Серафимина гора

               
 Запах одуванчиков, едва уловимый, сладковатый. Казалось он насквозь пропитал воздух того лета. Во всяком случае, его я запомнил совершенно точно. Многое я забыл, а вот его почему- то помню.
  Деревенька, в которой  мы сняли домик, примостилась на опушке березняка. Березки были молодые, тонкие,  податливые самому малому ветерку, а деревня совсем старая.  Десятка два домиков, срубов, почерневших или подновленных, обитых крашеной доской с  маленькими окошками и резными наличниками.
  В деревне была только одна улица  с  пыльной площадью у деревенского магазинчика. Дорога в деревню тоже была только одна.  Но местность была обжитая.
  С околицы просматривалась вся округа.  Слева виднелись серые шиферные крыши соседнего сельца, с заброшенной церквушкой посреди заросшего тополями  кладбища.
 Справа, ближе к озеру пестрели  разномастные дачки,  где среди молодых яблонек,  словно спины китов поблескивали покатые  парники.
  В центре и чуть дальше, из-за пригорка выглядывали  железные  крыши центральной усадьбы. Большого поселка с асфальтированными улицами, водопроводом,  школой,  поликлиникой и железнодорожной станцией.
  Вот вкратце и вся местная география. Поселок со станцией, ведущей к цивилизации, дачками от этой цивилизации убежавшими и деревеньками  этой самой цивилизации безразличными.
    Мы сняли терраску  в крайнем доме, что был поближе к березняку. Хозяйка, тетя Оля,  была не местная. Проработав полжизни на северах, куда попала по разнарядке из мединститута, под пенсию перебралась сюда и дорабатывала в местной поликлинике. 
  Тетка она была в возрасте, но боевая и энергичная. Каждый день ездила на работу на велосипеде, а зимой ходила на лыжах.  Председатель предлагал, ей как ценному специалисту перебраться в поселок, но она отказалась. Осталась ближе к природе.
  Из живности она держала только кошку,  и за молоком я ходил к соседу, деду Трофиму.  Поднимался он всегда рано, выпускал на двор кур и задиристый черный петух, взлетая на забор, возвещал на всю округу о наступлении утра.
  Его жена баба Нюра,   каждое утро исправно наливала мне  молока в эмалированный бидончик, справлялась о делах  и шла хлопотать по хозяйству. Так день за днем шла размеренная  земная  жизнь этой маленькой деревеньки и ее обитателей. А  мы, городские беглецы мало-помалу втягивались в её неспешное течение.
  Будучи свободными от городских забот и не вовлеченными в деревенские хлопоты, мы мерно плыли по этому лету сквозь едва уловимый  сладковатый запах одуванчиков.
 
  Неподалеку от деревеньки,  на полпути к дачкам  небольшая речушка со странным названием  Шерновка  сделала поворот и  образовала  небольшое озерко с заросшими ивняком берегами.   В нем Шерновка словно отдыхала, прежде чем распасться на два рукава и  влиться в молодой Днепр,  Шерной и Новкой.
  Озеро продолговатым осколком зеркала затерялось под раскидистыми ивами, и по утрам его гладь нарушалась только кругами от играющей рыбешки.   Лучшего места для рыбалки во всей округе не было, еще и потому, что рыбаков на берегу было не много. Дачники рыбачили на своем озере, а окрестные мальчишки  сюда заходили редко, так как купаться здесь было нельзя.    
 - Опять на рыбалку? – приветливо окликнул нас из калитки дед Трофим.
- Здравствуйте Трофим Степанович, -  ответил я, останавливаясь и перекладывая удочки в левую руку.
 Дед Трофим вышел из калитки  сел на лавочку и достал пачку папирос.
- Рыбалка это хорошо, -  залихватски закинув ногу на ногу,  усмехнулся старик. – Я бы и сам с вами пошел, да дел полно.
- А вы с нами завтра сходите, – предложил деду крутившийся вокруг меня Васька.
  В ответ дел растянулся в улыбке  и поманил Ваську к себе.
 - Схожу, схожу, - запуская руку в карман жилетки  и вынимая конфету,  сказал дед. – А для меня у тебя удочка найдется?
 - Найдется, дедушка, - принимая от старика конфету, ответил Васька. – У папы  дома  и леска есть и поплавок, красный.
