Собачьи новеллы

ТЕПЛЫЙ ВЕТЕР
/КРАСНЫЙ ЦВЕТ/
Девочка первой вбежала на террасу, зашлепала по цементу козьими ногами во вьетнамках, заглянула в большую темноватую комнату.
- Я буду спать на веранде, - объявила она, села на перила, спрятала лицо в широких виноградных листьях.
-Только здесь, папа!
Отец прошел в комнату, поставил чемодан возле массивного зеркального шкафа и посмотрел на две кровати, стоящие рядом у окна. Потом вышел к дочке, сел в кресло-качалку, чуть качнулся:
- Ночами тут холодно. Ты простудишься, Антося. Лучше рядом со мной, у открытого окна.
- Не простужусь - здесь теплый ветер, я помню. Здесь всегда жили теплые ветры. А рядом с тобой всегда спала мама...
Отец нахмурился.
- Ну что ж, давай сразу перенесем кровать, я попрошу для тебя еще одно одеяло.
ХХХ
Антося опустила голову под воду, вдохнула через трубку, поплыла, широко загребая руками. Водоросли качались, водоросли переливались всеми цветами и тихонько звенели. Медуза коснулась, засияла на Антосю фиолетовым колоколом. Какая-то диковинная рыба изогнула хвост-шлейф, ткнулась в темный, обросший мидиями
камень, заплясала вокруг него, извиваясь и колдуя, как шаман. Антося тоже задергала руками и ногами, крутанула всем телом, -вода вошла в маску и она, захлебнувшись,  вынырнула на поверхность. На берегу, под тентом, впритык друг к другу, сидели и лежали люди. Девочка поискала глазами и сразу увидела большую, склоненную над шахматной доской фигуру отца.  Она вышла из моря и остановилась возле отца, вертя руками и ногами, как заводная кукла.
- Я видела гигантскую медузу…
- Ага, медузу! – откликнулся отец и не поднял голову.
-  Это очень хорошо! А мы ее вот так ферзем. Ну а теперь, как выкрутитесь?
Девочка еще немного потанцевала на  месте, потом стянула с отца  соломенную широкополую шляпу, насадила ее на свою светловолосую голову.
- Я ушла к поэту, - сказала Антося и побежала вприпрыжку вверх по лестнице, ведущей к набережной.
Отец резко повернулся:
- Антося!  Куда в такую жару! Не уходи, я сейчас кончу партию.
Дочка сверху помахала шляпой:
- Пока ты кончишь, я вернусь. Поэт ждет меня!
Отец растерянно посмотрел  на своего партнера.
- Очень трудно, совсем трудно,- пробормотал он и быстро
 переставил коня на сторону противника.
Х Х Х
Сухая до треска земля, сухие абажуры рыжих колючек, желтые, рассыпающиеся под ступнями камни. Вверх, вверх по тропке караб¬кается Антося - через серые, вросшие в землю валуны, через за¬росли низкорослой серебристой оливы. Она задыхается от быстрого бега, поворачивается, смотрит на сине-молочную пелену моря, Антося пританцовывает на месте, машет кистями рук, бормочет: "Белые чайки летят, жалобно чайки кричат, падают чайки вниз...»
- Куда падают чайки? - спрашивает сама у себя Антося и опять поворачивается и бежит дальше, лезет на отвесный, выжжен¬ный солнцем бок горы.
 - Туда, туда, вниз... На дно! - округлив зеленые глаза, - смеется девочка и перепрыгивает с камня на камень. Из-под ее ног целый водопад гальки - гремит, катится вниз. А Антося все бормочет, все бормочет:
- Дно морское серебрится,
Дно морское золотится –
Водоросли на дне растут.
Синие, зеленые, красные, лимонные.
Самые пушистые, жесткие, волнистые
Водоросли на дне...
- Водоросли на дне, водоросли на дне, водоросли на дне! - выкрикивает Антося. И снова вверх, вверх, вприпрыжку карабкаются загорелые, иссеченные царапинами, козьи ноги.
Здесь вокруг воздух, здесь она уже в самом небе. Над ней голубое - далеко внизу синее. Могила - посередине, могила со¬единяет море и небо. Без креста, без надписи, без памятника, сложенная из лобастых, угловатых валунов, - могила поэта.
Антося разжимает ладони, кладет сверху еще несколько мел¬ких камешков и снимает свою широкополую шляпу.
- Ты видишь небо, ты видишь море, - говорит Антося.
- Потому что ты поэт...
Она спускается чуть ниже к выдолбленной в камне скамье,  садится спиной к нагретой солнцем спинке. Антося вдыхает запах полыни и слушает треск цикад, а потом закрывает глаза и вдруг чувствует - она не одна. Девочка резко поворачивается, и ее взгляд сталкивается с добрыми собачьими глазами. В глубокой ложбине, почти у самой могилы, притаился большой желтый пес. Он просунул сквозь вихры белой полыни длинную, покрытую черной шерстью морду и, не мигая, смотрит на Антосю.
- Ты тоже пришел к нему? - шепчет Антося.
- Ты знаешь - он вас любил...
Пес подымается, выпрыгивает из ложбины. Неуклюжий с впалыми боками, прихрамывая на заднюю лапу, он подходит к ска¬мейке и вдруг кладет передние лапы на плечи  девочке. Антося замирает, всматривается в коричневые, о чем-то говорящие ей глаза. Потом осторожно протягивает руку и гладит удивительную черную голову – голову, неожиданно  возникающую из желтого тела. Пес сглатывает от удовольствия, высовывает язык, жмурится.
- Ты хочешь ласки? Мой хороший, мой одинокий, мой ти¬хий. Тиша... Можно я так буду звать тебя? Тишка, мой Тишка...
Антося обхватывает голову пса, прижимается к ней лицом, целует быстрыми, страстными поцелуями. Плечи ее начинают  дрожать.
Пес открывает пасть, яркий мокрый язык смахивает слезы со щек Антоси, яркий ласковый язык гладит глаза. Долго и ста¬рательно вылизывает лицо. Антося все еще всхлипывает, но уже сквозь смех.
Ты меня любишь, да? Как хорошо, что я нашла тебя! Она вскакивает, размахивает руками, пританцовывает от восторга.
- Поэт дал море. Поэт дал небо. Поэт дал мне друга! Смотри вниз, Тишка. Оно горит, оно живое... Ты молчишь, ну и пусть, ну и хорошо... Ты ведь все понимаешь, ты сам пришел сюда, Тишка. А может, твой дед любил поэта, а Тишка?
Пес садится на задние лапы и протягивает Антосе обе передние.
 - Все умеешь! —  Откуда? Ты ведь бездомный. Ты - бродяга, Тишка... А может ты просишь есть? - с испугом спрашивает Антося и возмущенно бьет себя кулаком по голове, - ну да, есть! Ты ведь голодный!
Она торопливо натягивает шляпу, еще раз смотрит на мо¬гилу поэта.
 - Бежим со мной, бежим к людям, они нас накормят. Антося, подпрыгивая, спускается к морю, пес скачет рядом.
Неожиданно она хмурит лоб, останавливается и закрывает глаза. Чуть нараспев, покачиваясь, Антося произносит:
 - Над синим морем желтый пес, раскрывши пасть, печально воет, - и робко смотрит на Тишку.
 - Это я о тебе... Ничего, правда? Ведь я сама сочинила...
ХХХ
Густая темнота съеживается, устало оседает на землю. Сверху, как сквозь сито, сочится белое, - начинает светать. На веранде, лицом к винограду, вытянулась в постели Антося, внизу, на коврике, спит Тишка. Пес дышит громко, посапывая, как настоящий взрослый мужчина.
Тихо, тепло и сонно вокруг. И вдруг воздух как-то странно зашевелился, тревожно и резко вскрикнула птица. Затрепетали и поднялись густые листья  винограда - теплый ветер влетел на веранду, поднял занавес на окне, листы белой бумаги на столе. А потом закружился над Антосей, закрутил ее волосами в одну, в другую сторону. Девочка перевернулась на спину, приоткрыла губы, чмокнула и открыла глаза. Она, напряглась и испуганно смотрела перед собой и вдруг  вскочила, протянула руки, что-то ловя,  что-то пытаясь охватить. Тишка проснулся, встревожено залаял, выскочил на улицу,  пробежался вдоль веранды и опять вернулся, вопросительно посмотрел на Антосю. Она стояла, вытянув кисти рук, напряженно всматривалась в предрассветный воздух. Тишка прыгнул на кровать, положил  передние лапы ей на плечи, успокаивающе посмотрел в глаза.
- Теплый ветер... - прошептала Антося, - Теплый ветер, крикнула она. - Он приходил, я знаю, он поцеловал меня. Это она! Пойдем! Туда, туда!    
Антося соскочила на пол, скинула ночною сорочку, путаясь в рукавах, надела платье.
- Она есть,- бормотала девочка. Я найду ее, Тишка. Я поймаю теплый ветер.
Волнение Антоси передалось Тишке. Он первый выскочил  в парк, метнулся в кусты, побежал по шуршащим посыпанным гравием, дорожкам. Он  мчался к морю, и Антося  неслась за ним. Она скатилась вниз с набережной, зашлепала по теплой воде, остановилась, подняв лицо кверху. Сонная тишина лилась с неба, ничто не сотрясало воздух, ветер не пел в ушах.
- Его тут нет, - крикнула Антося. - Почему мы прибежали сюда? Тот ветер прилетел с гор, я знаю. Она любила там  ходить... Бежим туда, бежим, Тишка!
Теперь они мчались в другую сторону. Мимо темных кипа¬рисов, мимо акаций и белых олив. Становилось холоднее, все чаще возникали камни, заросшие травой, острые обломки скал. Тишка поднялся на задние лапы, угрожающе зарычал - совсем низ¬ко над ними пролетел орел.
 - Здесь живут ветры, - прошептала Антося, - Посмотри, как разглажены камни. А вот, а вот... Какие они разные, Тишка! ... Знаки, знаки, - повто¬ряла Антося, прикасаясь к камням. - Верблюд, конь, олень... А где же ее знак, где знак теплого ветра?
