Время обернулось в прах,
Пепел застыл на опалённых устах.
Алые капли ночь окропили,
Покинули вены, на коже застыли.
Горьким рубином налились глаза,
В осеннем закате разразилась гроза.
Сердце застыло, дыхание сбито,
Но оно живо, ещё не убито.
Кровью вампира поцелуй закреплён,
Новая жизнь или это лишь сон?
Веки открылись, трепещут ресницы,
В радужке глаз мелькают зарницы
Ива уснула, застыла вода,
Не уж-то отныне так будет всегда?
С неба чернили луна улыбнулась,
Исчезло сознанье и тут же очнулось.
Холодный озноб до кости пробирает
Наступит рассвет - никто не узнает.
А. Энгельс
Раздел 1
Глава 1
Дыхание теней
На город шелковой шалью опустился вечер. Улицы и дома то-нули в липкой паутине спутанных ночных сумерек. Они манили за собою, звали тихим шёпотом пропитанных ядом баек о прекрасной обители ночи, и не было ни единой души, которая посмела бы про-тивиться этому зову. Солнце едва успело скрыться за горизонтом, а замусоренная Бурбон-стрит уже кишела пьяными компаниями. Не-большой парк прятал в своих заросших объятиях амурных парочек или же тех, кто просто искал случайных отношений, дабы на по-рочных шелках разбавить скуку ночи близостью и жаром чужого тела. В тени тусклого разбитого фонаря прятались тёмные силуэты в грубых кожаных одеждах с густо подведёнными чёрным каран-дашом глазами. Желтоватые блики превращали их бледные лица в натянутые латексные маски. Глаза безразлично провожали мель-кающих мимо людей, а те в свою очередь предпочитали не замечать пустых скрытных взглядов. Самому старшему на вид было не больше семнадцати. Его плечи покрывал непомерно длинный чёрный плащ, скопированный из мистических фильмов о Дракуле, из-под верхней губы виднелись пластмассовые клыки, которые даже издалека с трудом можно было принять за настоящее достояние вампира. По кругу шествовала бутылка, на дне которой плескалось что-то красное и, кажется, довольно липкое. Что-то, что имитировало кровь. А в это время юнец тихим шипящим шёпотом рассказывал своим приспешникам о месте следующего сбора. Когда пустая бутылка оказалась в руках худощавого парня в плаще компания растворилась во мгле переулков. Видимо полетела дальше играть в тех, о ком ничего не ведает. Подпирая стену засаленного пивного бара, утонувшего в отвратительном запахе вяленой рыбы, несколько личностей с заплывшими лицами нараспев горланили джазовые мотивы и размахивали полупустыми бутылками в такт музыке из старенького грязно-бежевого пикапа. Хрипотца исполнителя в ба-рахлящем приёмнике и пьяный бас заглушали шум драки в замше-лой подворотне неподалёку. Те, кому положено было сидеть дома и играть в очередную компьютерную игру, стояли у холодной кир-пичной стены под ядовито-неоновой вывеской очередного клуба и с особым энтузиазмом мешали кровь со жгучей сладостью алкоголя. Тайком украденный из родительского бара или же купленный в ближайшем магазине, не брезгующем любой прибылью, он заботил их куда больше, чем шоколад и прочие прелести детства. Вульгарно-яркий макияж, нанесённый густым слоем неправильно подобранных тонов, старил, превращал девочек, которым едва перевалило за пятнадцать, в испорченных потрёпанных кукол с длинным и бесцветным прошлым, все краски которого глубокими кляксами залегли на лице. До безобразия короткие юбки, самостоятельно укороченные швейными ножницами, и практически отсутствующие топы гостеприимно обнажали тело, свято веря в его красоту. Вокруг крутились такие же спешно повзрослевшие мальчишки в мешковатых рубашках, с отцовскими часами на худых запястьях. Слишком занятые своей жизнью родители уже давно пустили их судьбы на самотёк, вручив в руки все ключи и карты. Многие кури-ли. Причём те, кто был постарше, баловались «Parliament Lights», выпуская в воздух фигурные клубы дыма, или же заменяли сигарету разноцветными фруктовыми леденцами, которые липли к нёбу и таяли медовым привкусом. А малолетки неподалёку с удовольст-вием наполняли лёгкие жгучими «Camel». Здесь не