Виселицу в наших краях уже давно не используют. Совсем не обязательно городить деревянный помост с люком, рычагами и веревкой, чтобы убить человека. Не знаю уж чем заслужил, чтобы ради такого непримечательного человека как я, снова сколотили эту треклятую виселицу. Ведь что, в сущности, во мне такого особенного? Я обычный человек, не лучше и не хуже других. Это уж точно. Ну может быть, только самую малость похуже, чего уж тут говорить. На белый свет я появился, ой, как не просто! Мать моя, женщина сильная, с широким тазом, чуть не померла при родах, да и я, врать не буду, чуть душу свою новенькую Богу не отдал. Еще бы чуть-чуть, и не видать света белого ни мне, ни моей матушке, пусть земля ей будет пухом. Но все тогда обошлось как нельзя лучше – и я появился в этом грешном мире. Отец мой, как бы это сказать, со сложным характером человек был, да упокоит господь его душу. Говорил он мало, да и дел делал не сказать, чтобы уж очень много. Лицо у него всегда было каменным. Если существует в мире лицо ну совсем ничего не выражающее, так это вот как раз у моего папаши такое было. Жуть! А почему вы думаете оно без выражение было? Не знаю, но думается мне, что и выражать-то там было особенно нечего. Он как будто и не человек был вовсе. Словно его грубо обтесали из полена, придали форму человека и в мир людей выпустили. Так он и прожил всю жизнь как полено. Чего уж там! Из полена-то хоть мебель какую сделать можно, печь растопить, а тут… эх! Выпить он, конечно, был не дурак. И только после выпивки он как будто что-то чувствовать там или соображать начинал. Меня-то он тоже сделал по этому делу, как пить дать говорю вам. А мог даже рассмеяться громко или ударить кого, если говорили словечки всякие грязные. Воображал себя черт знает кем, и оправдания для себя самого всегда находил без труда. Другим же, по его уму разуму оправданий быть не могло. Меня он поколачивал дай Боже, уж я-то знаю о чем говорю! Один раз после пьянки пришел домой злой, да так меня отделал ни за что ни про что, аж душу всю чуть не выбил из меня, если она, душа эта, существует, конечно. Не знаю. А чего злой был, черт его разберет… Думаю что-то там с женщиной не получилось у него в тот вечер, и не удивительно. Мамке-то моей он, сами понимаете, изменял только так! Пропадал частенько, помню, неделями мог дома не появляться , жил где-то, черт знает с кем. Не иначе с чертями и путался. Но потом всегда возвращался. А мать моя всегда его назад принимала и слова кривого ему поперек не говорила. Уж не знаю, любила она его или нет… Разве можно такое словом “любовь” называть? Хотя я, по честности, в этом не очень-то хорошо разбираюсь. Но если из вас-то кто и разбирается получше моего, то может и скажет, разве же правильно, чтобы так было? Чтобы люди сами себе страдания причиняли и злились на себя и на других? Ну, это уж не мне судить…
Я часто болел в детстве, то одно, то другое, знаете ли. Приходилось сидеть дома, в своей комнате, пропускать занятия в школе. Друзей завести мне так и не удалось. Не успею с кем-нибудь познакомиться, как на зло тут же сваливаюсь и неделями лежу дома с ангиной, или еще с чем похлеще. Одним летом я познакомился с отличным мальчишкой и играл с ним, и еще с несколькими ребятами на старой заброшенной ферме. Поговаривали, что сто лет назад, хозяин этой фермы совершил страшный поступок. Все знавали его как доброго, спокойного человека и порядочного семьянина. Ферма его была вполне успешной и дети утром прибегали к нему за свежим молоком, а по вечерам мужчины приходили за окороком, а то и за целой тушей приезжали. Жена его и пятеро детей помогали ему и все жили вполне дружно, до тех пор пока фермер ни с того ни с сего не взял и не взбесился. Не знаю я, что причиной тому послужило, но говорят, будто одним летним утром, проснувшись как обычно ни свет ни заря он взял в руки одно из своих ружей да и застрелил и жену свою и всех пятерых детей спящими. Говорили, что бес в него вселился, а