Кабинет, в котором временно размещался профессор, оказался намного уютнее его собственного, где сейчас шёл ремонт. В помещении, помимо стола, кушетки, стула и картины на стене, ничего не было. Впрочем, вся клиника была выдержана в лучших традициях минимализма, как в обстановке, так и содержании пациентов. Доктор Ксавье отошел от окна в тот момент, когда с меня уже сняли рубашку, и я удобно улеглась на кушетке.
- Итак, вновь Вероника решает умереть? – спросил доктор, когда из кабинета вышли санитары.
- Вероника вообще ничего не решает в этой жизни, - ответила я без какой-либо злобы или высокомерности в голосе.
- Ох, Ника, - начал доктор, но я не дала ему продолжить.
- Вероника. Меня зовут Вероника, - сказала я, давая ему понять, что не буду идти на уступки, несмотря на его многократные попытки называть меня сокращенно.
- Хорошо, Вероника, мне доложили, что этой ночью ты пыталась в очередной раз уйти из жизни. Мы не будем обсуждать способ, который является весьма, - профессор задумался, подбирая подходящее слово, - весьма своеобразным. Давай лучше поговорим о причинах, тому предшествующих. Если не хочешь, то мы можем побеседовать в другой раз на эту тему, или вообще забыть.
Что мне всегда нравилось в Ксавье, так это манера речи с кем-либо. Он не делал скидок на возраст, не возвышал себя над другими и говорил весьма добродушно, чем весьма располагал к себе. Вообще он и внешне был довольно симпатичным, несмотря на то, что несколько месяцев назад отметил своё 60-летие. Я не была уверена, что хочу обсуждать мои вчерашние безуспешные попытки суицида, но почему бы не попробовать.
- Хочу, но не знаю, что вам сказать, - ответила я на его вопрос.
- Вероника, ты у нас второй год и за всё это время ты не оставила попыток уйти от нас. Ты говорила, что сомневаешься в существовании загробного мира или какого-то Высшего существа, творящего судьбы. Зачем ты так стремишься это сделать? – сказал Ксавье, складывая ноги на письменный стол.
- А зачем вы положили ноги на мебель, которая совсем не предназначена для этого? – ответила я, проведя аналогии с нашим поведением.
- Мне так удобнее, - Ксавье беспристрастно посмотрел на меня и даже не шевельнул ногой, что означало полное отсутствие смущения от замечания.
- Вот и мне было бы гораздо удобнее, если бы мне никто не мешал это сделать. Согласитесь, доктор, вам бы это сильно упростило жизнь, - я уселась на кушетке и почувствовала, что в моем голосе появилась некая ненависть. – Вашей карьере это бы никак не навредило, начальство ругать не стало, родители мои тем более никаких претензий не имели. Максимум, что вам пришлось бы сделать, это написать небольшую объяснительную, в которой вы сухонько изложили причину смерти Вероники Вейрон, список медицинских препаратов и остальную чепуху. Всё, как обычно. Сколько вы таких пишете в месяц? Тридцать-сорок?
- В прошлом месяце семьдесят, в мае было сто четыре. В этом месяце пока двадцать шесть. Мы пересмотрели работу охраны и санитаров, благодаря чему удалось избежать подобных ситуаций, - всё таким же спокойным голосом ответил Ксавье, переложив ногу на ногу. – За сегодня трое из вас попытались нас покинуть, двум удалось, тебе – нет.
- Это вопрос времени, - ответила я, подавив в себе бессмысленную злобу и немного удивившись цифрам, сказанным доктором. Я предполагала, что нас много, но не предполагала насколько.
- Время действительно замечательно тем, что решает многие вопросы и проблемы, но это не тот случай. Поверь, мне будет очень неприятно писать объяснительную, в которой я напишу о смерти Вероники Вейрон, список медикаментов и прочую чепуху. – Профессор поставил ноги на пол и встал из-за стола. – Девочка, поверь, мне правда не хочется этого делать.
Ксавье действительно был интересным мужчиной, выглядящим гораздо моложе своих лет. Впрочем, сейчас вообще мало истинных стариков осталось. Практически все пользуются омолаживающими лекарствами и косметикой, отчего угадать точный возраст человека становится практически невозможно. Фантазия уже во всю крутила картинки нашей счастливой совместной жизни: прогулки по вечерам, дети и внуки, отдых у Индийского моря и в горах Тибета, но тут я вспомнила, где нахожусь, и это тут же пропало.
- Я хочу уйти, - сказала я, поднимаясь с кушетки.
- Да-да, конечно, твоё право, но подумай ещё раз, - сказал Ксавье, подойдя к столу, готовясь нажать на кнопку вызова охраны.
