможность выезжать в другие страны, даже в социалистические. В нашем Челябинске больше половины предприятий работали на оборону страны, и их работникам дорога за границу была закрыта. Радиозавод как раз был одним из таких предприятий. Тогда и сама Челябинская область была закрыта для иностранцев. Если сейчас уже никого не удивит прогуливающийся по нашему городу англичанин или чернокожий африканец, то тогда такое было просто невозможно. Так что увидеть дальние страны и их жителей большинство советских людей могли только по телевизору в передачах «Клуб кинопутешествий» со знаменитым бессменным ведущим Юрием Сенкевичем, «В мире животных» с Василием Песковым и Николаем Дроздовым, да еще в «Международной панораме».
Тогда у меня появилась идея попытаться устроиться радиотехником на научно-исследовательское судно. Я написал письмо в Москву, в Институт океанологии им. Ширшова. Довольно быстро пришел ответ, что мне следует обратиться в экспедиционные отделы Атлантического отделения института в Калининграде и Южного отделения в Геленджике. Написав письма по указанным адресам, вскоре получил оба ответа, к сожалению, отрицательных. Все подобные должности на кораблях, конечно же, были заняты.
Теперь мне ничего другого не оставалось, как идти работать на радиозавод, а о том, чтобы поступать в ЧПИ я и вообще не думал.
Папа, работавший тогда на радиозаводе, встретился со своим двоюродным братом – заместителем начальника 32-го цеха радиозавода, и поговорил насчет моего трудоустройства. Тот не советовал идти на работу в цех, а предложил попробовать устроить меня в НИИИТ, в лабораторию, где он когда-то сам работал.
Научно-исследовательский институт по измерительной технике (сокращенно НИИИТ) вместе с опытным заводом входил в объединение «Полет», где официально головным предприятием считался Радиозавод. НИИИТ занимал два здания, расположенных буквой «Г», малое из которых выходило на улицу Витебскую. Один этаж в этом малом здании занимал Радиотехнический техникум, который я окончил в 1980 году. Но проучившись четыре года в том же здании, я практически ничего не знал, чем же занимаются в НИИИТе. Весьма расплывчатое официальное название ни о чем не говорило, ходили лишь слухи, что там разрабатывают какую-то секретную военную аппаратуру. Вход в техникум был с другой стороны здания, у ворот грузовой проходной на территорию НИИИТа (а территория его была за забором с колючей проволокой). У входа в НИИИТ не было никакой вывески или даже маленькой таблички с указанием названия предприятия. Внутри была проходная с военизированной охраной и строгой пропускной системой. А на углу здания висела невзрачная вывеска с надписью «Челябинский радиотехнический техникум», и все непосвященные думали, что это здание и есть техникум.
Вскоре папин двоюродный брат сообщил, что начальник сектора приемных устройств хочет со мной встретиться. Начальником оказалась единственная тогда в НИИИТе женщина начальник сектора Папушина Евгения Ивановна. Поговорив со мной, она сказала, что возьмет меня в свой сектор на должность старшего техника.
Я отправился в отдел кадров объединения «Полет», предоставил все необходимые документы, заполнил анкету. Мне сказали, что после проверки 1-го отдела, минимум через месяц, если все будет нормально, я смогу приступить к работе.
У радиозавода встретил своих техникумовских товарищей – Виктора Агишева и Игоря Смирнова. Они устраивались на работу на радиозавод. Они же стали уговаривать меня поступать в ЧПИ на энергетический вечерний факультет, где была специальность с приборостроительного факультета – автоматика и телемеханика. Рекомендации из армии здесь учитывались, и надо было только сдать экзамены. Недолго думая, я решил поступать вместе с ними, тем более, что уже хорошо подготовился.
Все экзамены мы сдали успешно и были зачислены на первый курс. 1 сентября началась учеба, а в отделе кадров от 1-го отдела никакого ответа еще не было. Только в конце сентября был получен положительный ответ, и я окончательно был принят на работу в НИИИТ на должность старшего техника с должностным окладом 115 рублей. В 1-м отделе с меня взяли подписку о неразглашении сведений, содержащих государственную и военную тайну.
Работникам НИИИТа, как предприятия, входившего в большой конгломерат предприятий, выполнявших заказы военно-промышленного комплекса СССР, выезд за границу был закрыт. А если же кто из работников увольнялся, то еще в течение пяти лет он не мог выехать за границу. Тот мир, о котором я читал и который видел на экране телевизора, как я тогда полагал, закрылся для меня уже навсегда. Сомневаться в верности этого очевидного факта мне в то время нисколько не приходилось, впрочем, так же, как и сомневаться в незыблемости нашей огромной страны, великого и могучего Советского Союза.
Вскоре я узнал, что в первом здании, выходившем на улицу Витебскую, находились вспомогательные службы и кабинеты директора и главного инженера. Во втором, четырехэтажном массивном здании, очень длинном (более 200 метров), полностью находившемся на закрытой территории, на третьем и четвертом этажах располагались основные лаборатории НИИИТа. Первый и второй этажи занимал опытный завод.
Научно-исследовательский сектор 112, или сокращенно НИС-112, в который меня взяли на работу, находился на четвертом этаже, в центре здания, в большом светлом помещении, окна которого выходили на радиозавод. Сектор, в котором тогда работало 25 человек, подразделялся на несколько групп, возглавляемых ведущими инженерами. Как правило, в группу входили старшие инженеры, инженеры и техники.
Старейшими работниками сектора, работавшими со дня его основания в 1959 году, были сама Евгения Ивановна Папушина, и ведущий инженер Альвианский Игорь Александрович – отставной морской офицер, капитан-лейтенант. Чуть позже с радиозавода в сектор пришел Смирнов Вацлав Валерьянович.
Меня определили в группу к ведущему инженеру Мысляеву Валерию Владимировичу. Мысляев работал в группе Альвианского и совсем недавно стал ведущим инженером, но своей группы у него пока еще не было. По некоторым темам они продолжали работать совместно с Альвианским, и у меня фактически было два непосредственных начальника.
Столы в секторе стояли отсеками: по три стола в ряд, начиная от стены с окнами, образовывали отсеки по шесть столов. Каждый стол (массивный, деревянный с выдвижными ящиками и тумбочками с обеих сторон) был оборудован большим электрическим щитком с множеством розеток. С краю на специальной подставке лежал паяльник. Во всю длину стола возвышалась специальная подставка-полка для приборов, необходимых для настройки аппаратуры. На этой же полке была закреплена лампа дневного света, освещавшая стол.