что уж там на самом деле произошло одному черту известно. А фермера этого нашли тем же утром, да и повесили на ближайшем дереве. И как ни пытались вытянуть из него хоть словечко, он так ничего и не сказал. Все это, конечно, просто местная легенда. Ничего такого может тут и не происходило, но лазить по тому старому дому было чертовски страшно и весело! Как сейчас помню! Это было очень хорошее время. Когда я прятался в пыльном чулане под лестницей, и задержав дыхание, ждал, что меня найдут. Я слышал голоса своих друзей, если можно так их назвать. Хотелось бы думать, что можно. А вечером мы собирались во дворе этой старой заброшенной фермы и рассказывали всякие страшные и жутко интересные истории, и про того фермера и про всякое другое. Хотя, я-то в основном молчал и слушал. Но как бы там ни было это было очень счастливое время. И даже рука отца, дававшего мне затрещину, за то, что поздно вернулся домой, не казалось тогда такой тяжелой. И стряпня моей мамы, которая, к слову, кухаркой была не очень хорошей, стряпня ее казалась мне тогда в три раза вкуснее. Это было единственное счастливое время в моей жизни. И оно продлилось не долго. В июле я, помнится, еще ходил на старую ферму, но в августе родители мои узнали с кем и куда я хожу. Они запретили мне общаться с этим детьми и гулять с ними и даже здороваться. Они говорили, что родители этих детей нехорошие и неправильные люди, и дети их вырастут такими же. И что яблоко от яблони недалеко падает. И мне с ними водиться не нужно, если я не хочу кретином вырасти, а хочу быть нормальным человеком. Хотя, честно говоря, за всю свою жизнь я так и не встретил ни одного нормального человека, и даже не знаю, каким он должен быть, и как выглядеть. Не знаю уж в чем там было дело, может они не нашей веры были, или, может, богачи какие, или взаправду что-то с ними не так было, об этом я так никогда и не узнал. Но что плохого сделали эти люди или их дети мне неизвестно. Думаю ничего плохого, чего не скажешь обо мне. Но я-то что… Родителей я своих послушал. А как не послушать, если и тогда в назидание, отец меня поколотил так, что я две недели потом присесть не мог и опять пропускал занятия в школе. Тогда-то я и потерял всех своих друзей, не успев с ними даже по-настоящему подружиться. Но я-то разве в этом виноват? А эти дети, мои друзья? Не были они никакими плохими людьми, зуб даю! И я не был. Никто из нас тогда не был плохим. Ведь мы были просто детьми, которых хлебом не корми, дай только побегать вдоволь, да истории страшные порассказывать. Хотя, я, конечно, больше любил слушать. А сам историй никаких не знал, а выдумать не умел. Два месяца я бегал с друзьями на старую ферму, а потом я их всех потерял, да и на ферму на эту уже никогда не возвращался. Помню, в той компании была одна девчонка. Не припомню сейчас как ее звали… Худенькая такая, беленькая вся. Носик остренький, тонкие губки, а глаза до чего озорные! Она еще носила красную юбку чуть выше колен. Не знаю уж насчет ее родителей, но разве могла она быть плохим человеком? Сомневаюсь. Кажется, я был в нее влюблен и мне всегда хотелось потрогать ее кудрявые светлые волосы. Но я этого так и не сделал, и, понятное дело, уже не сделаю теперь. Но как-то на ферме, когда мы прятались вместе с этой девчонкой и остались одни, она подарила мне книгу. Мы сидели, наверное, в сарае, и нас долго не могли найти. Тогда она достала откуда-то книжку и молча протянула ее мне, и я взял книгу из ее рук и, наверно, сказал ей спасибо. Не помню теперь, что это была за книжка, я плохо запоминаю названия. Там рассказывалось про непослушного и очень смелого мальчика, который то и дело выдумывал всякие штуки! Всё время происходили с ним какие-то приключения. Это была моя первая книга и первый подарок. Подарок от девочки которую, как мне сейчас кажется, я любил. Хотя, чего уж там, нам было тогда лет по двенадцать, и сложно сейчас что-то сказать. Я прочитал эту книгу раз двадцать, и как же мне