Общество анонимных поэтов

Андрей Козыревъ
Сцена из  трагедии

Центральный офис Общества Поэтов-Анонимов (ОПА)— маленькая комната в здании транспортного завода. На стенах — плакаты: «Слово—не воробей, не вырубишь топором», «Спасение писателей — дело рук самих писателей». У стен расставлены стулья, на которых сидят поэты.
 
Председатель. Многонеуважаемые господа! Позвольте считать открытым наше закрытое собрание ОПА. Первое слово я хочу предоставить человеку, который десять лет назад погрузился в творчество с головой и до сих пор не вылез из него.

Поднимается первый поэт—мужчина лет 50-ти, хорошо одетый, в очках.

Первый поэт. Здравствуйте. Меня зовут Николай, и я — поэт.
В зале — сочувственные вздохи.

Первый поэт. Я всю жизнь был порядочным человеком, преподавал в начальной школе теорию относительности. Я и не задумывался о том, чтобы писать стихи! Но однажды мои ученики были пойманы с поличным в туалете с сигаретами во рту. На  вопросы: «Что вы здесь делаете?»  они нагло ответили: «Мы стихи писали!» После этого, чтобы получше понять их, я начал изредка пописывать стихи:

О Родина наша родная!
Синь синяя синих небес,
Гусей журавлиная стая,
Лесистый загадочный лес
Мне дороги…  Лишь для тебя
Скажу сейчас, сердцем скрипя—
В Париже я не был ни разу,
Люблю же Россию… заразу!

За это мне был объявлен выговор. Я  с горя стал писать запоем. Например, для учителя литературы я переписал «Евгения   Онегина» в доступной для детей форме:

Онегин был нехилый мэн ваще-то:
В натуре бочку он на слуг катил,
С Татьяной обломился перед светом,
Прощелкал клювом милость воротил!
 
В конце концов меня вынудили уволиться по собственном желанию. Теперь я стал законченным поэтом и пишу по расписанию по 8 стихотворений в день.  Меня никто не понимает.  Я духовно голодаю, помогите, кто чем может!

Несколько человек поднимаются с мест и кладут ему в папку свои рукописи.
Поднимается второй поэт — пожилой человек лет 20-ти с длинными волосами.

Второй поэт. Меня зовут Семен, и я — поэт. Мои родители всегда верили, что из меня выйдет толк. Толк весь вышел, осталась одна бестолковщина. В детстве я не имел тяги к поэзии, пока не попал в дурную компанию. Мои дружки часто убегали со мной из школы и в чужих подъездах тайком сочиняли стихи. Постепенно зависимость становилась все сильнее, и к 18 годам я стал писать своим, неповторимым способом:
 
Я—словознатец. Слов я знаю кучу,
Каких никто доселева не знал.
Уж небосвод  давно заснеготучил,
Небокопченьем занялся вокзал.

Смеркнулся небосвод. И листопадить
Уж начали немые дерева…
Какая это, право слово, радость—
Незнаемые  создавать слова!

После того как меня выгнали из школы, я не стал учиться дальше. Меня никто не принимает на работу. Близкие отвернулись от меня. Прошу вашей помощи.
 
Идет к выходу из зала. Навстречу ему выходит несколько человек в черных костюмах, ботинках, шляпах и очках—это критики—и под руки уводят его за собой.
Встает молодая поэтесса с плохо припудренными следами глубокой мысли на лице.

Поэтесса. Меня зовут Ксения, и я — поэт. Я родилась в маленьком городке, там порядочной девушке, кроме как замуж, и выйти-то некуда! Поэтому я  начала писать в глубокой молодости, когда была на седьмом месяце от счастья. Вот эти стихи я посвятила своему девятнадцатому жениху:

С тобою я не обвенчана,
Но душу твою я вижу.
Ты меня сделал женщиной,
Как я тебя ненавижу.
Ты подарил мне дочку—
Всей жизни моей сокровище—
И умчался, поставив точку.
Какое же ты чудовище!

Народ безмолвствует.
Поэтесса. Критики-нолики!  Почему вы все молчите?
Критик в штатском. Я говорю только то, что думаю. Поэтому я молчу.
Поэтесса. Если мне нечего сказать, это еще не значит, что я буду молчать. Хорошо подвешенный язык всегда чешется!
Критик. Вы подумайте, что вы говорите!
Поэтесса. И подумать страшно!
(Храбро задумывается. Зал замолкает.)
Поднимается юноша в куртке и джинсах.
Юноша. Меня зовут Велимир, но я—не поэт. Я — читатель.
(Зал восторженно ревет. Анонимные поэты вскакивают с мест и несутся к читателю, протягивая ему свои рукописи. Раздаются возгласы поэтов: «Дайте автограф!»)
Восторженная девушка. Вы правда никогда не писали?
Юноша. Честное слово!
Восторженная девушка. Я не понимаю, как появляются такие талантливые люди, как вы! Наверное, вы с детства не брали в руки книг?
Юноша. Нет, когда-то я много читал, но на филфаке университета меня быстро отучили от этого!
Пожилой писатель. Вы — редкость в наше время! Я напишу о вас книгу! И назову «Ум от горя».
Несколько голосов из толпы. Качать нашего гостя!
Юноша. Остановитесь! Я никогда не писал стихов, пока не очутился случайно на вашей встрече. Но под впечатлением от услышанного на меня снизошло вдохновение! (Читает стихи).

Осьмнадцать лет — тяжелая година,
Я уж не млад и многое понял.
Земную жизнь пройдя до середины,
Я дивный брег далече увидал.

Мне, дескать, благодатна жизнь иная:
Жить в старину, златой носить чепрак,
Из ендовы пить пену каравая,
Хотел бы я, всех этих слов не зная,
Так, как хотел бы, я уверен, всяк…

Немая сцена.

Юноша - бывший читатель что-то строчит на чужой рукописи.
Люди из толпы ведут по направлению к нему нескольких критиков в штатском.

Конца не предвидится.