- Ну, тогда обязательно пойду, - снова рассмеялся дед. А вы ступайте, ступайте. Сейчас у карася самый жор.
  Мы попрощались с дедом и свернули на знакомую нам тропинку,  ведущую к озерку.
  Васька семенил впереди,  бережно прижимая к груди коробку с червяками, которых он сам с вечера собрал под опрокинутой бочкой и сложил в эту коробку, бережно присыпав землей.  А ночью несколько раз вставал с фонариком проверять, не расползлись ли червяки  из коробки, я слышал, как скрипели половицы под его босыми ножками.
  Я шагал сзади с удочками и старым рюкзаком за плечами. Тропинка, начинаясь у околицы, петляла сквозь тяжелые от росы травы.  Потом взбиралась на каменистый холм, а оттуда, обогнув кусты, спускалась по поросшему молодым сосняком пригорку.
  За сосняком была небольшая полянка, а за ней, пряма за зарослями бузины  и ивы пряталось озеро.
  Поднимаясь на холм, Васька побоялся поскользнуться на камнях и отдал мне коробку. Он не дал мне руку и, смешно пыхтя  самостоятельно дотопал до самой вершины.
 Там мы сделали привал. Я сел на серый  камень и стал любоваться открывшимся видом.  Васька стянул с себя висевшую через плечо  фляжку, потряс ее и выпил пару глотков.
- Все не выпивай, – напомнил я.
 Васька завернул пробку, снова повесил флягу через плечо и забрал у меня коробку.
 Холм был высокий и с его вершины,  сквозь верхушки сосен была видна искрящаяся гладь озера.
 Я встал с камня, жестом поманил Ваську и стал спускаться к соснам. Вскоре мы уже  шагали по ковру из опавших иголок, сквозь которые, то там, то здесь, если присмотреться, пробивались скользкие шляпки молодых маслят. Ковер из иголок, расписанный  игрой светотени  приятно пружинил под ногами. Пахло утренним лесом – смолистым и горьковатым
  Васька раз за разом сворачивал с тропки, петлял между янтарными стволами,  пригибаясь и ища глазами грибы. Найдя, он их не трогал, а примечал веточками в надежде собрать их на обратной дороге, когда подрастут.
 Внезапно он остановился и потянул меня за рукав, призывая остановиться и посмотреть куда-то между стволами.  Я посмотрел,
Метрах в пятидесяти  правее по пригорку шли двое мужчин. Люди как люди, один коренастый  кажется с усами, видимо старший, второй молодой парень  суховатый с резкими движениями.
  Ничего примечательного в них поначалу не было, пока я их не рассмотрел.
Они не были  ни ранними грибниками, не рыбаками, возвращавшимися с ночной. Они были солдаты.
  Да именно солдаты. В светлых выгоревших гимнастерках, на головах пилотки. На парне, кажется, были обмотки, а в руках у него был ремень с нанизанными на него флягами. Совершенно точно с флягами в брезентовых чехлах у меня у самого такая валялась в кладовке.
  Солдаты шли  между сосен, и казалось вот-вот  поравняются с нами, но вдруг старший, как-то призывно махнул рукой парню  и ода скрылись за деревьями.
 Постояв с минуту, и не дождавшись, что они снова покажутся, Васька дернул меня за рукав и мы пошли дальше. Впереди нас ждала утренняя прохлада  лесного берега.
                ___
    Жара  и пыль, вот что больше всего вымотало в тот день Осового. Пыль клубилась по дороге  взбитая ногами и, подхваченная ветром взлетала выше головы.  Она оседала на мокрой от пота коже,  так что лица становились похожими на посмертные маски, скрипела на зубах, лезла в глаза.
  До полудня было еще ничего, попалась деревенька, пустая, но зато с колодцем. Осовой  скомандовал,  было,  «привал» но отдаленный гул самолета  погнал его вперед. Не любил Осовой  этого гула,  не боялся, нет, просто не любил.  Войско, командиром которого он оказался, теперь было невелико. Сдав на станции раненых,  сержант Осовой остался самым старшим по званию во всем батальоне, которого и было теперь всего  тридцать два человека.