         Антося  лихорадочно  кружилась между камней, обнимала их, прикладывала ухо к холод-ной поверхности, а потом  опять побежала... И ... останови¬лась... - нежно и тихо коснулся ее щеки теплый ветер. Она рва¬нулась вперед и снова замерла: перед ней были деревья. Целый лес багряных, изогнутых, могучих бесстыдниц. Некоторые из них, сотрясаясь всем телом, рвались к небу, другие струились совсем низко к земле, третьи - застыли в каком-то диком, танце.
Тишка, увидев их, залаял, будто от встречи с живыми существами. Пес восторженно прыгал между дивных красных деревьев. Антося наклонилась к земле, взяла горсточку в руки. Земля была красного цвета. Ярко-красная земля! Из ярко-красной земли росли ярко-красные деревья.
 - Так вот где живет теплый ветер? Так вот ты куда ушла... Вернись!  Вернись, я прошу, я умоляю тебя. Вернись, я больше не могу так!
Теплый ветер носился между красных деревьев, шевелил их листвой, теплый ветер поднял Антосино платье, жарко прильнул к ее лицу, а потом - бросился в сторону, полетел вниз, в пропасть… Антося бежала за ним, протягивала руки:
- Теплый ветер, - плача звала Антося. - Теплый ветер!
Она стояла на краю пропасти и смотрела на красное, гнездившееся в скале, дерево. Теплый ветер трепал ветви дерева, раскачивал его, изогнутый судорогой, ствол. Антося вскрикнула – смугло-красные руки потянулись к ней снизу, такое стершееся ж такое забытое лицо засияло улыбкой. Антося наклонилась, качнул¬ся под ногами камень, надулось, как зонт, желтое в черную полоску платье. Сразу же взвизгнул Тишка, клубком покатился вниз, следом подняв густое облако красной пыли. Где-то на середине дороги рванулся всем телом, уцепился зубами за ветки красного дерева, уперся боком о что-то острое, и вскочил на все четыре лапы: рядом что-то плескалось. Тишка осторожно пополз, шаря носом по земле. Красная земля кончилась - пес двигался по глад¬ким, отшлифованным ветрами скалам. Внезапно они оборвались, Тишка свесил  голову вниз и увидел каменную, наполненную водой воронку. Оттуда торчала Антосина голова, там бесконечно, круг за кругом, плавала Антося. Тишка захлебнулся в визге, подавил¬ся радостным, торжествующим лаем. Он вытянул передние лапы и смотрел на девочку блестящими  глазами. Антося под¬плыла к краю и поползла, упираясь коленями в острые скалы, про¬калывая кожу и, насаживая ее на камень, как на крюк. Она окра-сила воронку красной теплой жидкостью и, вытянувшись всем те¬лом, схватила Тишку. Пес рванулся, и Антося выкатилась из ворон¬ки.
Х Х Х
Закутанная в одеяла дочка сидела в кресле. 0тец  стоял на коленях, и осторожно, болезненно морщась, бинтовал ее ноги.
 - Ты должна пожалеть меня! Ты у меня одна, но и я ведь у тебя один... Зачем же мучить друг друга? Дочка?
Антося  опустила руки в густые темные волосы отца.
 - Я не хотела тебя мучить... Вот послушай, посмотри на меня! Только не смейся, поверь же мне, наконец! Я объясню!...
Она судорожно переглотнула.
- Меня разбудил теплый ветер. На рассвете... Прилетел и стал гладить, целовать меня, я не смогла больше терпеть... Я побежала за ним! Я решила поймать его!
- Ну вот! – угрюмо сказал отец, - опять начался бред и опять все кончится слезами.
- И не кончится, ничего не кончится! И не бред! Это была наша тайнаешь? Тайна… Мама сказала: « Я никогда не покину тебя, Антося. Никогда! Я превращусь в теплый ветер и  буду приходить к тебе, буду ласкать, обвевать тебя». Ты понимаешь, совсем как раньше, как всегда! И она приходила. Ну, чего ты так смотришь, - приходила и чувствовала… Но мне стало мало ласки! Я захотела ее увидеть, поймать теплый ветер, я...
- Успокойся, Антося. Наша мама всегда была фантазеркой, ты ведь знаешь. Ты уже большая, дочка, и должна понять – она не может прийти! - Глаза отца потускнели и  смотрели куда-то мимо Антоси.
- К сожалению, оттуда никто не возвращался...

- Неправда! – сбросила с себя одеяла Антося, вскочила с кресла. – Не могла она просто взять и исчезнуть. Умерла, умерла… Что такое ваше «умерла»? Она есть – я знаю! Я видела ее там, вчера. Я чувствовала, когда падала. Она схватила меня и опустила в воду, она перенесла Тишку, чтобы он помог мне вылезти.
Как всегда, когда волновалась, Антося пританцовывала на месте, размахивала кистями рук, подергивалась лицом. Отец обнял ее, повел в комнату и уложил на свою постель. Он погладил ее волосы.
- Сегодня ты будешь спать здесь. И никакой теплый ветер больше не приснится.
Антося сжала его большую ладонь:
- Бедный, ты мне не веришь… не волнуйся, я не буду больше ловить его. Я видела, где живет мама! Там красная земля и красные деревья.. Она не хочет сюда… И никогда не придет к нам, папа…
- Забудь об этом, Антося, постарайся ни о чем не думать.
- Как тебе страшно, ты и вправду веришь, что все мы… Все, все, все…
Отец наклонился и поцеловал Антосю.
- Спи, дочка, спи – сон – лучшее лекарство.
… Большой, взрослый человек вышел на веранду, закурил. Потом прошелся, лег на антосину кровать, не выпуская сигареты изо рта, о чем-то думал, смял недокуренную, вытащил другую. Встал, снова вошел  в комнату, посмотрел на дочку. Она спала. Лежала на спине, откинув одеяло, выставив вперед толстые перебинтованные колени. Тонкая Антосина шея изогнулась и повернула в бок небольшую голову – совсем как у ящерицы. Из-под кровати выдвинулась длинная морда Тишки: - Угр, - не то вздохнул, не то прорычал пес. Положил черную голову между лап, тоскливо посмотрел на человека. Тот приложил руку к глазам, сильно провел ладонью по лицу, словно пытаясь что-то смахнуть. Потом накинул на дочку одеяло, достал из чемодана толстый конверт и вышел на балкон.
Он снова сел на Антосину кровать и вытряхнул из конверта стопку фотографий. Они рассыпались по одеялу, замелькали лицами, улыбками, забытыми словами. Мужчина протягивал руку, брал ушедшее время и подносил его к глазам. Вот оно – тонкое, смуглое с длинными, светлыми волосами, изогнутой по-ящериному, похожей на Антосю, головкой. Время, покинувшее мужчину, опять смотрело на него с фотографий. Оно трепетало под пальцами, шелестело конвертом, протягивало к мужчине красновато-смуглые ладони.

Антосин отец лежал на берегу моря и перебирал камни. Наполнял ладони маленькими камешками и пропускал их сквозь пальцы. Зеленовато-синие, как море, они уходили сквозь пальцы бесконечным потоком. Мужчина зачерпывал снова и снова…
Антося и Тишка плыли к берегу. Девочка пыталась догнать собаку, стремительно размахивала руками, с силой отталкивалась, погружая голову в воду и, наконец, схватила Тишку за хвост. Пес залаял и рванулся вперед. Они выскочили из моря и побежали по отмели к мужчине. Внезапно Антося остановилась. Она расширила глаза и смотрела прямо перед собой, на склоненную над морем отвесную скалу. Белая выгоревшая трава, как шерсть, шевелилась на ее спине. Трава ложилась и вставала, торопливо бежала куда-то, катилась легкими светлыми волнами. Антося лихорадочно затанцевала на месте.
- Остановись! Это ветер! Подожди, стой! Антося-й-а!
Но дочка не обернулась, летела все быстрее и быстрее. Запрокинула назад голову и не смотрела вниз – на камни с грохотом, падающие из-под ее ног. Взобралась на вершину, разгребла белые тугие колоски, беспокойно оглянулась. Тишка больше не лаял. Опустил в траву морду и тоже что-то искал. И вдруг подпрыгнул и остановился, поднял переднюю лапу, напружинил тело. Антося рванулась к нему. Из густой травы на нее взглянули продолговатые, туманные глаза. Золотисто-зеленая ящерица лежала на плоском сером камне. Она подняла голову, выгнула изумрудное светящееся тело и смотрела на Антосю. Как-то странно фыркнул Тишка и, ткнулся холодным носом в колени девочки. Антося медленно опустилась в траву, обняла шею собаки:
- Ты нашел ее, спасибо, - прошептала она и дрожащим мизинцем прикоснулась к голове ящерицы. Та даже не вздрогнула, только крошечный комочек проскочил по белой кожице под подбородком. Ящерица переглотнула – она хотела что-то сказать и не могла. На ее растянутых до ушей, плотно сомкнутых губах застыла печальная улыбка.
- Я мучаю тебя? – с тревогой спросила Антося. – Но я не могу, прости… Я плачу, тоскую. Не могу… Ну, никак, ну совсем. Я умоляю тебя – сделайся человеком! Ты же могла из теплого ветра превратиться в ящерицу? Стань мамой… На одну секунду, только мелькнешь и все, только…
- Антося, дочка! – неожиданно громко произнес за ее спиной отец.
Она повернулась, схватила его за руку:
- Вот, вот, смотри…
Ящерица перевела свой туманный взгляд на мужчину, приподнялась на передних лапках и соскользнула с камня. В белой траве сверкнула ярко-зеленая шкурка, Тишка бросился следом. Девочка болезненно дернулась, губы ее искривились.
- Не надо, оставь ее, она ушла…
Отец сел на камень, потянул Антосю к себе. Дочка испытующе заглянула ему в глаза.
- Ты мне веришь? Ты опять думаешь, что я больна?
- Может быть, и верю, - грустно сказал отец. - Только не плачь. Мама и правда была, как ящерица…
Он засунул голову Антоси к себе подмышку, крепко обхватил ее большой рукой.
- Я чуть было не разбился, когда лез сюда за тобой… А тут хорошо, не жарко и такой ласковый ветер.
