Мой дедушка по матери – Прокопец Тимофей Никитич, бабушка – Прокопец (в девичестве Коробко) Оксана Потаповна. В семье отца я бывала обычно только в гостях, вместе с папой во время его отпуска. У родителей же мамы жила с маленького возраста (чуть ли не с полутора лет) довольно продолжительные периоды. Поэтому о дедушке Тимофее и бабушке Оксане и даже об их родителях я знаю гораздо больше, чем о родных папы.
Мой дедушка Тимофей Никитич 1900-го года рождения – сын Никиты и Василины Прокопец, родители которых до реформы 1861 года были крепостными (об этом вспоминала моя мама из рассказов своей бабушки). Никита с юных лет занимался пчеловодством; к концу жизни у него с женой была хорошая пасека, которая приносила приличный доход. При пасеке имели избу, находившуюся на окраине деревни у леса. И лес, и избу, и пасеку, и мёд я хорошо помню с малых лет; совсем маленькой и потом, когда подросла, мы частенько ходила с дедушкой Тимофеем в гости к его сестре, бабушке Гале «на свежий мёд». Удивительно, но я до сих пор помню запах и вкус этого мёда и своё изумление. Для меня тогда явилась настоящим открытием эта золотистая, горьковатая сладость, пахнущая всеми известными и неизвестными цветами. Благодаря пасеке семья прадеда Никиты считалась по тем временам довольно обеспеченной – пчёлы кормили и в прямом, и в переносном смысле (доходы от пасеки позволяли одевать, обувать, обучать детей). Их было четверо – дочери Екатерина и Галя, сыновья Максим и Тимофей.
Семья прадеда Никиты имела довольно высокий для глухой сельской местности уровень образованности и культуры.
Когда я пишу – уровень образованности, то, конечно, не имею в виду обучение в специальных учебных заведениях. Ведь в начале века семья деревенских простолюдинов, в которой все знали грамоту, уже считалась исключительно образованной. Никита и Василина не только сами умели читать и писать, не только выучили грамоте детей, но ещё и старшую, самую способную дочь Катю отправили обучаться в Киевское педагогическое училище. Правда, окончив его, она никогда уже не жила в Макиевке, осталась учительствовать в городе.
Когда я пишу о культуре, то прежде всего имею в виду высокую культуру взаимоотношений в семье и обширный уровень духовных познаний. Бабушка Оксана с детства и до глубокой старости дружила с сестрой своего мужа Галей. Она не раз делилась со мной своими воспоминаниями о том, какое согласие, спокойствие, дружеские, уважительные отношения царили в семье её подруги, в которой никто никогда не повышал голос на другого, не слышал и, тем более не употреблял ни одного бранного слова.
Некоторым теперешним высокообразованным людям, считающим себя интеллигентными, но в своей семье допускающим невоздержанность и грубость, можно было бы многому поучиться у этих простых деревенских людей, имеющих глубокую внутреннюю культуру поведения в быту.
Бабушка Оксана, сирота с малых лет, фактически не имевшая своей семьи, выйдя замуж за дедушку Тимофея не по любви, но из глубокого уважения к семье Прокопцов, в свою супружескую жизнь сумела перенести всё то, чем восхищали её эти интересные и умные люди. Моя прабабушка Василина имела сильный, красивый голос, хорошо пела украинские народные песни и романсы, колядки, знала народные поверья, много народных сказок, сказки Пушкина и рассказывала их своим внукам, о чём вспоминала спустя десятилетия бабушка Оксана, перенявшая у свекрови светлое и мудрое общение с внуками. Эти песни, сказки, колядки, – всё донесла до меня, маленькой, через множество лет моя бабушка Оксана.
