— О чём ты опять? — поинтересовался я, когда мы шли к выходу.
— Боюсь, что без тебя этот камень либо пойдёт по рукам… либо я буду его вечным спящим пленником. А впрочем, ничьи руки не будут способны удержать меня, кроме Мара. Хотя монарх попробовал бы, я уверен, — флегматично пояснял Константин.
Мы вышли на небольшую площадку, от которой вниз шли ступени, ведущие в город от этого здания. Я глянул на панораму сверху вниз. Кругом видны статуи.
— А почему он — лев? Ну, в смысле…
— Он всегда — лев. Для чужих глаз, — пояснил Константин, думая о чём-то.
— А нечужие — это какие?
— Все — чужие.
— Значит, никто никогда его человеком не видел? — удивился я.
— Видел. Только не знает об этом, — прошелестел он, так же глядя вдаль.
Хе. А не логичнее всем видеться человеком, а при случае львом сбежать? Ну, может и нет… тут, наверное, львов не так много. А человеки всегда есть. Пока я над этим думал, Константин уже начал спускаться. И тут сверху появилась тень. Сильное хлопанье крыльев садящейся птицы. Я поднял голову. О, не птица.
— Звероптица! — я удивлённо ткнул пальцем в сторону упавшего на лапы рядом с нами существа. Я-то думал, мне привиделось… Ан нет.
— Это ты летал над Пиками, когда я туда шёл в первый раз. И тогда тоже… Ты дрался с Маром!
Большое существо повернуло на меня голову, глядя серыми глазами довольно серьёзно. Не совсем уж стальной взгляд, но крепость в нем точно есть. И само существо всё серое, с буроватыми подпалинами… что это? Очень похоже на одну из статуй в Смарагде. Задница, как у льва, только хвост длиннее, а передние лапы скорее птичьи и голова тоже как у хищной птицы. Большие остроконечные уши. Крылья тоже птичьи. И всё покрыто перьями, только на туловище они более нитевидные.
— Привет, Сан-сан, — безмятежно поздоровался Константин, разворачиваясь со ступеней.
— Ты же умер, — звероптица повернула клювастую голову к нему.
— Да, — коротко ответил тот. — Как видишь.
Поскольку на меня не обратили внимания, я подошёл потрогать клюв. Почему все не дают себя трогать? Константина же можно тыкать. Звероптица, однако же, отстранилась и попятилась. Я разочарованно "нукнул" на неё.
— Это 6-2-6. Отныне я буду с ней. Пока что, — шепнул Константин где-то сзади.
Звероптица оглядела меня со всех сторон, вертя своей головой на длинной шее.
— Понятно.
— Много потерь было? — поинтересовался охотник.
— Солидно. Но того стоило, — отозвалось существо.
— Навряд ли, — Константин чуть пожал плечами и снова отвернулся к лестнице.
— Покатай меня! — потребовал я, протягивая руку клюву. — И дай нос потрогать.
Константин безмятежно стоял себе в сторонке. Сан-сан кинул на него взгляд и всё же позволил мне это сделать. Холодный клюв. Шершавый.
— Катать не буду, — тут же возразил он и, распахнув крылья и присев, с места тяжело взлетел. Я проводил его глазами. Вот, значит, откуда этот монарх всё уже знает.
— Ты много капризничаешь. Соберись, — произнёс Константин и направился вниз по ступеням. Я следом. Нехотя. Но как только вспомнил о еде, пошёл быстрее, даже обогнав Консту.
Я думал, мы пойдём к Константину домой. Должен же он где-то жить? Но вместо этого оказались в таверне. Я набросился на мясо, раз уж обрёл внезапный интерес к пище. Целая курица. И всё моё! Неожиданно к нам подсел человек. Я не смотрел, как он зашёл. Но это оказался Сан-сан. Причём он мне кого-то смутно напоминал. Вообще довольно необычный вид для мага. Жилистый, костистый, мышцы выступают. Больше похож на воина. А то и какого полководца… хотя я их и не видал толком, чтоб судить. Волосы длинные, соломенного цвета, самому лет под сорок. Глаза светло-карие. Я повнимательней вгляделся, сощурившись.