- Это все она. Она везде тут, папа.
Они сидели на горячем камне и молчали. Белая звериная шерсть лохматилась перед ними. Теплый ветер взлетал от моря, окунался в нее и припадал к их лицам. Он дышал солью и солнцем, звенел сухими голосами цикад, он гладил и убаюкивал. Белая трава раскачивалась на берегу синего моря – казалось между ними не было пропасти, не было отвесного утеса, на котором сидели Антося и ее отец. Белое сразу переходило в синее, а потом в голубое, - в небо.
* * *
Антося обняла длинную мускулистую шею Тишки, прижалась к его теплому боку.
- Море поголубело! – Дрожит и ждет… и мы дрожим, Тишка, и мы ждем… Вот, вот краюшек, смотри, на него, смотри. Только сейчас и можно смотреть во все глаза… Ага, ползет, ползет… Солнце! Солнце, Тишка.
Она вскочила, подбросила кверху плетеную сумку, схватила Тишку за передние лапы, заплясала вместе с ним на холодном камне. Пес захлебнулся счастливым, звенящим лаем.
- Здравствуй, день, - поклонилась Антося. Здравствуй солнце!
Нахохолившиеся чайки встряхнулись, расправили крылья, ринулись вверх. Они носились над серебристой, брызнувшей из-под пурпурного диска, дорожкой и падали в нее, широко разевая клювы, пронзительно крича. Антося соскочила с камня, побежала вдоль берега. Пурпурный диск покатился за ней по горизонту.
- Вот оно, вот оно! – Побежали, побежали! Лови его, Тишка, догони, схвати его!
Она упала на песок лицом к морю, задрыгала ногами. Яркий фиалковый кусок воды колыхался перед нею. Рыжие холмы, серые скалы отгораживали ее и Тишку от всего мира. В бухте было тихо и безлюдно. Солнце поднималось все выше и выше, дорожка расширялась.
- Сейчас оно нас согреет, сейчас станет жарко, - сообщила Антося.
Она вытащила из своей походной сумки куски хлеба с колбасой, помидоры, яблоки.
- Ешь, Тишка, ешь, мой любимый, мой большой…
Она пихала в пасть Тишки кусочки хлеба с маслом, колбасу. Пес сглатывал и сейчас же протягивал Антосе когтистую сильную лапу.
- Ой, мой родной, ой, мой драгоценный, ой, мой, ой, мой – не знаю какой! – она тискала Тишку, прижимала его голову к груди. Немного успокоившись, надкусила помидор, размазала по колену брызнувший алый сок:
- Красный… Теплый, сладкий. Чем он пахнет? Солнцем! Тишка, он пахнет солнцем…
Антося сощурила глаза, посмотрела вдаль…
- А арбуз? Арбуз… Зеленый… Ножом – раз! Как крикнет красным, как потечет сладким. Солнцем, слышишь, тоже солнцем. А дыня, а виноград? Тишка, Тишка…
Пес насторожил уши, поворачивал голову из стороны в сторону, напряженно слушал, будто пытался понять. Смотрел, спрашивая.
Антося забегала по берегу, стала пригоршнями бросать гальку в воду.
- Солнце пахнет помидором! – Солнце пахнет огурцом. Арбузами, дынями, виноградом и вином.
Яблоками, сливами.
Травами, землей.
Нагретыми оливами.
Жизнью всей земной.
- Ой, Тишка, да ведь это стихи!.. А можно наоборот, слушай, слушай, как здорово!
- Чем пахнут помидоры?
- Чем пахнет огурец?
- Арбузы и дыни?
- Мята и чабрец?
- Земляника и малина?
    - Земля, трава и лес?
- Прогреты, пахнут солнцем,
 - Спадающим с небес.
Антося  тормошила Тишку, хва¬тала себя за волосы, ложилась, вставала, бегала, размахивала руками.
- А если так, Тишка, если так... Я  укусила помидор, он пахнет солнцем. А солнце как укусить? Как попробовать солнце, Тишка?
Антося напряженно округлила глаза и вдруг быстро взахлеб заговорила:
- Имеет ли вкус солнце?
- Кусали вы его?
- Нет, солнце не укусишь,
- Но вкус есть у него...
        - Солнце ароматное, кислое и сладкое,
        - Горькое, соленое,
        - Терпкое, как терн,
        - Как вся земля зеленая...
        - А на цвет оно какое, на цвет... Думаешь, красное, думаешь желтое? Нет, оно все... Оно все... Оно все...
Антося закачалась из стороны в сторону, запела, подняв руки к солнцу:
- Краешек солнца белый, краешек желтый
лимон, синий, как небо, темный, как сон...
Капелька цвета граната,
        Капелька цвета ржи,
        Цвет фиолетовый - Солнце
        Цвет всей Земли.
 - Слышишь, Тишка, слышишь, друг?
Пес поднялся, положил передние лапы на плечи Антосе, посмотрел в глаза и чуть заскулил.
- Что с тобой, мой родной? Что? Тебе нравится? Нравится... Я встречала солнце без нее... Первый раз... И я сочинила стихи! Как бы она обрадовалась... Ну вот, опять, опять нашло... Ах, какой у тебя нежный, длинный язык, Тишка. Вот, если бы у людей были такие! Чтоб долго, долго ласкать и облизывать друг друга.
Пес старательно, с присвистом, снимал слезы с глаз и щек Антоси.
- Ну ладно, ладно, Тишка, я не буду... Она есть! Она - теплый ветер, красная женщина, зеленая ящерица! Ей хорошо... А может, это она сочинила стихи? -  изумленно посмотрела на собаку Антося. - А, Тишка?
Пес взвизгнул, подпрыгнул выше головы девочки, схватил Антосину сумку и поволок по берегу. Антося мчалась за углова¬тым большим псом, догнала, схватилась за ремень сумки. Тишка,  подскакивая и выбрыкивая лапами, поволок девочку по набережной. Навстречу им, пестрые и яркие, смеясь и ожив¬ленно болтая, шли люди. У некоторых были перебинтованы шеи и руки, кожа других зияла красными шелушащимися ожогами. Здесь, среди рыжих холмов, среди мраморных гор и серых скал жил крас¬ный палящий ветер. Вот и сейчас он выскочил из своего логова и помчался вдоль набережной. Раскаленный, сухой и злой, - он набрасывался на людей, срывал  шляпы с голов, выворачивал наизнанку зонтики, засыпал песком глаза и жег, жег, жег… Его черный запекшийся рот задыхался от жажды, его жгущие, усохшие руки трепыхались и били по воздуху. Он налетел на Антосю, дохнул горячим и, вдруг закрыл свою пасть, вдруг сник и рассыпался. Из красных горячих глаз вылетели две теплые струи и вздохнули, и обвились вокруг девочки. В один миг оббежали и ощупали все ее тело. Прижались к ступням козьих ног, к лицу, глазам, мелодично и ласково зазвенели в маленьких антосиных ушках, подняли волосы над затылком, раздули как колокол, желтое в полоску платье и...
Антося бросила Тишку и заплясала на месте. Она отдавалась ветру, впитывала его каждой частичкой тела, ловила ладошками:
- Ветер… Ах, теплый ветер… Ты есть и ты живой, я знаю. У тебя багряные волосы и атласное тело. Ты обнимаешь, ты целуешь. Но когда же, когда ты унесешь меня в красную землю, к красным деревьям. Ветер, ах, красный ветер…- шептала Антося.
А он только раздул, как колокол, желтое в полоску платье и… улетел. Вытянув вслед ему руки, зажмурив глаза, она все бежала и бежала. А потом упала и ткнулась лицом в сухую растрескавшуюся землю. Подняла голову и увидела серебристые деревья. Они раскачивались, их узенькие металлические листочки подпрыгивали и звенели.
- Ветер! – позвала Антося, - Ветер!
Он рванулся сильнее, совсем низко склонил над нею ветви, согнул стволы, он не опустился, а только взволнованно и нежно стал убеждать в чем-то непонятном…
Она легла на спину, прислушалась. Тишка подполз и тоже склонил голову набок, вопросительно повел глазом. И вдруг тихонько подвыл вместе с ветром. Антося не шевелилась, смотрела, как мечутся в воздухе белые косматые головы олив. Тогда пес вытянулся рядом, положил черную голову на плечо хозяйки и зарылся холодным носом куда-то в ухо, под волосы.
Потрепанный, с загнутыми углами, коричневый чемодан был уже выставлен на веранду. Антосин отец захлопал дверцами тумбочек, заглянул в шкаф.
- Кажется, ничего не забыли, - облегченно сказал он. – Пошли!
- Подожди, я только допишу последнюю строчку…
Антося склонившись, стояла у стола. Отец заглянул через ее плечо и прочел: «Здравствуйте, новые жильцы нашей комнаты, здравствуйте, хорошие люди! Оставляем вам в наследство нашего любимого Тишку. Он умный пес и он сторож (учтите, тут бывают случаи воровства). Берегите и жалейте Тишку. Он – друг, лучше его нет никого на свете».
Отец поцеловал Антосю, взял за руку и вывел на веранду. Они сели – Антося в кресло-качалку, отец – на стул. Тишка возле чемодана. Внезапно отец подхватился, взял чемодан, стал спускаться с веранды.
- Оставайся тут, Тишка, - сурово, не глядя в глаза псу, - сказала Антося. – Тут твой дом… Дома, Тишка, дома!
Она отвернулась, поправила на плече походную сумку, быстро пошла за отцом.
… А в кустах шелестели скворцы, скрипели, хулиганили, передразнивали друг друга. А вокруг фонтана, как всегда, бегали мальчишки и девчонки, бросали в бассейн рыбкам крошки. И с моря тянуло разрезанным арбузом. Высоко в небе стояло солнце и жгло, и на берегу лежали тела, похожие на поджаристые сдобные пироги… У катера, на причале, толпились с чемоданами и сумками одетые люди.
