Зачастую бывает так: Тьелкормо смотрит на своего младшего брата — не самого младшего, нет, Амбаруссар всегда хватало друг друга, — он смотрит на Курво и видит лед и решимость, и не может сделать ничего, кроме как улыбнуться, потому что никто не понимает его брата по-настоящему. Все думают, что Курво похож на отца. Куруфинвэ Атаринкэ, Куруфинвэ Феанаро — в чем разница, говорят они. Есть ли вообще разница, спрашивают они. А Тьелкормо смеется про себя, гладит Хуана и ничего не говорит, но думает о том, как неправильно другие понимают его брата. Их отец был само пламя и сама страсть, и дух его был полон огня, столько жаркого, что сжег его умиравшее тело. Но Курво не таков. Курво — это лед, высокомерие, острый, как бритва, ум, хитрость и тысяча коварных планов, а еще, без сомнения, любимый брат Турко. Один Манвэ знает, почему.
Быть может, дело в том, что у Тьелкормо совсем нет чувства самосохранения, и Курво единственный видит это. В Благословенные Дни своего детства, когда они и помыслить не могли о братоубийстве и Клятве, Турко проводил время в лесах, иногда один, но чаще с Оромэ (он не знал, как заслужил благосклонность Валы, но это было для него и гордостью, и страшным стыдом: разочарование в тёмных глазах Оромэ будет вечно преследовать его в кошмарах). Тьелкормо знает, что Вала приглядывал за ним и много раз спасал ему жизнь, когда его отвратительный темперамент побуждал его идти на глупые вещи вроде борьбы с диким кабаном.
Но в Средиземье нет Оромэ с его сильными руками и добрыми глазами, чтобы прийти на помощь. Вместо него есть умный младший брат, которого прозвали Искусником. Тьелкормо смеется, потому что его брата понимают так неправильно и в то же время видят столь много. Умный маленький Курво с волосами цвета воронова крыла, морозно-голубыми глазами и голосом, благодаря которому он иногда походит на отца даже больше, чем следовало бы. Младший брат с ловкими пальцами и острым умом.
В конце концов, может быть, не так уж и удивительно, что он любимый брат Тьелкормо, учитывая то, как часто Курво оказывается рядом и спасает его — даже когда Турко оказывается достаточно глупым, чтобы влюбиться в прекрасную Лутиэн и попытаться заставить ее выйти за него (он теряет из-за нее Хуана и едва ли может винить пса в этом).
После Нирнаэт Арноэдиад они отступают, хотя всё в Тьелкормо бунтует против этого и кричит, что он должен остаться, где есть. Не сдаваться. Но сыновья Феанаро бегут, спасая свои жизни, и много лет прячутся в Оссирианде, вдали от света Сильмариллей.
Пока, в конце концов, Лутиэн и ее любимый Берен не умирают, а королем Дориата не становится их сын Диор Элухил. Говорят, он носит Сильмарил на шее. Показывает всем, кто приходит к нему. Тьелкормо представляет, как Диор гордится им, гордится тем, как Камень был отбит у сыновей Феанаро.
Когда молва доходит до них, Клятва поднимает голову. Они все чувствует это сердцем. Турко переглядывается с Курво и улыбается, потому что пришло, наконец, время исполнить Клятву. Остальные пытаются не обращать на это внимания, и Тьелкормо смеется над ними, такими до абсурда торжественными и серьезными.
Нельяфинвэ до сих пор горюет, хотя понимание Турко исчерпывается вместе с терпением — да, он тоже опечален смертью кузена, действительно опечален, но для него остается загадкой, почему Майтимо продолжает скорбеть о нем даже спустя сотни лет после его гибели. Не то, чтобы сам Тьелкормо все еще не скорбит о Хуане, но это горе — его личное и ничье другое дело, он не выставляет его на показ, как Нельяфинвэ. Нельяфинвэ Майтимо... теперь, когда его лицо изуродовано навсегда, это имя кажется насмешкой. Быть может, на самом деле он скорбит о потере красоты? Тьелкормо мысленно усмехается, но в этом смехе нет радости. Как он может радоваться боли своего брата?