— Как тебя по-настоящему зовут?
— Сапсан. Так и зовут, — заверил меня ранее неизвестный звероптиц. Голос какой-то усталый, но сильный. Чуть хриплый.
— Почему? Ты же не птица. Не совсем, точнее, — во мне проснулось слабенькое любопытство.
— Меня так назвали при рождении, — терпеливо объяснил Сапсан. Константин аккуратно пил разбавленное вино из чаши. Надоело, небось, воду хлестать за столько времени.
— А почему? — продолжал докапываться я.
— Мать так захотела. Она считает, что имя — это печать на душу человека.
— Ага… запечатала как надо, значит? — съехидничал я.
— Не совсем, — он ухмыльнулся. — Впрочем, мне не самое звучное имя досталось.
— А кому?
— У меня племянник есть. Был. Звали — Храбр.
— О. Так вот на кого ты похож, — оживился я. — А почему он ушёл?
— Почему ты думаешь, что ушёл? Но да, так и было, — кивнул Сапсан.
— Не знаю. Он же в Фере был, когда я с ним встретилась. А это вообще в другой стране, насколько я знаю, — я вопросительно посмотрел на Сан-сана, получив подтверждающий кивок.
— Так почему он ушёл?
— Моя мать, а ему бабка, сильно промывала нам мозги. Она, видишь ли… глава местной ортодоксальной веры. Хотела воспитать в нем все возможные добродетели. А он упрямый, ещё это с детства как губка впитал. И ушёл вершить справедливость.
— Понятно. А он глупо сдох, — ляпнул я, не позаботившись о чьих-либо чувствах. — Хотя мне было жаль. Немножко. — поправился я.
Сан-сан на это ничего не ответил, продолжая поглядывать то на меня, то на Консту, всё также потягивающего вино из бокала.
— Ты не похож на охотника на демонов, — заявил я, ещё раз осмотрев его. На нем была кольчуга. И меч у пояса.
— Я больше воин, чем маг, — пояснил Сапсан, снова оборачивая ко мне лицо. Внимательный взгляд, строгий. Внезапно — словно малиновый оттенок в радужках. Или показалось?
— Крушу огнём и мечом, если в двух словах. Часто бываю грифоном.
— Это звероптица так называется? — уточнил я.
— Да. Грифон.
— А я таких никогда не видел, — задумался я. — Кроме статуи.
— Их и нет. Я сам создал образ по этой статуе.
Вот оно как, значит. Сидели некоторое время молча. Сан-сан, видимо, дожидался, пока Константин доцедит, наконец, своё вино, буравя его взглядом. Однако тот невозмутимо-медленно пил по глоточку. Потом они начали, наконец, говорить меж собой. Обсуждали те события, что пропустили мы с Констой, и делились теми, что не видел Сан-сан. Все маги были живы. Но никто не уточнял, здоровы ли. Сейчас войска занимались чисткой демонов, ещё пролезающих возле Пиков… временное затишье никому на самом деле не нравилось. В Пики направились экспедиции, надеясь выкурить Мара из возможного убежища. Пока эти двое болтали, я вклинился с вопросом, как же зовут их монарха.
— Монарха никак не зовут, — ответил Сан-сан. — Монарх есть монарх.
— Да он шутит. Есть у него имя. Только я забыл, — отстранённо пропел Константин.
Понятно. Зашифровался как. Даже имени его никто не знает, но всё равно здесь главный!
***
— Ты слишком задираешь нос, — сказал мне на следующий день Сапсан. — Оставь свои капризы. Гордыня — самый тяжкий грех.
Гордость? Константин ничего не говорил мне о гордости.
Оставив свои бесцельные скитания по углам казармы, куда я забрёл, совершенно бездумно блуждая по городу, и обнаружил там Сан-сана, который попенял мне непонятно на что, я направился к Константину домой. С чего это я — гордый? И что в этом плохого? Как-то вообще не вижу себя таким, особенно сейчас. Сан-сан лишь спросил, чем я буду заниматься. А я ответил, что не знаю и ничего уже не хочу.
