Так вот, приехала я в Златополь и узнала о ссоре между мамой и бабой Леной.
- Конечно, это твое дело, -сказала мама. - Она Витина мать, ты обязана ее проведать. Я тебе рассказала все, как есть. Теперь послушаешь ее.
Свекровь вышла ко мне навстречу, увидела в окно. Видимо, как обычно, сидела у стола перед окном, высматривая прохожих. Телевизора у нее не было, не хотела.
- Та нащо вин мени? Нэ люблю я дывытыся в нёго!- говорила она. - Ото бачиты, як там скачуть? У мене оцэ свий телевизор! – и показывала на окно, выходящее во двор и на улицу.
Насколько я помню, - в кино она тоже никогда не ходила. Основными местами ее деятельности (и, в некотором роде, развлечений), после выхода на пенсию, были церковь и базар. О! Об этом надо рассказывать отдельно!
Сейчас она стояла у распахнутой двери, скрестив руки под грудью. Смотрела серьезно и пытливо. Поздоровались, я поцеловала ее в щеку. Прошли в дом. Стол был накрыт,- мои любимые вареники с вишнями, творог, сметана. Свежие, с грядки, огурцы. Ждала…
Пока я отвечала на вопросы, -(Як там Витька? Як хлопци?), - выложила в большую тарелку круглый вареный картофель, исходящий горячим ароматным паром, с мелко нарезанным укропом, выставила из холодильника сразу запотевшую бутылку с ее “фирменным” самогоном: "Цэ из яблук!"; звякнула гранеными полустаканчиками…
- Ну, то за всэ добрэ! – промолвила и первая отпила из стаканчика.
Затем молча наблюдала, как я ем, лишь изредка спрашивая:
- Добри вареники? Ну, то на здоровья!
И лишь после того, как попили компот из свежих слив, спросила:
- То маты тоби казала, шо мы полаялыся? Шо й нэ здороваемось?
Я пожала плечами. Промолчала.
- Ото ж… Бо вона сама вынувата. Такого наговорила на Витьку, та й на мене! Вси люды чули!
Я все так же молчала. А она все больше распалялась:
- Мий Витька пьяница! Цэ правда, Светка? И ще такэ говорила, … стыдно сказать!
- Мама не могла так говорить, - не выдержала я.
- То я брешу? То цэ я брешу?! - она поднялась со стула, схватила лежавшую на подоконнике скалку и через стол замахнулась ею на меня. - Ах, ты ж... разб...дь твою мать!... Я брэшу!
Я отпрянула, быстро вылезла из-за стола и попятилась к двери. Баба Лена подскочила ко мне и стала колотить меня скалкой по обеим рукам, выше локтей. Я вообще потеряла дар речи! Выскочила за дверь, но она не отставала и все так же орудовала скалкой.
- Мама, что с вами? Успокойтесь… Никто не пьет… Разве я хоть когда говорила вам такое? - пыталась я ее урезонить.
А она уже теснила меня по двору к калитке и все так же колотила скалкой по рукам. И слышала уже только себя. Тихая улочка, дремавшая в жаркой полуденной истоме, просыпалась от ее крика. Над забором уже застыла чья-то физиономия. Покрываемая колотушками и громким матом я все так же пятилась к калитке. Повернуться к свекрови спиной и бежать от нее - мне казалось еще ужасней и... смешней. И, наконец, нащупав позади себя калитку, я открыла ее и выскочила на улицу. Слышала, как калитка хлопнула и громко клацнула клямка… И свекровь там, за калитой, враз замолчала. Выдохлась... А я быстро шла, почти бежала по пыльной улице, опустив голову и не глядя по сторонам, и предательские слезы, - слезы обиды, злости и отчаяния, - текли по щекам и падали на расшитую маками блузку, оставляя на розовом шелке мокрые, расплывающиеся пятна...
Вдруг кто-то схватил меня за руку. Я подняла глаза и увидела Нину, тетю Нину, младшую сестру бабы Лены.
- Светочка! Что с тобой? Почему ты плачешь? У Ленки была?
Я кивнула.
- Пойдем, пойдем ко мне, успокоишься, а то домой придешь, Катерину Ивановну расстроишь.
Она быстро завела меня в дом,- он стоял на этой же улице, напротив, чуть наискосок, - усадила за стол, подала стакан с водой.
- От, якая зараза! Усе неймется ей! Мы с ней уже сколько лет не разговариваем! Да ну ее к чертям собачьим! Краще давай я тебе погадаю!
И чего только не нагадала она мне! Да все с шутками- прибаутками. И наливки вишневой мы выпили с ней, и смеялись, и вспоминали…
Я еще была ребенком, когда она работала в типографии, в редакции нашей районной газеты “Сталiнським шляхом”, где даже как-то напечатали мое стихотворение и я получила гонорар! Я вспомнила, как зимой, на праздник “Меланки” она с маминой подругой, тоже Ниной, нарядились в жениха и невесту, где-то с компанией бродили по Златополю и заявились к нам, - веселые, накрашенные, с большой кошелкой, в которой были сладости для меня и торчала большая бутыль с самогоном, заткнутая обшелушенным кукурузным кочаном. Помню, как тетя Нина, мамина подруга, подперев щеку ладонью, сказала, глядя на меня:
- От який цвет лица! Ни краситься, ни пудриться не треба...
А я с завистью смотрела на них и мне так хотелось накраситься, как они...
...И вот теперь мои сыновья, побывав на могилке моей мамы, пришли домой к бабе Лене, которую и видели-то раньше совсем мало.
Она сидела на кровати, спустив на пол ноги в мягких, шитых валенках. Подняла на них глаза. Они и раньше чуть косили у нее, а сейчас и вовсе казалось, что смотрит она мимо ребят. И все же узнала. Скорее, догадалась.
- Да, чула, чула вже... Померла Катерина… Земля ей пухом… А я вже нэ хожу, ноги нэ ходять…- рассказывала о своих болезнях, о Толике, что давно уже жил в другом районе, в Онуфриевке…
Ребята молча, терпеливо слушали. Уходя, оставили на столе деньги...