  Батальон шел на восток.  Люди тянулись длинной неровной вереницей, Осовой поначалу еще покрикивал «Подтянись», но вскоре понял, что это бесполезно, люди вымотались. В конце колонны тянулись три подводы груженые  саперным имуществом батальона.  Эти три подводы были гордостью сержанта. Несмотря на все трудности и потери последних дней, Осовой сохранил почти все имущество батальона.  Кроме того в подводах лежали  ящики с патронами  и три пулемета, которые саперам не полагались, но Осовой отбил все поползновения начальников желающих его «раскулачить»
- Я, товарищ капитан уже ученый, немцы постарались,  - говорил Осовой пехотному капитану на станции. – Набегался я от танков с голыми руками. Боеприпасы и оружие не отдам. Самому  надо.
  И капитан отступился от Осового. Станция скрылась за горизонтом и саперный батальон Осового, неровным шагом  направился к штабу корпуса.
Фронт стабилизировался, и саперов отправили  в распоряжения корпуса. Осовой  понимал, что ничего хорошего это не сулила, но все же по-солдатски надеялся, что хоть сутки отдыха его войско получит, ну или на худой конец горячий обед.
 Мысль об обеде неожиданно оживила его. Осовой подтянул  на плечо свою СВТ и зашагал бодрее.
  Теперь оказался в хвосте колонны, бегло пересчитал людей и прибавил шагу.
- Подтянись ребята. Шире шаг. Коли не опоздаем к обеду поспеем.
- По  плану победа опосля обеда, - звонко отозвался из строя   батальонный  весельчак  Митька Ярыгин. – Поспешай робяты.
  Колонны взбодрилась и зашагала живее.
                ___

Насквозь пропыленный ЗИС подскакивал на ухабах и скрипел бортами. Пол сидениями что- то звенело и каталось
  Водитель, немолодой уже мужик с петлицами ефрейтора намертво вцепился в  руль мозолистыми руками.  Клепишников  смотрел на него и гадал, это он старается не выпасть из кабины или не дать вырваться на волю машине, словно жеребцу
  - Ничего, лейтенант докатимся, - словно почуяв его взгляд, бросил водитель. – Захар Иваныч ухабы любит,  видишь, как ревет,  видать от тряски мотор лучше работает.
 Водитель неожиданно засмеялся, Клепишников тоже улыбнулся и перевел взгляд на выгоревшую степь, сквозь которую они ехали.
  Через три километра накатанная дорога свернула влево, отбросив от себя чуть видную полевую стежку.  Водитель затормозил, выпустил руль и повернулся к Клепишникову.
 - Приехали. Теперь тебе вот по этой дорожке,  через холмик перевалишь, а там и штаб корпуса, версты не будет.
- Значит не меньше километра, - усмехнулся  Клепишников, подбирая рассыпывшийся по полу кабины сидор.
  -Ну да,  - засмеялся шофер, но тут же стал серьезным. – Бывай Борис Аркадьевич, даст бог, свидимся.
- До свидания, - ответил Клепишников и вышел из кабины.
 Он уже привык, что на войне все нужно делать решительно, и быстро. Быстро прыгать из горящего вагона и решительно возвращаться в огонь, чтобы вытащить оставшихся. Быстро прятаться  в свежие воронки  и решительно отбрасывать от пулеметной гашетки  руки  мертвого  зенитчика.  Быстро ловить попутки и решительно выходить из  них в неизвестность.
  Странная это штука неизвестность. Когда на голову не падают бомбы, где-нибудь в парке на лавочке, где молоденькие девочки звонко смеются, когда мороженое капает им на острые колени. Неизвестность кажется чем-то далеким и невообразимо недосягаемым. А здесь в  этой степи до нее - версты не будет, только холмик перевалить
Эй, лейтенант, - прервал мысли Клепишникова голос шофера, - На вот, держи, с миру по нитке голому рубаха.   
  Шофер сунул в руки лейтенанту потертую  халхинголку,  вскочил в кабину и дал по газам. Захар Иваныч, взревел мотором и скрылся в клубах пыли.
                _______
   Майор долго читал предписание,  то и дело косясь на лейтенанта.  Уж очень был поношен лейтенант, предъявивший эту хрустящую новизной бумажку, где все отметки и подписи были подозрительно настоящие. Майор, наконец, перестал читать, сложил предписание по сгибу и убрал, а планшет, удостоверение  впрочем, вернул Клепишникову.
  - Значит, ваши вещи сгорели в вагоне, - прищурясь, словно желая заглянут  лейтенанту  в душу,  снова спросил  майор.