было вампиров, не было никого из этих изысканных и таинственных хозяев ночи, а если и были, то тщательно скрывали свою персону от нежелатель-ного внимания. Впрочем, ночь ещё только начинала расправлять свои крылья над шумной Бурбон, а значит, многое ещё скрывалось за кулисами, ожидая своего часа. Однако пройдёт ещё совсем не-много времени и тени оживут. Они отделятся от стен, скользя не-слышным шествием вдоль извилистых подворотен, и вместе с блудными призраками отправятся до самого рассвета бродить по городу. А одновременно с ними на улицы выйдут и те, чьи лица способны околдовать одним лишь фактом своего существования. Утончённые и возвышенные, они всегда обладают дикой недося-гаемой красотой, которая часто заставляет кровь стыть в жилах, а сердце трепетать в преддверии чего-то необъяснимого. И лишь де-лая последние глухие удары, захлёбываясь в стонах от ласк случай-ного любовника, оно поймёт, чего так страшилось. Поймёт, когда холод коснётся кончиков пальцев и медленно заскользит к трес-нувшему опустевшему сосуду бьющейся жизни. Поймёт и навечно канет во тьму. А после наступит рассвет, такой же сырой и ленивый, пропитанный ароматами наспех заваренного кофе и плохо замаскированными зловонными запахами, что остались от ночных вылазок. А спустя день, а может быть и два в какой-нибудь газете напишут сухую непримечательную статейку о трупе, найденном среди каких-нибудь заброшенных развалин или попросту на город-ской свалке. А может быть пройдёт неделя или даже месяц, но никто так и не узнает о том, что чьи-то кости медленно превращаются в ил где-то на дне речных каналов. Но, так или иначе, на улицах каждую ночь будут шататься захмелевшие смазливые юноши и не менее развязные девушки. И кто-то из них обязательно окажется в объятиях сущего ангела с душою искусителя, ибо Беззаботный город - столица магии вуду, мистики и всех таинств мира всегда будет манить их своим алкогольным дурманом, неоном многочисленных вывесок и седым дыханием былых эпох, что примешивается к ветру где-то в проулках Французского квартала. И проклятые странст-вующие души всегда будут заглядывать сюда, дабы забыться, ощу-щая в горле горечь травяного изумрудно-жгучего шартреза, дабы окунуться в иной мир, лишённый серости и рамок. Будут загляды-вать, дабы вновь стать частью влекущего наркотика под названием Новый Орлеан, а после, захмелев, вновь отправятся в путь.
Луна медленно карабкается в центр небесного свода, путаясь в сетях газовых облаков. На тротуарах появляется ещё больше гу-ляющей молодежи и постепенно воздух насыщается запахами че-ловеческих тел, тяжелых духов, тёплого алкоголя - всё это мешается с дымом ароматизированных сигарет и ароматами разномастных жвачек. Компании растут, и лишь одна фигура тенью скользит вдоль шершавых каменных стен, выбирая самые тихие переулки, чтобы не ввязываться в суматоху гудящих улиц. Беспрепятственно фигура добирается до парка, неслышно ступая по плиточной кладке аллей, а эти тропы за руку вели её к своим тайнам, показывали самые красивые и необычные места, куда редко заходили люди, падая на первых же сводных лавочках ещё на входе. Фигура замерла у чернеющего древесного ствола, едва касаясь молочно-бледными ладонями потрескавшейся коры. Порыв случайного ветра сорвал с пожелтевших ив очередную порцию узких лодочек, которые осыпали стальную гладь озера, заснувшего в розовом тумане, и, подгоняемые ветром, понеслись куда-то вдаль, исчезая под мостом. За этим действом с детским интересом наблюдал одинокий юноша на берегу. Одетый во все слепяще-белое он, казалось, светился в сумерках подобно заблудшему приведению, но все же был куда более материальным, чем серебристая дымка души. Он выудил из внутреннего кармана куртки небольшой блокнот, вырвал лист, из которого тут же смастерил однопалубный кораблик, и направился к кромке воды, запуская свое творение с мечтой на борту в далекое путешествие. Проводив бумажный кораблик взглядом, юноша