Антося не смотрела по сторонам и шагала очень прямо, она не слышала, как хрустела галька за ее спиной, не видела Тишку. Он шел сбоку, вытянув шею, насторожив уши и опустив хвост. У самого причала его поглотила толпа, отнесла от Антоси. Тогда Тишка поднялся на задние лапы, поискал глазами. Увидел – и, грубо толкаясь о людей, побежал прямо к девочке. Тишка прижался к ноге Антоси и, его теплый бок задрожал, язык высунулся, дыхание участилось. Девочка нагнулась и впервые взглянула в глаза собаке:
- Я не могу, - Я больше не могу. Схватила она отца за руку. – Возьми его с собой, папа, ведь он мой, он нашел меня, он мне поверил!
Отец засмеялся, наигранно весело дернул Антосю за волосы.
- Разве может он жить в квартире, на пятом этаже? Подумай! Только ненормальный может тащить с собой дворнягу…
Антося обхватила шею Тишки:
- Мама бы взяла! А ты не можешь. Ты хороший, ты нормальный…
Она заплакала, зло, с надрывом:
- Я не хочу быть нормальной, не хочу быть хорошей. Мне не нужно породистых. Я хочу дворнягу! Я хочу бездомных. Тех, кого убивают, вешают, бьют! Потому что они дворняги. Только потому, только потому…
Антося плакала, уцепившись в шею Тишки. Они мешали – о них спотыкались, их толкали – последние пассажиры подбегали к катеру.
- Ты жалеешь его, а об отце ты забыла. Мне завтра на работу, пойми… Кто его пустит в самолет без справок, без прививки!
Антося плакала. Отец топтался возле нее и Тишки, его губы опустились к низу, большие руки беспомощно касались ее головы.
- Успокойся, дочка, успокойся, Антося… Я возьму отпуск за свой счет и мы специально приедем, если уж он так тебе нужен…
Антося оторвалась от Тишки.
- Честное слово? – спросила она. – Дай честное слово!
- Честное слово. Пойдем, пойдем, катер уходит! – Отец схватил чемодан, подтолкнул Антосю, махнул на Тишку рукой. Пес не отошел, он оскалил зубы и рванулся к катеру.
- Отгоните его! – сказал отец матросу, быстро проходя через трап. Тот затопал ногами, махнул на Тишку канатом, быстро поднял трап.
- Держись, Тишка, - сквозь слезы крикнула Антося. – Держись, друг, я вернусь…
Она закрыла ладонями лицо, затряслась всем телом.
- Мама бы взяла. Она могла, все, все, все… могла…
Отец вытащил сигарету, закурил. Он посмотрел на мечущуюся по причалу собаку и вдруг увидел – Тишка прыгнул в воду, поплыл. Отец встал, чтобы отгородить Антосю от борта катера. Она не видела, как, вытянув шею, бешено работая лапами, плыл Тишка.
Плыл долго, пока не устал. А потом сделал несколько кругов и возвратился обратно. Отряхнулся на берегу, снова взбежал на причал. Стал и окаменел, напружинил все тело, вытянул шею вслед катеру.

ЭПИЛОГ
Тишка не двигался. Солнце палило его, море отдавало солеными брызгами, он не шевелился, не сходил с места до самого вечера. Только, когда стемнело, пес оторвал отяжелевшие лапы от причала и побежал к берегу. Он мчался через бледные, тускло подсвеченные луной оливковые рощи, продирался сквозь заросли акаций, пе¬реплывал небольшие озерца. Его гнало все выше и выше - к  вер¬шине голой остроконечной горы. Сюда прибегала Антося, тут одиноко и неприступно стояла каменная могила поэта. Ее сложили люди. Они привозили и приносили камни - большие, маленькие, средние - и могила росла, уходила ввысь. Поэт пытался соединить землю и небо. Он строил вавилонскую башню, а звезды  сверху щурились  и подмигивали ему.
Тишка взлетел на гору, уткнул нос в землю, обшаривая каждый камешек со стершимися следами. Тысячи чужих ног ступали вокруг могилы. Но и  среди множества, среди тысячи Тишка нашел свои... Он нервно забегал, заскулил.
- Тут Антося, тут, - втягивал Тишкин нос, а глаза ничего не видели. Пес угрожающе рычал, лаял, проклинал.  А потом упал на землю и стал кататься, затирать своей шкурой раздражающий призрак Антоси. Обессилев, Тишка лег у камней, прижался к ним телом. Они были теплые, они хранили покой и "змеиные непрожитые сны поэта". Тишка уснул.
... Солнце взошло и по тропке уже поднимались к могиле первые путники. Тишка вскочил, отряхнулся. Тепло и свет влили в него надежду. Он поднял хвост и помчался вниз. Как вихрь, ворвался Тишка на знакомую, увитую виноградом веранду, и остол¬бенел. Там стояла чужая женщина. Она вскочила в комнату, прикрыла  дверь. Потом выглянула из окна, стала удивлен¬но рассматривать Тишку.
- Ты очень большой и страшный, - сказала женщина. - Меня просили тебя любить... Но я боюсь собак!
Она исчезла, но через секунду вышла. Осторожно, на цыпочках, обошла собаку и швырнула в кусты какой-то пакетик. Тишка  не шевелился, смотрел на женщину мрачным немигающим взглядом.
- Иди, - крикнула она, - я там бросила кости. Пошел вон.
Пес сбежал вниз, обнюхал кости и, не взяв, отошел. Он не хотел есть, его мутило от запаха мяса. Тишке нужно было что-то другое, и это другое опять толкало его и гнало на бесконечные поиски. Он  рыскал по парку, набережной, пляжу, обнюхивал ноги во вьетнамках, заглядывал в лица незнакомых людей.
Разыгрался прибой. Волны накатывали на берег. Холодный ветер бесновался над морем, брызгал пеной и солью в лица гуляющих. Дамы в расклешенных брюках и широкополых шляпах вели на поводках изящных, выхоленных псов. Они смотрели на встрепанного, с опущенным хвостом Тишку, боязливо подтягивали к себе собак. Нарядная шумная толпа проходила мимо… Тишка опустил хвост, закружил на месте. И вдруг,  радостно взвизгнув, рванулся в сторону. Теперь он знал… Мимо кипарисов, акаций, воздушных олив – туда, скорее – к ним… Мчался, мчался – выскочил на поляну и застыл.
Красные деревья протянули к нему руки, взмахнули узловатыми, скрюченными судорогой пальцами. Их атласное тело дрожало – теплый ветер гулял среди напитанных огнем и страстью бесстыдниц, теплый ветер прикасался к их коже и они звенели и всхлипывали разными голосами.
Он сразу заметил Тишку, дохнул теплом и радостью, поцеловал в глаза, нос и … Тишка в отчаянии заметался между красных деревьев. Прыгал в одну сторону, в другую, вверх – в небо!
Уже настигал, уже погружался в любовь и ласку, но в ту же секунду ветер отскакивал. Тишка в бешенстве рыл красную землю и опять пускался в погоню.
…Солнце появлялось и уходило, дни вспыхивали и погасали, а пес все ловил и ловил ветер. Бока его впали, шерсть свалялась. Колючки облепили хвост, ветки кустарников исхлестали костлявое тело. Он не мог успокоиться… Клацая зубами, лаял, звал. Бежал все дальше и дальше. И вдруг провалился в тишину, почувствовал: ветра нет! Тишка остановился, с удивлением огляделся вокруг. Тут не было красной земли и красных деревьев. Он стоял один среди скал, между камней странной некаменной формы… Очертания оленя, коня, верблюда. Усталый, взлохмаченный пес обвел горящим взглядом неподвижную долину, поднял морду, вытянул из себя бесконечную тоскливую ноту и… внезапно замолк.
Теплый ветер сам упал на него сверху, обхватил Антосиными руками, сжал… И больше не улетал. А все гладил, гладил и гладил.
…Знаки, знаки… Каждый ветер выбил из камня свою душу. Верблюд, конь, олень и пес с поднятой к небу мордой. Каменный, холодный и совсем живой…








  Медовый месяц

Вверху, над обрывом, хлопала крыльями маленькая пaлaткa. Внизу клокотала и бесновалась река. Ветер бил бока палатки, звучно хлестал водяными бичами, вцепившись, тянул кверху. При вспышке молнии внутри палатки два лица щека к щеке, кисти рук двигающиеся как отдельные живые существа. При вспышке молнии  появился взъерошенный косматый лес, река в бешеных белых гребнях. И опять темнота, и стон леса, и шум реки.
Большой лохматый пес сидел у выхода, у ног людей. Пес не спал , пес тихонько скулил и вздрагивал , поджимая уши.
Загремел гром, парень и девушка натянули одеяло на головы. Пес зapычал, провел носом по зашнурованному борту палатки. С наружной  стороны к палатке  подползло темное, перепачканное  грязью, существо - чужая собака приподнялась, ее толстый прямой хвост задвигался. Она уткнулась в палатку, стала облизывать зашнуровку. Пес внутри напрягся всем телом и  замер, пес глубоко втянул носом, кончики его ушей нервно вздрогнули.
Девушка бежала по песку, высоко вскидывая длинные ноги. Бежала и вдруг падала, и лeжaлa, смеясь раскинув руки. И тогда пес мчался к ней, вскакивал на ее спину, ложился, уткнув морду в черные, спутанные ветром, волосы. А потом, громко, ликующе лаял, бегал вокруг, толкая носом, пытаясь поднять. Девушка переворачивалась, за уши притягивала к себе крупную собачью голову. Пес всматривался в нее,  из  его темных блестящих глаз текла любовь.
- Нет, - сказала девушка.
- Ты не собака. Ты заколдованный человек. И тебя сотворили для меня, чтобы меня любить, Ну, скажи, что ты умеешь? Ничего!!! Ты умеешь только любить… Пес лизaл ее в нос. Они вскакивали и опять бежали вверх, по белому горячему песку, вверх на высокую крутую гору. Тут все заросло диким барбарисом, песок был  выткан розочками заячьей капусты. Тут цвела белая растрепанная гвоздика, и одуряюще пахла распаленная солнцем сосна.