-Так точно, под утро задремал я в вагоне, - снова стал повторять Клепишников. – Потом, как шарахнет, очнулся, все горит, я в окно,  в чем был.
- А документы?
- Так они в планшете были, его взрывом из вагона выкинуло, я его потом и нашел.
-А китель не нашел.
-  Так точно не нашел, он на крючке в вагоне висел, сгорел наверное, потупился Клепишников. – Я еще в вагон два раза забегал, старика и вытащил и женщину, а кителя не нашел.
-А почему комендант на станции вас одел? – снова наседал майор. Поверил на слово, что вы лейтенант красной армии.
- Он сначала не верил, а потом планшет нашелся, там документы и фотография.
-Что за фотография?
-  Мы с ребятами в день выпуска фотографировались  я там в форме.
    В кабинет дежурного без стука вошел рослый с обветренным лицом подполковник, не глядя ни на Клепишникова, ни на майора он прошел к столу  опрокинул в рот стакан воды из графина и, усевшись на край стола, окликнул возившегося в углу солдата.
    - Связь наладили!
   - Так точно, -  ответил солдат, вытягиваясь по стойке смирно.
   - Хорошо.  Связь держать, -  довольно сказал  рослый и повернулся к майору,  - Это кто?
- Лейтенант Клепишников,  - ответил майор, – предписание в порядке.
- Ну, так, что, что-то не так.
- Документы в порядке, а форма с чужого плеча, -  пожал плечами майор. Говорит в вагоне сгорела.
 -  В вагоне,  - переспросил подполковник и пристально посмотрел на  лейтенанта.  – Это вы стреляли по самолетам, которые бомбили станцию.
- Так точно, - смутился  Клепишников. – Я его с перепугу сбил, уж очень все кругом рвалось.
- Видать, немец очень удивился, когда увидел, ваше нательное белье,  - усмехнулся подполковник. -  А ты не сморгнул молодец.
- Виноват, не понял,  - замялся майор
- Я был на станции,  - пояснил подполковник – Дежурный мне и рассказал как  какой-то лейтенант без сапог и кителя сбил юнкерс  из пулемета. Хороший юнкерс  и пилот  целый гауптман.  Оба в крестах  и гауптман и юнкерс  Грудь в крестах, а голова в кустах. Отдайте ему документы и отправьте к  старшине Осипенко,  пусть приведет его в порядок.
Потом повернулся к майору
- Побольше бы нам таких, перепуганных.
                ______
   Утро было просто райским. Даже комары,  по-видимому, прибывали в каком-то благостном состоянии и не кусались.
  Васька  сидел на корточках и вглядывался в свой поплавок, слегка покачивающийся под ветерком.  Он был забавный, беспокойный  и голоногий. Вот  вскочил на ноги, перепрыгнул корягу и снова присел на корточки, теперь следя за моим поплавком. Потом подошел к ведерку проверил своего карася, попил из фляги и снова присел, глядя на свой поплавок.
  Я устроился на бревне чуть поодаль и наблюдал на его перемещениями,  поглядывая на поплавки.
- Ну, вон же клюет! -  окликнул я Ваську, когда он в очередной раз  проверял своего  карася. – Да не моя!  У тебя!
  Васька подскочил к своей удочке, быстро поднял ее и тут же замер. Поплавок несколько раз нырнул и ушел под воду. Леска натянулась и описала дугу. Васька резко дернул удилище подсек  и стал сильно задирать его  вверх,  таща добычу.
Рыба выскочила из воды, на миг повисла на крючке, но в ту же секунду резко выгнулась, пытаясь соскочить с крючка.
  Еще немного и.… Поздно. Карась величиной с ладонь бессильно забился в траве у самой кромки воды.
 Васька отбросил удилище и как кошка бросился к траве,  схватил карася и протянул мне на вытянутых руках, звонко заливаясь смехом.
- Тише ты, - одобрительно сказал я, вынимая крючок из губы Васькиной добычи. – Остальных распугаешь.
 Васька выпустил карася в ведро, и протянул мне коробку с червями, насади мол, но я стоял неподвижно и глядел  в заросли ивняка на противоположном берегу.
 Там стоял солдат, точно такой же, как в лесу, может тот или другой. Было не разобрать. Постоял и ушел в тень ивы. Я еще долго вглядывался в тот берег, но он больше не появился.
