глава четвёртая - http://www.proza.ru/2015/05/08/1093
Глава пятая.
Илюха.
Где ты бродишь, ангел мой, сто четыре дня?
Может, ты ушёл домой, позабыв меня?
Может, ты среди друзей... или у врагов,
Может, загулял и был таков...
Без тебя мне, ангел мой, можно обойтись,
Просто ты махни рукой или обернись.
Мне бы только знать, что ты придёшь, всё равно - когда,
Ну, а если нет, так не беда.
Евгений Маргулис.
- А своих-то предупредил? - спросил Николай Иванович Пылю.
Они остановились у ворот, ограждающих автостоянку подле огромного жилого дома. Пока Цыпа разыскивал брелок, открывающий шлагбаум, Климкин рассматривал окрестности. Радует, что в последнее время даже в провинции додумались строить дома с наличием ещё каких-то цветов помимо серого, который в депрессивных да и просто в малосолнечных регионах сродни государственному принуждению к суициду. Равно как и с наличием архитектурных излишеств. Что-то перекочевало из подзабытого в погоне за валом квадратных метров сталинского ампира, что-то привнеслось зарубежными строителями.
- Свои у него в Анталье, - ухмыльнулся Цыпа, наконец-то поднимая шлагбаум, - с полюбовником.
- Бредишь, что ли? - взвился Валерка. - С дочерью так-то.
- Одно другому не мешает... - продолжил нарываться Цыпа. - Что я, Галину твою не знаю? В день зарплаты ты Валерочка, через неделю - Валерий, а ещё через неделю строго по фамилии, Полевщиков… и никак иначе. Всё ей мало… Мало! "Ты что, не мужик, раз обеспечить семью не можешь?" Вещи в охапку, Светку под мышку и к маме. Наказание такое. Дескать, поживи-ка один и поразмысли над своей бездарностью. Найди выходы из нищеты несусветной. Хотя какая там нищета, но... мало! Такие без любовников не бывают, уж я-то знаю.
- Дурак, - равнодушно резюмировал Пыля, входя в лифт, - и не лечишься. Сам-то… знаток, мля. Хапуга. Одиннадцатый?
Цыпа молча кивнул, бегло просматривая ворох рекламных проспектов, квитанций и прочей лабуды, извлечённой из недр почтового ящика. Когда очередь дошла до некоего блёклого конверта, он слегка побледнел, а потом разорвал его на куски. И с остервенением запихнул всю макулатуру в мусоропровод на своём этаже.
- Не читая? - удивился Николай Иванович. - От отставной любовницы?
- От прапорщика Зимина… - буркнул Цыпа, открывая дверь.
Николай Иванович молча обвёл взглядом просторное Серёжкино жилище. Между нами - донельзя напоминающее лавку процветающего антиквара. Недешёвые умопомрачительные канделябры, каслинского литья люди и кони, какие-то старинные бюро с редким и ценным фарфором времён зачатия советской власти, доисторические медные самовары, угольные утюги и керосиновые лампы, обрамлённые картинами абстракционистов и масками народов Африки, сконцентрировались в, прямо скажем, угрожающих количествах, готовые напасть и утащить людей в пыльные времена инквизиции. Или... Или это всё выпивка?
- И в других комнатах...? - Николай Иванович было осёкся, посчитав вопрос неуместным.
- И в других. Весь дом - блошиный рынок... - ничуть не смутившись, вздохнул Серёжка. - Даром что Татьяна нам с Илюхой часами мозг выносила за оставленные не на месте тапки, за непомытую тарелку, за книжку, забытую на диване. Порядок и стерильность - жизненное хобби, но и старина - наше всё, что ты, что ты… А теперь? Пылища одна. Мужики, ежели что приглядите, дарю.
Цыпа подчёркнуто гостеприимно распахнул бар, а потом, усевшись, потянулся за сигаретами Климкина.
- Ты же не куришь… - с интересом воззрились гости на залежи самых разнообразных напитков, среди которых бросалась в глаза парочка жестяных коробок, светлая с "Ballantine’s" и фатально-чёрная с "Jack Daniels", но самое потрясающее - початая бутылка с оленьими рогами, "Dalmore Sirius". - Вот это да-а-а! Ёпрст, а по кой хрен за водкой заезжали?