Младший сын Василины и Никиты, мой дедушка Тимофей, был человеком всесторонне развитым и чрезвычайно способным. У него было худощавое, удлинённое лицо, чёрные волосы и карие глаза. На имеющейся у меня фотографии дедушка молод, он снят со своим любимым музыкальным инструментом – мандолиной. А вообще, не зная нотной грамоты, он играл на всех музыкальных инструментах: гармошке, пианино, скрипке, гитаре, руководил в 1930-1940-е годы сельским музыкальным ансамблем. К слову сказать, старший сын Горовых Мусий, о судьбе которого я рассказывала в предыдущей главе, тоже играл на гитаре в этом ансамбле. Дедушку Тимофея до конца жизни приглашали на все деревенские праздники, гуляния, свадьбы, похороны как превосходного гармониста. У него был очень красивый, ровный почерк, он писал совершенно без ошибок, что было на селе по тем временам большой редкостью. Когда в Макиевке в середине 1920-х годов открылся кооперативный магазин, его, несмотря на молодой возраст, пригласили стать завмагом как грамотного и надёжного человека…
Глубокий след оставила в моей детской душе бабушка Оксана. Её отец был простым безграмотным крестьянином, умеющим только пахать землю, его семья жила небогато. Оксана, 1896 года рождения, и её старшая сестра Прасковья рано потеряли мать. Мою прабабушку, оставившую сиротами своих маленьких дочек, звали Мария. Возможно, её девичья фамилия – Мартынец, такую фамилию имел дядя бабушки Оксаны, наверное, брат её рано умершей матери. Свалила как-то зимой молодую женщину сильная простуда, да и довела до могилы. Бабушке было тогда всего два года и маму свою она, конечно, не помнила совсем. Потап женился вторично – одному невмоготу было управляться с маленькими дочками, вести домашнее хозяйство да ещё и работать в поле. Появилось двое детей со второй женой: дочь Евгения и сын Дмитрий. Как обычно бывает, дочери Потапа от любимой жены Марии мало видели со стороны мачехи добра, а тем более любви. Обеих девочек отдали с малолетства в прислуги. Оксана с десяти лет работала сначала в «наймах» у богатых односельчан, нянчила их детей, а с 16-ти лет её отвезли в Киев, где довелось жить и трудиться шесть лет в прислугах у зажиточных евреев Килиновских. Работала сперва по дому, выполняла всю чёрную работу – убирала, мыла полы, выносила мусорные вёдра, стирала. Через какое-то время, заметив усердие молодой прислуги, хозяева доверили ей уход за своими тремя детьми. От них бабушка научилась грамоте: умела читать, но писала с многочисленными ошибками, не зная о правилах правописания. Килиновские привязались к трудолюбивой, умной и скромной деревенской девушке, а их дети очень её полюбили; так что, когда она собралась возвращаться в деревню, уговаривали остаться. Но ждал её в Макиевке парень – Давыд Высочин, по которому тосковало её девичье сердце. Давыд тоже всей душой полюбил красавицу Оксану, они мечтали о скорой свадьбе и долгой счастливой совместной жизни. Но за сиротой Оксаной не давали никакого приданого и она зарабатывала его своим трудом, все свои девичьи годы прислуживая чужим людям.
Хорошо сохранившаяся фотография юной Оксаны 1915 года, отражает всё бабушкино очарование. Это – типичное лицо украинской красавицы: нежное, округлое, как будто из лучшего мрамора, с безупречными мягкими чертами, небольшой прямой нос, пухлые губы, чёрные волосы, заплетённые в косу, чёрные брови и невероятной чистоты и глубины огромные, открытые серые глаза. Не зря ведь сирота Оксана была общепризнанной первой деревенской красавицей.
К тому же она имела мягкий, спокойный характер, была рассудительной и мудрой. В отличие от бабушки Натальи, редко проявлявшей свои чувства, всегда сдержанной с окружающими, бабушка Оксана была открытой, откровенной, общительной, располагала к доверию, всех пыталась понимать. Где бы она ни жила, соседи и просто знакомые делились с ней сокровенным, приходили за добрым советом. Думаю, что её характер и её дар – понимать и жалеть всех сформировался из-за раннего сиротства и одиночества, тяжёлого детства и безрадостной юности. Удивительное это было свойство – дарить людям то, чем её саму судьба обделила буквально с первых шагов жизни. Откуда это? – Я думаю, что такой дар, наверное, – это промысел Божий…
По возвращению в Макиевку ждал бабушку удар – богатая семья Высочиных не пожелала родниться с бедной сиротой. С мнением Давыда его родители считаться не стали, – нашли для него, как они считали, более подходящую пару, из зажиточной семьи, с хорошим приданым. Перечить родителям было не принято, и Давыд смирился.
Оксана, с детства не знавшая любви и ласки, мечтавшая о своём семейном очаге, часто находила утешение в семье своей подруги, где ей всегда были рады, где все относились к ней сочувственно и внимательно. К кареглазому братишке Гали Тимофею Оксана относилась, скорее, как старшая сестра. Как-то, ещё в 13-летнем возрасте, он заявил своей матери: «Пока Оксана зарабатывает себе приданое, я как раз подрасту и женюсь на ней». Никто тогда не воспринял его слова серьёзно, а Василина ответила: «Куда тебе до Оксаны – она вон какая красавица, возле неё не такие, как ты вьются.»
