Большой друг моего детства Дени Дидро. В годы, когда запрещенные произведения нам, если уже и не снились, то только отдавались в набор, этот автор стал для меня символом свободного мышления. Никто не писал так понятно, проникновенно и интересно, никто не затрагивал подобных тем. "Племянник Рамо" вышел в одном издании с "Монахиней", в середине 80-х издательство "Правда" напечатало немало произведений прекрасных авторов. Возбужденный "Монахиней", я смело пошел в атаку на "Племянника Рамо" и очень скоро понял, что для 12-летнего мальчика текст слишком сложен. Имена ни о чем не говорили, а жизненный опыт не позволял хоть как-то оценить красоты философских построений великого писателя и энциклопедиста своего времени. Вернувшись к произведению несколько позже, я вынес из него немало личного, подтвердившего мои собственные наблюдения за жизненными процессами.
В литературном смысле "Племянник Рамо" значительно уступает "Монахине", по сути это небольшой текст, целиком представляющий из себя диалог автора с неким оригинальным субъектом, племянником Рамо. Являя собою перед читателем типичного представителя своего времени, последний воплотил в себе наиболее яркие черты эпохи реализма, разнузданности, цинизма и невоздержанности. На фоне "Монахини" произведение выглядит как философский трактат, оно гораздо основательнее и отвечает на многие вопросы, сохранившие актуальность и в настоящее время. То есть, обладает практически всеми признакам классического литературного произведения. Например, Дидро преподносит мораль как некую утонченную материю, манипуляции с которой возможны лишь избранным.
Деревья являются частью общества, а потому, цветущая на улице черемуха говорит о распущенности. Примерно так в детстве воспринимается понимание изменчивости морали. Процесс этот необратимый и некоторые псевдологические темы смешат до сих пор. Предположим, человек испортился, познал какие-то пороки людские и начал им с увлечением придаваться. Если послушать основную массу нравоучителей, то путь назад, к добродетели, этот человек может проделать в любой момент. Казалось бы, вполне логично - если ты вошел в какую-то дверь, то в нее же можешь и выйти (покаялся и все дела). Так некоторые, бросив курить и начав при этом толстеть, думают, что, начав курить снова, они вновь похудеют только лишь на этом основании. Ничего подобного, начав снова курить, они только прекращают толстеть дальше. Также и здесь - вновь вступив на путь добродетели, ты никогда не вернешь утерянной наивности. Эту мысль Дидро доводит настолько ясно и просто, подкрепляя характерными примерами, что за долгие годы она сохраняется в сознании в первозданном виде. Вывод, который я когда-то сделал, не отличался революционностью, но был очень полезен для формирующейся личности. Вывод таков, что любопытство любопытством, но от какой-то части жизни себя следует ограждать искусственно, руководствуясь, разумеется, не навязчивой моралью общества, не запретами родителей, а только собственными представлениями о внутренней чистоте.
Перечитав Дидро в настоящий момент, только укрепился в собственном убеждении, что не стоит заблуждаться по поводу его обманчивого вида строгого учителя, приверженца правил и общественных норм. Дидро был человеком веселым, умевшим придать такую форму своему творчеству, чтобы человек думал самостоятельно, находя собственные ответы на свои вопросы. Вспоминается сразу Сол Беллоу, выбирающий смех вместо сетований, ибо в нем преобладают энергия, мудрость и мужество. Люди , демонстрирующие противоречивые аспекты нашей жизни всегда вызывают интерес и смешат те, которые пытаются трактовать все это так, якобы творец таким образом кого-то критикует. Подобный подход необходим для тех, кто боится неоднозначного, навешивает ярлыки и страдает деревенской непримиримостью с чужими взглядами. Показав негодяя, пройдоху и эгоиста племянника Рамо, показав его во всем очаровании, блеске утонченного понимания процессов, проникновенном издевательстве над всеми и самим собой - ужель кто-то мог бы подумать, что Дидро не продемонстрировал читателям какую-то часть самого себя? Сможет ли кто-то разделить на "своих - чужих" доброе зло и злое добро, поляковские вариации активных пессимистов и пассивных оптимистов, мужчин и женщин, любовь и ненависть?