Осень в первый военный год выдалась дождливая и холодная. Политрук, оставляя после себя цепочку вдавленных следов, c трудом пробирался вдоль разъезженной дороги, с отвращением вытаскивая из грязи пудовые сапоги. Иногда он останавливался, чтобы щепкой срезать накопившиеся на них слой грязи. В этот момент на его волевом лице с чеканным профилем появлялась гримаса брезгливости и тоски. Скроенная шинель ладно облегала его мощную фигуру. Политрук часто смотрел на дорогу. По ней на восток уныло тянулись вереницы грузовиков, артиллерийских тягачей, повозки с раненными и нашими отступающими частями. Добравшись, наконец, до небольшой развилки у дороги, он достал пачку Казбека и, затянувшись, с иронией произнес, - да это не Рио де Жанейро!
Около развилки, он увидел небольшую группу раненных. Некоторые были ранены в голову, у других были забинтованы конечности, а кто–то лежал на носилках. Рядом хлопотала медсестра.
Внезапно взгляд политрука упал на бойца, раненного в руку, который сидел к нему спиной и здоровой рукой хлебал из котелка какое-то варево. Пилотка закрывала голову, но политрук сразу узнал рыжие кудри. Сомнений не было.
- Шура, - вскрикнул политрук, - Балаганов!
Раненный оглянулся, котелок с бряцанием упал на землю.
- Командор,- закричал он восторженно и кинулся к политруку, пытаясь его обнять!
- Нет, нет, отстранился политрук, - не обнимай, я теперь идейный!
И он широким жестом показал ошеломленному Шуре свои кубари на петлицах.
- Забурел, забурел, - восхищенно лепетал Шура, с мальчишеским любопытством оглядывая политрука!
Великий комбинатор оглядел своего молочного брата. Шура постарел и обрюзг.
В его когда–то бесхитростных и глуповатых глазах появились оттенки дисциплинированности и страданий. Забинтованная левая рука поленом болталась на перевязи. Заштопанная шинель мешковато сидела и придавала ему нелепый и комичный вид. С заросшего и неумытого лица радостно глядели на политрука голубые глаза бывшего бортмеханика. От чувств Шура заплакал, здоровой рукой вытирая слезы, и размазывая по лицу еще большие разводы. За спиной болталась винтовка. В таком виде, бывший бортмеханик напоминал солдата, комиссованного из армии за разгильдяйство и пьянство.
В свою очередь и Шура оглядел политрука. Остап изменился, раздался вширь. На его висках лебедиными крыльями раскинулась седина. На лице появились морщины, придававшие ему еще более мужественный вид. Командирская форма сидела на нем как влитая. Сквозь распахнутую шинель он увидел тугую портупею, которая перетягивала по диагонали его ладную фигуру атлета. На груди алел орден красной звезды.
Но все-таки это был прежний Остап Бендер. А в его глазах также катились белые барашки, а улыбающийся рот по-прежнему демонстрировал крепкие кукурузные зубы, которые просто светились от радости встречи с молочным братом.
- Ну, как ты, где ранен, куда едешь, - закидал он вопросами Шуру ?!
- Да, вот, понимаете, товарищ политрук, - бормотал Шура, приложив руку к пилотке и гладя в лицо Остапа преданными, собачьими глазами, - из окружения выходили и ранил сам себя…!
- Как это сам себя ранил, - не понял Остап ?!
- Да сам не знаю, - доверительно лепетал Шура, - винтовку разряжал она и выстрелила да в руку, а особист не сразу поверил, как из окружения вышли, говорил, что самострел и под трибунал пойдешь…и так три недели допрашивали, а потом отпустили …сейчас из медсанбата еду в госпиталь на лечение!
-Он, он… бил меня… даже ногами и заставлял подписать признание, что я немецкий шпион, - и Шура вновь всхлипывая, зарыдал!
После этих слов Остап, не удержавшись в чувствах, обнял бывшего бортмеханика.
- Как же ты на фронт попал, - спросил Остап ?
- Да как…обыкновенно. Я ведь завязал. Остался в Арбатове. Из детей лейтенанта Шмидта пришлось уйти. Поступил на завод. Выучился на фрезеровщика. Потом война. Получил повестку и вот…везде говорили малой кровью… разобьем врага на его территории, а вот как все вышло, и Шура разочарованно с обидой шмыгнул носом…отступаем!
- А как же вы здесь оказались, - в свою очередь поинтересовался Шура, - ведь ваша тарелочка?!
- Да, да тарелочка с голубой каемкой, - с грустью оборвал его Остап, - что поделать была да сплыла: отобрали ее на границе румынские пограничники еще и баки набили!