Макалаурэ тоже скорбит, но о чем — остается загадкой. Быть может, об арфе, которую мать подарила ему много лет назад. Тьелкормо считает, что глупо скорбеть о таких вещах, но каждому свое. А может, он скорбит о своей жене, хотя с тех пор, как она умерла, прошло столько времени, что Турко не может вспомнить, как ее звали. Что-то на Р, то ли Розиэ, то ли Рианеллэ, то ли еще что-то в этом роде. Имя не важно, важно то, что она умерла, а Макалаурэ всё никак не может отпустить ее.
Карнистир зол, как всегда, но, как это ни смешно, он все еще следует морали — тем правилам, что их мать пыталась вложить в них: эльфы не должно убивать эльфов, братоубийство было их худшим преступлением и так далее. Но Тьелкормо и Куруфинвэ давно научились освобождаться от чувства вины. Когда ты уже участвовал в одном братоубийстве и планируешь другое, совесть только мешает — но Карнистир по-прежнему не убивает эльфов, когда этого можно избежать. И уж конечно не Диора, мужа дочери дочери их кузена (хотя от одной мысли об этих запутанных родственных связях у Тьелкормо начинает болеть голова).
А Питьяфинвэ... чтож, Питьяфинвэ сломался. Сломался еще после Лосгара. Честно говоря, даже Турко до сих пор иногда видит кошмары об этом. Видит мысленным взором горящие корабли, думает об Ириссэ, оставшейся за океаном, понимает, что нет Телуфинвэ, бежит, ищет его, пугается, понимает правду, но отказывается признавать ее. О да, он помнит Лосгар. С той ночи Питьяфинвэ стал будто бы половиной самого себя. В нем не осталось ни совести, ни вины, ни страха, но не осталось и воли. Его не волнует Клятва, он просто ждет, пока кто-то оборвет его жизнь. Нет, Питьяфинвэ не поддерживает их, но он не поддерживает и Нельо.
В конце концов, конечно, Курво удается убедить их, что атака на Диора Элухила, короля Дориата, внука Майэ Мелиан — лучшее, что они могут сделать. Курво умнее их всех, подмечает Тьелкормо, когда они собирают свое небольшое и потрепанное войско на подступах к Менегроту.
Они легко прорываются сквозь стражу границы и наконец прокладывают себе проход к сверкающим пещерам Тингола и Мелиан, что всегда были закрыты для них.
Тьелкормо бросается в битву со всей душой. Его кровь кипит; он взмахивает мечом и раскалывает голову противника. Это великолепно. Глядя на сияющие стены и напольные мозаики, теперь залитые кровью и заваленные мертвыми телами, он думает, что залы Менегрота заслужили свое название. Кровь блестит, и отблески факелов отражаются в доспехах павших. Тьелкормо смеется. Он вновь взмахивает мечом, наслаждаясь тем, как горят мускулы, и улыбается.
Еще один враг падает.
В конце концов в битве вокруг него наступает затишье, и он оглядывается в поисках братьев, стараясь понять, не нужна ли кому-то его помощь. То, что он видит, пугает его.
Курво дерется с Диором. На мгновение Тьелкормо испытывает гордость: кажется, что его быстрый и ловкий младший брат побеждает. Но вдруг словно бы из ниоткуда прилетает стрела и вонзается в бедро Курво. В больное бедро. Бедро, которое он едва не сломал, когда Берен Эрхамион убил лошадь под ним годы назад.
Курво падает на колени, Диор толкает его в плечо, и он валится на землю. Все кругом словно бы замедлилось, а Турко застыл, способный только смотреть. Курво выплевывает в лицо Диора презрительные слова. Тьелкормо не может слышать их, но, судя по искаженному от ярости лицу Диора (и, Манвэ свидетель, он так похож на мать!), поднимающему копье для последнего удара, Курво не утратил остроты языка, даже собираясь умереть.
— НЕТ! — непрошенный крик вырывается из горла Тьелкормо, но он слишком далеко и может лишь смотреть, как его младший брат поворачивает голову, встречаясь с ним взглядом, и протягивает руку. Он шепчет слово, которое Турко не может слышать, но с легкостью читает по губам:
— Тьелко... — он пытается позвать его по имени, но прежде, чем договаривает, прежде, чем Тьелкормо успевает отреагировать, Диор вонзает копье в грудь Курво.
Темноволосая фигура вздрагивает и безвольно оседает, распростертые руки скользят по гладкому полу, и глаза закрываются.
Тьелкормо испускает яростный крик, и, ни на секунду не задумываясь, бросается на Диора с одной только целью — убить.