Я сидел за третьим крайним столом во втором отсеке, где четыре стола занимала группа ведущего инженера Лейдермана Александра Михайловича. У меня за спиной сидел Наговицын Александр Леонидович, который тогда тоже входил в группу Альвианского, но уже начал работать по своей тематике и в скором времени стал ведущим инженером.
Наш сектор НИС-112 вместе с секторами НИС-111 (передатчики) и НИС-113 входил в отдел НИО-11, начальником которого в то время был Ермак Михаил Ильич.
Коллектив сектора, где я был по возрасту самым младшим, принял меня очень хорошо. С моим непосредственным начальником Мысляевым Валерием Владимировичем у нас сразу сложились хорошие отношения, и, несмотря на то, что он старше меня на 13 лет, мы были с ним «на ты».
Сразу познакомился и подружился с Вилем Ноговским и Александром Зубовым из группы Лейдермана, с Юрой Добрыниным из группы Яковлева Виталия Никаноровича.
Добрынин Юрий Дмитриевич (а с подачи Мысляева просто Митрич) так же, как и я, только на десять лет раньше, окончил радиотехнический техникум, также служил в армии и затем учился на «вечернем» в ЧПИ и работал.
Первое время я осваивался: изучал документацию, паял какие-то небольшие макеты по заданию Мысляева или Альвианского, чертил схемы, разбирал на детали старые макеты. Учиться и работать было очень трудно, особенно поначалу. Рабочий день в НИИИТе начинался с восьми часов утра. Никакие опоздания не допускались, ни из-за морозов зимой, ни из-за каких-то перебоев в работе транспорта: в 8.00 ты был обязан пройти через проходную. Поэтому в семь часов утра я уже выходил из дома. Работали мы до пяти часов, но часто кто-нибудь задерживался и после рабочего дня, особенно если поджимали сроки с выполнением каких-то работ. Я обычно после работы шел в столовую, а затем прогуливался по проспекту Ленина, заходил в книжный магазин. Занятия начинались в семь часов вечера и заканчивались в начале одиннадцатого. Так что домой я приезжал часам к одиннадцати, спать ложился около полуночи, а в семь утра я уже выходил из дома на работу. А ведь еще нужно было выполнять различные задания, курсовые. От постоянного недосыпания мы сидели на лекциях в полусонном состоянии. Очень сложно было войти в такой напряженный ритм.
В обеденный перерыв Виль предложил играть в шахматы (в секторе были шахматы и даже шахматные часы). Сначала мы бежали в заводскую столовую, находившуюся на территории радиозавода. Во втором здании НИИИТа была проходная на радиозавод, и мы по своим пропускам могли свободно ходить на территорию радиозавода (но работники радиозавода могли пройти в НИИИТ только если имели в своих пропусках специальный допуск). В заводской столовой были комплексные обеды (обед тогда стоил 60 копеек и включал в себя первое, второе и третье). Быстро пообедав, мы возвращались в сектор, и в оставшееся время успевали сыграть две или три блиц-партии по пять минут. Частенько к нам присоединялся Юра Добрынин. Это для меня было хоть каким-то развлечением.
Мысляев и Альвианский часто уезжали в командировки в Москву и Ленинград, где в аэропортах вводились в строй новые локаторы. Я уже знал названия изделий, для которых они занимались разработкой приемных устройств: это «Скала» и «Ильмень». Эти обзорные локаторы использовались службами управления воздушным движением, как гражданскими, так и военными. Инженеры других групп тоже ездили в командировки. Лейдерман Александр Михайлович часто уезжал на полигон Капустин Яр, в Ахтубинск. О существовании в Астраханской области этого ракетного полигона я узнал еще в армии, но о том, что в Ахтубинске находится центральный полигон Военно-Воздушных Сил СССР, где испытываются новейшей образцы авиационной техники, я узнал, уже работая в НИИИТе. Лейдерман разрабатывал какой-то локатор для этого полигона, документация на который шла под грифом «Секретно».
Мысляев говорил, что и я когда-нибудь тоже буду ездить в командировки, но сначала нужно выучиться и стать инженером. Тем не менее, вскоре состоялась моя самая первая короткая командировка «местного значения». Срочно нужны были транзисторы, каких в отделе комплектации не было. Выяснили, что такие транзисторы есть в городе Миассе, на каком-то предприятии в Машгородке. Тогда я и понятия не имел, что это за предприятие, и лишь спустя несколько лет, уже в перестроечное время, узнал, что это ракетный центр имени академика В.П. Макеева, где занимались разработкой и изготовлением баллистических ракет для атомных подводных ракетоносцев.
Поработав некоторое время, я уже имел представление об основных направлениях работы НИИИТа – это создание средств аэронавигации, регулирования воздушного движения и посадки самолетов. В общем, я имел некоторое представление о работе такой аппаратуры, ведь в армии я служил на аэродроме, где все эти системы использовались. Однако в НИИИТе занимались разработкой новой современной аппаратуры с использованием развивающейся элементной базы. Каждый сектор разработчиков имел свою специфику, занимался разработками приемных устройств, передатчиков, антенн, высокочастотных устройств, индикаторов, источников питания и др. На основе требований и параметров заказчиков производились исследования и расчеты, изготавливались макеты, чертились схемы, составлялась техническая документация. Затем в конструкторских отделах по согласованию с заказчиком и разработчиками выпускались чертежи, по которым на опытном заводе изготавливалось так называемое «железо» - узлы, стойки, шкафы. Сначала изделие изготавливалось в одном экземпляре. Сами печатные платы для узлов изготавливались и паялись также на опытном заводе. Их регулировкой занимались у себя в секторах сами разработчики. Как правило, появлялось множество доработок и изменений в схемах. Когда из платы или узла «выжимали» все необходимые параметры, он проходил различные испытания: механические и климатические. Испытательные стенды и климатические камеры находились на первом этаже, на опытном заводе. Так например узел подвергался тряске и вибрации на специальном вибростенде, затем в специальных камерах выдерживался определенное время при максимальных температуре, например при +50; и при - 40;, в другой камере подвергался воздействию повышенной влажности и температуры, а при циклических испытаниях несколько раз подряд подвергался воздействию холода и тепла. На каждый этап испытаний составлялся протокол, в котором фиксировались все замечания. Протоколы подписывали представитель ОТК (отдел технического контроля) и представитель заказчика. В НИИИТе тогда существовала служба представителей заказчика. В этом отделе работали офицеры Советской Армии, но из-за специфики предприятия и завесы секретности они, конечно же, никогда не появлялись на работе в военной форме.
