Она всегда была между… Чего?.. Конечно же, ног. И никогда не жаловалась. Это было предназначением. Если хотите. Кармой. Жизнью на прокат. Ей бока натирало. До мозолей. Постоянно хотелось прилечь. На бок. И полежать. А надо было работать. И звучать, и прислушиваться к «извлекающим» эти звуки. Но когда виолончель оставляли в одиночестве – по деревянной спине полой скульптуры шли мурашки. Потому что по-настоящему звучать она начинала только в обессиленной тишине.