Обладая феноменальной памятью, я хочу дословно переска-
зать одну сказку, прочитанную мной в рукописном виде, одного
начинающего сказочника, убеждавшего меня после прочтения,
что это его первый литературный опыт, который потом за всю
его жизнь так и не был встречен мною в большой печати. Сей-
час, за давностью встречи с тем талантливым человеком, я хочу
восстановить справедливость, донеся до массового читателя его,
несомненно, интересное по неожиданности фабулы, повество-
вание. Итак, вот оно.
Господи, укажи мне двери в какой-нибудь твой благосло-
венный, никем не обжитый край, куда бы я заселил свои, на-
чавшие рождаться из моей фантазии, неподражаемые сказки.
Такие, как например, эта для детей, которую я когда-то рас-
скажу своему ребёнку, о том, как толстячок шмель, радостно
жужжа, всегда рано утром прилетал к ночной, с тонкой тали-
ей, фиалке и, быстро находя её полураскрытые пахучие медо-
вые губы, целовал и целовал их до изнеможения. А потом так
же радостно пожужжав, улетал с прекрасной мыслью, что цве-
ток его любит, и будет ждать его опять и опять. А фиалка, ос-
тавшись в одиночестве, счастливо засыпала, чтобы к вечеру,
проснувшись, мечтать о своей бесконечной любви к пышуще-
му здоровьем мохнатому летуну. На этом самом месте можно
было бы сказку закончить и пожелать моему ребёнку прият-
ных сновидений о влюблённых фиалке и шмеле. Но так как я
пока бездетный, то эту сказку расскажу своей любимой снача-
ла и, дойдя до того момента, как шмель расстался со своей
возлюбленной, продолжу так: «Ты помнишь, дорогая моя, как
однажды он прилетел к ней под вечер и не нашёл её на своём
месте? Но запах её мечтаний привёл его к нашей комнате, где
она, его невеста, стояла в вазе у изголовья нашей кровати и,
стыдясь света свечи, что раскрывал наши любовные движе-
ния, тихо и нежно мечтала о такой же человеческой плотской
любви, как у нас. В это время с гулом влетевший в раскрытое
окно шмель приблизился к ней и, не смущаясь посторонних,
поцеловал её. И тут же свершилось чудо. Они оба преврати-
лись в людей, в красивых обнажённых юношу и девушку. И в
таком же виде, взявшись за руки, скоренько выбрались через
окно на улицу. Помнишь, моя дорогая, сколько было потом
сплетен о том, что это были якобы мы с тобой, прошествовав-
шие в чём мать родила по всем улицам нашего города и исчез-
нувшие с глаз изумлённых прохожих на его окраине в девствен-
ном лесу. Что бы там ни говорили о нас, но мы потом с тобой,
моя жена, выходя по утрам в наш сад, где были ещё другие
ночные стройные фиалки, над которыми вились тучные шме-
ли, думали, что когда-то и мы были среди них: ты — фиалкой,
а я шмелём. И от частого такого повторения мыслей об этом,
мы теперь и в самом деле в саду, ты — неподражаемый цве-
ток, а я при тебе — мохнатый красавец летун.