хотелось быть похожим на ее главного героя! Читая, я представлял, что я это он, а все, что происходит с ним, происходит и со мной тоже. И клянусь Богом, так оно и было! Читать мне приходилось украдкой, потому что отец считал это пустой тратой времени и бесполезным занятием для дураков. А мать молча с ним соглашалась, так что не знаю, что она на самом деле про книги думала. Отец бы разорвал и выкинул книгу, если бы нашел у меня. Но он ее никогда не нашел, ведь я хорошо ее прятал и охранял. Это была очень важная книга. Иногда я думаю, что эта книга даже важнее отца с матерью. И чем больше я читал, тем больше я думал, хотя это, наверно, и не хорошо. Книгу, спустя время, нашла мать и унесла ее куда-то, испугавшись, как и я, что отец будет злиться. Хотя что же плохого книга сделала отцу, чтобы на нее злиться? Ведь он ее даже не читал. А мне-то она точно ничего плохого не сделала, уж я-то знаю, поверьте. В общем, мама унесла эту очень важную для меня книгу, и я ее больше никогда в руках не держал. В тот вечер мне, кажется, было очень грустно. И на следующий вечер тоже.
Худо бедно, я закончил школу, не помню уж как мне это удалось. В тот год началась война. И едва закончив школу, я отправился воевать. Отец крепко выпил по этому поводу. К тому времени он уже не колотил меня , уж не знаю почему. Наверно, потому, что бить ребенка куда легче, чем взрослого человека. А может у него просто болели руки из-за артрита. Он сказал, что воевать – это самое хорошее и полезное занятие для мужчины. Он желал мне убить как можно больше врагов, кем бы они там ни были, и если придется умереть в бою, то сделать это с честью, хотя я до сих пор не знаю, что это значит. Мать кивала на все его слова и, наверное, даже заплакала, хотя я тут не могу хорошенько припомнить. Я отправился воевать в другую страну. Впервые я оказался вдали от дома. У меня было оружие и каска. Вокруг меня были парни с оружием и в касках, как я. Сейчас я уже не помню с кем мы тогда воевали, да это теперь и не важно совсем, но с виду наши враги были похожи на нас. В руках у них было оружие, а на головах каски. Помню, мы взяли несколько человек в плен и они находились за решеткой. Они жили у нас в лагере очень долго. С одним из них я даже сдружился, хотя он говорил на незнакомом мне языке и мы друг друга почти не понимали. Как-то вечером он подарил мне книгу, уж не знаю откуда он ее взял. Она была без обложки и названия я не помню. Там рассказывалось про военных летчиков. Эта книга мне очень понравилась и я прочитал ее раз тридцать, или около того. Частенько, мне приходилось прятаться, чтобы спокойно почитать. На войне, наверно, есть вещи и поважнее чтения книги. Позже мне объяснили, что общаться с пленными заключенными нельзя. Они наши враги и плохие люди, которые хотят нашей смерти, и больше они ничего не хотят. Хотя я бы не сказал, что тот парень хотел моей смерти. Разве что, он пытался убить меня книгой. Но вот его смерти хотели многие, и очень скоро его расстреляли. Не знаю я, был ли он плохим человеком, и хотел ли он чьей-то смерти? Сомневаюсь. Я знаю его как человека, который подарил мне хорошую книгу. Эту книгу у меня потом забрал сержант. На моих глазах он порвал ее и выкинул. В тот вечер, помнится, я загрустил. На следующий день я участвовал в большом сражении. Повсюду были взрывы и очень много мертвых людей, или людей, которые скоро умрут. Сражение это мы выиграли, а может быть проиграли, тяжело сейчас вспомнить. Меня ранили в плечо, и мне до сих пор трудно поднимать правую руку. Я пролежал в госпитале, пока мне не стало лучше. Меня должны были отправить домой. Но перед этим я отправился к сержанту, который порвал и выкинул мою книгу про военных летчиков, и отделал его так, что ему самому пришлось лежать в госпитале, да еще и дольше чем мне. Меня арестовали и отдали под суд. Не помню точно, чем все это кончилось, но отец, когда я вернулся домой, назвал меня предателем, а люди от меня отворачивались.
