ПОМИНКИ
Зима 1993 года
Умер Саня тихо и незаметно.
Поздно вечером высосал последнюю капельку водки из бутылки. Выкурил последнюю сигарету из пачки. И... улегся спать.
Рано утром зашла к нему соседка за спичками... А он уже холодный. Лицо спокойное. Умиротворенное. Лежит себе бездыханно. И остекленевшими глазами в вечное смотрит.
Похоронили Саню тоже тихо и незаметно.
На кладбище народу собралось кот наплакал. Кто-то сказал что-то прощальное. И все разошлись.
Родственники поехали к кому-то на поминки. А про его приятелей-собутыльников и не вспомнили. Не позвали.
– Ну и дела, – обиделся взлохмаченный Федя с вечно неопохмеленной физиономией. И нахлобучил ушанку. – Вылези Саня из могилы, он бы всем им накостылял за жлобство!
– Никому мы не нужны, алкаши хронические, – загрустил почти лысый Серега с вечно скорбным лицом. И надел вязаную шапочку.
– Давай сами поминки организуем! – предложил Федя. – После вчерашнего бодуна позарез нужна опохмелка.
– И Саню помянем. И опохмелимся одновременно... Святое дело, – согласился Серега.
Они пошарили по карманам и нашли кое-какие деньжата. Сложились и пересчитали.
Оказалось, на что-нибудь обязательно хватит. Благо выпивки ныне в столице круглосуточно великое множество и разнообразие.
Заодно вспомнили, как недавно, пару лет назад, толкались в очередях с талонами на водку. Полагалось-то на нос в месяц одна-единственная поллитрушка...
Микроскопическая, обидная до слез доза. Форменное нарушение прав запойно запившего человека в перестроечном Советской Союзе.
– Подсобил нам первый президент России. Потому как понял нас, алкашей безутешных, – уверенно сказал вечно скорбящий Серега. И предположил: – Сам он небось от тоски регулярно в крутые запои впадает.
– Как пить дать, впадает, – согласился вечно неопохмеленный Федя. И выдвинул свою версию: – Однажды Борька вышел из запоя, качественно опохмелился. И... указ придумал. Без него мы бы давно все окочурились от недопития...
И действительно. После президентского указа «О свободе торговли» катастрофическая ситуация на питейном фронте стала стремительно меняться.
Стремительно менялся и лик столицы... Москва заполнялась частными палатками. Киосками. Ларьками. На их сооружение для экономии времени и денег шел любой подручный материал – от не первой свежести досок и фанеры до старого кровельного железа.
Первые коммерческие сооружения походили на обшарпанные садово-огородные сортиры и на давно некрашеные гаражи. Они плодились и множились со скоростью необыкновенной.
Заполняли улицы и переулки. Проспекты и площади. Перегораживали скверы и тротуары.
Днем прохожих оглушала непотребная музыка из динамиков. Ночью окрестных жителей будила стрельба из ракетниц и даже из пистолетов… Торговцы кровопролитно разбирались с соседями-конкурентами или с залетными рэкетирами.
Город переполнялся кучами вонючего мусора. Удушался ядовитым дымом от сжигаемых картонных коробок и полиэтиленовой пленки.
Короче. И без того потускневший за перестройку лик столицы приобретал в постперестроечные времена новые несимпатичные черты.
Впрочем, это если смотреть на Москву трезвыми глазами. Если же – нетрезвыми, как у Сереги и Феди, то все шло нормально. Даже очень хорошо, потому что выпивки стало хоть залейся.
Правда, далеко не лучшего качества... В демократической агонии власть захватившие как-то незаметно утеряли стародавнюю монополию Государства Российского на производство и продажу спиртного.
Баснословные «пьяные» деньги стали настойчиво обходить казну. И оседать в бездонных карманах жутко предприимчивых частников.
Круглосуточно на полузаконных и подпольных заводиках кипело производство и разлив, к примеру, водки. Названия ей присваивались разные.
Но суть оставалась одна – самогон. Причем самого низкого пошиба. «Самопал» рождался тоже без лишних затей.