Они дерутся долго и безжалостно. Их силы равны, и в другой раз Турко наслаждался бы поединком, но не теперь. Теперь он зол и хочет убить. А потом он хочет, чтобы его смешной младший брат поднялся, назвал его дураком и отвесил подзатыльник, как всегда.
В какой-то момент Тьелкормо видит краем глаза, как неподалеку мелькают черные волосы. Это отвлекает его, он думает, что, должно быть, или Макалаурэ, или Морифинвэ пришли ему на помощь. Он поворачивает голову, чтобы увидеть, как Карнистир падает на землю с пробитой грудью. Глаза Тьелкормо наполняются слезами.
Всё это занимает лишь мгновение — роковое мгновение. Диор делает шаг вперед, держа наготове копье, и ранит Тьелкормо в живот. Секунду они стоят, оба тяжело дыша, а затем Диор вырывает оружие, и Турко падает на колени.
Диор смотрит на него сверху вниз и поднимает копье, но медлит, и Тьелкормо не упускает своего шанса. Он собирает всё, что осталось от его знаменитой силы, и делает выпад. Меч пронзает горло сына Лутиэн, и он подает, мертвый еще раньше, чем касается земли. Тьелкормо не удостаивает его и взглядом, когда ползет в сторону Курво, одной рукой зажимая рану на животе в тщетной попытке остановить кровь. Дрожащими руками он обнимает брата, наклоняется, чтобы поцеловать его в лоб, и проводит рукой по щеке.
Шум битвы затихает вокруг них, но Тьелкормо не знает причины: может, дело в том, что он умирает, а может, в том, что сражение и правда подходит к концу. На самом деле ему плевать.
Когда он уже готов навсегда закрыть глаза, он слышит крик и медленно открывает их снова. Нельяфинвэ стоит над ним, готовый заплакать. Слезы как-то странно украшают его лицо, неожиданно вновь заслуживающее материнского имени. Нельо падает на колени.
— Тьелко, — бормочет он, словно безумный, и Тьелкормо не удерживается от раздраженного смешка.
— Не плачь, Нельо. Мы с Курво не стоим твоих слез, ты повторял это достаточно часто.
— Я лгал, — шепчет Нельо и всё же плачет. Он крепко сжимает руку Турко, и тот позволяет это, чего бы никогда не сделал, если бы не умирал.
— Передать отцу привет от тебя? — Тьелкормо кашляет и сплевывает кровь на каменный пол. Нельо слабо кивает.
— Да, Тьелко. И передай матушке, что мне жаль, когда Намо выпустит тебя из Чертогов.
— Конечно, Нельо, — Турко улыбается. Он уверен, что у него между зубами кровь, но ему едва хватает сил на то, чтобы держать глаза открытыми, и это уже не заботит его. — Я думаю... Я думаю, Нельо, что мне уже пора. Он, — Тьелкормо треплет волосы Курво, — ждет меня, и он захочет сделать мне выговор за то, что я заставил его ждать. А может, за смерть. С ним никогда не знаешь наверняка.
— Никогда, — отвечает Нельо. — Закрывай глаза, Тьелко. Ты можешь спать спокойно.
Тьелкормо закрывает глаза и слышит, как затихает его дыхание. Затем медленно, невероятно медленно он покидает тело. Впервые с тех пор, как он охотился в лесах Оромэ, а может быть, вообще впервые, он чувствует себя абсолютно свободным. Турко смотрит вниз, на себя и своего младшего брата, видит, как Нельо целует его в лоб, как они с Макалаурэ и Питьяфинвэ переносят раненых и спешно покидают Дориат.
Мимолетной болью разочарования приходит понимание, что у Диора не было Сильмарила, что он, должно быть, отдал его своей дочери. Однако это уже не кажется важным, когда он медленно исчезает и появляется уже в Чертогах Намо. Отец и трое братьев ждут его. Самый младший приветствует хохотом, столь же веселый в жизни, сколь и в смерти; старший ворчит что-то о любимчиках, видно, намекая на то, что ему не досталось поцелуев и прощаний, когда он умирал; а третий, любимый из братьев, смотрит сердито и бьет по голове за то, что ему "хватило глупости умереть за меня, Тьелко".
Отец хлопает его по спине и говорит почти с гордостью:
— Ты неплохо справился.
Дух Тьелкормо смеется.
Смерть не так уж и страшна, в конце концов.
Оригинал: http://archiveofourown.org/works/3620850