— Я не говорил тебе о гордыне? — спросил Константин, потягивая чай у окна небольшой комнаты в доме из светлого сплава. Внутри на ощупь стены и пол были словно деревянные. И того же деревянистого цвета, да и по форме имитировали деревянные панели. Балахон он хотя бы здесь снял, оставаясь в рубашке без рукавов и простых штанах.
— Нет. Сан-сан, сказал, это тяжкий грех, — я подошёл поближе и скрестил руки. — Почему же ты его не упомянул?
— Моё упущение, — вздохнул Константин. — Гордыня — корень всех грехов. А не сам грех. Гордыня — это ты. Твоя природа. Всем свойственна гордость, чтобы бороться за жизнь. В гордости ты закрываешь глаза на правду и неправду, неугодную тебе. Даже на своё знание. Оттого мы за собой грехов не замечаем. И побороть её навсегда нельзя, иначе ты сломишь себя и умрёшь.
— Ну а если я понимаю причину своих поступков или чего там ещё?
— Понимать себя мало. Можно понимать — и всё равно делать так, как велит твоё чувство гордости. Управлять собой — искусство. Этому ты и должна учиться, — он вдруг пронзил меня взглядом.
— Ну и в чём моя гордость? Я всё равно не поняла, где я задираю нос, — возмутился я.
— Думаешь, что твои потери слишком велики, а мы не даём тебе скорбеть. И не понимаем этого. Нет ничего полезного в том, чтобы зря тратить время, — прошелестел Константин, внимательно глядя на меня.
Меня эти слова задели. А что, мне просто закрыть на всё глаза? Не думать ни о чём? Не вспоминать вообще? Куда мне загнать эти чувства, если я не могу их из себя выдрать? Или выдирать их — и есть моё обучение? Ну и чему он меня учит? Ничему!
В раздражении я ушёл снова наружу, месить снег. От светового дня вообще уже давно ничего не осталось, кроме часов после полудня. Ну и что же мне делать? Я остановился посреди пустынной улицы. Может, и правда лучше что-то делать?.. Вернулся в казармы, отыскал Сан-сана на заднем дворе. Мрак ведь учил меня махать палкой. Но, выслушав мою просьбу, Сан-сан отказал мне.
— У меня нет времени на твое обучение.
— Но я хочу учиться, — напирал я, — сам же говорил, что ничего не делать — плохо.
— Да, но займись этим сама. Ты на службе у монарха. Вот у него и проси себе учителя.
— Он сказал, что не будет мне мешать. А я хочу, чтобы меня учил ты.
— Почему я? Ты хорошо владеешь мечом? — заинтересовался Сан-сан.
— Как курица ручкой, — честно признался я.
— Тогда тебе хватит любого рядового, — он пожал плечами, собираясь уйти.
— Но я же хочу хорошего учителя, — возмутился я. — А не абы как!
— А ты считаешь меня хорошим учителем? — снова поинтересовался он.
— Конечно! Ну. Я так думаю. А что, я ошибаюсь?
— Нет. Думаю, что нет. Значит, ты серьёзно хочешь взяться за это дело?
— Ну… не знаю, — я, похоже, решил быть совсем честным. — В смысле, я не хочу быть солдатом. Или стражником. Ну, или воином. Мне больше нравится копытами топтать, — пояснил я. — Просто хочу продолжить обучение. Хочу уметь защищаться! Как следует. Когда у меня не будет иной возможности. А ещё… хочу уметь убивать, — вдруг решительно заявил я и помрачнел.
— Если ты хочешь мстить, то знай: месть того никогда не стоит, — серьёзно заявил Сан-сан, строго глядя на меня.
Я замялся.
— Нет… Да… Нет. Я просто хочу смочь постоять за себя.
— Убить?
— Убить — значит, выиграть! Победить. Раз и навсегда, — тут уж я был полностью уверен.
— А милосердие? — ещё суровее посмотрел на меня Сан-сан.