Спирт, водку, самогон, коньяк разводили водой до крепости в 25 градусов. И добавляли эссенции, красители. (Что они были пищевыми, никто не обещал... Это уж как повезет).
«Гремучую» смесь разливали в обыкновенные или красивые бутылки со скромными или броскими, нередко для солидности с иностранными словами, этикетками. Закупоривали. И грузовиками отправляли в коммерческую торговлю.
Там суррогаты брали нарасхват. Никого не волновало, что на обезличенных наклейках и в помине не было ни страны. Ни завода-изготовителя. Ни номера партии.
Все эти «водки». «Коньяки». «Бренди». «Ликеры». «Коньячные напитки» и т. д. и т. п. не застаивались в палатках и ларьках.
Словом, торговля подпольными «горячительными» напитками процветала... Но несмотря на разгул демократии в родных пенатах приходилось раздавать огромные взятки. Дабы не оказаться в некомфортабельных местах лишения свободы.
Безопасней, оказалось, все официально или полуофициально покупать за границей...
К делу засучив рукава подключились наши недавние соотечественники с небезоблачными биографиями. Зато с солидными капиталами и необузданной фантазией.
За бугром развернулось широкомасштабное производство водки с родными для всех нас именами-фамилиями: «Саша», «Романов», «Распутин», «Жуков» и тому подобное. А также спирта с загадочно-звучным названием «Роял».
Эшелоны с «огненной жидкостью» нескончаемой чередой потянулись из-за границы в Россию. На родину ее разработчика, нашего великого соотечественника-химика, Менделеева Дмитрия Ивановича. Эшелонами же она, ясное дело, и выпивалась в родных городах и весях...
Федя и Серега, прикрываясь поднятыми воротниками от пронизывающего февральского ветра, стояли у ларька. Притопывали замерзшими ногами. Изучали через грязноватое стекло на вертикальной витрине необъятный алкогольный ассортимент.
Стройными, монолитными рядами бутылки оккупировали несколько квадратных метров. От пестроты этикеток и разнообразия названий рябило в глазах.
Путались мысли... Сделать выбор непросто. Но время бежит неумолимо.
– Все!.. Сил больше нету! – рявкнул Федя. И со злостью выдохнул облачко пара. – Берем «Роял». И думам конец!.. Какая-никакая, а целая литруха спирта.
– Правильно... Все равно что четыре поллитровки, – живо согласился Серега. И радостно похлопал замерзшими ладонями. – Нормальная доза на поминках для двоих... Саня нас бы одобрил.
Они купили бутыль заграничного спирта. Пошли-побежали домой, в тепло. По дороге заскочили в овощной.
Приобрели на скудную сдачу закусь – один пакетик квашеной капусты. Две небольшие луковицы. Три больших соленых огурца.
Саню решили помянуть у Феди, в небольшой комнатушке в коммуналке... Разделись. Вытерли клеенку на круглом столе.
Достали длинный нож. Кривые вилки. Граненые стаканы. Банку с солью. Черствый батон и разломили его на куски. Разлили и разбавили водой «Роял».
– Эту гадость закордонную наверняка наш президент не принимает. У него спиртное высшего качества... Да и закусь побогаче, – загрустил вечно скорбящей Серега.
– Пьет небось Борька из хрустального фужера кристально чистую водочку русскую... Стол, наверное, перед ним необъятный. С огурчиками. Грибками. Икоркой красной. Рыбкой белой. И прочей вкуснотищей в неограниченном количестве, – расфантазировался вечно неопохмеленный, полуголодный Федя. И... жадно облизнулся.
Он тяжко вздохнул. Обильно посолил дольку лука. Взял стакан. Встал. Задумался. Неожиданно весь как-то сморщился. И... из его мутных глаз потекли горькие слезы.
– Душевный Саня был человек. И мастер классный, – громко всхлипнул Федя и показал рукой на стену. – Часы старые перебрал недавно забесплатно. Ходят-тикают как новенькие. А сам... навсегда остановился. Замолчал на веки веков... Вечная ему память.