Девушка взмахнула pyкaми, подпpыгнyлa, прогнувшись небольшим узким телом. Потом свернулась в комок и скатилась вниз с обрыва. Вместе с ней катились груды песка, вместе с ней катились сосны, озера, белые облака, река, петляющая в излучинах... Все, что она видела - катилось, переворачивалось, летело вверх тормашками.
Девушка лежала на берегу реки. Ее одна рука и нога касались  воды. Она открыла и закрыла глаза, и в них задрожало, закружилось  солнце.
Приподняв одну лапу, подавшись вперед всем телом, в нескольких шагах от нее застыл пec. Навстречу его взгляду из  кустов  выползала собака. Ее уши были плотно прижаты к черепу, пучки темных усов на морде трепетали, ее выпуклые, совсем тюленьи глаза, сияли. Она все ползла и ползла. А потом, перед самым носом пса, опрокинулась на спину, выставила свое темное грязное брюхо. Джек осторожно обнюхал собаку, его пушистый хвост стал развеваться, как опахало. Собака приподнялась, лизнула его морду, дунула в ухо и отскочила. Он подбежал к ней, бешено вертя опахалом. Она опять уткнулась мордой в его ухо и ринулась в кусты. Джек задрожал и, высоко вскидывая лапы, взвился над травой - раз и два ... Неожиданно paздaлся крик.
-Джек, вернись!  Джек, ко мне...
Пес остановился, нетерпеливо загарцевал на месте. Хозяйка подошла к нему, обхватила руками шею. Длинные пальцы поползли к ушам,  длинные пальцы ласково  щекотали подбородок.
- Ты дурень, Джек! Разве не видишь - закисли глаза, хвост торчит, как палка. Она ведь пария, грязная, бездомная дворняга... А лапы, кривые и уродливые. А ты! Принц, красавец… У тебя голубая кровь. Ну, посмотри на меня! Смотри, Джек...
Пес смотрел, из глаз его текла любовь. Хозяйка вскочила,  бросилась к воде, поплыла. Джек метнулся за ней. Он плыл рядом, высоко вскинув голову, кося темным глазом.
На середине реки, будто громадный крокодил, лежал длинный зеленый остров. Пес первый выбросился на берег, покатился, нырнул в густую траву. Тело девушки прокладывало живое русло - гвоздика, пахучая кашка, еще сочный ковыль, расступаясь, падали под легкими ступнями и, освобожденные, вновь поднимались.
На деревянном, уходящем далеко в воду, помосте, стоял парень. Высокий, узкоплечий, с темной отливающей позолотой спиной. Девушка тихонько, по-кошачьи, подкралась сзади, опустила руки на его плечи, прижалась щекой к впадине между лопатками.
Рыбак стремительно повернулся, выпустил удочку.
- Таня,  - просиял он, - Таня, Таня!
Потом схватил девушку в охапку, поднял и понес на берег. Пес завизжал от восторга, подпрыгнул, поймал  зубами темные, свешивающиеся вниз волосы хозяйки.
Трое вошли в высокую траву, и их не стало. Только сочные зеленые стебли то шевелились, то гнулись из стороны в сторону, словно на них налетал резкий ветер.
х х х
Сергей и Таня лежали на белом песке лицом друг к дpyгу. Мизинец Сергея осторожно скользил по  выгнутым Таниным бровям и дальше вдоль носа - к розовым теплым губам.
- Открой, глаза, Таня...
Девушка взмахнула ресницами, сверкнула синим глазом и опять плотно сомкнула веки.

- Еще, еще, - страстно выдохнул Сергей.

- Смотри на меня!
Таня недовольно сморщилась и повернулась к нему спиной. Сергей схватил ее за плечи, потянул к себе:
- Я знаю... Тебе скучно, опять скучно!
- Немножко, - вяло сказала Таня. Ceлa, обхватила колени руками,  пpижалaсь к ним лицом.
Черные тоскующие глаза Сергея жадно оббежали ее хрупкую фигурку, застыли на ступнях. Изящные, продолговатые они выглядывали из-под густых, волос, yпавшиx с головы вниз и почти целиком закрывших Таню. Сергей протянул к ним руку, погладил. Ступни спрятались под волосы. Таня раскачивалась из стороны в сторону, и молчала.
Сергей встал, спустился к реке, побрел вдоль берега. Из густых зарослей лозы выскочил Джек, пoдбeжал к нeмy. Потом остановился, склонил голову набок и вопросительно посмотрел на хозяйку. Сквозь черную изгородь волос к нему метнулись два синих огня. Джек тотчас повернул, сделал два громадных прыжка, лег у Таниных ног и старательно облизал ее ступни.
Сергей вошел в воду и поплыл к небольшому, заросшему лилиями островку. Быстро, не выбирая, тянул со дна длинные резиновые стебли, швырял на берег. Набросал целую горку, искоса взглянул на Таню. Так и есть. Она уже подняла голову , уже повернула к нему лицо. Тогда он бросился к обрыву, стал копать глину. Таня с любопытством вытянула шею, поднялась. Он намазал тело красной размоченной замазкой, cтaл плести из лилий венки. Он видел - Таня вскочила и бежит к нему.
Краснокожий незнакомый Сергей сверкнул ей навстречу черными громадными глазищами, ослепительно белыми зубами. Джек подбежал, захлебнулся восторженным удивленным лаем.
- Ты красивый и чужой, я боюсь тебя, - прошептала Таня.
Сергей ничего не ответил, протянул к ней руки, накинул на шею несколько венков из лилий. Потом опустился на колени: набрал две пригоршни жидкой глины, провел ладонями по стройным Таниным ногам. Она засмеялась, быстро погрузила руки в красную жижу и схватила Джека за уши.
- Не смейся, - тихо сказал Сергей. Это не игра, это по настоящему...
- Мы навсегда останемся красными? – наивно округлила глаза Таня.
- Мы окрестили нашу любовь, - взволнованно произнес
Сергей.
 - Она ведь живая, Таня. Разве ты не чувствуешь? Иногда она набрасывается на нас, как бешеная, а иногда уходит… Сергей с тоской посмотрел на Таню:
- Я хочу, чтобы она всегда была с нами!
Таня откинула назад голову, кокетливо сощурилась:
 - Поцелуй... она пришла...
- А потом опять yйдeт, - с болью проговорил Сергей.
- Нет, только навсегда, на всю жизнь. Слышишь?- Он стремительно наклонился, поднял Таню и шагну к реке.
- Я знаю клятву древних. Она поможет. Сергей вытянул руки с Таней над водой, сказал громко и торжественно:
- Клянусь Зевсом, Геей, Солнцем и Девой. Есть только любовь. Только  она одна. Все остальное тлен, все остальное пpax...
Он взглянул вниз. Таня вздрогнула, потянулась к нему  навстречу. Белые лилии над лбом Сергея покачивались, глаза ярко горели:
- Повторяй, - прошептал он, - Клянись!
- Только она одна, - радостно откликнулась Таня.
-Клянусь служить Любви до последнего вздоха. ..

Таня приподнялась и прикоснулась губами к губам Сергея:
- Клянусь служить, клянусь служить!
Красное тело Сергея сияло на Солнце, руки, сжимающие Таню, дрожали. Он медленно погружался в реку, подымая свою ношу все выше и выше.
- Пусть воды освятят ее, пусть сдeлaют вечной, живой, -срывающимся восторженным голосом выкрикнул Сергей и, когда вода, коснулась его шеи, опустил руки. Таня иcчeзлa.
Стрижи испуганно выскочили из нор, прорытых в обрыве, затрепетали крыльями над водой. Сергей нырнул вслед за Taнeй - закружился, поплыл по реке белый венок. Зеленые густые верболозы с любопытством заглянули глубоко в воду. Белый пес с кроваво-красными ушами беспомощно заметался по берегу. Он скулил, дрожал всем телом, во весь рост, по-человечьи становился на задние лапы. И вдруг радостно залаял -черная Танина голова показалась на середине залива, рука, как белая ветвь, выдвинулась из воды и поманила Джека. Пес прыгнул и поплыл, высоко вскинул продолговатую морду, все еще вздрагивая красными кончиками ушей.
х х х
Из пламени вылетали красные человечки, прыгали по песку и пропадали в лесу. Джек лежал у костра, прищурившись, следил за пляской огненных духов. Рядом сидели Сергей и Таня.
Сергей с силой бил кистью по струнам гитары, извлекая из нее странные лающие звуки. Таня, скрестив ноги по-турецки, резко раскачивалась: Вао, вао, тао, тао, чао, чао, мы вдвоем, - пела Таня, вытягивая над костром руки. Из лесу вышла собака с длинным толстым хвостом. Стояла на своих кривых, уродливых ногах, смотрела на огонь слезящимися глазами. Ее тюленьи усы приподымались.
- Опять она, -прошептала Таня. -Сергей, посмотри, вот она!
Сергей наклонился, взял полено, швырнул в собаку. Она отскочила, спряталась в темноту.
- Каракатица, - сказал Сергей. - Не бойся. Джек не польстится на дворнягу.
Из темноты опять показалась собачья морда, ее верхняя губа полезла вверх, обнажая зубы. Дворняга yлыбнулacь Джеку, толстый хвост описал круг. И сразу же завертелось роскошное опахало, пес подбежал к собаке, стал радостно и торопливо облизывать ее морду.
- Вао , ваО , - насмешливо сказала Таня. - А ты говоришь… Он целует эту грязнулю, а потом облизывает мой нос.
В Свете костра плясали собаки. Они чepтили круги, разбегались, сталкивались передними лапами, опять петляли между сосен. Дворняга захватывала все больше и больше деревьев, ее круг отходил все дальше , увлекая за собой Джека.
- Увела, - жалобно сказала Таня, - Подлая тварь, она
хочет забрать его…
Сергей отложил гитару: - Сейчас я приведу!
Он разбежался, прыгнул через костер. Таня с испугом посмотрела на темную стену леса : - Подожди , я с тобой!
Держась за руки, они перебежали лес, вышли на луг.
Как куски слюды блестели серебряные впадины озер, неестественно белые травы колыхались от звона лягушек.
Собаки носились по лугу, выскакивали из травы и опять  в нее погружались.
-Ко мне, Джек! - кричал Сергей, - Домой, сюда!