— Чегоо?! Какое милосердие, если меня убивать будут?! — возмутился я. Тут определённо пахло Храбром.
— Так ты хочешь лишь убивать врагов? Без жалости?
— Враг всегда враг! — возмутился я снова. — Всегда!
— Тогда хорошо, — неожиданно согласился Сапсан, от чего я немножко растерялся, собираясь уж было доказывать, что к чему.
— Но сперва ты посмотришь на Константина.
Я недоуменно приподнял на это брови. Как-то я не представляю Константина в этом громоздком балахоне и с мечом. Но оказалось, всё немножко по-другому.
Константин лишь уворачивался от выпадов и ударов, с то же чудесной лёгкостью летая по площадке, словно в танце, как и тогда, с драконом. Это вызвало у меня некое восхищение и зависть. Да, я тоже хочу вот так уворачиваться… красиво. Всё это немного расшевелило меня. Хоть немного. Но как только я снова вспомнил о Тигре, всё угасло. Дракон. Тигр. Терзают меня. Как уже достали… в самом деле… живого места во мне нет, а всё терзает. Почти каждый сон — чей-то заунывный вой в пустоте. Хватит. Нет уж.
Вновь резко накатившее равнодушие как нельзя лучше способствовало тренировкам. Хотя Константин не учил меня, казалось бы, ничему. Только наблюдал из-под полуприкрытых век, как я тренировался с Сапсаном несколько раз на этой неделе. Остальное время я тренировался сам. А Константин, похоже, вообще не был намерен ничем заниматься. Выжидал чего-то? Я не знал.
— Брось эту палку, — как-то вечером неожиданно заявил он мне.
— Зачем? — не понял я, на всякий случай наставив на него импровизированный меч.
— Собирайся и уходим, — бросил он, разворачиваясь и направляясь прочь со двора.
— Куда? — удивился я.
— Неважно. Тебе пора уже учиться.
— Ну а раньше никак было? — я возмущённо посмотрел ему в спину, опуская палку.
— Я ждал, когда ты окончательно проснёшься, но ты упёрлась в это бесполезное занятие. Ты не воин, 6-2-6. Ты талантлива в другом. И я покажу тебе. Идём.
Разговаривать с ним было всё же интересно, хотя большей частью он отвечал коротко, а иногда и совсем равнодушно. Когда я собрал свои нехитрые вещи и всё необходимое, он снова стал демоном, и мы ушли из города ангелов. Я закутался в его балахон. Кругом лишь бескрайние снега, носимые колючим ветром.
— Взрослей, — рокотал демон, сквозь ветер, не оборачиваясь. — Убей в себе грехи один за другим. Трудно склонить гордыню.
— Хорош ныть, — прогундел я в шерсть. — Куда мы идём? И зачем? — в который раз уже спрашиваю.
— К бездне, — коротко и зловеще сообщил демон.
— Зачем?! Это куда?! — ужаснулся я.
— Она снова расползается на юге. Будешь учиться ловить демонов. Искать. Выбирать.
— Не нужны они мне, — меня покоробило при мысли обо всех этих уродах.
— Верно. Тебе никто не нужен. И ничто. Научишься управлять ими — будешь управлять собой.
— Но у нас же нет кристаллов!
— Тебе и это не нужно…
— Ты издеваешься?! Я не вынесу кого-то ещё внутри!
— Возможно, да. А может, лишь пока что. Я взял красное крошево, не переживай…
Шёл он примерно неделю. Мне каждую ночь снились дурные сны, из-за чего я всякий раз тянул ложиться. Просыпался измотанным, а не отдохнувшим. Константин будил меня, если становилось совсем плохо. Но всего пару раз. Голод бездны чувствовался не только внутри, но и где-то там, впереди нас. Он подступал из всех щелей меж пологих холмов. Посёлок с напуганными людьми, спешно уходящими на север. И мы. И бездна.