Когда все узлы и платы были готовы, их устанавливали в шкаф или стойку, и разработчики в секторах занимались регулировкой основной части изделия. Проводились механические и климатические испытания. Приемка по параметрам ТУ (технические условия) проводилась представителями заказчика.
После этого готовые шкафы и стойки обычно отправляли на полигон радиозавода, где изделие испытывалось целиком, в реальных условиях. Работами там руководили инженеры комплексного отдела. В обязательном порядке к работам привлекались разработчики. Представитель заказчика также осуществлял контроль за всеми этапами проводимых работ.
После успешного завершения испытаний завод изготавливал еще один или несколько экземпляров. Далее все шло по уже известному «сценарию»: регулировки, доработки, приемка заказчиком, отправка изделия на объект, где комплексники и разработчики окончательно вводили его в строй. Затем вся документация могла быть передана радиозаводу (не обязательно челябинскому), где начиналось серийное производство изделия.
Постепенно я втянулся в напряженный ритм учебы и работы. Но иногда, особенно на первом курсе, меня охватывал какой-то ужас от того, что учиться еще целых шесть лет. Не раз приходила мысль, зачем же я связался с этой учебой, а не бросить ли… Но после первого курса бросать было уже как-то жалко. Я терпел, терпел и терпел. Сказывалась армейская закалка, и не раз я вспоминал слова моего техникумовского и армейского товарища Сергея Носова: «Жизнь прекрасна!» Забегая вперед, скажу, что из пяти человек из нашего техникума, поступавших вместе со мной, доучился до конца только я один. Носов поступил на ту же специальность через год после меня и тоже доучился до конца. На первом курсе в нашей группе было 29 человек, а на шестом курсе из них осталось только семеро. Так нелегко давалась учеба.
Как ни тяжело мне тогда было, но работать в НИИИТе, а особенно в том секторе, куда я попал по воле случая, мне нравилось. Коллектив был прекрасный, с теплыми дружескими взаимоотношениями. Все инженеры были настоящими профессионалами, мастерами своего дела, с большой ответственностью относились к своей работе. Безусловно, своим опытом и умением работать выделялось старшее поколение – Альвианский, Смирнов, Яковлев.
Отдельно хотелось бы отметить Александра Михайловича Лейдермана, человека очень скромного, никогда не стремившегося выделиться. Ему тогда только исполнилось сорок лет. Александр Михайлович был человеком высочайшего интеллектуального уровня, настоящим генератором новых идей и решений. Причем все его идеи не были «бумажными», а находили свое воплощение в разработанной им аппаратуре.
Евгения Ивановна была великолепным начальником, справедливым, тонко чувствующим атмосферу в коллективе. Она очень умело руководила работой сектора, никогда не навязывала свое мнение, всегда очень внимательно выслушивала предложения ведущих инженеров и принимала нужное решение.
В секторе всегда отмечались дни рождения сотрудников и праздники. Все торжества проходили в экранированной комнате, дверь в которую в случае внезапного появления начальства всегда можно было закрыть. Наиболее весело отмечали Новый год, когда делали большой стол, обязательно было шампанское. Как правило, последняя неделя года всегда была очень напряженной, завершалась намеченная по плану работа. Даже 31 декабря в первой половине дня порой царил ажиотаж, кто-то спешил подписать какие-то бумаги, а кто-то предъявлял представителю заказчика свои узлы или шкаф. А в экранированной комнате женщины уже накрывали столы. Ну вот наконец все работы завершены, все бумаги подписаны, и облегченно вздохнув, сотрудники сектора усаживались за праздничный стол. Поздравительные речи, шампанское… Часто Александр Михайлович Лейдерман зачитывал только что сочиненные юмористические стихи, посвященные отмечаемому празднику. Было очень весело.
Где-то в 1983 году я узнал, что разработанный нашим НИИИТом посадочный радиолокационный комплекс (ПРЛК) устанавливают на большом противолодочном корабле (БПК) «Маршал Неделин» для посадки вертолетов. Это была неожиданная и интересная новость. Разработкой приемного тракта этого изделия занимался Наговицын Александр Леонидович.
Наговицын относится к разряду тех людей, о которых говорят - «мастер на все руки», мог починить или сделать практически все, ну или почти все. Как соседи по отсеку, мы были с ним в хороших дружеских отношениях (я называл его просто Саша). На 11 лет старше меня, он после окончания ленинградского института служил в армии лейтенантом, затем пришел на работу в НИИИТ, поступил в заочную аспирантуру в Ленинграде и писал кандидатскую диссертацию.
Сначала Наговицын ездил в Ленинград, на кораблестроительный завод, где строился корабль. Затем «Маршал Неделин» вышел в море на ходовые испытания, и Наговицын совершил на нем переход из Ленинграда в Балтийск (Калининградская область), на базу Балтийского флота. Когда он вернулся и рассказывал, как плавал по морю, я подумал, что, быть может, и мне когда-нибудь удастся выйти в море на настоящем корабле. Хотя, конечно же, на самом деле я считал такую перспективу весьма призрачной, ведь мы с Мысляевым занимались обзорным первичным локатором, а не ПРЛК.
После испытаний этот корабль был введен в состав Тихоокеанского флота и, уже без наших специалистов, отправился через два океана к месту постоянного базирования. БПК «Маршал Неделин» хоть и назывался большим противолодочным кораблем, на самом же деле предназначался для длительных океанских походов, главной целью которых было поддержание связи с космическими аппаратами.
На заводе ПРЛК запустили в серию и вскоре стали оснащать этой системой и другие корабли. Наговицын стал ездить в Североморск, на главную базу Северного флота. Когда он возвращался, я с интересом слушал его рассказы о том, как они выходили в Баренцево море. В нейтральных водах в воздухе не раз появлялся натовский самолет-разведчик «Орион» норвежских ВВС, и низко пролетал над кораблем. Натовские корабли держались на почтительном расстоянии и вели наблюдение за нашими кораблями. Но мне тогда оставалось лишь мечтать о таких командировках.
Наговицын приезжал из одной командировки, и почти сразу его отправляли в другую, то на север, то на Балтику. Диссертация у него была практически готова, и он собирался на предзащиту в Ленинград, но из-за командировок все откладывалось. Наше руководство не приветствовало написание диссертаций, особенно если это мешало работе. Приказано срочно ехать в командировку, и все, ведь у флотского командования тоже свои сроки по вводу в строй техники. В конце концов, Наговицыну так и не удалось защитить диссертацию.