уселся на островок увядающей травы у самого берега, устремляя свой тёмный взгляд куда-то в неизведанную пустоту, доступную лишь его мыслям. Вдыхая полной грудью влажный запах застоявшейся воды, он был похож на человека, что лишь несколько минут назад вновь очутился на воле после долгого заключения в месте, где не было ни единого напоминания о мире за стеною. Юноша медленно выдохнул, окрашивая воздух клубами по-лупрозрачного пара, и вновь глубоко вдохнул, и на его лице в кото-рый раз отразилось наркотическое упоение. И, наверное, он был одним из немногих, кто действительно мог ощутить истинное на-слаждение, дарованное обычной прогулкой под сенью опустив-шихся сумерек. Сейчас он был один. Один во всём мире. Сейчас бледноликая луна танцевала лишь для него, это озеро, ивы и каждая травинка принадлежали лишь ему, всецело и неоспоримо. И даже воздух так эгоистично был пропитан тонким ароматом его собственной кожи, а она в свою очередь пахла парным молоком, сахарной пудрой, нагретой книжной пылью и соком черники, что ещё вечером успел впитаться в пальцы. И именно этот запах манил, дразня ноздри. От лавочки у моста отделились две тени. Их присут-ствие скрыло от глаз густое варево непроглядной мглы, ибо лам-почку фонарного столба ещё в прошлом месяце разнёс чей-то мет-кий выстрел из самодельной рогатки, а на новую так никто и не ра-зорился. Тени, превратившись в тёмные силуэты, не спеша скользили вдоль берега, и со стороны могло показаться, что они и вовсе не касаются земли столь плавными и непринуждёнными были их движения. Попав в пятно тусклого света, силуэты обрели вполне чёткие человеческие очертания. Парень и девушка. Казалось, они были истинным отражением друг друга. Шли медленно, бледные пальцы были сплетены, согревая ладони. Нэ тихо вздохнула, ведь понимала, что сейчас они покинули стены их захудалого пристани-ща, дабы найти себе ужин. Две пары глаз намертво приковал к себе тонкий стан юноши, что в столь поздний час так беспечно пускал бумажные кораблики и при этом имел наглость пахнуть столь со-блазнительно, бросая вызов самой судьбе. Но сам юноша, упиваясь своей странной свободой, был слеп к происходящему. Был слишком увлечен своим занятием, дабы обращать внимание на такую мелочь, как мир вокруг. Слишком мало времени у него осталось до того, как часовая стрелка сойдется с минутной в цифре одиннадцать и комендант, приветливая пожилая женщина в стареньком синем платье и вязаном белом платке на плечах, закроет общежитие. Поэтому он упивался последними отпущенными ему минутами пребывания на улице и старался вдоволь насладиться мелодией осеннего вечера. Чувствуя некую ностальгию незнакомца в белых одеждах, Нэ, не отпуская руки своего брата, подошла ближе. Она присела возле паренька, наблюдая за тем, как вода медленно разъедает бумажные старания его рук, напоминая, как хрупка и быстротечна любая жизнь. Только почувствовав на своей коже чьё-то тёплое дыхание, юноша заметил, что он здесь не один. Обведя медленным безгранично умиротворенным взглядом близнецов, его глаза задержались на хрупком силуэте девушки.
- Доброй ночи,- тихо произнес он приятным, но почти бесполым голосом, который невольно заставлял слушать, а после отвернулся к озеру, вновь отдавшись в объятия мечты. Юноша выглядел на-столько спокойно, будто он сам был этим понятием, этим ощуще-нием, воплощенным в жизнь умелой рукой виртуозного, но сума-сшедшего художника. Казалось, его вовсе не интересовало кто эти близнецы, откуда они и что делают здесь в столь поздний час. Слу-чайный прохожий мог бы подумать, что они его друзья, настолько беззаботно было выражение молочно-бледного лица. Эн и Нэ пе-реглянулись. Губы девушки чуть приоткрылись, выпуская наружу шелестящий шёпот:- Столь позднее время не лучшая пора для дет-ских прогулок.- Блондинка крепче сжала ладонь брата, размышляя над тем, как лучше поиграть с юнцом, ведь его эмоции для нее были чем-то неопознанным, новым и интересным.