Но возвратилась Оксана из Киева, и окружил её Тимофей такой заботой и нежностью, такой любовью и сердечностью, каких ни от кого не знала она в своей бесприютной жизни. Да ещё молодой паренёк, почти мальчик, на четыре года моложе Оксаны, так задушевно пел для неё песни, аккомпанируя себе на мандолине, что прониклась к нему красавица ответным, но скорее похожим на материнское чувством – нежности, ласки и жалости.
Так состоялся их союз – двух благородных и родственных душ. И хотя при случайной встрече с Давыдом, сердце Оксаны, как и прежде, готово было выпрыгнуть из груди, а память о первой огромной любви не оставляла её до конца жизни, превыше всего стал для неё долг перед семьёй и глубокая привязанность и благодарность к Тимофею; ничего другого она никогда не мыслила в своей жизни.
В стране, истерзанной революциями и войнами, нелегко было построить свой дом, завести хозяйство, но трудилась, не покладая рук, от зари до зари привыкшая к жизненным лишениям и тяжёлому труду Оксана, а возвести для молодых избу помогала вся дружная семья Никиты и Василины.
Пошли один за другим дети: вначале сыновья Вася и Петя (1921 и 1923 годов рождения), а затем дочери Катя (моя мама) и Люба (1925 и 1930 годов рождения). Оксана вообще очень любила детей и своих, и чужих, умела с ранних лет с ними управляться. Сначала нянчила своих сводных брата и сестру, потом ухаживала за чужими детьми в деревне и в столице, и всегда все были довольны её обращением с малышами. За эти качества пригласили молодую женщину работать воспитательницей в открывшиеся в деревне в 1930-е годы сельские детские ясли. Принимали в них дошколят всех возрастов, даже грудных; работали ясли только в весеннюю посевную, в период летних полевых работ и во время уборочной. Нужно иметь немало сноровки, чтобы справиться с большим количеством разновозрастных ребят, и Оксана вдвоём с расторопной помощницей успевали одних пеленать, других сажать на горшок, третьих завлечь интересной игрой, а четвёртым рассказать или прочитать интересную сказку. Помимо работы, нужно было управляться со своей скотиной: поросёнком, козой, домашней птицей, обрабатывать приусадебный участок.
Тимофей Никитич, как я уже упоминала, работал завкооперацией и, кроме того, зарабатывал деньги своим дарованием: вместе с созданным его усилиями сельским музыкальным ансамблем играл на деревенских праздниках. За свои музыкальные способности получил Тимофей от односельчан кличку Лира…
Тут я опять вынуждена возвратиться к теме голода 1932-1933-х годов, чтобы поведать о том, как спаслась семья матери. Когда конфискаторы выгребали из амбара и кладовой все зерновые, бобовые, запасы муки и круп, Оксана и Тимофей, конечно, были обеспокоены и огорчены, но, в отличие от Прокопа Миновича Горового, человека бывалого, нюхнувшего пороха и повидавшего многое в своей непростой жизни, даже вообразить не могли то ужасное положение, в котором окажется вскоре не только их семья – все близкие, родные, вся деревня, целые районы Киевской области, да и не одной Киевской. Они думали, что Советская, народная власть, забравшая все их запасы – это ведь не банда атамана Зелёного, это власть государства рабочих и крестьян и беды она не допустит – спасёт и поможет. И только когда выпал снег, пришла лютая зима и в доме быстро начало таять всё съестное, да и просто всё, годящееся в пищу, когда дети и они сами впервые легли спать голодными, а во всех соседских избах у малых и взрослых начали опухать ноги, только тогда пришла леденящая души мысль: спасение ждать неоткуда. Запричитала, зарыдала Оксана, прижимая к груди двухлетнюю Любу и целуя всех остальных: «Деточки, что же нам делать, родненькие! Не дожить до весны, до красного солнышка!» Тимофей пытался успокоить жену: «Не голоси, Оксана, не тужи, что-нибудь придумаем», хотя у самого мурашки бегали по коже от бессилия и отчаяния...
Продолжение: http://www.proza.ru/2015/05/11/1935