Кроме того, с Наговицыным всегда происходили какие-то курьезные случаи. Зимой он увлекался горными лыжами. Где-то под Златоустом была трасса, и группа наших институтских энтузиастов постоянно там каталась, участвовали в соревнованиях. Как-то раз Наговицын несся с горы, и на вираже его занесло, а впереди дерево – два ствола березы, расходящиеся в разные стороны. На глазах у изумленных зрителей несущийся прямо на дерево Наговицын подпрыгнул и каким-то чудом пролетел между стволами, вернулся на трассу и благополучно закончил спуск. Но в другой раз ему не повезло – упал и сломал руку. Пришел на работу загипсованный. Евгения Ивановна тогда была крайне раздосадована – ведь руководство требовало срочно отправить Наговицына в очередную командировку. Пришлось срочно направлять туда других сотрудников сектора.
В другой раз Наговицын вернулся из командировки с забинтованным пальцем: укусила корабельная крыса. Рассказывал, что заработался в своем посту, было уже далеко за полночь, и решил вздремнуть здесь же, ведь до утра оставалось уже совсем немного. Пристроившись в уголке, уснул, положив руку на кабельный канал, который соединялся с другими отсеками. Вдруг проснулся от резкой боли, будто его ударило током, и увидел мелькнувший хвост убегающей крысы. Видимо она шла своим обычным ночным маршрутом, а тут вдруг неожиданное препятствие. Наговицын побежал в медпункт и, рассказав, что случилось, попросил, чтобы поставили укол. Корабельный врач был человек с юмором, обрабатывая ранку, сказал: «Наши крысы, самые стерильные крысы в мире».
Некоторое время спустя Дайбов Юрий Николаевич поехал на БПК «Маршал Неделин», который после дальнего плавания прибыл во Владивосток. Потом Дайбов на этом корабле отправился в Петропавловск-Камчатский. Вернувшись из командировки, он с восторгом рассказывал о своем океанском плавании. С борта корабля, с расстояния 10 километров ему даже довелось увидеть Японию. Такое для сотрудников нашего института было впервые. Интересно, что в то время простой советский человек не мог просто так собраться и поехать в такие города, как Владивосток, Петропавловск-Камчатский, Североморск, Севастополь. Для этого нужно было получить специальное разрешение в МВД для въезда в погранзону. Командированные, конечно же, получали это разрешение без проблем.
Как-то раз, наверное, это было в конце 1983 года, Евгения Ивановна пришла с совещания у директора, собрала ведущих инженеров и сказала, что начинаются работы по теме 708. Наш сектор будет разрабатывать приемные устройства для ВПРЛ (вторичный и первичный радиолокатор) и ПРЛК. Первичным локатором займутся Мысляев и Альвианский, а вторичным локатором – Яковлев и Добрынин. Посадочным локатором, как обычно, займется Наговицын.
Мой стол находился недалеко от стола Евгении Ивановны, поэтому слышно все было хорошо. Я занимался своей работой, отметив про себя, что видимо скоро начнем новую тему. Но то, что я услышал дальше, сразу привлекло мое внимание. Эта тема, лишь начало работ по морской тематике. Наш НИИИТ стал головным институтом в СССР по радиотехническим комплексам навигации и посадки для авианесущих кораблей. Изделие будет установлено на тяжелом авианесущем корабле, где будут базироваться самолеты с вертикальным взлетом и посадкой.
Корабль, названный «Баку», уже спущен на воду и стоит у достроечной стенки на Черноморском судостроительном заводе в городе Николаеве, на Украине. Эта новость еще больше меня порадовала, ведь в Николаеве живут наши родственники – тетя Алла, младшая сестра моего папы, со своей семьей, и я ни разу еще не был у них в гостях. После завершения этой темы сразу же начнем следующую – для настоящего авианосца, который уже строится на том же заводе. В будущем намечено строительство атомного авианосца. Такие перспективы произвели на меня большое впечатление. Однако, в тот момент все это было далеко, в необозримом будущем. Поглощенный повседневной текучкой, я учился и работал.
Работа по изделию 708 шла довольно быстро, параллельно с другими темами. По заданию Мысляева и Альвианского я чертил схемы, паял небольшие макеты, занимался документацией, которой было очень много. Наконец с опытного завода получили первые готовые узлы. Регулировками и доработками поначалу, конечно же, занимались мои начальники. Потом и я принимал участие в регулировках и предъявлял заказчику отдельные узлы, проводил климатические и механические испытания на стендах и в специальных камерах. Сроки поджимали, и когда был готов шкаф со всеми отрегулированными узлами, у меня даже не было времени, чтобы войти в курс дела и получить опыт работы в регулировке всего приемного тракта первичного локатора. Я только помогал возить его на испытания на первый этаж (в здании НИИИТа было два грузовых лифта). Весил шкаф килограмм 150, и возили его на тележке вдвоем или втроем. Высотой в мой рост, изготовлен он был из толстого алюминия со специальной системой вентиляции в стенках, был покрашен, как и вся морская аппаратура, в бледно-желтый цвет, на верхней панели множество разъемов, к которым прикручивались кабели, дверь прижималась болтами по всему периметру. После сдачи заказчику шкаф отправили на заводской полигон, находившийся по другую сторону взлетной полосы аэродрома военного авиационного училища (ЧВВАКУШ). Там разворачивался весь комплекс ВПРЛ изделия 708. Потом, когда немного ажиотаж спал, Мысляев брал меня с собой на полигон (особенно летом, когда у меня были каникулы), и мне удалось немного познакомиться с работой аппаратуры в действии. Яковлев или Добрынин, занимавшиеся вторичным каналом, тоже выезжали на полигон. Утром нас туда увозил заводской автобус. Обедали мы там же в столовой, а вечером нас привозили назад.
Примерно в начале 1986 года изделие 708 было отправлено на кораблестроительный завод в город Николаев. Мы тогда уже занимались регулировкой второго комплекта этого же изделия, который шел под кодовым наименованием 847. Этот комплект, точно такой же, как на корабле, будет установлен в Крыму, на военно-воздушной базе Черноморского флота в г. Саки, недалеко от Евпатории. Я занимался регулировкой всех узлов, но регулировкой шкафа и сдачей его заказчику из-за сжатых сроков опять занимался Мысляев.