– Пусть земля ему будет пухом, – тихо добавил Серега. – Жалко. Молодой ведь. Ему и полтинника не было... Если бы под сокращение не попал, пожил бы. Походил-потикал... Ну, давай. Помянем Саню.
Стоя, выпили по полному стакану... Сели. Похрустели луком. Капустой. Хлебом. Обсудили, что делать дальше. Решили поминать одного за другим всех своих почивших приятелей из двора.
Немало их было. Прикинули – разведенного спирта на всех должно хватить. Если ополовинить дозу... Налили по новой, по полстакана. Задумались, с кого же начать.
– Со Славки-пожарника из пятого подъезда, – предложил Федя. – В самом начале долбанной перестройки загнулся... Только официально решили с пьянством бороться, он в знак протеста по-черному и запил... Помнишь?
– А как же... Славка в панике подумал, что того гляди вся выпивка начисто пропадет. Срочно на отпускные купил несколько ящиков водки... Жаль. В отпуске пробыл не больше недели... Ну, вздрогнем.
Они встали. Выпили. Закусили кусочками соленого огурца... Сели. Начали вспоминать, кто был следующий.
– Следующим стал дед Василий-фронтовик из первого, – уверенно сказал Серега. – Закладывал-то он регулярно. Но... умеренно. В штопор впал, когда на Красной площади молокосос немецкий вдруг приземлился... Сутки от обиды пил без передыху, пока не скончался.
– Скромно, незаметно дед Василий жил. На войне, оказалось, лихой был летчик-истребитель... Только на кладбище увидели, сколько у него орденов и медалей, – печально добавил Федя. – Ну, поехали... За светлую его память.
Они встали. Выпили. Закусывать не стали из экономии... Сели. Продолжили вспоминать других.
Помянули Женьку-электрика из шестого подъезда... Во дворе всем почти забесплатно все электрическое чинил. Веселый был. Любознательный. Очень любил в неизвестном разбираться.
Чего только не пил из любопытства… Предупреждали ведь, добром это не кончится. Он только в усы усмехался. Всегда покупал что-то новое и пробовал.
Глотнет. Зажмурится и ждет: прямо сейчас коньки отбросит или позже... В конце концов отравился. Долго умирал. В мучениях и судорогах. Такого и врагу не пожелаешь.
Помянули Борьку-сантехника из девятого... Унылый был алкаш. Но совестливый. Всю зарплату до рубля жене отдавал. «Левые» пропивал... не все.
Кое-что ежемесячно в сберкассу относил. Копил на грядущие собственные похороны и поминки. Дабы зря семью в расход не вводить.
Когда обесценились сбережения, люто возненавидел он правителей бессовестных. Запил от безысходности пуще прежнего. Вскоре помер...
Жене с его сберкнижки ничего не дали. Пришлось ей по уши залезать в долги. Чтобы более или менее по-человечески проводить Борьку в последний путь.
Помянули Генку-столяра из третьего... Решил на пьянке поставить крест. За приличную сумму где-то закодировался на десять лет. Где и почему на десять, никто не знал.
Он ничего объяснять не стал... Бродил одиноко. Жевал овощи-фрукты. С печалью глядел издалека на недавних приятелей-собутыльников.
Полгода продержался. Ни грамма не принимал. Как-то вечером неожиданно завопил как резаный на весь двор: «Невмоготу жить!.. В России!.. На трезвую голову!»
На следующий день раскодировался. И люто запил... Недолго прожил Генка.
– Небось президент тоже самое вопит перед очередным запоем… Когда дела государственные не ладятся, – предположил вечно скорбящий Серега. – Ему-то что.
Вусмерть нарезается за казенный счет... А мы стране в трудную минуту свои последние, кровные отдаем.
– Это точно!.. Если бы не мы, алкаши добросовестные, давно бы она разорилась. Без штанов, с голой задницей осталась, – гордо сказал вечно неопохмеленный Федя.
– Пей, народ! Россию и президента поддерживай!.. Мы и стараемся из последних сил.
