Жил-был я. кн1. ч4. гл5. Память

Ибрагимов Анвар
          Молодежь шла по улице Харью в сторону площади Выйду (Победы). Ярый ступал по брусчатке, его спутники - по тротуару. Проходя мимо бронзовой вывески «Tallinnfilm», Мыслитель благоговейно провел пальцами по выпуклым буквам. Девушка Тайна понимающе посмотрела ему в глаза, он, признательно, - ей. Ярый же задумчиво смотрел вперед. Потом повернув голову в их сторону, прищурился.
          «Ха-а!» - воскликнул Ярый и выбросил вперед руки.
          «Ой! Ты что?!» - испугалась Девушка Тайна.
           Мыслитель вздрогнул: «Ах ты!».
           Они спрыгнули с тротуара и «налетели» на Ярого: «Ну держись! Хенде хох!». - Всё! Все сдаюсь! Сдаюсь! Нихт шиссен! - наигранно заслонился Ярый.
Друзья обнялись, потом взялись за руки и, смеясь, пошли навстречу солнцу. Так они пересекли последнюю улицу Старого города – Мюйревяхе.
           Слева - осталась ресторан «Gloria»: утонченный и любимый морскими офицерами всех времен и народов.
           Справа - облюбованный дамами немолодого возраста, кафе «Тallinn».            
          
           Кафе «Тallinn». Слышится задумчивая песня-тоска Эдиты Пьехи: «Где-то есть город тихий, как сон»*.
           Редкий дождь чертит по толстому стеклу витрин мокрые косые линии. Линии оплывают вниз крупными каплями. Места у больших окон - витрин, заняты. Призрачные струйки сигаретного дыма. Тонкие пальцы. Белые фаянсовые чашечки. Маленькие столики. Удобные полукресла. Теплый томный уют. Нога на ногу. Из-под челки, шляпки, вуалетки, устремленный в одну только им явную даль, задумчивый, с поволокой, взгляд. Изящность. Эстетика. Ожидание.

           Подвал «Каролинка». Тяжёлый дым дешевых папирос и сигарелл, типа «Ватра», «Tuluke», «Север» смешался с перегарным духом подогретого бросового вина «а-ля глинтвейн». Гулкий гам, мат и толчея. Под подошвами - скрип песка на грязном, заплеванном, скользком каменному полу. Грубость. Серость. Тупик.
                -------------------------------
           А на улице цветет Весна, зеленеет молодая листва, брызжет солнце! На улице Май. На улице ПраздникНа улице легкий ветер. Слышно, как шелестят листья. Еще шаг и молодые люди выйдут на нарядную площадь.
           Но… Площадь Победы пуста.
           Пройдя мимо гостиницы и ресторана «Выйт», церкви Святого Яана, вдоль здания государственного художественного салона (в праздник он, конечно же, был закрыт, а то бы они, по обычаю, не преминули бы посетить его), ребята направились на Тыннисмяги, к Вечному огню. Они были так воспитаны - в день Победы прийти к Вечному огню.
           Им не надо было объяснять, что такое война. Они, рожденные в конце пятидесятых годов, еще обладали четкой генной памятью о боли и ужасе войны, о лютой ненависти к врагу, о горьком вкусе победы. Они, воочию, видели следы той жестокой войны - разрушенные дома, оплывшие, но узнаваемые шрамы траншей и окопов, не убранные с полей сражений: изорванные конструкции старых взорванных мостов, причалов, депо, вокзалов, выбросившихся на мелководье расстрелянных кораблей и судов.
           А сколько разбросанного по земле железобетона? Будто нечеловеческая сила вырвала из ее чрева плиты, а то и целые стены. И торчат из курганов, во все стороны, их перекрученные внутренности - ржавые стержни арматуры.
           Молодые люди читали книги, написанные участниками Войны, смотрели кинофильмы, снятые очевидцами Войны. Они знали о войне по рассказам родителей, бравых и скромных ветеранов Войны. Молодых и старых. И чем старше был рассказчик, тем, короче и неказистей казался, не многословный его рассказ, зато смысл повествования поражал глубиной и значением.
           Ярый бывал в Питере и видел раны Войны - на телах атлантов, что поддерживают архитрав Нового Эрмитажа, статуях Клодта Аничкова моста, величественных колоннах Исаакиевского собора, закопченных руинах Петергофа, сожженного Екатерининского дворца в Пушкине.
           У каждого из них был свой счет войне.
           У Тайны - разрушенный белокаменный красавец Севастополь и передавшийся от близких людей липкий ужас Бабьего Яра.
           У Мыслителя - истерзанная, расстрелянная, но не сломленная белорусская родня. Мать, девочкой, тонущая, вместе с торпедированным транспортом, у полуострова Ханко.
           У Ярого – надпись: «Граждане! ПРИ АРТОБСТРЕЛЕ эта сторона улицы наиболее ОПАСНА» и пустое место во внутреннем дворе квартала, что ограничен проспектами Кировским и Большим П.С., аккурат, по диагонали от кинотеатра «АРС».
           «Здесь был наш дом. Я ходила за хлебом. Карточки… отоваривать. Началась бомбежка. Я - в бомбоубежище…. Когда вернулась, смотрю, а дома нет…. И никого тоже….нет», - как - то заведя меня в этот двор, рассказала мне мать и тихо заплакала. – «Помни об этом, сын».
           Эй, вы! Благодушные европейские добрячки, скудоумные талейранчики! Я никогда вам не прощу слез моей Матери, никогда, и дети мои тоже не простят. Что, Европа, не удалось победить мою страну в открытом бою? Вы решили пересмотреть историю. Но тогда вам придется «пересмотреть» и нас. Финал этих пересмотров вы знаете.
                «Так высылайте ж к нам, витии,
                Своих озлобленных сынов:
                Есть место им в полях России,
                Среди нечуждых им гробов» **

         Вот, что они видели в Вечном огне.
         Вот, что они чувствовали, вглядываясь в суровое лицо Бронзового солдата.
         Вот, что они понимали для себя.
         Вот, что они расскажут своим детям и внукам.
                ---------------------------------------
         Вечная память воинам – защитникам.
         Слава Народу - Победителю!
         Упокойтесь с миром.
______________________________________________________
* «Город детства» - музыка А.Флярковского текст Р.Рождественского
**А.С. Пушкин.  Стихотворение «Клеветникам России».