1 стр. - 07. 12. 98. Понедельник -

Александр Кагульский
                *Из дневников*

      Что может быть лучше душевного умиротворения? Не знаю. Никто даже спичку не зажжёт в конце туннеля. А может быть, это сквозняки всё гасят? Но где сквозняки, там и свет. Дневной свет. День или ночь. Скорее всего, это лабиринт с множеством тупиков и ложных выходов. И с зябкими сквозняками. Блуждать можно долго, но нет сил и желания. Держаться правила левой руки? На это может уйти вся жизнь. Нет, это всё-таки тупик. Гигантский тупик, где все воруют на полу законных основаниях. Дайте мне безопасную кормушку, и я запущу туда по локоть обе руки. Деньги – вот главное солнце сейчас в нашей жизни. Чтобы быть благородным и честным, надо иметь туго набитый кошелёк.
      Кто я был? Простой рабочий в большом цехе. И было умиротворение, было. Было счастье конца ночной смены, начинавшееся в душевой. Была гордость за хорошо выполненную работу. Мне иногда снятся бесконечные заводы с открытыми воротами цехов. Исполинские трубы над громадными корпусами и мелкие детали, вроде ярко- зелёных газончиков и отполированными рабочей одеждой скамеек для перекуров. Я тоскую об этом невозвратном. Щемящее чувство тоски охватывает душу в оранжевой истоме. Много друзей и открытых сердец вокруг. И как не хочется возвращаться из таких сновидений!
      Человек постоянно меняется. Секунду назад он был другим, через секунду он опять станет другим, секунду он был настоящим. Ежесекундный мир личности – это тонкий лист бумаги, мелко исписанный эмоциями. Жизнь человека – это огромная библиотека из повседневных томов, известная только ему. Человек – это разум, это сознание, это мысль. И память. В бездонных глубинах вселенной безмолвно ворочаются шары планет вокруг ослепительных солнц. Но без разума их нет. Кто осмыслит всё это, если некому будет понять это? Будет ли существовать вселенная, если в ней останется только «что»?
      Человек редко думает об этом. Он занят. У него нет денег. Он должен их заработать по возможности легальным способом. Организм человека – это животное и он  требует  к  себе  уважения.    Разум  сидит  на чердаке и               
ждёт своей очереди. О нём вспоминают, сидя после обеда в удобном кресле. А если обеда нет? Инстинкт и голод хлещут разум плетьми надсмотрщиков, и он делает всё, чтобы добыть себе уют. Но это не всегда. Кончается завод, и мы тихо погружаемся на ближайшее дно. Садимся на минимум и закрываем глаза. Много причин может быть для погружения. Топи другого, а то тебя потопят. И в библиотеку попадают зашифрованные листы. Но если тебя топит огромный айсберг, и не только тебя? Если он топит медленно и методично? А тебе не на что купить две тонны тротила, чтобы взорвать его. Когда-нибудь люди вспомнят слово «складчина».
      Но пока тоска и одиночество. Рядом жена, дети, но одиночество. Нарезал бумаги – полилось через край. Как воск с моих самодельных свечек. Может быть, застынут и успокоятся мои мысли на листах бумаги. Отдушина от сумасшедшего дома или знак «Стоп» по дороге к самоубийству. И вообще, кто я такой? Почему моё «я» никогда не станет достоянием другого? Старые часы бьют двенадцать раз. Сейчас должны отключить  свет.
      Когда я слышу, что человек творец своей судьбы, то соглашаюсь с этим наполовину. Пятьдесят процентов зависят от обстоятельств. Зависят от той среды, куда ты попал. Может быть, это только оправдание, но я так думаю. Много раз я «тыкался» в ложный выход. Тупик был и там. Я знал это и шёл туда сознательно, закрывая на всё глаза. В конечном счёте, ничего хорошего из этого не выходило. Мимолётный подъём и глухое падение. Но всё же на короткое время я убивал свои мысли и своё одиночество, становясь, как все. Убивал свою растерянность перед аморфными человеческими существами, становившимися конкретными в конкретных оболочках. Находился общий язык, и мне было интересно с ними разговаривать. Одиночество раскалывалось стеклянным шаром, и мир становился восторженным и радостным. Самокопание, плач в жилетку? Пусть так. Но мне это нужно. Иначе сойду с ума. И как хочется возвратиться к жене и дочкам, хотя они сейчас спят в соседней комнате.
      Я всегда нахожусь над собой, всегда смотрю на себя со стороны. Это очень трудно находиться вне себя. Это рождает неуверенность и множество вариантов поступков и решений.Как будто оставил себя где-то на  дороге, а сам               
ушёл. И нет поддержки, нет того, кто это бы понял. Нет друга, который раскрыл бы мне свою душу, и я понял бы её. Поэтому у меня есть панцирь. Панцирь одиночества и репутации, и я поддерживаю его на должном уровне. Это ещё больше затрудняет возможность найти друга. Но закрытый наглухо паровой котёл когда-нибудь взорвётся. А взрыв – это смерть, уничтожение.
      У меня хорошая жена, прекрасные дети. Но я не могу полностью слиться с ними, стопроцентно отдать себя. Я стою в стороне и смотрю на себя и на них. Как будто, я всё время стою «на стрёме», боясь пропустить то, для чего я вообще рождён. Это не раздвоение личности, это хуже: это не безумие.
      Когда хотят проверить действие какого-либо препарата на растение, то рядом с ним ставят контрольное, живущее без этого препарата. И, если мир много слоен, как страницы книги, то в какой-нибудь из своих вероятностных жизней, я был бы счастлив. И я завидую этому человеку.
      Ищи вину в самом себе. Отличная фраза. Хочешь в рай – искупай грехи и верь в бога. Но если человек не попал ни в рай, ни в ад, то недостаточно верил?
      Самое светлое, или пусть только запоминающееся, в жизни у человека – это его детство. Первые проблески памяти рисуют мне тёмное оконное стекло в деревянной обшарпанной раме. Мы с сестрой Светой стоим на выступающем фундаменте и, держась за жестяной карниз, смотрим в нашу комнату, где находились мама и папа. Подглядываем. «Вот они, вот они!» - шепчет сестра, тыча пальцем в стекло. Я же ничего не вижу, но согласно качаю головой. Пальцы соскальзывают с жестянки карниза, и я шлёпаюсь на сырые осенние листья. Я, конечно, не помню, но тогда мне было около трёх лет. Так мне было сказано потом. Прошло больше сорока лет, но я это помню. А вот что было четыре месяца назад, я точно не скажу. Начало всегда запоминается. А конец? Конец тоже должен запоминаться, но мы просто не успеваем его запомнить: у нас на это нет ни секунды.

                08. 12. 98.  г.  Даугавпилс - Кагул.



*Картинка из интернета.
Благодарю авторов.