Тогда же начинались работы по новой теме В6. В 1985 году в Николаеве на Черноморском судостроительном заводе спустили на воду первый в истории российского флота настоящий авианосец, на котором самолеты будут осуществлять взлет и посадку обычным горизонтальным способом. Наш НИИИТ занимался разработкой всего аэронавигационного комплекса для этого огромного корабля.
Опираясь на разработки по 708/ВПРЛ, ведущим инженерам Мысляеву и Лейдерману была поручена разработка приемного устройства первичного канала В6/ДРЛ (диспетчерский радиолокатор). Лейдерман должен был разработать систему автоматической перестройки фильтров. Фактически получалось, что шкаф приемника будет процентов на 60 совершенно новым устройством по сравнению с предыдущей разработкой. Вторичным каналом ДРЛ вновь занялись Яковлев и Добрынин. Наговицын, как обычно, разрабатывал приемник посадочного локатора В6/ПРЛК.
Летом 1986 года начались работы в Николаеве на тяжелом авианесущем крейсере «Баку», где вся наша аппаратура изделия 708 была установлена на борт. Туда в командировку уже уехала группа инженеров и конструкторов.
Я, успешно сдав сессию, окончил четвертый курс. Отпуск у меня по плану тогда был только в сентябре, и я отдыхал от учебы и спокойно работал. Яковлев и Добрынин дорабатывали высокочастотные блоки (их было два) для своего шкафа, которые нужно было как можно скорее отправить на корабль. Вскоре все было готово, и Юра Добрынин собрался в командировку в Николаев. Везти два больших блока килограмм по десять каждый ему одному было довольно сложно, и он спросил, не мог бы я поехать с ним и помочь. Я, конечно же, согласился, сразу подошел к Мысляеву, и сказал, что Митрич предлагает мне поехать с ним. Особо срочной работы у нас тогда не было, и мой шеф был не против. Довольно быстро согласовали все вопросы с начальством. Мысляев составил мне перечень работ, по небольшим доработкам для нашего шкафа. Сам он собирался ехать в Николаев ближе к осени.
Я был очень рад этой неожиданной командировке. Мы быстро оформили командировочные удостоверения и купили билеты на самолет. Несколько дней спустя мы вылетели в Одессу (прямого самолета в Николаев не было).
К вечеру мы были уже в Николаеве. По договору нашего НИИИТа с Черноморским судостроительным заводом всех командированных селили в заводском общежитии, находящемся в десяти минутах ходьбы от завода.
На следующий день нам оформили пропуска на завод и на заказ 104 (так на заводе именовался наш корабль). Наконец мы прошли на территорию завода. Черноморский судостроительный завод занимал огромную территория и протянулся на несколько километров. Слева, на стапелях возвышалась громадина какого-то корабля. Два высоченных козловых крана, метров 60 высотой, поднимали готовые металлические конструкции весом десятки тонн и водружал их в корпус корабля. Мы прошли мимо старых цехов, построенных около 90 лет назад, и увидели на стене мемориальную доску, где говорилось, что здесь строился броненосец «Потемкин». Дальше находились три главные достроечные набережные, расположенные буквой П. У центральной (или северной) стоял огромный авианосец, еще недостроенный, некрашеный, весь черный. На борту большими золотисто-желтыми буквами название: «Леонид Брежнев». Потрясенные размерами корабля, мы даже остановились и рассматривали его. Длина корабля - 300 метров, высота взлетной палубы – 15 метров, над ней по правому борту еще метров на 20 возвышалась надстройка, в середине которой находилось основание для нашей «бочки». Нам объяснили, что это и есть тот самый авианосец, для которого мы начали работы по теме В6.
Мы шли вдоль корабля по асфальтированной достроечной набережной со специальными рельсами, по которым перемещались высокие портовые краны, поднимавшие грузы на борт корабля. В центре возвышалась высокая металлическая конструкция в виде вышки с несколькими лестничными переходами, по которым рабочие поднимались прямо на палубу. Нос корабля плавно поднимался вверх и представлял собой своеобразный трамплин для самолетов. От самой верхней его точки до воды было 20 метров.
У третьей (западной) достроечной набережной стоял наш тяжелый авианесущий крейсер «Баку». Он тоже выглядел довольно внушительно: водоизмещение 45 тысяч тонн, длина – 270 метров, высота взлетной палубы – 12 метров, однако же, стоящий рядом авианосец подавлял его своей грандиозностью.
Мы прошли дальше, через здание большого цеха, где из огромных стальных листов сваривались какие-то конструкции для кораблей. На четвертом этаже здания находилось представительство нашего НИИИТа, где было несколько комнат: кабинет для начальства, склад для приборов, раздевалка. Нам выдали черную рабочую робу и пластмассовые каски. Каски положено было носить по правилам техники безопасности, правда, практически никто из наших их не носил (было очень жарко).
Наконец мы отправились на корабль; на достроечной набережной поднялись по специальным лестницам, предъявили пропуск и по трапу прошли на палубу. Впервые в жизни я попал на настоящий военный корабль. Все мне было интересно: красновато-бурого цвета палуба, спасательные шлюпки у борта, возвышающаяся более чем на 20 метров надстройка серого цвета с нашей «бочкой» на самом верху. Взлетная палуба была еще не готова. Там стояло множество всякого оборудования, суетились рабочие, монтировали специальное жаропрочное покрытие. В носовой части видны несколько рядов больших, белых, цилиндрической формы пусковых установок ударного ракетного комплекса «Базальт».
Через массивную тяжелую стальную дверь с закругленными углами и небольшим иллюминатором нас провели внутрь надстройки. Там в различных помещениях справа и слева по узкому коридору вовсю кипела работа: что-то монтировали, красили, иногда вспыхивали яркие огни сварки. Следуя за нашими сотрудниками, мы поднялись по одному из наклонных трапов (трапами на корабле называют все лестницы) несколько пролетов вверх, прошли назад, еще поднялись по трапу, прошли вперед, опять поднялись… У меня даже немного закружилась голова – все вокруг одинаковое, трапы коридоры двери, все без всяких надписей, как не заблудиться и запомнить дорогу наверх?