Послушный команде пес высоко подпрыгнул, круто повернулся, понесся к хозяевам. На некотором расстоянии от него, мелкой рысцой пepeваливалась дворняга. Чуть-чуть не доходя до людей, Джек лег, пополз на брюхе, а потом ткнулся в ноги Тани и Сергея, застыл. Таня склонилась над ним, схватила за ошейник.
 -Пойдем, Солнце, пойдем, Радость. Побаловался и хватит.
Джек вильнул хвостом, потянул ее в сторону – туда,  где вывернув передние лапы, выставив вперед грудь, сидела и терпеливо ждала его тюлениха.
- Он просит отпустить его. Оставь, Тата. Пусть себе гуляет. Луна влияет не только на него…
- Оставить его с этой мерзкой дворнягой? Он может подхватить любую дрянь, заболеть чумкой... И у него полно блох. Пошла вон, пошла вон, - махнула косынкой на собаку Таня.
- Чего стоишь? Помоги.

Сергей тоже взял за ошейник Джека, потянул. Пес встал, поддерживаемый с двух сторон руками людей, поплелся вместе с ними.
Тюленина вытянула шею, шерсть на ее загривке вздыбилась она хрипло залаяла, а потом вдруг подняла морду к луне, тонко и горестно завыла.
- О, жуть, - сказала Таня, - Она чует смерть.
…Костер умирал. Пламя сникло, и только угли переливались и сияли на песке как драгоценные каменья. Таня присела возле потухающих головешек, сжалась комочком в халате, уткнула лицо в колени.
- Ты замерзла? - тревожно спросил Сергей.
- Немножко, - глухо откликнулась Таня.
 Сергей коснулся ее затылка, осторожно провел ладонью по шее: - Тебе тоскливо, да? – У него задрожали губы. - Ну, признайся, тебе плохо? Тата, Тата, - звенящим от волненья голосом позвал Сергей. - Посмотри на меня...
Таня выпростала голову из халата, по-детски округлила синие глаза:
- Где-то есть мягкая постель, - жалобным голосом протянула она, - настольная лампа. А еще, знаешь, еще ... белая ванна и горячая вода!
- И это после того, как мы мечтали! Вдвоем, в лесу! Лю- бить, только любить! Таня...
- О, люди... - с досадой пробормотала Таня и снова ткнулась в колени.
- Стой, не сердись. Я придумал! Сейчас, сейчас…- Сергей сел на корточки перед  углями, торопливо стал засылать их песком… - Я сделаю тебе горячую ванну. Вот так, вот так…
- хлопал он по песку ладонями. Потом схватил Таню и положил в рассыпчатый горячий песок.
Таня засмеялась, раскинула руки. Черные глаза Сергея просияли:
-Хорошо? Так спят охотники и рыболовы. Но это еще не
все.  Подожди...
Он бpoсился к лecy, стал лихорадочно ломать ветки, стаскивать сучья. Широким кольцом разложил вокруг Тани груды хвороста. Перебегал от одной кучки к другой, зажигал костры, дул. Наконец огонь нaбpaл силу. Вокруг Taни закружились огненные столбы. Она встала, сбросила халат, стала изгибаться, подражая пляскам древних. Сергей стоял на коленях, прижав кулаки к груди, вытянув шею, иcпyгaннo полуоткрыв poт. Перед ним кружилась не настоящая Таня. В кольце летящих длинных волос, в языках пламени, в радостном треске сучьев - она вспыхивала красным и могла вместе с искрами подняться в небо.
- Ты богиня огня, - с восторгом прошептал Сергей и прыгнул к ней через костер.
Синие Танины глаза расширились. Она медленно сгибалась и вдруг упала, протянула Сергею руки: - Мы одни... Нам никто не мешает. Мы дикие, совсем дикие... Вао, вао, тао, тао, чао, чао, - бессвязно забормотала Таня, - Иди ко мне!
х х х
Джек выскочил из палатки, вытянул передние лапы и зевнул навстречу круглому красному шару, повисшему над холмом. Ему не удалось проглотить шар. Из шара вылезли белые мечи и пощекотали  Джека. Пес подбежал к сосне, обнюхал ее, поставил свой знак, подбежал к другой и опять обнюхал, и снова поднял лапу. Потом сунул морду в траву и пошел кружить между дepeвьями. Он выскочил на луг и увидел  - на пригорке лежит «тюлeниxa». Она прижалась к земле, смотрит на него и не двигается. Джек сделал восторженный прыжок и его розовый язык смахнул две слезы, что катились из глаз «тюлeниxи».Она вскочила, побежала в сторону от леса, подальше от палатки. Джек ринулся за ней. Cначала они подпрыгивали над травой, потом свернули и помчались вдоль камыша, по берегу реки. Чайки носились над ними, дразнили и падали в воду, цапли на отмелях лениво  взмахивали крыльями и, подняв ноги в воздух, опускали их на другое место. Синие стрекозы, cплeтаяcь вместе, цеплялись за собачьи хвосты. Джек на ходу хватал «тюлeниxу»  за ухо, бил опахалом об ее бок. Но она не останавливалась, она уводила его все дальше и дальше. Джек летел, высунув язык.
Неожиданно его лапы стали совсем легкими, а тело взвилось над землей и стало невесомым. Он открыл пасть, залаял тонко, часто и провалился в темноту.
...Мчался навстречу зловещему желтому кругу, тявкал и выл,  и рядом тявкали и выли. Прерывисто дышали и клацали зубами другие. Он чувствовал их горячие тела, его отталкивали в сторону. Он рычал, кусал кого-то, пробивался вперед.  Его манил запах крови и мяса. Дрожа от возбуждения, он высоко подпрыгнул, стараясь oпередить своих братьев. И упал ...
«Тюлeниxa» стала наперерез и сбила его своим телом. Он открыл глаза. Не было темноты, затихло тявканье и подвыванье,  никто не кусал и не толкал Джека. Ярко светило солнце. «Тюлениха»  лeгла рядом и  ласково дунула ему в ухо. Джeк вскочил и зaгapцeвaл вокруг. Он лихорадочно  облизывал ее и бил лапами. Из eгo темных горячих глаз текла любовь... Но «тюлeниxa» вдруг зарычала, отскочила, клацнула зубами, больно прижала его загривок, и, вильнув перед носом хвостом, побежала. Джек униженно завертел опахалом, Джeк кинулся за ней, вымаливая прощение. Неожиданно она окаменела, подняв одну лапу, ощетинив шерсть, а потом взвилась и погрузилась мордой глубоко в траву. Когда она повернулась, Джек увидел - рядом с ее усами вздрагивал и извивался черный мышиный хвост. «Тюлeниxa» сжала челюсти и струйка крови потекла по губам. Джек потянулся, жадно слизнул струйку. Тогда она открыла пасть, и к лапам Джека упал теплый задушенный мышонок. Джек вонзил в него зубы , задрожал от запаха крови и мяса. Он ел мышонка, а «тюлeниxa» стояла и, свесив набок голову, смотрела на него. Ее верхняя губа приподнялась и обнажила зубы, - тюлениха улыбалась Джeкy. Он peшил вернуть мышонка: втянул воздух,
Сунул морду в траву, побежал, обнюхивая кочки. А потом тоже подпрыгнул, стал рыть землю лапами, залез в нее с головой. И вытащил сконфуженную, перепачканную морду, стал громко чихать. «Тюлeниxa»  куснула его за ухо, отскочила , потрусила по самому краю обрывистого берега.
Перекрученный дуб повис над рекой. Его чepный корень обнажился и  торчал в воздухе. Казалось, дуб стоит на одной  ноге, вытянув вторую, полусогнутую, к самой воде. В бурую глину обрыва спрыгнула «тюлeниxa», стала энергично выгp****ь из-под корней землю. Джек лег рядом, в точности повторяя ее движения. В сплетении корней открылась дыра, тюлениха взвизгнула, протянула в нее тело, ее толстый хвост коснулся Джека и исчез. Пес опустил  голову в темноту, фонтаны зeмли ударили ему в глаза. Задние лапы «тюлeниxи» работали, как ковш бульдозера. Собака грозно рычала и пepеворачивалась в чьей-то чepной норе. Джек попятился назад, отряхнулся и услышал тонкий тревожный крик. Он посмотрел наверх, на ветке сидела сорока, она свесилась вниз, стучала хвостом по дереву : "Не убивай, не убивай, - кричала сорока. Джек залаял, заметался возле норы,  снова попытался залезть. Но в это время показались хвост и лапы Tюлeнихи. Она выползала, держа в зубах мохнатого черного звepькa. Подняв высоко добычу, пoбeжaлa по берегу.
- Убила, убила, зубила, - вопила сорока.
...Утомленная тюлениха лежала в траве. Джeк облизывал ее морду, лапы, хвост. Он не мог успокоиться, он дрожал от страсти и восторга. Тюлениха не рычала, она повернула к Джеку голову и метнула навстречу ему влажный горячий язык. Джек бил ее лапами, а она отскакивала и носилась по песку, и окунала голову в воду
и, приподняв верхнюю губу, показывали мелкие, белые зубы. Джек бегал за ней, опустив хвост. Она все умела, все видела, все могла, - она была королева.
Солнце опустилось в реку, снова пронзительно и тревожно запричитала сорока. Тюлениха опустила морду к земле и, не огля¬дываясь, не позвав за собой Джека, рванулась куда-то в сторону. Пес ринулся за ней, боясь отстать. Он жадно лизал ее влажные глаза, коричневый нос и губы. Они бежали по рыхлой песчаной до¬роге, проваливаясь в какие-то ямы, путаясь в пахучих белых кус¬тах полыни. В нос ударил знакомый, опьяняющий запах. Деревянные, заросшие бурьяном и крапивой заборы, разбросанная солома, белые, торчащие отовсюду, ветви яблонь. Тюлениха нырнула куда-то вниз, под колючую проволоку. Джек скатился за ней... Он потянул носом, его шерсть поднялась, как колючки ежа. Перед ним возникла стран¬ная, перепаханная гигантским кротом земля, вся в буграх и холми¬ках. У изголовья каждого из них стояли мертвые трехрукие деревья. Они светились и фосфоресцировали, они плыли и покачивались в темноте. Джек плотно прижал свой бок к тюленихе, зарычал и чуть-чуть заскулил. Она не остановилась, она петляла между страшными трехрукими деревьями, минуя их, прыгала через свалки кирпича и остро пахнущего человеческого хлама. Джек наткнулся на большую коровью кость - схватил, покорно понес за тюленихой. Внезапно она стала, подняла лапу, вытянула шею - замерла. Потом ткнула морду в землю и, нюхая ее, влетела в открытую калитку. Заметалась в груде соломы, битых бутылок, зашуршала, загребла лапами в какой-то куче бума лась вглубь двора. Там белела каменная лежанка печи с длинной толстой трубой. «Тюлeниxa» легла возле нее, свернулась клубком.