Но как бы там ни было, пока я воевал и читал книгу, моя матушка познакомилась с девушкой, которую она считала очень хорошей. Еще она считала, что я должен жениться на ней, потому что лучше мне все равно никого не найти. Отец молча кивал, соглашаясь с матерью. К тому времени он перестал пить, и лицо его уже теперь навсегда превратилось в камень. Сама девушка эта, кажется, была не против, хотя и не кивала, а молча стояла и слушала. Я видел как мать хочет, чтобы я женился на этой девушке, хоть и не знаю почему ей этого так хотелось. Как-то вечером, когда я сидел на скамейке возле дома и курил табак, ко мне подсела эта самая девушка и сказала, что мать моя сильно заболела, пока я воевал, и жить ей осталось не так уж и долго, хотя она и не сказала сколько. Не думаю, что я хотел жениться. Но расстраивать мать мне точно тогда не хотелось. Не знаю, чем эта девушка была так хороша, но мы обвенчались в церкви, и мама расплакалась, то ли от счастья, то ли еще от чего-то. Мы стали жить все вместе в одном доме. Чтобы были деньги, я устроился на работу а потом еще на одну. Что это были за работы, сейчас я вспомнить не могу. Кажется, я работал на почте. В один летний день, я выдавал посылки, если я ничего не путаю, и кто-то из посетителей оставил на моем столе сверток. Я спрятал его, и развернул, как только у меня нашлось на это время. Только взяв его в руки, я понял, что там внутри, но все равно мне было чертовски приятно увидеть книгу. За ней так никто и не вернулся. И мне нравилось думать, что кто-то подложил ее специально для меня, хотя, конечно, это было и не так. Я представлял, что к нам на почту зашла та самая девчонка, с которой мы играли на старой ферме. Все такая же худенькая и беленькая. Острый носик, тонкие губы и глаза по-прежнему озорные, не то, что у меня. Она зашла, в своей красной юбке и положила книгу на мой стол, пока я отвернулся или отошел за чьей-то посылкой. И когда я представлял это, мне бы очень хотелось в этот момент не отворачиваться и не отходить за чьей-то треклятой посылкой, чтобы только увидеть ее еще разок. Не обязательно вам все это слушать, знаете ли. Ничего особенного. Прошло несколько лет. Или много лет. Мать моя так и не померла, не знаю уж что у нее за болезнь такая, и была ли она вообще. Но я этому, конечно только рад был, вы не подумайте. Отец мой совсем перестал разговаривать и в глаза мне редко смотрел. Детей в доме не было, так что лупить ему было некого. А как он смеялся, я последний раз только в детстве слышал. Жена больше времени с матерью моей проводила, чем со мной. Не знаю уж, о чем они там разговаривали. Я рано уходил и приходил поздно, когда стемнеет. О детях если кто и задумывался, то в слух не говорил никогда. Время текло как река, и ничего не менялось. Да и не думаю, что должно было. Жизнь как жизнь. Хотя, что я в этой жизни-то понимаю…
Я любил сидеть на крыльце, курить табак и читать ту книгу, что забыли на почте. Книга эта была очень большая скучная и сложная, про какого-то человека вроде меня, или вроде кого-нибудь из вас. Я никак не мог дочитать ее до конца, потому что мне все время приходилось перечитывать что-то, что было мне непонятно. А непонятно мне было практически все. Но тут уж я сам был виноват. Ничего в этой книге интересного не происходило, но мне она все равно очень нравилась. Одним летним вечером, я засиделся допоздна на этом самом крыльце. Табак давно закончился, книга меня утомила и глаза разболелись от