Прошло почти два месяца, Лео не приехал, но прислал объяснительное письмо. Ниже Розин ответ.
«24 апреля 1900
Мой дорогой Дциодциус! Твоё письмо пришло во-время, как раз когда меня непрестанно мучила мысль, когда же кончится эта заваруха.
Чтобы объяснить тебе моё положение и моё состояние в последнее время, скажу только коротко, что я весь последний период, больше всего же во время моего последнего прибывания в Цюрихе пришла к выводу, что ты... меня разлюбил, что даже, может быть, ты с кем-то другим связан, что, во всяком случае, я перестала для тебя быть человеком, который был бы в состоянии сделать тебя счастливым, насколько это возможно.
Эта мысль пришла мне в голову, когда я лежала на кушетке у Цеткин и из-за постоянных мыслей не могла уснуть. Вдруг это так чётко предстало передо мной; твоё нежелание переезда в Берлин и с этой точки зрения я поняла всё твоё поведение в последнее время. И от этого, правда, мне стало легче в груди, как человеку, который после бесконечных попыток понять, наконец-то, находит простой и ясный, хотя и болезненный ответ.
Сразу же я решила так действовать, чтобы тебе облегчить расставание со мной, что значит прежде всего прервать нашу переписку, чтобы своми письмами не связывать тебя по-новому, чтобы не влиять на твоё настроение. При этом я себе сказала: так вопрос будет решён. Если он любит и хочет жить вместе, тогда он вернётся, если же нет, тогда он использует обрыв в переписке, и привычка ко мне постепенно сама по себе заглохнет.
После этого я начала жить здесь в полном одиночестве, с мыслью, что я одна и что так будет всегда. От этого мне было немного холодно, но я была и горда собой. И каждый раз, когда я видела, как другие люди живут друг с другом, когда я видела, как это хорошо, жить весной, когда я об этом думала, что ты не найдёшь никого, с кем бы смог жить, как со мной. Непроизвольно я опять начинала мечтать и строить планы, но каждый раз потом возникала простая мысль: он уже живёт другой жизнью, или: ты не можешь ему что-то дать; этой мысли было достаточно, чтобы я могла прогнать все мечты и с ожесточением вернуться к работе .
Из твоего письма следует, что я ошиблась (не могу некоторые вещи высказать), и что наше отношение ещё имеет основание и надежду на будущее. Но сам-то ты в этом уверен? Ты хорошо понимаешь, что с тобой? Не расхлябонность ли это? Дциодциус!..
Если же всё хорошо, то не говори мне больше об этом ничего, абсолютно ничего, о том что было, и как было, но напиши когда и как мы устроимся, это не ждёт промедления по многим причинам.
Теперь коротко деловое. Дциодциухна, дорогой, если я «выталкивала» тебя из моих проблем, то только потому что внутренне считала себя виноватой, потому что так пропитала тебя польской работой, что посчитала нужным себе сказать, если этого не прерву, навсегда погублю тебя из-за своего эгоизма. Припомни, как часто ты мне говорил, что ты, если наши отношения должны стать нормальными, должен знать, что я могу без тебя сама справиться?! Вот поэтому я, когда могла, и пыталась сама ответить себе на возникавшие вопросы, чтобы тебя от себя освободить. А ты это воспринимал. Как «выталкивание»?!.. Если бы ты знал, как мне порой здесь больно, что я не могу ни с кем посоветоваться, ни на кого опереться, ни с кем не поделиться сомнениями. ..Если бы ты захотел, как бы замечательно мы могли работать и жить вместе! Работы здесь не в проворот, одной мне и десятой части не осилить.
Теперь у меня кроме немецкой и польская.»
Далее идёт описание успеха Розы на польском съезде социалистической партии, состоявшемся в Берлине с 18 по20 апреля, о работе в газетах и встречах с единомышленниками.
«По воскресеньям мы встречемся с Лопеком и гуляем, как два пенсионера. Это единственное моё общество.
У К.К. Я бываю редко и только коротко, он у меня чаще...
Когда ты прекратишь своё шатание по Швейцарии?!
Поцелуи в губки!
Твоя"
Лопеку Бейну - социалдемократу из Польши, успевшему побывать в ссылке в Архангельской области, в то время 33 года, Розе только что исполнилось 29 лет - вот такие "пенсионеры".