Наконец, мы у вертикального трапа, ведущего в «бочку» (обычная железная лесенка). Поднялись наверх сквозь прямоугольное отверстие люка, потом еще один пролет вертикального трапа, пролезаем через люк и попадаем в «бочку», где по кругу стоят шкафы…
Тяжелый авианесущий крейсер (сокращенно ТАКР) «Баку» был четвертым кораблем серии «Киев» . Внешне он почти не отличался от своих «младших собратьев» (различия были в надстройке, в том числе и наша «бочка»), однако же, по радиоэлектронному оборудованию, аэронавигационному комплексу и системам вооружения это был практически совершенно новый корабль. На его борту должны были базироваться 16 самолетов вертикального взлета и посадки Як-38М и 20 вертолетов Ка-27. Предполагалось, что в будущем эти самолеты заменят на разрабатываемые тогда новейшие сверхзвуковые самолеты с вертикальным взлетом и посадкой Як-141. Нужно сказать, что самолеты Як-38М были крайне неэффективными. На взлет и посадку тратилось огромное количество топлива, и дальность их действия не превышала 120-130 километров от корабля. Таким образом, самолет мог находиться в воздухе в среднем всего лишь 15 минут, а на выполнение непосредственно боевой задачи у летчика оставались считанные минуты. Однако, имея относительно слабое «авиакрыло», корабль обладал мощным ракетным комплексом «Базальт», современными системами ПВО, противолодочной и противоторпедной защиты.
На корабле начались швартовые испытания. Наши сотрудники должны были «оживить» установленную на корабль аппаратуру и предъявить заказчику. Чтобы скрасить пребывание своих сотрудников в длительных командировках в чужом городе, наше руководство отправило на лето в Николаев наш институтский автобус для поездок на море в выходные. И вот в воскресенье мы поехали в курортное местечко Коблево, целый день купались в море и загорали. Такая командировка мне очень даже понравилась.
В Николаеве я пробыл около трех недель. С заданием Мысляева я справился довольно быстро, а потом помогал Юре Добрынину. После работы я иногда заходил к тете Алле, иногда прогуливался по городу.
Николаев - город промышленный, с некоторым колоритом южного приморского города, особенно в центральной его части, где сохранилось немало домов дореволюционной постройки. Основной отраслью здесь является кораблестроение: три кораблестроительных завода. Основан город был после изгнания турок с северо-западного Причерноморья в 1789 году на месте слияния двух рек – Южного Буга и Ингула. Здесь, в очень удобном для кораблестроения месте, князь Потемкин заложил первую судоверфь. Чуть ниже по течению начинался Днепро-Бугский лиман, а до моря, где возводили крепость Очаков, было около 80 километров. В середине 19 века в Николаеве находился штаб Черноморского флота. В дореволюционное время, в начале 20 века, николаевский порт считался третьим по грузообороту после Петербурга и Одессы. В советское время, особенно во времена холодной войны, со стапелей кораблестроительных заводов сходили в основном военные корабли, а Черноморский судостроительный завод стал единственной в СССР верфью, где было возможно строительство авианосцев. Иностранным судам вход в Николаевский порт был закрыт.
Походив по магазинам, я убедился, что в Николаеве жили лучше, чем у нас в Челябинске. Если у нас масло было по талонам, а сыра вообще не было, то здесь достаточно свободно можно было купить и масло, и даже сыр, и конфеты в коробках. Напомню, что шел 1986 год, у власти уже был Горбачев, время перестройки и гласности. Но до распада СССР было еще далеко, националистическое движение на Украине еще не набрало свою силу. Мы все еще жили в одной великой и могучей стране.
Первая моя командировка на корабль закончилась. Я поехал домой, а Юра Добрынин еще остался. Домой я летел через Москву, где еще успел навестить наших московских родственников.
Еще в 1986 году шли работы по одной из модификаций обзорного локатора «Ильмень». Две станции устанавливали на Байконуре, вблизи посадочной полосы для космического корабля многоразового использования «Буран». Приемное устройство локатора было изготовлено на нашем радиозаводе, а к регулировкам узлов привлекли сотрудников нашего сектора. Я тоже занимался регулировкой нескольких узлов. Потом локатор отправили на объект, и Дайбов Юрий Николаевич ездил туда, на Байконур. Я, конечно же, рассказывал, что служил там в армии, и что командира нашей части, подполковника Шумилина, перевели тогда на только построенную полосу для «Бурана». Вернувшись из командировки, Дайбов сказал мне, что встречался там с Шумилиным. Это был неожиданный «привет» из моей армейской жизни. А потом, в конце года, несколько узлов доработали, и их надо было увезти на Байконур. Дайбов мне сказал, что может договориться с начальством, чтобы я съездил и отвез. Мне, конечно же, очень хотелось побывать там, где служил в армии. Но, к сожалению, был конец года, приближалась сессия, нужно было сдавать курсовой, зачеты, и я не смог поехать.
В начале 1987 году ТАКР «Баку» вышел в море на ходовые испытания. Мысляев и Добрынин несколько раз ездили в командировки. Юра освоил наш приемник и несколько раз подменял Мысляева, когда тот уезжал в другую командировку (по «Скале» в Минск или Москву). Я ведь учился и не мог поехать, да к тому же еще не был инженером.
В том же году корабль успешно прошел государственные испытания и в декабре был введен в состав ВМФ СССР и приписан к Северному флоту с местом постоянного базирования в Североморске. К началу 1988 года «Баку» все еще находился в Черном море, вблизи Севастополя, и готовился к дальнему переходу на север.
У нас уже полным ходом шли работы по изделию В6. Я занимался регулировкой узлов и проведением испытаний. После сдачи последней сессии я вышел на диплом. Как-то раз в наш сектор кто-то принес весть, что скоро «Баку» пойдет в Средиземное море, а затем вокруг Европы по Атлантическому океану на север. Но самое интересное, что будто бы в этот дальний поход отправятся несколько человек из нашего института. Поначалу мы расценили эту невероятную новость как шутку. Однако далее события развивались стремительно. Юру Добрынина вызвали к начальству. Вернулся он, едва сдерживая улыбку и под большим впечатлением от услышанного. Он рассказал, что в мае или июне корабль отправляется на первое боевое дежурство в Средиземное море на полгода, а затем, обогнув Европу, прибудет в Североморск. Моряки окончательно еще не приняли некоторые корабельные комплексы, и флотское командование решило взять в поход специалистов по разным системам. Добрынину предложили отправиться в эту длительную командировку, и он согласился. Ему надо было срочно пройти медкомиссию и в 1-ом отделе заполнить анкету для оформления загранпаспорта.