– То-то и оно. Из последних. Спивается народ. Вымирает. Умом слабеет... Слышал?! В конце января какой-то майор на самого президента чуть было покушение не совершил.
– Иди ты! – встрепенулся Федя. И недоуменно покачал лохматой головой. – Борьку же круглосуточно, как ценность бесценную, тысячи охранников стерегут.
– Они-то и выловили майора на чердаке, в самом центре... До этого он из части, из семьи сбежал. Месяц на перекладных из Хабаровска до Москвы добирался. Здесь долго бомжевал...
Было у него вроде бы хитроумное взрывное устройство. Отсырело оно, негодным стало. Его, кстати, так и не нашли, – вспоминал услышанное у ларька Серега.
– Может, не было вовсе бомбы-то?!. Может, никакой он не майор. А обыкновенный рядовой, умом тронутый?!. У всех нас, сам знаешь, давно крыша поехала.
– Поехала. Очень даже поехала, – печально согласился Серега. И... осторожно ощупал свою почти лысую голову.
– Помнишь Ваньку, сапера бывшего, из седьмого... Он, как из запоя выходил, сразу «адскую машину» начинал конструировать.
Иномарку «нового русского» из его подъезда все мечтал взорвать к чертовой матери... Не успел. Раньше времени дуба дал, – вздохнул Федя и ткнул вилкой в квашеную капусту.
– Выпьем за светлую Ванину мечту, – предложил Серега. Налил в стаканы и взял кусочек соленого огурца.
Они выпили, не вставая. Закусили, чем Бог послал. Помолчали. Продолжили вспоминать-поминать приятелей из двора, пока выпивка и закусь... не кончились.
Серега смахнул в ладонь хлебные крошки с клеенки и бросил их в рот. С трудом встал. Пошатываясь, выбрался на лестничную площадку. Держась за стенку, спустился этажом ниже, к своей коммуналке.
Федя мутными глазами долго смотрел на совершенно пустую бутылку «Роял». Вздохнул. Пробурчал что-то нечленораздельное. Уронил лохматую голову на стол. И... заснул.
Так всю ночь и проспал... Поздно и плохо проснулся. Голова гудела и раскалывалась на мелкие кусочки. Позарез требовалось раздобыть деньжат и срочно опохмелиться.
Без особой надежды отправился пешком к двоюродному брательнику. Еле-еле, но дошел до родственничка. И бывает же – повезло... У того после удачной халтуры шла беспробудная пьянка.
Федя жадно опрокинул стакан водки. Ему налили еще... Что было дальше, не помнил. Впал в двухнедельное небытие.
Пришел в себя в больнице. Под капельницей родилась неожиданная мысль. Обязательно, во что бы то ни стало, надо завязать с пьянством. И его последнему дворовому приятелю тоже.
Выписался и первым делом – к Сереге. Хотелось капитально обсудить, как начать новую жизнь.
Позвонил. Сосед-старичок сказал коротко: «Помер он. На днях сожгли в крематории». И... захлопнул перед носом дверь.
Федя остолбенел. И... подумал: «Кто же Серегу, кроме меня, по-доброму помянет... Некому. Совсем некому».
Он стремительно поднялся на свой этаж. Открыл дверь квартиры. Со стены в комнате снял старые часы. Завернул в клеенку со стола и отправился к ларькам.
Там недорого, но быстро продал их какому-то барыге. Купил две поллитровки с до боли знакомыми фамилиями на этикетках и закусь. Поспешил домой, на... поминки.
Федя твердо решил, что сегодня будет делать в могилу загоняющую смесь. Коктейль «Горбачев-Ельцин» – полстакана водки «Горбачев», полстакана водки «Ельцин».
– Дай Бог, чтобы тебе, Серега, покойно стало на том свете, – сказал он громко. Залпом выпил коктейль и тихо добавил: – Вот-вот я тоже туда отправлюсь... Невмоготу жить. Да и смысла нету.
Не произнес Федя больше ни слова... «Горбачев-Ельцин» настойчиво одурманивал. Заставлял забыть обо всем.
Он молча пил и закусывал. Пил и закусывал... Поминки есть поминки...