- Я не ребенок,- так же размеренно ответил юноша, не отрывая за-грустившего взгляда от единственного выжившего кораблика, ко-торый упорно продвигался к самому центру стеклянного круга, где отражалась скучающая бледная луна, проигнорировавшая звездный бал и сегодня пришедшая на землю в гордом одиночестве. Вампиры... Будь юноша вампиром он бы в этом возрасте еще в ясли ходил, но в штате Луизиана, да и в большинстве регионов по всему миру он считался совершеннолетней и вполне самостоятельной личностью.
- Для нас - ребенок.- На этот раз голос подал светловолосый юноша. Ему, в отличие от сестры, хотелось поскорее покончить со всем этим. Он, как и Нэ, за много лет своей жизни так и не научился любить людей, а уж тем более принимать их как личностей, умеющих жить и наслаждаться жизнью. Но все же каждый раз, убивая или частично выпивая жертву, он в полной мере ощущал ее страх, хотя чаще предпочитал дарить наслаждение, разогревая липкую кровь, насыщая её удовольствием. Тогда она становилась куда слаще, вкуснее, приобретала своё особое тонкое послевкусие.
- Хочешь убить? Убивай, только выполни просьбу и спрячь от солнца, чтобы меня смогли узнать друзья,- прозвучал завораживающий голос, в котором читалось прежнее спокойствие. Последние слова странного светловолосого незнакомца выдали его, а актер, который верил в сказки, сразу же все понял. Хотя возможно виной его быстро сработавшей смекалки было и происхождение юноши, ведь он родился в глухой деревне, где до сих пор ходили разные придания и легенды о всякой нечисти, существах ночи и прочем, во что верили тамошние люди. Сидя у костра, старожилы часто рассказывали шумным ребятишкам историю о монахе-отшельнике, выходце из их деревни, и о неземной красоты близнецах, которых он подобрал и вырастил в своей захудалой избе на окраине леса, а дети дружно притихали и, затаив дыхание, слушали, глотая каждое слово, словно голодные птенцы. Среди этих детей часто терялся и сам юнец в белых одеждах.
- Никогда не понимала вас, люди,- проговорила Нэ, и ее слова под-хватил Эн, ибо близнецы легко могли дополнять то, о чем думает другой,- вместо того, чтобы просто наслаждаться жизнью, ты,- прошептал Эн,- так легко говоришь о смерти, словно для тебя твоё сердце не имеет никакой ценности,- закончила девушка. Ей и вправду было непонятно, почему он не испугался их, как зачастую это делали все, кто рассматривался как будущий обед. Юноша же, наконец, повернулся и взглянул вверх, встретившись бездонными глазами с глазами юноши, чей силуэт выделялся на фоне черниль-ного неба, опустевшего без хрустальных осколков звезд. Он, по-добно засыпающему малышу, потер кулаком глаза, при этом ни разу не задев черную слезу, что была нарисована на щеке слева, и тихо спросил:- А можно... Можно узнать твоё имя?
Черноволосый юноша словно пропустил все их слова мимо ушей, ему просто не хотелось объяснять слишком очевидные вещи. Ведь он наслаждался жизнью, наслаждался сполна каждой секундой и даже сидя на берегу в одиночестве он цеплялся за каждую минуту, стараясь хоть на мгновение забыть о времени, замедлить его хотя бы на невзрачную долю секунды, дабы продлить этот вечер. Он улыбался своим мечтам, плывущим вдаль на борту бумажных ка-равелл, вздрагивал от дуновений ветра, ласкающего его бледные щеки, вдыхал ароматы вянущей травы, остывшего асфальта и по-следних цветов, отчаянно простирающих разноцветные руки-лепестки к солнцу, пытаясь запечатать этот букет глубоко в легких. Он посылал немое приветствие одинокой луне, которая отражалась в черном полотне его глаз. Он наслаждался, дарил жизни всего себя и жил всем, что его окружало, но если близнецы не поняли это тогда, то вряд ли поймут сейчас. А его смерть будет не так и на-прасна, ведь сегодня кто-то другой, какой-нибудь случайный про-хожий, спешащий к семье, или мальчишка, который проводил свою девушку до подъезда и теперь торопится домой, останется жив.