мелкого шрифта. Я собрался было идти спать, как вдруг услышал шорох в высокой траве, что росла перед домом. Может птица какая или зверь, Бог его знает. Но я решил посмотреть, что же там такое шуршит. Когда я подошел к зарослям оттуда бесшумно взлетела птица. В темноте трудно понять, что это была за порода. Всего лишь птица. Я развернулся, чтобы идти обратно. И увидел его. Дом. Я видел его тысячу раз, но тогда он показался мне каким-то особенным. Он не был тем домом, который мечтает построить человек. Не был он и тем домом, в котором человеку хотелось бы жить. Большой старый, скрипящий на ветру, безжизненный дом уставился на меня своими темными окнами. Он заслонял собой все небо, так что не видно было даже Луны. Я родился здесь и прожил всю жизнь. Но жизнью, я вам скажу, тут и не пахнет. Этот дом пуст, в нем никого нет, и никогда не было. Никто здесь не живет. Это старый заброшенный дом, которому здесь не место, вот, что я думаю. Я, помню, моргнул, и из глаз выкатились слезы и упали на землю. Зачем нужен дом, если в нем никто не живет? В нем три полена, которые грубо вытесали, придали форму человека, да так и оставили. На что они нужны? Только что печь растопить. Я вдруг вспомнил, как мы встречались в условленном месте и прыгая, ставя друг другу подножки и хохоча во все горло бежали на старую заброшенную ферму, которая пугала и манила нас. Там и прошла вся моя короткая, но настоящая жизнь. Еще я вспомнил, что когда мы сидели в сарае и девчонка с озорными глазами подарила мне книгу, я не сказал ей спасибо, а просто протянул руку и дотронулся до ее кудрявых белых волос. А потом нас нашли… Может быть я сам это только, что выдумал, кто знает? Но для меня это очень важно – знать, что я все-таки дотронулся до этих прекрасных волос. Знать, что я любил ее, пусть нам и было тогда по двенадцать лет. Знать, что именно она положила мне сверток на стол, пока я отвернулся или отошел за чьей-то посылкой. Дом по-прежнему смотрел на меня. Жизнь она где-то в другом месте. Я отправился в сарай и притащил к дому все канистры, что только нашел, и выплеснул их содержимое на старое сухое дерево, из которого был сделан дом. Табак у меня закончился, но спички еще лежали в кармане. Я взял на крыльце большую и скучную книгу и вымочив ее в бензине поджог. Я на секунду задумался, но пламя обожгло мне пальцы и я швырнул книгу на землю, хотя это, конечно, и не правильно. Мне просто хотелось сжечь то, что никому не нужно по-настоящему.
Пламя было, скажу я вам, просто огромным, до самого неба. Дом полыхал, как проклятый. А я сидел возле зарослей, смотрел, как он горит и ни о чем не думал. Из дома так никто и не вышел. Не припомню точно, но, кажется, меня нашли под утро. Я так же сидел возле зарослей и по-прежнему ни о чем не думал, хотя за это я не ручаюсь. Дом уже полностью сгорел и разрушился со всем, что в нем было. И только какие-то головешки потрескивали то тут, то там и было тепло.
Конечно, я ничего не хочу сказать. Прошлого не вернешь, да и ни к чему это. Руки мои туго связаны за спиной бечевкой. Доски тихо скрипят под ногами. Люди собрались на площади и смотря на меня, перешептываются. Не знаю уж, что они там говорят друг другу и зачем вообще сюда пришли. Думаю, что все они хорошие и добрые люди, чего не скажешь обо мне. Но, в сущности, что во мне такого особенного? Уж точно не стоило ради такого непримечательного человека как я собирать виселицу, ведь ее уже давно в наших краях не используют.