– Как по-вашему сегодня относятся к слову?
– Когда я поступил на филфак в конце семидесятых годов, о языке говорили, прежде всего, как о средстве коммуникации. Это продолжается до сих пор. Учёные-языковеды воспринимают слово, как ветеринары, которые щипцами вытягивают жилы из мёртвого жеребца. Неплохо учиться выделять в значении слова «денотат» и «коннотат», «обозначающее» и «обозначаемое», но духовная тайна слова при этом игнорируется.
Будучи совсем юным филологом, я внутренне протестовал против этой «базаровщины». Болезнь Базарова, напомню, заключалась в том, что все явления, вплоть до любви, он готов был разлагать на атомы.
Сегодня же мы являемся свидетелями тенденции, которая отказывает слову в праве на существование, подменяя его междометиями, звукоподражаниями, условными сигналами. Но, с другой стороны, жива Церковь, и всякий человек по мере вхождения в её лоно обретает своё слово и свой язык.
– Что значит «своё слово» для вас как для православного священника и филолога?
– Для меня слово – святыня. Дар словесности сакрален, священен по своему происхождению. Если вдуматься, СЛОВО И СЛАВА – одно и тоже. Человеку дан дар СЛОВА для СЛАВОсловия Того, Кто является Вечным Словом и Которым «вся бысть». Поэтому я не намерен сдаваться в плен массовой культуре, которая лишает обывателя способности глубоко чувствовать и ясно говорить. Мы противопоставляем общей бесвкусице и «бессловесию» слово ясное, правдивое, прекрасное. Считаю, что приоритет должен остаться за живым словом, которое само есть плоть от плоти, кость от кости литературного языка. Где имеет место ясная, звучная речь, посвящённая непустячному предмету, там уходит сера из ушей, там раскрываются сонные глаза, там смягчаются сердца, и таинственная жизнь посредством слова вливается в человеческие души.
– В начале XX века Осип Мандельштам ввёл понятие «тоска по мировой культуре». Есть ли какая-нибудь похожая тоска в XXI веке? Если да, то может ли слово её преодолеть?
– Как-то в Москве, на Старом Арбате, мне довелось посетить музей Алексея Фёдоровича Лосева. В этом музее на стене была начертана фраза, которую, видимо, он часто повторял: «Я сослан в XX век». Философ ощущал себя осколком другой эпохи, жил мыслью и чувствами в совершенно ином мире, почитая для себя XX век с его расхожими материалистическими идеями и нравами ссылкой или временной командировкой.
Мне кажется, что мы все сегодня, живя в этом огрубевшем мире, где почти не осталось места для жертвенной любви, верности раз произнесённому слову, где подвергаются осмеянию самые высокие нравственные понятия, тоскуем по пушкинской эпохе. Нам хочется вернуться в то время, когда сын целовал руку своей матери, когда мужчина вставал, когда входила в зал женщина, когда люди изъяснялись на высоком и чистом языке и черпали в этом бескорыстную радость. И хотя мы не видим сегодня вокруг себя болконских, «невольников чести», хотя нам не дано, как бы страстно этого ни желал Б. Окуджава, пройтись с Александром Сергеевичем по мостовой, но посредством слова, чтения классической литературы, мы отчасти утоляем эту жажду. Пусть я выгляжу ботаником, доктором Паганелем, безнадёжно устаревшим романтиком, «отстоем» классической эпохи, но, я думаю, последнее слово останется за нами.
– Что необходимо сделать, чтобы не утратить жажды настоящего слова?
– Для того чтобы не потерять святыню, дети должны повернуться лицом к отцам. Нужно понять, что старый мир достоин не разрушения, но вживления в него молодых росточков. И там, где есть преемство поколений, там, где мы ощущаем себя не новаторами, не революционерами, а наследниками, с благодарностью принимающими от наших дедов «славные победы», будет толк.
Подлинной носительницей духовной, а значит, словесной, культуры, является Мать Церковь. Её лик не покрывается морщинами, она не нуждается ни в палочке, ни в ходунках, она всегда прекрасна и нетленна и всегда готова оживить нас, впрыснуть нам животворящую инъекцию – Божественную благодать.
Замечено, что человек, становясь членом Церкви, меняется, преображается и душевно, и телесно, и духовно. Посредством Церкви мы соединяемся с прежде жившими поколениями, мы становимся способными усвоить их богатство. И в этом торжество нашей православной культуры. Мы не канем во мглу, будем пощажены всякими модернизациями и инновациями, благодаря тому, что сейчас уже есть державно мыслящие люди, которые не хотят бежать с ускорением путём прогресса в объятия беса, но хотят вернуться к истокам и обрести целостность нашего национального самосознания.