- Мое имя?- тихо повторил юноша, не отводя взгляда от черного омута глаз того, кто должен был стать его ужином.- Разве смерть должна носить имя? Или же...- его речь продолжила Нэ,- в народе шла молва... Наверное, Эн и Нэ,- вздохнула она,- когда-то имена были такими. Но с течением времени даже они теряют свой окрас.- Ее белая и холодная, словно первый декабрьский снег, ладонь слегка коснулась щеки парня, убирая за ухо чёрную прядь. Он не боится и так легко позволяет себя убить, он странный и это инте-ресно. В этом скучном мире ещё есть что-то интересное и это за-бавляло Нэ. А юноша был все так же спокоен, даже сердце не сде-лало ни одного лишнего удара, не ускорило пульс. Оно не боялось и размеренно билось в груди, отсчитывая мерные глухие удары.
- Значит, Эн и Нэ... Эн.- Юноша произнес их имена так приглушенно и медленно, словно хотел увековечить их в истории и впечатать в собственную душу, упиться ими и вдохнуть вместе с воздухом. Его глаза вновь скользнули к девушке, пронзая ее лицо и душу насквозь. Ощутив ее исполненное любопытством прикосновение, юноша немного печально улыбнулся, но препятствовать не стал, да и не хотел. Бессмысленно.
- Я буду нежна,- прошептала Нэ и, наконец, отпустила руку брата. Слегка нагнувшись к лицу юноши, девушка прищурилась.- Ты не почувствуешь боли. Лишь наслаждение дарованное свыше.
Но, казалось, юноша не слышал её слов. На одну долю секунды он обернулся, но когда его взгляд не нашел того, кого опасался найти, повернулся обратно, попутно скользнув глазами по лицу Эна и со-гласно кивнул. Так странно и одновременно так привычно было чувствовать себя марионеткой в короткой истории, где кукловодом был не он. Нэ вздохнула, слегка прикрыв бархат густых ресниц. Нет. Она отнюдь не желала торопиться. Обняв ладонями лицо черново-лосого юноши, она слегка коснулась его губ, после провела языком по пульсирующей вене на шее, заставляя свою жертву откинуть го-лову назад. Вдохнув столь пьянящий аромат, Нэ резко погрузила острие жемчужных клыков в шею, небрежно прорывая тонкость пергаментной кожи, дабы в тот же момент сполна ощутить сладость столь желанного напитка. Юноша вздрогнул и тихо выдохнул, когда меловая кожа порвалась, словно клочок ветхой материи под напором острых клыков вампира. Он выгнул шею, вскинул мерк-нущий взгляд к небосводу, прощаясь с ночью и вечной ее спутницей - бледноликой луной, и робко делал последние вдохи, пытаясь насладиться ароматами пьянящей жизни. По жизни он был трога-тельным и ранимым, но сейчас ни одна слеза не скатилась по его щеке. Он не плакал. Ни к чему, потому что вместо юноши первым осенним дождем рыдало небо, разбиваясь о землю серебряными нитями. На его губах застыла призрачная улыбка, а после он просто лишился чувств, безвольно обмякнув в руках девушки. В его теле еще растекалась жизнь, но ослабший и измученный болезнью ор-ганизм отказывался бороться и медленно сдавался. А Нэ, в послед-ний момент она передумала убивать его. Опустив бессознательное тело на подстилку из увядающих трав, она взглянула на брата, про-тянув к нему свои бледные руки с давно облезшим лаком на акку-ратных ногтях. Присев возле Нэ, Эн убрал прядь непослушных волос с глаз сестренки. Притянув к себе близнеца, девушка поцелуем передала несколько глотков вина жизни его устам.