- После этого долго мыкался, сам себя искал. Был управдомом, культорганизатором- массовиком, работником торговли. Только надоело все. Решил пойти учится. Поступил на литературные курсы в Москве. Хотел стать писателем. Да только, чтобы учится, надо было в партию вступить. Никогда не думал, что буду с Совдепией дружить, а пришлось. Призвали на военные сборы, а потом война. С военных сборов послали на фронт, присвоив звание политрука. Вот так здесь и оказался. С золотым теленком покончено. Теперь пропагандист и агитатор. Поддерживаю генеральную линию партии и вождя нашего, - с грустью говорил Остап, хотя сам не понимаю, зачем и для чего? Ну, сейчас стало проще, все-таки война. Вдохновляю народные массы пламенными речами на борьбу с немецко-фашисткими оккупантами.
- А как дела в Черноморске, - спросил Остап? – Я слышал, что там сейчас прифронтовая зона!
- Да, а вы слышали, - отвечал бывший бортмеханик, - Корейко ушел добровольцем на фронт, а свои миллионы сдал в фонд обороны страны! Просто чудеса…мог бы на них припеваючи жить, а он на фронт! Что с людьми делается? Мужа Зоси Синицкой - Перикла Фемиди в 1937 году признали врагом народа и дали 25 лет лагерей…дорисовался художник, - произнес Шура и мрачно сплюнул!
- А сама Зося, - с нетерпением спросил великий комбинатор, - как она?
- Знаю, что родила сына и назвала его Остапом, а как война началась ..окончила курсы медсестер и ушла на фронт, сейчас видимо воюет, - доверительно сообщил Шура!
- Погоди, а откуда ты все это знаешь, - произнес Остап!
- Да мне Адам Козлевич, когда я лежал в медсанбате, письмо прислал, - и Шура из-за пазухи вынул замусоленное письмо и показал его изумленному Остапу!
- Что…Адам Казимирович? Где он, живой, - спросил Остап?.
- Да он сейчас в танковой бригаде, механик – водитель!
- Козлевич танкист, - удивлению Остапа не было предела!
-Да, вот так, прямо цирк, - со смехом продолжал Шура, - пишет, что скучает, но приехать пока не может, что поделаешь.. война !
Остап взял из рук Балаганова письмо и прочитал.
«Здравствуйте, Шура, — писал Адам Козлевич, — как живете? Насилу вас отыскал. Спасибо, что ваша бывшая квартирная хозяйка в письме сообщила номер части и адрес вашей полевой почты. Я сейчас служу механиком –водителем в танковой бригаде им. товарища Ворошилова. Вожу танк Т-34. Недавно выходили из окружения и потеряли почти все танки. Уже был два раза контужен. Под Барановичами приняли бой с германцами и много наших танков сожгли. Нас тоже подбили: разбили гусеницу, лопнула тяга левого фрикциона, и командир приказал мне поджечь и бросить танк, но я смог снять тягу с другого разбитого танка и смогли добраться до наших частей. За это мне от имени командования объявили благодарность и обещали к медали представить. Интересно, где теперь наш О. Б.? Я воюю хорошо, только танк после боев совсем разбит и постоянно капризничает. Все время его чиню, прямо сил никаких нет. Командир все время ругается. Может, вы, дорогой Шура, если попадете в тыл, с оказией пришлете мне маслопроводный шланг, а то зампотех совсем распоясался и не дает, говорит, что со старым пока поездишь. Часто вспоминаю всех вас и нашу Антилопу. Вот время было.
Интересно как дела в Черноморске. Я из газет знаю, что немцы уже совсем близко подходят. Зося Синицкая после того, как мужа посадили, ушла на фронт. Если сможете приезжайте в гости, хотя пока, наверное, нельзя время военное.
Ваш с уважением Адам Козлевич.
Р. S. Забыл написать. Наша бригада стоит около станции под Васютиным. А. К.».
- Под Васютиным, - оторопело шептал великий комбинатор, - но это почти рядом!
- Рядом, - в такт отозвался Шура, - тридцать километров отсюда до станции!
- Вот, что Шура, - решительным голосом, произнес Остап, - надо его навестить!
- Легко сказать, но как же это сделать, - развел руками Балаганов!
- Знаю, знаю, - раздраженно отозвался, Остап, - скажите война, немцы наступают, долг, военные патрули и все такое.., но такого шанса может больше и не быть!
Остап, умело воспользовался своим званием и командным голосом. Подойдя к командиру отделения, он сообщил, что рядовой Балаганов отправляется с ним для выполнения особого правительственного задания. В подтверждение он представил какую-то важную бумагу, прочитав которую командир отделения чуть не упал в обморок и кивком дал понять, что согласен. После этого Остап вышел на дорогу, остановил машину и потребовал довести их до станции. Водитель грузовика не мог отказать, и уже через три часа друзья приехали на станцию.