- Я хочу уйти, тут не о чем думать, - повторила я и сделала шаг к синей линии на полу. За ней была еще одна полоса, красная, заступив за которую можно было получить неплохой выстрел транквилизатора. Поставлялся он из браслетов, которые одевали на руки и ноги всех пациентов нашей поликлиники в день поступления. Впрочем, в кабинет уже входили санитары, и дальнейшие перемещения в кабинете не имели смысла.
- Сегодня она может принять участие в групповом занятии, на ночь ничего из лекарств не давайте, связывать так же нет необходимости, - услышала я, стоя в коридоре, слова Ксавье, которые он говорил медсестре. Взглянув на меня, он исчез за дверью, а меня повели в сторону помещения, которое мы называем «игровой комнатой».
В помещении находилось около тридцать человек, не считая обслуживающего нас персонала. Большинство пациентов читало книги, часть работала на компьютерах, единицы возились на полу с игрушками. Всех, кроме тех, что развлекались с игрушками, я знала, поэтому сразу заметила, что в помещении не хватает Пьера, Жака, Тайлера. На окне сидела Кристин и смотрела на лес, окружавший всю поликлинику на пять километров в диаметре. Стоит отметить, что здесь и правда было красиво.
- Привет, ты как? – спросила я после того, как к нам подошёл молоденький санитар. Он явно был новенький, поэтому с интересом смотрел и всем видом пытался показать, что будет внимательно за нами следить.
- Хорошо, Пьер и тот американец, Тайлер, сегодня ушли, слышала? – ответила мне Кристин, переведя взгляд в мою сторону.
- Да, без имён, но слышала. Теперь понятно, почему их тут нет, а что с Жаком? – я уселась рядом с ней, а санитар встал напротив нас и смотрел то на меня, то на мою собеседницу.
- Он выпил таблеток, надеясь, что они его убьют, но не вышло. Не знаю, чего он такого выпил и откуда вообще взял, но говорят, когда его нашли, он изучал потолок и разговаривал с ним, - ответила Кристин, немного улыбнувшись, и продолжила: - Хотели делать промывание, но его начало тошнить и без врачей, правда, он до сих пор бредит и пытается убедить потолок в том, что они должны быть вместе.
Санитар усмехнулся, услышав последнюю фразу, но после нашего взгляда сделал вид, что не издавал ни звука. Мы еще немного поболтали, порой переходя рамки допустимых тем, от чего получали предупреждения от санитара. Вскоре в помещение вошла Элиза, наш преподаватель, и мы стали собираться в дальнем углу помещения на групповой урок.
- Итак, сегодня я не буду задавать вам тему беседы, а предлагаю вам сделать это самостоятельно, - сказала Элиза, когда мы все собрались на полу вокруг неё. – Кристин, может, ты что-то предложить хочешь?
- Могу, давайте обсудим проблемы эвтаназии и способы их решения, - ответила Кристин и получила укорительный взгляд от учителя. По правилам занятий, мы могли говорить что угодно, без опасений получить дозу снотворного в спину от санитара. – Я серьезно, почему мы не можем говорить о том, что нас действительно интересует.
- Мы здесь для того, чтобы вы дольше жили, а не уходили всеми возможными и невозможными способами, - ответила Элиза, сохраняя спокойствие, но с заметным напряжением в голосе. – Может быть, другую тему?
- Да, другую, раньше, до того, как, вы, ученые, придумали «панацею», было так же? – спросила я у преподавателя.
- Мы не считаем, что это действительно стало панацеей. Да, смертность заметно снизилась, особенно детская, повысилась успеваемость в школах и вузах, обучение на рабочих местах стало заметно продуктивнее, исчезли все болезни, кроме ВИЧа, рака и прочих генетических, но это не панацея, - ответила Элиза, перечисляя всем известные и никому не интересные факты.
- Вы не ответили на вопрос, - заметил Патрик, парень с интересной внешностью, на пару лет старше меня.
- Ох, да, суициды были всегда, - ответила учительница, оглядывая всех нас. – Чаще всего осенью и весной. Много было в подростковом возрасте 13-15 лет, но не в вашем. Это были эпизодические, в очень редких случаях связанные между собой трагедии.
- А что известно о причинах? – спросил Патрик.
- Неразделенная любовь, проблемы в семье, непонимание со стороны сверстников, издевательства в учебных заведениях, - ответила преподавательница.
- Но это же так… банально. То есть я хочу сказать, что это всё не проблемы, - подумав, негромко сказала я и тут же услышала голос Ксавье за своей спиной.
- А ваши причины более взвешенные и обдуманные? Они не банальны? – сказал профессор, обойдя нас и усевшись прямо на пол. – Вы даже не можете сформулировать для себя самих, что вас не устраивает в этом мире.
- Вы так говорите, будто мы в этом виноваты, - сказала Кристин.