На меня эта новость произвела огромное впечатление, и я, конечно же, размечтался, что, быть может, на следующем корабле мне тоже удастся отправиться в такую командировку. Во всяком случае, теперь, чисто теоретически, такое вполне могло бы стать реальностью. Но я прекрасно понимал, что мне еще предстоит защитить диплом, стать инженером, отлично освоить работу приемного тракта, как первичного, так и вторичного каналов, получить опыт работы по вводу в строй изделия на объекте, т.е. на корабле…
В начале июня 1988 года тяжелый авианесущий крейсер «Баку» отправился в дальний поход. На его борту четверо сотрудников нашего института: начальник комплексного сектора и старший группы - Кузин М.И., начальник сектора, разрабатывавшего индикаторы – Юрченко Ф.А., специалист по комплексу ПРЛК Альмеев Р., и специалист по приемникам – Добрынин Ю.Д. Спустя полгода, в декабре, все они благополучно вернулись домой, но об этом чуть позже.
В моей жизни в 1987 и 1988 годах произошли коренные перемены. В апреле 1987 года меня пригласил на свою свадьбу мой техникумовский товарищ Сергей Ворончихин, тогда работавший в 17 цехе радиозавода. Там я познакомился со свидетельницей невесты Нелей Левченко. Мы быстро подружились, а осенью состоялась наша свадьба. Жили мы у мамы с папой, в моей комнате. В нашей же комнате жил наш всеобщий любимец – певчий попугай Яша (он жил у нас уже почти девять лет).
В начале 1988 года я занялся дипломной работой. Тогда же по ходатайству Мысляева и Евгении Ивановны меня перевели на должность инженера. При выборе темы диплома я некоторое время раздумывал, кого бы выбрать в качестве руководителя. Я ведь учился на специальности «Автоматика и телемеханика», поэтому и тема должна быть соответствующей. Разработка приемного тракта первичного локатора в данном случае не совсем подходила. К тому же Мысляев без особого энтузиазма отнесся к предложению стать моим руководителем.
Разговорился как-то с Наговицыным, и тот сказал, что у него есть подходящая тема – расчет системы автоматического управления для приемного устройства его посадочного радиолокатора (ПРЛК). Половина у него уже сделана, осталось досчитать. И так, мы договорились, что Наговицын будет моим руководителем.
Я занялся дипломом и продолжал работать, но не полную рабочую неделю: мне разрешалось брать «учебные дни». Поэтому по изделию В6 мне совсем немного удалось поработать со шкафом. Потом шкафы отправили на полигон, и я несколько раз вместе с Мысляевым тоже туда ездил.
Наговицын несколько раз был в командировке в городе Жуковский (под Москвой), где в Летно-исследовательском институте проводились испытания по критическим параметрам самолета Су-27. От него я тогда узнал, что это был лучший в мире самолет, превосходивший зарубежные аналоги почти по всем параметрам. Он обладал невероятной маневренностью и мог выполнять такие фигуры высшего пилотажа, какие были просто недоступны зарубежным самолетам. В то время, в атмосфере перестройки и гласности стали рассекречивать нашу новейшую авиационную технику. Су-27 и МиГ-29 вывозили на международные авиасалоны, где они произвели настоящий фурор.
Мы уже знали, что такие самолеты корабельной модификации – Су27К, будут базироваться на авианосце, который я видел в Николаеве. И вот однажды, когда на заводском полигоне шли испытания изделия В6, из Жуковского к нам на аэродром военного училища (ЧВВАКУШ) прилетел настоящий Су-27 специально для облета нашей аппаратуры. Мы как раз тогда приехали на полигон. Кто-то из начальства сказал, что самолет преодолел расстояние в две тысячи километров без посадки, что было для всех удивительно, ведь это все-таки истребитель, а не дальний бомбардировщик. Наговицын потом рассказывал, что такой самолет, но с дополнительными подвесными топливными баками при испытаниях на дальность летал из Жуковского чуть ли не до Владивостока без посадки. Как только начались полеты, все, кто был на полигоне, выскочили из кунгов, в которых находилась аппаратура, посмотреть на диковинный самолет. По другую сторону полосы, на территории военного училища, где на стоянках стояли их самолеты, тоже собралось множество народу. Большой, светло-синего цвета самолет необычной формы, с белым носовым обтекателем, с двумя «хвостами» с красными звездами, легко взмыл в воздух. Покружившись над аэродромом, он сделал заход на посадку, пролетел буквально над самой полосой на малой скорости, дал «газу» и, подняв нос кверху, почти вертикально взмыл ввысь. Потом он еще много раз заходил на посадку.
Когда обязательная программа полета была выполнена, летчик решил развлечь зрителей, и устроил в небе над аэродромом настоящее воздушное шоу, исполнив множество фигур высшего пилотажа. Буквально, разинув рты, мы все восхищенно смотрели в небо, где происходило что-то невообразимое. В жизни мне не приходилось видеть ничего подобного. Самолет обладал потрясающей маневренностью. С легкостью он выполнял петли, перевороты, «восьмерки» с быстрым переворотом через крыло. Поднимаясь вертикально вверх, он вдруг остановился и на несколько секунд завис на месте, потом опрокинулся и понесся вниз, набирая скорость. Сильно снизившись, он плавно и быстро перешел в горизонтальный полет, и тут же опять взмыл вверх… Это была моя первая встреча с уникальным самолетом Су-27.
Шел 1988 год, наступил месяц май. Я заканчивал работу по диплому, чертил схемы, согласовывал с Наговицыным. В последующие четыре месяца произошло столько событий, трагических и радостных, что этот год стал одним из самых тяжелых в моей жизни.
23 мая умер мой дед – Шейкин Петр Васильевич, днем ранее ему исполнилось 89 лет. А за неделю до этого у моей бабушки, Шейкиной Нины Петровны, случился инсульт, и ее увезли в больницу.
14 июня я успешно защитил диплом. Мы с Нелей перебрались в квартиру к ее маме и сестре – Елене Григорьевне и Вике на улицу Свободы.
23 июня родился наш сын Дима.
Когда Нелю с ребенком выписали из больницы, я сразу взял отпуск. Но через некоторое время у Нели поднялась высокая температура, и ее положили в больницу, где она пробыла почти две недели. Елена Григорьевна, я и Вика остались с маленьким ребенком. Приходилось не спать ночами, постоянно разводить молочную смесь и кормить Диму, а кроме того, бесконечные стирки пеленок, подгузников, ведь никаких памперсов в то время у нас еще не было…Днем я с коляской отправлялся в Горсад.
В это самое время, в середине июля, позвонила моя сестра Марина и сказала, что утонул наш двоюродный брат Игорь Столбов (офицер КГБ). Мы ходили на похороны…
Через неделю папа мне сообщил, что у них дома умер наш попугай Яша.