Джeк понял - тут ее дом, он выпустил из пасти кость, рядом с ее носом. Она не шевельнулась. Джек опять взял кость, умостил между лап, не сводя глаз с тюленихи, стал грызть. Она поднялась, вскочила на лежанку, выгнула свою cильную, кpасивую шею и завыла. Зонтик приземистой корявой сосны зашевелился, из нее вырвалась черная птица - забила крыльями, дико и резко заохала. Джек вскочил на лежанку, заскулил, ткнулся носом в брюхо тюленихи.
...И сразу все перевернулось - он провалился в счастье.               Чмокал губами, yпиpался лапами,  тянул бeлое сладкое тепло. Рядом толкались и рычали другие, дули мокрыми носами ему в ухо, пытались отобрать сосок. Но он держался цепко и жадно, пил тепло большими глотками.  И вдруг две мягкие остро пахнущие ветки обхватили его, оторвали от матepи, подняли кверху. Джек вскинул морду и прямо попал своими  маленькими глазами в два синих прекрасных огня. Они двигались, расширялись, выбрасывали из темных кругов свет, они приблизились к нему, и он впервые услышал странные переливающиеся звуки смеха. К его черному носу прикоснулись теплые розовые лепестки. Это было, как язык матери, и он по привычке выбросил свой язык навстречу. И опять он услышал скачущие приятные звуки и опять yтонул в синих горячих огнях.
И сейчас,  уткнувшись в брюхо тюленихи, он чувствовал себя малым пушистым щенком. Он скулил, он хотел тепла. Он любил белый цвет простынь, ласку белых ветвистых рук. А тюлениха тянула шею к небу, содрогаясь всем телом, выбрасывала из своей груди  темные сгустки боли. Они кружились в воздухе черными хлопьями гари, они посыпали землю пеплом. Вокруг были одни развалины, а на них колыхались мертвые трехрукие деревья.
- Тоска, смерть, горе, - стонала тюлениха. - Я одна, я одна... Все разрушено, все уходит... . .
Джек  не выдержал, толкнул ее мордой, залаял.
- Я есть, я есть. Я дам тебе белые звуки, белые простыни, белые руки. Джек вскочил и стал взрослым. Он бил тюлениху лапами и гнал с лежанки.
- Домой, домой, - звал Джек. - Я дам тебе хозяина, я дам  тебе белое скачущее счастье.
Они мчались по берегу реки, перескакивая через коряги, не  обращая внимания на пробегавших мимо бобров, на зайцев, перелетающих над высокими травами.
Джек был впереди. Большой,  белый,  он шел,  распластавшись над землей, выбрасывая в стороны передние лапы. Морда тюленихи держа¬лась на уровне его поднятого вверх опахала. Ее хвост торчал ровно и  прямо, как толстая, чуть плоская палка.
Над обрывом застыла бабочка с привязанными крыльями, над обрывом мирно спала палатка. Джек оббежал и обнюхал все вокруг, порыл лапами застывшие угли, лег возле них, свернувшись клубком. Тюлениха подползла под его бок, зарылась мордой в пушистый загри-вок.

Из отверстия в расшнурованной снизу палатке вынырнула Танина голова. Подпухшие со сна глаза щурились на солнце, волосы повисли вдоль щек. Таня на коленях, как из логова, выползла на свет. Се¬ла над обрывом, свесив ноги, подставляя лицо под солнечные лучи. Но вдруг что-то вспомнила, вскочила, побежала за палатку.
- О, люди, какой грязный, какой страшный. Сергей,иди полюбуйся! Его величество прибыли в родной дом. Джек лег в любимую Танину позу: вытянул лапы вперед, умостил между ними голову, и, не отводя глаз от хозяйки, яростно завилял хвостом.
- Артист! - сказала Таня. - Подлизываешься... О, люди, и каракатица тут.
В ямке, в нескольких шагах от Джека, лежала тюлениха.
- Марш отсюда! Ты и так уже напустила на нас блох.
Каракатица села, приподняла верхнюю губу и, выста¬вив зубы, не мигая, прямо посмотрела Тане в глаза.
- Сергей, Сергей! Она укусит! Сережка!
Сергей прибежал с полотенцем, замахал им на каракатицу. Собака отскочила и сразу  же, вслед да ней, метнулся  Джек.
- Ты посмотри на него, - удивленно сказала Таня, - он не хочет покидать свою даму, постой, я заманю.
Она протянула к Джеку руки.
- Иди сюда, мой принц! Иди, мой красавец!  Артист, циркач, великолепный пес...
Черные густые брови Сергея с недоумением полезли кверху, он мучительно наморщил лоб:
- Сколько нежных слов! А мне... Хотя бы раз я услышал. Сергей, единственный, Сергей, хороший. Чтобы тогда случилось, а Таня? Ну, скажи, чтобы тогда со мной случилось?
Таня откинула назад густые, длинные волосы, сощурулась и откуда-то издалека посмотрела на Сергея. Потом встала на колени, протянула к Джеку руки:
- Джек, артист! - еще нежнее позвала она. - Джек, циркач, - страстно выдохнула Таня.

- Ну, ползи-же, ползи к ней, дуралей... - с бешенст¬вом проговорил Сергей.
Пес замер, прижавшись к земле, пополз к Тане.
Она быстро схватила его за шею, подтянула к себе.
Сергей поднял палку и бросился за побежавшей от него "тюленихой." В несколько прыжков она скрылась в лесу и оттуда хрип¬ло и надсадно залаяла. А Джек вдруг открыл пасть и закричал. Он дрожал всем телом и кричал, кричал совсем по-человечьи. Таня недовольно сморщилась.
- Неужели ты не отпустишь его? - с любопытством спро¬сил Сергей. - Ты же его любишь!
- Потому и не отпущу! Пойди принеси дустовое мыло, блохи совсем заели меня.
Она ласкала Джека между ушами, подталкивала его вниз с обрыва. Окунула пса в воду.
- Вот так, вот так, как наседку, когда она квохчет. Сейчас ты станешь пушистый. Сейчас опять превратишься в прин¬ца. Все блохи ускачут, блохи утонут. Мыля  хорошо ему лапы и под брюхом, - приказала она, прыгнувшему к ним сверху Сергею.
- А потом я заверну в махровую простынь. Ты ведь лю¬бишь белые простыни? А, Джек? Надушим принца, расчешем Дон-Жу¬ана ?
- Лучше бы уж меня, - насмешливо улыбнулся Сергей. - Я никуда не бегал, не шлялся, бог  весть, с кем НОЧАМИ.
- Ты ревнуешь меня даже к собакам, - сказала Таня и,
перегyвшись через спину Джека запустила пятерню в курчавые волосы Сергея. Оттянула голову к низу, приложилась губами к губам. Белые скачущие звуки упали на Джека, белые скачущие звуки разрывали частички воздуха и погружались в воду. Смеялся Сергей, смеялась Таня.
Надушенный пес лежал на белой мохнатой простыне в за¬шнурованной палатке. Сергей покачал Таню на вытянутых руках, потом осторожно ступая, внес в воду. Опустил руки, Таня сос¬кользнула, исчезла. Он бросился вслед за ней и тоже исчез. Они выпрыгнули почти на середине реки, перевернулись, блеснули на солнце спинами. Сверху послышался протяжный дикий крик. Таня сморщила нос, взглянула на Сергея, опять скрылась под водой.
Туман накрыл реку, вобрал в себя лес, спрятал друг от друга все живое. Изредка в белое месиво падал ветер, хватал за космы деревья. Шуршали сосны, склонялись ветвями к палатке.
- Там кто-то ходит, - шептала Таня.
- Прижмись ко мне. Это ветер.
- Мне страшно по ночам. Мы совсем  одни...
- Не бойся, не бойся. Протяни свои руки. Разве ты не чув¬ствуешь, здесь всюду любовь.
- Я соскучилась по людям.
- А я нет. Они отнимут тебя, я боюсь их...
- Ревнивец! Тебе бы заточить меня в монастырь...
- В монастырь! Вдвоем, вместе, Таня...

- Вот... Опять кто-то прошел. Ты слышишь, кто-то вздохнул у входа.
- Джек бы почуял. А я убью любого. Не слушай. Это все лес.
Из тумана выплыла"тюлениха", подошла к палатке, сунула нос в щелку между петлями зашнуровки и сразу встретила нос Джека. Собаки застыли, втягивая дыхание друг друга. Джек ти¬хонько заскулил, потерся боком о зашнуровку. Тюлениха перехва¬тила ее зубами, стала медленно перетирать веревки. Разгрызла одну петлю, вторую, третью. Потом отошла и села, вывернув наружу лапы и, выставив вперед грудь. Джек высунул голову - и все понял, и выпрыгнул. Тюлениха, подняв верхнюю губу, пока¬зала ему зубы. Он лихорадочно, с присвистом облизал ее морду, глаза, уши. Стал жадно ласкать языком гладкую атласную шерсть королевы. Они потерлись боками, празднуя освобождение. И тюлениха, словно опомнившись, прыгнула в сторону, рванула прочь от палатки.