- Закуришь тут… - Серёжка пыхнул дымом и закашлялся. - Водка? Водка - самое то, чтобы омерзительность похмелья хоть как-то перекрывала омерзительность душевную. А самогоны эти не слишком подходят, утром и не пил словно. Климка, ты это… скажи-ка, удивился по поводу письма?
- Ну-у… - протянул Николай Иванович, по-прежнему боясь показаться бестактным. В то же время он чувствовал, что Цыпе не терпится что-то рассказать. Но мало ли - не терпится, вдруг потом жалеть будет. В общем, решать ему.
- Сидит он. Прапор тот. Письма строчит время от времени с зоны. Совесть, мол, мучает и всё такое. Я ведь с ним встречался.
- На суде?
- Да нет, - усмехнулся Цыпа, разливая. Себе - водку, Николаю Ивановичу с Валеркой - дорогущий "Dalmore", - раньше.
Ярко-зелёные ворота части приятно радовали глаз на фоне холодного белого снега. За воротами просматривались солдатики, неумело марширующие по тщательно выметенному плацу.
- Вы кто? - дежурный по КПП сержант недружелюбно рассматривал вышедшего из машины мужчину.
- К командиру. Цыплаков Сергей Анатольевич.
- Минутку… - сержант оперативно нашёл в журнале фамилию Цыпы, но турникет не открывал, ухватившись за телефон. - Товарищ майор, дежурный по КПП… Тут Цыплаков Сергей Анатольевич … Цы-пла-ков! Да, записан. Есть пропустить! Понял… Понял. Жду… - сержант выглянул в окно и, увидев подбегающего посыльного, с облегчением положил трубку. Щёлкнул и замигал зелёным огоньком турникет.
- Вас проводят. Проходите, пожалуйста.
Командир части, высокий и худой, встретил в пустынном штабном коридоре.
- Полковник Омельченко… Дмитрий Геннадьевич. – представился он. - Сергей Анатольевич, правильно?
- Да, я… - Цыпа, отчего-то напрягшись, пожал протянутую руку.
Полковник жестом пригласил его в кабинет.
Пока Серёжка рассказывал, Николаю Ивановичу вспомнился кабинет его бывшего командира. Обычный кабинет обычного служаки обычной войсковой части. Телефоны, селекторные блоки какие-то. Старые невзрачные шкафы с вымпелами, кубками и книгами, затёртый паркетный пол. Зато широкий полированный стол казался абсолютно новым и выглядел малость инородно. Манерные стулья в английском стиле и с каретной обивкой - тоже. А нехилая по диагонали плазма вообще не вписывалась в окружающую обстановку...
- Я ему - Дмитрий Геннадьевич, Вы не понимаете! - Цыпа, входя в роли, чуть повысил голос. Николай Иванович встрепенулся и прислушался.
- Понимаю, Сергей Анатольевич. Вас - понимаю, Вашу цель - нет! - Омельченко вскочил и нервно зашагал по кабинету. - Зачем? Объясните, зачем? Не могу я взять на себя такую... Вы уже беседовали на эту тему с моим заместителем, пока я был...
- У Вас, полковник, дети погибали? - грустно перебил его Цыпа, вновь понижая тон. Омельченко, вздрогнув, застыл на месте. - Я же точно знаю, он здесь, на гарнизонной гауптвахте. Я в глаза ему взглянуть хочу…
Полковник долго и пристально смотрел на Серёжку, упорно не отводившему взгляд, а потом, внезапно охрипнув:
- Хорошо… Сигареты есть? - Омельченко закурил. - Что ж, хорошо… Только обещайте мне…
- Обещаю… - тихо сказал Цыпа. Почти прошептал. - Не буду я его убивать.
- Товарищ майор! Дежурный! - Омельченко нажал кнопку селектора. - Этого немедленно ко мне с гауптвахты! Кого-кого, прапорщика этого, Зимина! - полковник, судя по всему, страшно обозлился на кого-то... Или на что-то. - У нас что, ещё кто-то есть на гауптвахте, майор?
Цыпа поднялся и достав откуда-то из шкафа фотографию в рамке, передал её Пыле. Тот, после полуминутной задержки, Николаю Ивановичу. Со снимка строго смотрел худощавый парень в армейской парадке
- Вылитый… - Климкин прикусил язык.