Я поёжился, глядя неприветливо на заволокнутое светло-серым небо. Смертный цвет зимы без всяких запахов и красок, как же я его… кажется, привык к нему больше, чем к лету. Тяжело выдохнул внутреннюю усталость, теперь уже постоянную. Сейчас утро, а она сильна с утра. Где-то там, у кромки холмов, ещё холоднее. Если прикрыть глаза, можно почуять, как там что-то ворочается, где-то там, в глубине, как это не абсурдно. Я нащупал в кармане красный осколок и сжал его. Константин считает, что этого мне хватит.
— Ищи, — прошептал он у меня над ухом. Как всегда, елозит свои чётки. И как? Как мне искать? Я снова прикрыл глаза, стоя с ним уже почти у самого края бездны. Почти — это шагах в тридцати. Но отсюда ощутимо цеплял страх, своими цепкими коготочками пробираясь под одежду, под плоть, крючками цепляя внутренности и натягивая, медленно, постепенно, к пределу. И дальше. Но до дальше дойти не должно.
Что-то бродит там. Сгустки. Рассеянность. Я должен найти нечто подходящее. Только какое же? Красный. Вот здесь много красного. Злой глаз. Не люблю этот цвет. Как же он… раздражает!
Я рывком вытянул это красное на свободу. Сгусток тут же разлился ореолом мерзких щупалец. Открыв глаза, увидел, что на холме дёргается в неясных контурах и слизи существо, похожее на смесь краба и паука, только очень большого.
— Ищи подходящее по форме. Ему здесь больно, — шепнул Константин. Существо действительно излучало боль. Я отпустил его, позволив раствориться в бездне. Снова прикрыл глаза, чтобы мне ничто не мешало. Как же мне понять, какое существо сможет здесь выжить?
— Как мне искать? — спросил я чуть возмущённо, вглядываясь в бесконечно плывущие, мешающиеся переменчивые образы и разводы.
— Не знаю. Как угодно. Выбирай наугад, — прошелестел Константин над ухом. Да всё он знает, гад… Даже злиться на него не особо получается.
Снова попытка отыскать что-то в мареве. Что же мне сделать. Что я хочу найти? Что-то большое? Что-то… на ум пришёл гигантский динозавр с картинки. Да, он был большой и у него были нелепые маленькие ручки… Может, здесь есть что-то похожее? Да… я хочу его. Хочу динозавра.
Направив всё своё желание в голодную тартарову пасть, рыскал там, и бездна отозвалась. Хоть и высасывала из меня это целенаправленное желание, на него отозвалось что-то цвета стали. Да. Я чувствую, это нечто похожее.
Чудовище вынырнуло из тартара, формируясь в нечто громоздкое. Я распахнул глаза и тут же попятился назад. Кристаллик в руке тревожно зазвенел. Переборщил я. Чудовищу явно было очень голодно, и оно было слабо. На вид оно и не оно — клиновидная голова с торчащими в сторону отростками, узкая пасть. Передних лап вообще нет, как и даже намёка на глаза. Оно грозило вырваться из-под контроля, хотя я всеми силами удерживал его на месте. Слабыми силами, надо сказать. Что же делать, как влиять на него. Как заставить? Я не силен в ментальном. Я только вижу, как его дух рвётся и бушует в страхе и желании жить. Схватить его сильнее, сделать больно?
Серый ком, из которого я рвал длинные нити. Нагромождения из боли от пребывания в непривычной среде сменились страхом для существа, терзающим ещё хуже. Оно ринулось с холма вправо, как я и хотел, и рассыпалось.
И так с ним происходило много-много раз, покуда я не обессилел. И никакого толка.
Я устало посмотрел на Константина. Он, казалось, совсем не замёрз. Глядел на меня своими белёсыми глазами как-то пусто-пусто.
— Мы пойдём спать в дом? — поинтересовался я. Посёлок-то под боком, брошенных тёплых домов полно. Может, там и еда есть.
Он не ответил. Продолжал глядеть молча.
— Эй! — я непонимающе уставился на него. Чего он тянет?
— Не хочу, — отозвался он шелестом, — мне и здесь хорошо.
