О демократии

Анатолий Кульгавов
Что-то в последнее время приходится всё чаще и чаще слышать от некоторых несознательных граждан (и опять же, в том числе – снова, увы, увы – и от тех. Которые вроде бы заявляют о своих левых взглядах, хотя, боюсь, что, опять таки, как это у нас, да и не только у нас, часто бывает, именно: вроде бы) сетования, высказанные в той. Или иной форме, на предмет того, что нет, мол, у нас, на самом деле, никакой демократии; либо (как один из вариантов тех же сетований), что у нас, мол, не та демократия. А ведь всё это от лукового. Вся беда, как раз, в том и состоит, что демократия, на самом деле, у нас есть. Не уместны также разглагольствования тех жалких и никчёмных людишек, которые почему-то полагают, что у нас будто бы не та демократия. В том-то и суть проблемы, что именно та. Да, она (демократия) другой и не бывает. Вопрос весь в том, что означает само это слово «демократия»? Как говорил в своё время Мао Дзе Дун: «Ничто не рождает такую сумятицу в умах, как путаница в понятиях». Потому и кажется безответственным пускать «на самотёк» вопрос с таким более чем вольным толкованием тех, или иных понятий. Необходимо внести ясность.

Само слово «демократия» возникло в древних Афинах, население которых можно, в чём-то условно, разделить на несколько категорий:
1) Знатные и богатые
2) Богатые, хотя и не знатные
3) Не знатные и бедные
Наверное, были и знатные, но обедневшие, но об этом социально-классовом слое древне-афинского государства история не донесла до нас никаких, или, по крайней мере, никаких значительных сведений. В любом случае, никакой реальной роли он не играл. Потому мы и не будем здесь его рассматривать.

Все законы, по которым управлялась жизнь в древне-афинском государстве, принимались простым большинством голосов, не редко – после бурных обсуждений, на общем ежегодном собрании, присутствие на котором было строго обязательным для всей взрослой мужской части афинских граждан. Там-то именно третья категория из всех вышеперечисленных, состоявшая из вольнонаёмных гребцов, крестьян, ремесленников, матросов, держателей мелких лавочек, да и просто – из городской бедноты, являла собою большинство, которое, всё тем же большинством голосов, и принимало различные решения, естественно, как правило, исходя из своих классовых, а часто и – скажем об этом прямо – из своих чисто эгоистических интересов, нередко – к вящему неудовольствию своих богатых соплеменников (независимо, в данном случае, от знатного, или незнатного происхождения оных), которые, в свою очередь, исходили (хотя, конечно же, скрепя сердце) из того, что от большинства легче откупиться, потеряв, таким образом, часть своего богатства, нежели это большинство довести до бунта, с реальной перспективой самим потерять вообще всё.

Но, была в древних Афинах и ещё одна часть людей. Их было большинство. Они-то и создавали основную часть всех материальных ценностей тогдашнего афинского государства, не имея при этом никаких прав. Это были рабы. Им строжайше запрещалось даже приближаться к месту проведения народных собраний.

А те, кто имел на том собрании решающее большинство, о чём уже было сказано выше, назывались словом «демос». Греческое слово «демократия» означает: «власть демоса». В то время, как «демос» в реальности вовсе не означает: «народ». Это, скорее, то, что в современном мире обозначают понятием: «средний класс». Причём, средний класс, прикормленный эксплуататорским, бесчеловечным государством, прикормленный за счёт части (не такой уж и большой части) средств, в той, или иной форме изъятой, в целях осуществления оного прикармливания, у наиболее богатой части населения, которая постоянно увеличивает и приумножает свои, и без того немыслимые, богатства за счёт самой циничной, самой жестокой, самой бесчеловечной, самой дикой эксплуатации труда бесправных рабов, лишённых всего, даже – возможности считаться людьми. Вот, что такое демократия! Разве её у нас нет сегодня?! Если же речь идёт именно о народовластии, в таком случае именно так и нужно говорить, употребляя именно слово «народовластие» в его изначальном варианте, не прибегая ни к какой иноязычной его замене, которая, как мы видим, хотя бы на примере всего того, о чём было сказано выше, неизбежно приводит к подмене и самой глубинной сущности данного понятия. Не зря, видно, один из современных американских философов однажды сказал: «Уберите из языка все шероховатости, и большинство «традиционных» философских проблем отпадёт само собой».