Наконец, Нелю выписали из больницы, и мне хоть немного удалось передохнуть. В начале августа я вышел на работу, мой отпуск закончился.
Вскоре Елена Григорьевна (она тогда работала о Облздравотделе) сообщила неожиданную новость: на работе ей дают квартиру, однокомнатную, в только что построенном десятиэтажном доме по улице Энгельса. Почти двадцать лет она стояла в очереди, и вот именно теперь ей дали квартиру. Елена Григорьевна подарила эту квартиру нам. Все это было совершенно неожиданно, а главное, вовремя, ведь нам раньше ни о чем подобном даже и мечтать не приходилось.
Документы оформили быстро и вот, получив в ЖЭКе ключи, мы с Нелей (Диму уложили спать) отправились смотреть новую квартиру и остались очень довольны.
Мама с папой купили нам мебель. Я принялся оборудовать квартиру: заделывал щели, сверлил стены и навешивал ящики на кухне, проводил освещение в темную комнату…, дел было много. В октябре, когда Диме исполнилось четыре месяца, мы окончательно переехали в новую квартиру.
На работе у меня все шло своим чередом. Шкафы по В6 уже отправили в Николаев. Юра Добрынин бороздил просторы Средиземного моря. Его жена, работавшая в соседнем секторе, как-то раз принесла письмо от Юры, адресованное сотрудникам нашего сектора. Флотилию наших кораблей регулярно посещали корабли снабжения из Севастополя, и была возможность отправлять и получать письма. Юра передавал всем большой привет, а меня персонально поздравил с рождением сына.
Его жена регулярно писала ему, поэтому он был в курсе всех событий. Конечно же, я был очень тронут поздравлением оттуда, со Средиземного моря, тогда еще совершенно для меня недоступного. Юра писал, что их корабль долгое время находился в разных районах восточного средиземноморья, а в августе они посетили сирийский порт Латакия. Неделю стояли там на рейде, и несколько раз их отпускали на берег. Так что Юра Добрынин стал одним из первых сотрудников нашего НИИИТа, побывавших за границей. Мысляев быстро организовал кого-то из женщин писать ответ. Каждый, кто хотел, приписал еще несколько строк от себя. Я тоже написал и поблагодарил Юру за поздравление.
Подходила к концу осень этого необыкновенно тяжелого для меня года. От нашей новой квартиры до работы было близко – всего десять минут пешком, что очень меня радовало. А еще я был неимоверно рад тому, что наконец-то закончилась моя учеба. Но еще не раз я просыпался по ночам в холодном поту от того, что снилось, будто бы я не успеваю сдать какой-то зачет или курсовой.
В конце декабря вернулся из дальнего плавания Юра Добрынин. Он брал с собой фотоаппарат и принес нам множество фотографий. Мы с интересом слушали его рассказы. От «промышленности» в этот поход пошло около тридцати человек, специалистов по разным корабельным комплексам. Всем им выдали военно-морскую офицерскую форму для тропических широт, но без погон – роба с коротким рукавом, легкие брюки и шорты, а также пилотку с козырьком, все синего цвета.
В самом начале, когда корабль проходил пролив Босфор, на палубу никого не пускали. Смотреть можно было только из надстройки, из окон СКП. Юра сделал много снимков Стамбула. В Средиземном море они долгое время находились вблизи острова Крит, а затем у Африки. Здесь же несли боевую службу еще несколько кораблей Северного флота. Регулярно проходили полеты самолетов и вертолетов.
Вблизи постоянно находились корабли 6-го флота ВМС США и вели наблюдение за нашими кораблями, летали их самолеты и вертолеты. Появлялись английские и французские корабли. Затем ТАКР «Баку» отправился на восток. В Сирии, после почти трехмесячного пребывания в море, наконец ступили на твердую землю и побывали в городе Латакия. Однако, перед тем, как их «выпустили» за границу, был проведен строгий инструктаж: вражеские разведки не дремлют, поэтому разрешалось ходить по городу только группами по пять человек, причем хотя бы один из пятерых обязательно должен быть членом партии. Всем выдали местную валюту, но так мало, что купить на эти деньги можно было лишь небольшие сувенирчики, а местные торговцы, узнав о появлении большого советского корабля, сразу взвинтили цены в своих лавках. Идти на пляж и купаться в море было категорически запрещено. На самом же деле все эти предосторожности оказались обыкновенной пропагандистской шумихой. Не было никаких даже самых маломальских намеков на то, чтобы кого-то пытались завербовать или похитить. Все сирийцы очень радушно и приветливо встречали наших моряков.
Потом опять более двух месяцев в открытом море. К отряду наших кораблей регулярно приходили танкеры с горючим и пресной водой. Поблизости находился корабль комплексного обеспечения «Березина» Черноморского флота.
В свободное от вахт время офицеры корабля занимались рыбалкой и однажды, рано утром, вытащили на палубу двухметровую акулу. Юра как раз вышел на палубу делать зарядку и увидел фотографирующихся с акулой моряков. Ему потом тоже удалось сфотографироваться.
В ноябре совершили еще один заход в сирийский порт Тартус, недалеко от границы с Ливаном. Там тоже несколько раз сходили на берег.
В начале декабря «Баку» направился на запад и, пройдя Гибралтарский пролив, покинул Средиземное море. В Атлантическом океане попали в довольно сильный шторм, и даже такой большой корабль прилично покачало. И, наконец, оставив за кормой несколько тысяч миль, ТАКР «Баку» прибыл на базу Северного флота в Североморск.
В конце того же 1988 года или начале следующего 1989 года мы узнали еще одну интересную новость. Радиолокационную станцию «Скала-МП» поставляют на экспорт в Северную Корею, в международный аэропорт Пхеньяна. Сотрудники нашего института примут участие во вводе в строй станции на объекте. Так еще один сотрудник нашего сектора, мой непосредственный начальник – Мысляев Валерий Владимирович, стал собираться в загранкомандировку. Но об этом более подробно я расскажу в одной из последующих глав.
Весной 1989 года начались работы на корабле в Николаеве, и в скором времени должны были начаться швартовые испытания. Я рассчитывал, что мы поедем в командировку вместе с Мысляевым, и постепенно я войду в курс дела и получу опыт работы на объекте, а затем уже буду работать самостоятельно. Однако в связи с тем, что Мысляев уезжал в Северную Корею, я понял, что мне придется приобретать такой опыт самостоятельно. Пришло время моих командировок на корабль.