Во мне сейчас мало что шевелилось. Никаких ощущений. Специально дожидался, когда я на буду на изводе? Я снова прикрыл глаза, теперь глядя в омут. Что мне делать с водой? Может, мне вычерпать из него силы? Но какой смысл ослаблять своего демона.
— Идём, — я коснулся воды, вызывая на поверхности рябь.
— Нет. Я не хочу, — повторил он водяным шёпотом. Не хочу… Не хочет. Я вгляделся в воду. Так как заставить тебя захотеть? Чего ты вообще можешь хотеть?
Вода успокаивается. Становится зеркалом. Только потянешься к нему — и начинается лёгкое волнение, рябь. Я чувствую — вода замерзает. Если она станет льдом, то рассыплется, и Константин умрёт.
— Ты тратишь море энергии, чтобы пересилить и заставить, — шептал он. — Каждый раз. Это не нужно… Хотя ты можешь сделать иной выбор. Его выбор, хотя он не выбирал.
Я открыл глаза, глядя на слегка задумчивого Константина. Уже давно темно, ветер усилился. Я мелко дрожал, переминаясь с ноги на ногу. Мне не хочется терять ещё несколько пальцев. Так как его уговорить?
Сквозь кристалл, к которому тянется прозрачная нить, от него ко мне, трудно прочувствовать чужое желание. Я попытался передать это чувство усталости, голода, холода. Черт побери, я действительно сильно начинаю хотеть попасть в дом…
— Неубедительно, — произнёс Константин и вдруг, развернувшись, стал удаляться прочь.
— Ты куда? — окликнул я его. А он продолжал идти. Проклятье. Я знаю, это блеф, чем дальше для тебя, тем хуже. Но нет, я не пойду за тобой. Стужею накрыл я омут, ослабляя его связь с камнем. Константин зашатался, осел в снег. Омут покрылся тонким ледком, морщившимся и ломавшимся от колыхающейся воды. Что, не нравится?
Я, в свою очередь, направился прочь, только в сторону посёлка, периодически оглядываясь. Константину пришлось идти за мной. Я приманивал его, нитями затягивая сквозь камень, спрятанный у меня под одеждой. Без связи хуже, чем с ней.
Однако же, я переборщил, и Константин рухнул в снег, не дойдя до дома, когда я уже стоял на пороге. Я спешно вернулся за ним, попытался поднять. Схватил за голову, поворачивая к себе его лицо. Дыхание тонкое, замерзающее на таких же обветренных, как у меня, губах. Блуждающий взгляд.
— Очнись. Пожалуйста, — я потеребил его за плечо. Взял за холодные руки, надеясь, что связь так станет переносить легче. Пришлось отдать немного своих и без того скудных сил.
— Прости, я не хотела. Не знала, что сильно. Я ведь плохо чувствую через камень, — объяснил я, помогая Константину войти. Вёл его за запястье, ощущая пульс. На самом деле я просто боялся остаться снова один, а не того, что Константин умрёт. Сейчас один я ни на что не годен.
— Как мало искренности, — прошипел он, проходя в комнату уже почти не шатаясь.
— Неправда… прекрати. Ты не можешь чувствовать то, что чувствую я.
— Я догадался, — беззастенчиво чуть улыбнулся он. И только тут я понял, что мы не забрали с холма вещи. Пришлось идти за ними мне. Константина я уже не рисковал никуда посылать, хотя мы оба ослаблены. И под боком бездна. Плохое место для ночёвки, но мы замёрзнем в снегу, пока будем ещё куда-то идти.
Когда я вернулся с вещами, Константин уже затопил печь, и не дровами, а какими-то бурыми кирпичиками. Какой-то прессованный уголь. Жаль только, еды в доме не оказалось, но я решил пройтись по ближайшим избам, когда согреюсь, в её поисках. И мне повезло. В паре курятников я нашёл яйца, а в одной из кладовых в самом дальнем углу забытую связку сушёной рыбы. Я тут же впился голодными зубами в тощий бок одной рыбины. Хрустяще и солоно.