Они носились по лугу, петляя к кружась, то догоняя и уходя, то сталкиваясь и расходясь. Они плясали дикий и неистовый танец собачьей страсти. Разбуженные их топотом  и прыжками, проснулись лягушки, выставили  из реки глаза и залились торжествующим звоном. Джек услышал их кваканье и тоже залаял, бросился в траву, стал тереться об нее спиной, по-прежнему танцуя сильными длинными ла¬пами. Тюлениха, не останавливаясь, все носилась и носилась вокруг него, выставив язык, сбивая траву ровным и толстым хвостом.
... Утро пришло внезапно: из густого тумана выскочило солнце, потолкалось в мягких подушках и вонзило в них длинные улиточные рога. Туман рассыпался, упал на траву и деревья влажными искрами. А в каждой из них загорелись крошечные солнца. Все вздрогнуло, засветилось, птицы проснулись и мир  наполнился белыми переливчатыми звуками.
Мокрые, возбужденные собаки ловили эти звуки на розовые язы¬ки, разрывались от радостного лая и все плясали и плясали, как заводные. А потом вдруг упали, утомленные солнцем и любовью, и уснули под густой шапкой дуба, - он стоял на одной ноге над обры-вом.
Сергей проснулся, облокотился на локоть, стал внимательно разглядывать Таню. Оранжевые бока палатки наполнились солнцем. Таня  просвечивала  розовым: переливались  на подушке иссяне-черные волосы, сияла кожа на колеблющихся холмиках груди. Сергей приблизил к ним лицо и опять отвел. Таня задвигала губами, метнула из-под ресниц
- Я чувствую, я все чувствую. Ну поцелуй же, поцелуй...
- Я забыл... Забыл! - сказал Сергей. Я все могу! При¬тронуться к волосам, поднять, поцеловать. Ты моя женщина. Тата... Ты понимаешь смысл этих слов. Моя, только моя...
Таня засмеялась: - Ты хочешь сказать - Я твой Джек!
- Нет, - произнес Сергей. - Это я твой Джек, - Он ут¬кнулся лицом в шею Тани, - а этот, мерзавец, перегрыз шнуровку и удрал...
Таня вздрогнула, резко освободилась, на четвереньках поползла к выходу, наклонилась над изуродованными краями палатки.
- Это она, эта страшная сука... Ворвалась в наш дом... Джек несмышленый, годовалый щенок. А она... Какой-то злой рок, лесная фурия. Вставай! Разыщем Джека, уедем, пока она не за¬грызла еще нас...
Она носилась по берегу, хватала вещи, швыряла их в одну кучу. Подошла к белому, деревянному столу, вбитому за палаткой, одним взмахом руки смахнула кастрюли и миски.
- Таня, - несмело коснулся ее плеча Сергей, - не уезжай. Она резко стряхнула его руку:
- Я живу в вечном страхе. Понимаешь, в вечном страхе!
- Я сделаю все! Придумаю! Тебе опять станет хорошо... Ты же знаешь... Ты, ты... Таня, Тата... - беспомощно позвал Сергей.
Таня опустилась на землю, спрятала лицо в колени:
- Ничего мне больше не надо. Ничего.
Сергей медленно сошел с обрыва, забрался в синюю моторную лодку, болтающуюся в воде у коряги и сел на бак, спи¬ной к берегу. Перед ним текла блестящая, почти, синяя река, качались ярко-желтые кусты дрока, кричали иволги, скворцы, соловьи - все сразу вперемешку, без остановки. Сергей обхва¬тил голову руками, приподнял худые мальчишечьи плечи, согнул спину. Его черные, тоскующие глаза смотрели вниз, на дно лодки.
X  X  X
Джек мокрый и грязный лежал на траве, повизгивая во сне. Его лапы дергались и все еще бежали и бежали. Он слышал крик, он слышал зов и никак не мог проснуться.
- Джек, Джек, Джек, - неслось от реки. - Джек - артист,
Джек - циркач, Джек, Джек, Джек!
Из воды вынырнула голова хозяйки,на ее лице зажглись  два синих огня, открылись губы, бросив Джеку белые переливчатые звуки. Сна подплыла к берегу и вдруг выскочила "тюленихой". На сильном коричневом теле собаки вертелась черноволосая хозяйкина  голова. Джек взвыл от радости, кинулся ей навстречу, лизнул в нос, потянул длинные волочащиеся по земле волосы. Хозяйка - тюле¬ниха улыбнулась, опять одарила его белыми звуками, из ее груди вытянулись две белые ветви и пощекотали Джека за ушами. Он громко залаял, завертел опахалом, и тюлениха взмахнула своим необыкновен¬ным хвостом, подняв кверху прекрасную хозяйкину голову, побежала  по берегу. Джек летел рядом, задыхаясь от счастья. И вдруг все потемнело, какая-то черная тень неслась на них сверху. Упала на атласную коричневую спину тюленихи, вонзила в нее стальные когти, потащила ее ввысь. Джек прыгнул, стараясь достать, Джек отчаянно залаял. Высоко в воздухе болтались лапы, вертелся хвост. Джек пры¬гал, прыгал, прыгал. Но тюлениха беспомощно покачивалась в сталь¬ных когтях черной птицы и только кричала:
- Джек, Джек, Джек!
Он еще раз подпрыгнул и проснулся.
С тоской, испуганный и дрожащий, вскочил и увидал, - настоя¬щая тюлениха прыгает в траве, по лугу, за ней, держа в руке толстую коричневую палку, бежит Сергей, а сбоку подходит хозяйка и кричит: - Джек, Джек, Джек!
Пес заметался, закружил на месте и вдруг услышал оглушитель¬ный треск. Сергей стоял, вытянув палку у плеча, а тюлениха под¬скочила и опрокинулась в траву. Джек залаял и кинулся к ней...
 Джек облизывал влажные губы тюленихи, открытые глаза, облизывал атласное тело, ставшее неожиданно неподвижным. Он кружил вокруг, стараясь поднять королеву носом, он беспомощно, по-щенячьи, повизгивал, а потом лег рядом и ткнулся мордой в еще теплое тело.
И сейчас же громко, душераздирающе закричала Таня. Она упала ли¬цом в траву, и, сотрясаясь всем телом, заплакала. Все еще сжимая ружье, подошел Сергей, присел на корточки, погладил, ее по спине.
- Ну чего ты, Таня?
Она повернула к нему злое, запухшее от рыданий лицо.
- Не прикасайся ко мне, уйди вон. Убийца, дикарь. Я ненавижу  тебя, слышишь! Ненавижу.
Сергей разогнулся, отшвырнул в сторону ружье.
— Я не убийца! - с отчаянием крикнул он,  и слезы вдруг навернулись на его покрасневшие, воспаленные от бес¬сонных ночей, глаза, покатились по исхудавшему, заросшему бородой, лицу.
- Это ты! Не лги, не лги! Я знал, ты хотела этого.
- О люди, - простонала Таня. - Откуда тебе знать, что я хо¬тела? Я сама не знаю, чего хочу.

Она опять затряслась от плача.
- Чего же ты стоишь? Не стой тут! Пойди, зарой ее, пойди, уведи Джека.
У сосны, свернувшись клубком, застыл Джек. Полы палатки рас¬пахнуты, Сергей и Таня лежат  у стен, - напротив друг к другу. Теплый ветер с реки заскакивает в палатку, хлопает ее полами, набрасывает на Сергея и Таню медовые запахи луга.
- Не молчи, - говорит Таня. - Ты ведь клялся Зевсом и Геей, и Солнцем, и Девой...
- Ты сама хотела этого. Я ведь из-за тебя. Ты видела, как я взял ружье, как я целился. Одно твое слово - и я бы не убил!
- Ах, оставь... Я просто не верила. Когда ты поднял ружье, я окаменела. Понимаешь, ну, как тебе объяснить... Мне показа¬лось.... это не ты...
Таня перекатилась на сторону Сергея, запустила паль¬цы в его волосы.
- Такой красивый... Волосы развеваются, голова откинута, в руках винтовка. Ты мне показался каким-то викингом, древним охотником. Я забыла о дворняге. Я думала там по меньшей мере лев.
- Не смейся надо мной...
- Нет, нет. Это правда. Меня покорила минута, я не успела крикнуть... Зашнуруй палатку, я боюсь Джека, теперь он возненавидит нас.
Сергей приподнялся, оперся на локоть и пристально посмотрел на Таню. Внезапно его губы задрожали, голос сорвался.
- Не бойся, раб не умеет ненавидеть, - с горечью прошептал он.
- Нет, нет. Зашнуруй! Там опять кто-то ходит... Слышишь, за моей спиной кто-то вздохнул...
- Пусть дышит, это Джек... Прижмись  ко мне, Тата. Крепче, еще крепче...
- Джек, Джек, Джек! Джек - артист, Джек - циркач. Джек, Джек, Джек...
Гибкая, хрупкая фигурка Тани четко вырисовывается на фоне высоких стволов сосен. Таня стоит на краю красного гли¬нистого обрыва. Джек внизу, на берегу реки. Он опустил хвост, поднял го¬лову кверху. Джек слышит крик, но не идет. Таня ложится, поджимает колени к подбородку и катится  вниз, переворачиваясь с боку на бок, обрушивая глыбы теплой красной глины. Вместе с ней летят солнце, сосны, небо - весь мир кружится, переворачивается с боку на бок. Таня падает на песок, раскинув в стороны руки. Потом при¬поднимается, становится на колени и протягивает к псу руки.
- Джек - артист, Джек - циркач. Иди сюда, моя радость, Иди сюда, мое солнце...
Джек склоняет в сторону голову, настораживает уши. Он смот¬рит в лицо хозяйки и вдруг взвизгивает: перед ним влажные глаза и чуть вздрагивающие тюленьи усы. Тюлениха приподымает верхнюю губу, показывает белые зубы.
- Джек, Джек, Джек, - зовет тюлениха-хозяйка и две ветви вытягиваются из ее груди, две ветви колеблются в воздухе.
Джек ложится, опускает голову на передние лапы. Потом вжи¬мается в песок, ползет к Тане. Хозяйка раскачивает из стороны в сторону крупную собачью голову, ее пальцы закручивают волнистую длинную шерсть пса.
Джек - артист, Джек - циркач.
Неожиданно пес вскакивает и, выбросив вперед розовый язык, облизывает Танин нос.
Джек не раб. Он просто любит…