- Ты не убила,- слизнув с ее подбородка алую каплю, прошептал Эн. Нэ лишь пристыжено опустила взгляд. Вздохнув, Эн перевел лазур-ный взор на бледного юношу, понимая, что и сам сегодня не на-строен на убийства.- Он будет на твоей совести,- как-то обреченно вздохнул голубоглазый, ощущая, как забилось сердце Нэ в его объ-ятиях. Прокусив собственное запястье, Эн еще раз взглянул на сестру и, чуть приподняв брюнета, поцелуем передал ему свою кровь. Конечно, вампиру, далёкому от чистых кровей, не под силу подарить человеку вечную жизнь, но продлить её не составит труда. Вскоре юноша действительно очнулся, но его пробуждение было настолько медленным, что больше походило на тихую смерть последнего цветка. Он поморщился и распахнул мутные глаза, еще не до конца понимая, что произошло. Единственное, что он знал и ощущал наверняка, это то, что он жив, на улице льет дождь и минуту назад его определенно точно кто-то целовал, а вот откуда у него во рту взялся металлический привкус солоноватой крови юноша не имел ни малейшего понятия. Он уперся ладонью в мокрую траву, переборол слабость и сел, плавая непонимающим взглядом от лица Нэ к Эну, на котором и задержался. Близнецов же не беспокоило ни разбушевавшееся ненастье, ни взгляд юноши, в котором отчетливо читался вопрос. Они просто сидели, держась за руки, словно каменное изваяние, ведь что делать дальше их мало интересовало. Эн улыбался какой-то странной печальной улыбкой. Впервые его сестра подумала о ком-то кроме него. Впервые в их мир кто-то во-шел, пусть и на короткое мгновение, но все же... Все не будет так, как прежде. А юноша продолжал сидеть и наблюдать за их безмолвным разговором с терпеливым снисхождением и грустью на лице. Он обнял собственные колени озябшими руками, опустил на них голову и, слизнув с губы вязкую капельку, прежде чем ее смыли холодные струны дождя, задумался или просто ждал хоть какого-то вердикта.
- Почему ты нас не боишься?- непонимающе спросила Нэ, положив голову на плече брата.
- Разве тебе не холодно? Не страшно находиться рядом с нами?- прошептал Эн, не отводя взгляда от юноши.
- Нет,- качнул головой черноволосый юнец и повел плечом,- а разве должно? Смерти я не боюсь, а холод... Ну, мне холодно, потому что я насквозь промок, а мое тело еще слишком слабое, чтобы выраба-тывать достаточно энергии и тепла. Впрочем, даже вы не бездушны. Я просто вижу мир иначе и верю во что-то светлое.
Юноша еще плотнее сжался и, подобно ожившей меловой статуе, вздрагивал на ветру, напоминая мокрое бездомное животное.
- То, что ты еще жив, не значит, что мы имеем сердца,- хмыкнул пшеничный блондин.
- Давай возьмем его себе?- словно ведя речь о бездомном котенке, проговорила Нэ.
- Зачем он тебе? Хилый человек...
Приподнявшись, девушка что-то прошептала на ухо брату, от чего на его лице появилась усмешка.
- Спешу вас огорчить, но с вами я не пойду. У меня есть дом, друзья и любимое дело, которое я ни за что не брошу. Так что, либо убейте, либо отпустите,- вклинился в разговор тихий и несколько робкий голос юноши, которому наскучило слушать рассуждения о его судьбе в таких тонах, будто его самого здесь и вовсе нет. Он замерз, промок и хотел домой. А времени, чтобы попасть в свою маленькую, но уютную комнатушку на третьем этаже старого театрального общежития почти не осталось. Но близнецы словно и не слушали эти робкие возражения. Открыв свою тайну, они просто не могли отпустить его. Ведь нет никакой гарантии, что этот паренек будет держать язык за зубами. В любой другой ситуации убийство не составило бы труда. Но столетия проходят и одиночество, раз-деленное на двоих, становится невыносимой карой. Юноша тем временем кое-как поднялся на ноги и, поморщившись, зажал шею рукой. Весь в грязи и траве, которая отчетливо контрастировала на, промокшем до нитки, белом костюме, в алеющих потеках крови и с измученным выражением на лице он походил на человека, который сбежал из лагеря пыток. С трудом он представлял себе лицо лучшего друга, когда тот увидит его в таком состоянии. Впрочем, юноша уже придумал вполне правдоподобную историю, в которую недальновидный Джей, конечно же, поверит и как всегда начнет сыпать возмущениями о его поразительной неуклюжести.- Можете не беспокоиться, я все равно никому ничего не скажу хотя бы по-тому, что мне никто не поверит, а если всмотреться вглубь, то мне нет никакого резона бегать по улице и кричать, что я встретил вам-пиров.