На ужин — чай, яйца, рыба и — неожиданно — чеснок. Константин взял его с собой из города и велел есть. Я одолел только одну дольку вприкуску с остальной едой. Слишком старый и слишком острый этот чеснок. Константин, как всегда, ел не спеша, чайной ложкой опустошая яичную скорлупу. Я просто откусывал, стараясь заесть острый чесночный привкус.
Дом хорошо протопился. Покончив с ужином гораздо раньше Консты, взобрался с ногами на большую скрипучую кровать у печи. На ней оставили только старый свалявшийся матрац, который я застелил одеялом. Скинув обувь, снял носки и подтянул к себе ноги, оглядывая пальцы. Пошевелил ими, убеждаясь, что всё в порядке. Рубцы вместо мизинцев немного удручали. Особо мерзко было вспоминать, как их пришлось отрезать.
Константин присел на кровать, когда я, свернувшись под одеялом, вяло перебирал в памяти неприятные теперь лица. Я ведь так и не спросил даже, что с ними со всеми. Перед глазами маячили красные огни драконьих глаз. Если бы я смог отнять его у Мара… Не выдержал бы. Воспоминания метнулись к сияющим вспышкам моего дракона… Так близко. Зашевелилось извивами сожаление, долгое, как змейка. Тянется через меня без конца. Словно, окажись я ещё ближе, увидь я его или коснись — и всё бы сразу кончилось, все мучения, все кошмары по ночам. Эти два дракона испортили всё… И я тоже виноват. В том, что оказываюсь в не то время не в том месте. Два дракона… Нет, три!
Я резко сел, очнувшись. Три! Ведь мы с Тигром несли один драконий камень в Тиккерак.
— Где третий! Где Пелагий?! — спросил я, глядя на Константина пристально. Тот оторвался от перебирания деревянных бусин, обернувшись на мое резкое вскакивание.
— Спокойнее, — протянул он успокаивающим тоном и чуть задумался. — Пелагия, скорее всего, давно уже нет… Хотя не уверен. Среди тех теней, что я видел, я не приметил его духа. Кого ты назвала третьим?..
— Дракона, — с нажимом начал я. — Тот камень, что мы с Тигром несли. Из-за которого нас чуть не убили. Его ведь Пелагий забрал и пропал. Это Хелин ещё говорила…
Рука Константина опустилась мне на лоб, прохладная и твёрдая. Мысли почти сразу угомонились, и я лёг обратно, повинуясь давлению, и теперь объяснял уже спокойным тоном.
— Когда мы нашли её на заброшенной базе, там, где моего дракона разбудили, Хелин сказала, что Пелагий, когда принёс её, забрал с собой второй драконий камень и исчез. Неужели вы тоже про это забыли? — слегка удивился я, имея в виду магистров.
— Скорее нет, чем да, — прошелестел Константин, поглаживая большим пальцем бусину в чётках. — Мы полагали, что все культисты собрались вместе… но Мар один. Пелагий, вероятнее всего, мёртв, если не сбежал, почуяв неладное. Так что третьего Мар либо припас, либо Пелагий всё ещё где-то прячется с ним.
— И что вероятнее?
— Не могу сказать, — прошелестел он, отворачиваясь. — Как только появится этот третий, то сразу и узнаем.
Я некоторое время молча наблюдал за его неподвижным лицом. За пальцами, ритмично перебиравшими бусины. Словно бесконечное течение реки по камням. Интересно, сколько чёток он уже истёр?
— Тебе всё равно? — спросил я, уже и так догадываясь, что это, скорее всего, так.
— Почти, — Константин тихонько улыбнулся и осторожно прилёг рядом, ко мне спиной.
— Так это хорошо? Или всё же плохо? Это и есть «преодолеть все грехи»? — спросил я ему в спину.
— Почти… — едва слышно вздохнул он. Я повернулся на бок и требовательно потянул его за плечо.
— Нет, не спи сейчас. Что почти? Мне ведь нужно знать.
— Для меня на всё — почти. Почти хорошо и почти плохо. И почти преодолеть, — выдохнул он, не шевелясь. — Свой ответ ты найдёшь сама. Мой тебе ни к чему.