Уже вечером друзья сидели в широкой деревенской избе за столом, который ломился от деликатесов. С легкой руки Остапа розовощекая хозяйка, моментально накрыла на стол и выставила чугунок картошки и бутыль самогона. В свою очередь Остап с Шурой, выставили на стол тушенку, а запасливый Козлевич достал кружок украинской чесночной колбасы и сало. Остапу без труда удалось уговорить командира танка - молодого лейтенанта с детским пушком на лице отпустить Козлевича до утра.
Адам Казимирович постарел, усох. Его длинные кондукторские усы стали совсем седыми, а лицо стало напоминать унылое- удивленное лицо престарелого Пьеро с той разницей, что оно не было напудрено, а наоборот измазано машинным маслом. Он очень удивился и обрадовался, когда узнал в незнакомых военных своих старых друзей.
- Ну, Адам, выпьем за вас, - начал первый тост командор, как говориться многое в жизни случается, но то, что мы сегодня снова вместе – это большая удача, которую надо отметить!
Козлевич, польщенный вниманием покраснел, и сказал, что лучше бы выпить за победу над врагом. Так и сделали. Затем Остап, слегка охмелев, произнес пространную речь, из которой следовало, что время, когда они вместе охотились за деньгами Корейко было лучшее время в его жизни, и если бы сейчас представился похожий шанс, он не раздумывая, отправился вместе с друзьями в новую авантюру.
Шура окончательно захмелел. Опершись на забинтованную руку, он пускал слюни прямо на стол, при этом, жмурился от удовольствия, которое ему доставляли занимательные рассказы Бендера о превратностях судьбы на войне.
Однако последние слова Остапа немного его встряхнули. Он икнул, пролив остатки самогона себе на гимнастерку, и в немного развязной манере обратился к Остапу!
- Послушайте…эээ..Бендер, так уж случилось, что при отступлении наша рота заняла поместье бывших господ Нащекиных – Голенищевых и вот, что мне поведал в последний час старик –дворецкий, кстати очень похожий на нашего бедного Паниковского.
- Предлагаю почтить память нарушителя конвенции вставанием, - заявил Бендер. Друзья поднялись и минуту простояли молча, глядя вниз, на искусанные куски картофеля и недоеденные банки с тушенкой.
Через час все было кончено. Остап был прежний и от былого лощеного политрука не осталось и следа. Рассматривая старую карту поместья с нарисованными на ней тайными знаками, он что–то напевал про себя, затем придирчиво посмотрел на Шуру, и спросил, - а старик не мог обмануть?
- Да, клянусь, - божился Шура, - он сам сказал бочонок с золотом и бриллианты закопанные есть!
- До поместья, километров 50- путь не близкий, - прикинул Остап, - Шура вы со мной?
- Теперь с вами раз так, - без энтузиазма отозвался бывший бортмеханик!
- А вы Адам…, учтите без вас нам придется трудно..золото тяжелое. К тому же дорога трудная не забывайте о распутице, - убеждал Остап!
Козлевич минуту сомневался, очевидно, опасаясь трибунала или запоздалых мук совести, но потом решительно рубанул ладонью воздух и заявил, - а пошло все …, была, не была, поехали!
- Так, ладно, - решительно заявил Остап, - командовать парадом буду я! Все вещи берем с собой. Продовольствие - сухим пайком, Шура, - сказал он обмякшему от волнений, Балаганову, - действуйте! И Шура начал деловито складывать в вещмешок остатки недавнего пиршества.
- Адам, горючего хватит, - спросил Остап?
- Должно хватить, - с сомнением ответил Козлевич!
А еще через час от ворот избы, изрыгая облака выхлопных газов, в неизвестном направлении отбыл танк Т-34. Вел машину Козлевич, на месте стрелка-радиста дремал Балаганов. Место командира танка занял Остап Бендер. На левом боку машины белела свеженарисованная надпись: «Антилопа –Гну».
Когда рано утром молодой лейтенант не обнаружил свой танк, он забежал избу, в которой по его предположениям должен находится его механик–водитель.
Водителя не было, а на столе лежало письмо. Развернул его, он прочел.
«С целью экспроприации буржуазных ценностей в фонд обороны страны временно реквизирую танк. С приветом, кавалер ордена золотого теленка Остап Бендер».
Внизу стоял оттиск сиреневой печати, на которой кроме серпа и молота в центре по краям обомлевший лейтенант прочел надпись «Государственный Комитет Обороны».
Продолжение: http://www.proza.ru/2016/09/11/1132