- Нет-нет! Что вы! Я вас ни в чём не обвиняю, вы лишь жертвы и ничего более, - взмахнув руками, сказал Ксавье. – Если уж и винить кого-то, только тех, кто вывел сыворотку. Или тех, кто не просчитал вероятности её мутаций. Здесь много виновников, но это явно не вы. Многих до сих пор ещё судят, поверьте мне. Хотя, на мой взгляд, это всё просто показуха. Оплату адвокатов, судей и прокуроров можно было бы потратить более рационально, например, на исследования. Ведь такого никогда не было, и возможно, вы последнее поколение на нашей планете, если волна самоубийств не остановится.
Профессор рассказывал, как с этой проблемой борются в других странах, не вознося и не принижая другие нации. Китайцы, по его словам, были рады, что таким своеобразным способом удалось снизить рождаемость в стране и хоть как-то контролировать количество населения. Страны Африки, которые отказались от вакцинации сорок лет назад, огородились от всего мира и жили исключительно за счёт собственных ресурсов. По словам Ксавье, такие народы вымирают и лет через шестьдесят останутся единицы. Америка, Россия, Германия и ряд стран Европы попали в западню своих законов. Демократия позволила людям добровольно уходить из жизни в любом возрасте. Они попытались как-то снизить гигантское количество эвтаназий в своих странах, придумав психологические тесты для желающих, но они оказались слишком простые. Все попытки их усложнить ни к чему не привели, и теперь, по словам доктора, этим странам так же грозит полное или частичное вымирание.
- Знаете, вакцина, не считая побочного действия в виде вызывающего безудержного желания покончить жизнь самоубийством, вполне эффективна, - сказал Ксавье, глядя на санитаров, которые начали готовить смирительные рубашки для некоторых из нас. – Люди стали умнее, быстрее, избавились от не одной сотни болезней и стали жить намного дольше. Интересно, что шимпанзе, на которых проверяли эффективность, не пытались убить себя ни в одном поколении. Даже странно.
- А почему это коснулось только детей нашего возраста, - спросил Патрик у профессора.
- Теперь на этот вопрос никто не дает ответа. Версий много, но толку, - доктор развел руки в знак собственного бессилия. – С первым поколением было хоть что-т о понятно, но оно слишком быстро умерло. Я успел поработать с двумя детьми в возрасте четырех и пяти лет до того, как их не стало, и сделал некоторые выводы, но в дальнейшем теория провалилась.
- Вашими детьми? – поинтересовался хмурый мальчик лет трёх из новеньких.
- Да, моими, Лиза и София, они были первым поколением детей, родившимися после внутриутробного прививания. До того, как узнали о побочных действиях препаратов, инъекции ставили даже ещё не рожденным детям, - ответил профессор, а я немного удивилась тому, что он продолжал вести разговор так же, будто это происходило не с его детьми. – Сначала мы даже были рады. Говорить они начали, когда им не было и трёх месяцев. Ходить в полугодовалом возрасте. К своему первому дню рождению могли считать, писать и решить задачи наравне со школьниками пятых-шестых классов. На своё четырехлетие Лиза попыталась утопиться. У Софьи, которая была старше сестры, попытка увенчалась успехом. Мы думали, что это была случайность, но вскоре стали узнавать о подобных случаях повсеместно. Я с женой попытался оградить Лизу, но вы же сами понимаете, чем всё для неё закончилось. Честно говоря, мы не знаем, что с вами делать со стороны психиатрии. Вы ничем не отличаетесь от тех детей, что жили в моё время. Кто-то из вас уже сейчас показывает себя как талантливый артист, кто-то может дать фору инженерам моего поколения. Некоторые, как вы замечали, неплохо разбираются в анатомии и могли быть стать врачами, другие – спортсменами, но...
Я попыталась посмотреть на нас несколько иначе, чем делала это раньше. Вот Кристин, ей пять лет, кем она могла бы стать, если бы выросла? Ей нравится возиться с новенькими детьми, которые поступают в клинику каждую неделю в возрасте от полутора до двух лет. Шестилетний Патрик симпатичный, он и правда был бы звездой экрана. Снимался бы в фильмах и имел тысячи поклонниц. А Тайлер. Он мог бы стать неплохим боксёром или борцом, даже в свои четыре года. У него неплохо получалось устраивать драки, из которых он всегда выходил победителем. А я? Кем могла бы стать я?
- Я хочу верить, что мы с вами сможем что-то изменить. Возможно, не сегодня и не на этой неделе. Но в будущем, - сказал Ксавье и стал подниматься с пола. – Поверьте, мне правда не хочется писать объяснительные.
Рубашку на меня не стали надевать, а просто повели по длинному коридору. Двух скрепок, которые мне передала Кристин во время урока, должно хватить. Надеюсь, что санитары не станут слишком придирчиво меня осматривать и не привяжут на ночь, как им рекомендовал Ксавье. Эти санитары порой такие невнимательные.