Он убил в себе лишком многое.
— Ты стал какой-то другой, — поразмыслив, заметил я. — Ты меньший охотник, чем раньше.
— Я просто спящий охотник. Хочешь, чтобы я проснулся? — спросил он чуть более живым тоном.
— Не знаю. А надо? На кого ты станешь охотиться?
— Либо на тех, кого укажешь, либо на тебя, — снова произнёс он ровно.
— А просто самому по себе, по своему желанию — никак?
— Так ты хочешь, чтобы я проснулся? — повторил он, не оборачиваясь.
— Не знаю, — я придвинулся поближе, глядя ему в затылок.
— Так узнай. Преодоление своих грехов не означает, что ты не должна ничего хотеть вообще. Ничего не чувствовать нельзя, — сказал Константин, ведущий себя теперь чаще всего так же активно, как булыжник.
— Почему? — слегка удивлённо отозвался я.
— Потому что покой сродни настоящей смерти — забытию. Оживись сейчас. Если чего-то хочешь, осознай и иди. Бездействие ничему тебя не научит, — произнёс он с каким-то сухим оттенком.
— А может, я хочу ничего не чувствовать? Хочу быть таким же равнодушным, как ты? — я вгляделся в омут. Вода не выглядела стоячим болотом.
— Это неправда, ты это знаешь, — ответил Константин.
— Что именно неправда?
— И то, что ты этого хочешь, и то, что я такой. Осторожнее с верой. Помни, что чувства на самом деле слепы. Твой разум способен их направлять, но не управлять.
— Так тебе бывает очень плохо или очень хорошо?
— Возможно, не так ярко, как многим. А может, мне это просто кажется, — выдохнул он устало.
— Я думаю, что хотел бы быть таким. Равнодушным… и жестоким, — заключил я. Всегда хотел.
— В тихом омуте либо трупы, либо черти. Зачем тебе быть жестокой?
— Чтобы не мучиться выбором, как поступать.
— Тогда почему ты не хочешь быть милосердной? Тогда тебе тоже не пришлось бы выбирать, — мне показалась в его голосе едва уловимая насмешка.
— Добрые долго не живут. И это больнее.
— Разве? Есть много добрых людей, проживших долгую жизнь, и много жестоких, которых терзает боль. Разумом ты определяешь выбор, а не чувством. Или ты не поступаешь чувству вопреки?
— Поступаю, конечно.
— Также и милосердные, и жестокие, пылающие своим чувством, убеждены в них разумом, питающимся их огнём. И они также поступают вопреки себе, когда делают выбор. Вопреки чувству или же иным доводам. Если не слепы, — прошелестел он.
— А что, чувства и разум никогда не совпадают в устремлениях? — не понял я.
— Совпадают, конечно. Тогда не нужно делать выбор. Но, скорее всего, в таких случаях человек «слепой».
Я подобрал с него пылинку.
— Так что же значит «победить грехи», как ты говоришь. Всегда видеть ясно?
— А… навроде того. Чувства ты не победишь, если ты так думала… — вздохнул он.
— Ты плохо объяснил.
— Виноват. Ну, ты же умная, сама разобралась, как видишь. Верно?
— Только когда мы поговорили об этом.
— Так разговаривай чаще.
— А почему только я? Ленивый демон?
— Если тебе интересно, ты задаёшь вопросы, значит, хочешь понять. Говорить можно долго и без толку. Я и так даю тебе советы… иногда.
— Ясно. — Я поплотнее вжался в эту жёсткую спину. — Я вначале с твоих слов думал так, что чувства руководят нами, а не мозги.
— Это так, если им это позволить. Чувствовать, как и мыслить, перестать нельзя, с этим ты ничего не поделаешь. Но выбор всегда за тобой.
Тогда я хотел бы знать, какой выбор правильный. Но этого не знает никто… И все хотели бы знать.
Огрызок свечи на столе затухал, а в ушах тонко-тонко отдавалось еле слышное шуршание деревянных бусин.