-Люди лживы. Им нельзя доверять,- бесстрастно проговорил блон-дин.
- Не более лукавы, чем вы,- спокойно ответил юноша, найдя в кар-мане белый платок и зажав им кровоточащую рану.- Скольких лю-дей ты действительно знал по-настоящему, Эн, чтобы делать такие выводы? Я отвечу. Ни одного... Поэтому не надо обвинять меня во лжи, не зная сути.
Юноша отвернулся от близнецов, пряча грустные глаза, и медленно пошел вдоль берега. Стоит ли доверять человеку? Или же добить?
Усталость, веками заполоняющая и тело, и разум сводила с ума. Близнецы - единый мир друг друга. Взгляд без слов. Ведь и так ясно, о чем повествует песня двух бьющихся в унисон сердец. Человек так хрупок, но все же имеет право жить в этом мире. Стоит ли?
- Эй!- окликнула юношу Нэ.- Не уж тебе так дороги люди?
- Или же это очередная неизбежность вашего рода?- добавил Эн. Юноша остановился, тяжело вздохнул и обернулся.
- Нет, мне не дороги люди. От них я не видел ничего хорошего, но и от вас не увижу. Мне по-настоящему дорог лишь мой лучший друг, моя работа и мой кот, который хоть и молчит, но понимает меня лучше, чем сотни, обладающих великим даром речи, людей, и лю-бит чисто и бескорыстно в отличие от многих.
Юноша так и стоял, глядя в глаза то Эну, то Нэ, но упрямо задержи-вался взглядом на юноше, возможно, потому, что он был загадочнее и таинственнее своей сестры, несмотря на поразительное внешнее сходство.
- Что является хорошим, а что плохим?- поднявшись с сестрой на ноги, прошептал Эн, покрепче обняв продрогшую Нэ.
- Для каждого эти понятия неизбежно разные,- уткнувшись носом в грудь брата, проговорила Нэ. Эн же неотрывно глядел в глаза, так сильно напоминавшие ему темную непроглядную ночь. А юноша спокойно выдержал его взгляд, подобно губке, впитывая в себя все до капли. Дождь прекратился, и на смену ему пришла холодная лунная ночь. Меловые губы юноши приоткрылись, и из их плена вырвалось полупрозрачное облако теплого пара, поднялось вверх и растаяло в сыром воздухе, насквозь пропитанном влагой. Он знал, что опоздал, и спешить ему теперь было некуда.
- Да, ты прав, но давай не будем философствовать, ведь разные представления не приведут к единому понятию.- Юноша подошел ближе и замер в паре шагов.- В конце концов, весь мир театр и все мы в нем актеры, но, к сожалению, никто не знает своей истинной роли.
- Рассуждения о чем-либо после стольких лет жизни - единственное развлечение, что нам осталось,- ответил Эн, чувствуя, что они больше не одни и рассуждать о более загадочных вещах не следует.- Быть может, сменим обстановку?- предложил он, ощущая, как каждую клеточку его тела пронизывает холод.- Ведь мы не одни.
Конечно, черноволосый юноша этого знать не мог. Он не обладал такой чувствительностью и наблюдательностью, поэтому инстинк-тивно оглянулся вокруг в поисках случайного свидетеля их встречи, но, так никого и, не заметив, вновь удостоил взглядом Эна. Почему-то он поверил ему и согласно кивнул.
- Да, давай. К тому же вы замерзли. Хоть вы и...- он намеренно пропустил слово,- но мне вас жаль.
- Нам не нужна жалость,- фыркнул Эн. В отличие от сестры он был не так мягок к людям.
- Пойдем домой,- прошептала Нэ, переведя взгляд на лицо брата. Это было приглашение, относившееся и к юноше, что стал их несо-стоявшейся жертвой, ведь они не могут оставить его, основываясь лишь на том, что он не проболтается об их сущности.