- Знаю, - Цыпа кивнул, разливая, - давайте. Не чокаясь.
- Товарищ полковник, разрешите? - в дверях, один за другим, образовались два силуэта. - По Вашему приказанию…
- Сержант, в коридоре подожди… - Омельченко тщательно прикрыл за вышедшим караульным разводящим скрипучую дверь, щёлкнув ключом.
В кабинете начальника войсковой части теперь присутствовала ещё одна фигура. Фигура довольно щуплая, неопрятная и небритая.
- Ну, вот, Сергей Анатольевич, прапорщик Зимин… - коротким презрительным жестом указал полковник на вошедшего и отошёл в сторону, к окну. Фигура на мгновение перевела затравленный взгляд с полковника на Цыпу. Тот, похолодев, сидел на самом краешке стула, подавшись вперёд и жадно сверля взглядом широко раскрытых глаз представшего перед ним типа. Он словно рассматривал что-то доселе ему неведомое. Неведомое и ужасное в равной степени.
Прапорщик нервно переступил грязными сапогами, исподлобья наблюдая за полковником, и вздохнул. Похоже, он не совсем понимал, что происходит. Его вздох прозвучал в гнетущей тишине подчёркнуто жалобно. "Да что ж вы все ко мне привязались? - говорил этот вздох. - Да сколько ж можно? Вам самим-то не надоело ещё мучить меня?"
Цыпа медленно поднялся, с трудом разогнув вдруг ставшие ватными ноги, и шагнул к прапорщику, по-прежнему глядя тому в лицо. Зимин с удивлением воззрился на странного седоватого гражданина, так похожего на… на… на...?
Не может быть! В глазах Зимина метнулся страх. Он даже попятился от Серёжки, хотя между ними оставалось ещё метра три. Попятился, с грохотом уронив металлическую вешалку с полковничьей шинелью. Этот грохот окончательно вверг прапорщика в состояние животной паники, он метнулся к дверям и бешено задёргал ручку.
- Зимин! - рявкнул полковник, обернувшись на шум. - Куда собрался, Зимин?
Прапорщик, съёжившись, замер у двери. Плечи его опустились, а ноги стали медленно подгибаться. Он словно пытался уменьшиться до размеров, позволяющих стать невидимкой или, по крайней мере, просочиться в замочную скважину. Но так не бывает… Его дрожащие конечности сложились окончательно, и Зимин рухнул на колени, уткнувшись головой в дверь.
- Сюда смотри… - прошептал Цыпа утробно-чужим голосом, приближаясь.
- Отец! - внезапно взвыл Зимин, разворачиваясь и бросаясь Серёжке в ноги. Он скулил от страха, прижимаясь небритой щекой к Цыпиным ботинкам и пытаясь заглянуть тому в глаза. - Прости, отец, не хотел я! Не хотел… Водка всё, она, проклятущая. Прости-и-и… - зарыдал прапорщик.
Омельченко, не дыша, наблюдал за этой сценой. Даже у него неумолимо стекали по спине струйки пота, дрожали колени и пересохло во рту. Что же тогда творилось с Серёжкой?
- Ыыы… - разочарованно и обречённо промычал Цыпа, тяжело дыша и поднимая взгляд к потолку. - Уйди, падаль…
Он брезгливо дёрнул ногой, раз, ещё… Зимин, с трудом оторвавшись от Цыпиной брючины, так и остался лежать на полу, корчась и подвывая.
Цыпа, задыхаясь, бросился к двери и повернул ключ. Выскочив в коридор, он прикурил сигарету трясущимися руками, жадно затянулся и с шумом выдохнул дым.
- Прощай, полковник… - прошептал Серёжка, обращаясь к подошедшему Омельченко. - Прощай… Пойду, не могу я здесь больше…
- Цыпа, слушай, - решился прервать гнетущую паузу Николай Иванович, - хватит о грустном уже. Давай-ка это… наливай. А я тебе расскажу, как прошлым летом…
Климкин умолк, поняв, что Серёжка его не слышит. Совершенно не слышит.
Тот немигающим взглядом смотрел на фотографию в рамке, а подбородок его чуть заметно дрожал. Знаете, как... когда очень обидно, но держишься. Чтоб оставаться мужчиной. Прежде всего - в глазах окружающих.
* продолжение - http://www.proza.ru/2015/05/18/1549