                ___________

  - Вот тебе задача, Клепишников, - окинув взглядом обновленного лейтенанта, сказал подполковник. – Вот на этой высоте оборудуешь командный пункт. Послезавтра, прибудет свежая  дивизия из резерва и займет вторую линию обороны. Командный пункт к этому времени должен быть готов.
 - Какими силами оборудовать?  - резко как учили, отрезал Клепишников.
- Примешь саперный батальон,  - водя по карте взглядом, словно ища что-то, - ответил подполковник. – Но не обольщайся в батальоне бойцов не много, за то имущества по штату. Понял
- Так точно, - отчеканил Клепишников.
 Ну а раз понял – выполняй.  Сержант Осовой тебя уже ждет. Мужик он с норовом, но надежный, а главное бывалый. И запасливый.
   Клепишников вышел из дверей штаба и сразу наткнулся на Осового. Сержант стоял, опершись на винтовку, и о чем-то беседовал с часовым, увидев лейтенанта, он взял винтовку на ремень  поправил гимнастерку и зашагал ему на встречу.
- Сержант Осовой, - громко представился он и тут же прищурился, ожидая ответа.
- Лейтенант Клепишников, направлен к вам в качества командира батальона. Где ваши люди?
- Люди то, как и положено, в отведенном расположении больных нет, незаконно отсутствующих нет, - затараторил Осовой.
   - Что у вас есть из имущества? – по-деловому увлекая сержанта за собой, невозмутимо продолжал Клепишников.
 Топоры пилы по штату  прочий шанцевый инструмент с запасом, - удивленный деловитостью лейтенанта стал докладывать Осовой. – Взрывчатка семьдесят килограммов запалы взрыв машинки
-  Омметр есть?
 - Так точно, - кивнул Осовой, - Провод телефонный,  пять катушек, провод электрический метров триста будет. Трофейный, правда, немецкий.
-  Хорошо, - оборвал его Клепишников. Он понял, что сержант бережливый и рачительный, что очень важно для сапера. – Поднимайте людей выступаем через десять минут, через три  часа должны быть на месте. работы много.
                _________
      Серафима Коробкова  была не местной, и по тому в деревне ее поначалу не жаловали  как пришлую. Родилась она в маленькой деревеньке под Муромом и была седьмой дочерью в семье сельского старосты.  По этой причине замуж она вышла поздно за заезжего мастерового Ивана Лухова. И перебралась с ним под  Смоленск,  в аккурат перед самой русско-японской войной.
  Только обжились молодые в доме  Иванова отца, так и проводила Серафима  своего Ивана на японский фронт, и осталась у нее от него только карточка два письма да дочка Настя, никогда своего отца живым не видевшая.
  В  1912 году ее еще молодую вдову солдатку  взял в жены  Петр Коробков  шорник  из соседней деревни.  Петр, сам вдовец воспитывал двоих погодков  Пашку и Сеньку,  Сжились - срослись, потекла жизнь.
  В 1915 Петра мобилизовали, и осталась Серафима одна, опора троим подросткам, которых и одеть и обуть надо да в люди вывести.
А как в люди идти раз сами чуть живы.
Пашка заболел тифом и умер.
Через год  в 1919 Настя пошла по воду провалилась в полынью. Всю зиму  Серафима ее выхаживала да не выходила.
  Осталась она с Сенькой, да как с ним сладишь,  когда ему уж семнадцать, а на дворе уж который год революция. Пропал Сенька. Говорили, поначалу в красной армии был, потом вроде в большевики подался, да только так Серафима его и не увидела больше. В колхоз ее записали как одинокую, поначалу взяли в контору как грамотную, да потом освободили как верующую. Но по причине одинокости и классово верного происхождения оставили при колхозе.
  Так как была она знатная травница, и хоть местный фельдшер ее не признавал, но все же и не гнал понапрасну. Потому как у самого у него возможностей по медицинской части было мало. А в Серафимину медицину местные верили больше.
  Да и травницей она стала не сразу, а только как дочь схоронила.  Словно открылось в ней что-то взамен дочери. Лечила она и простуды и лихорадки и прочую ломоту. Как?  Да с божьей помощью.
  Когда фронт подкатился к Могилеву,  колхоз эвакуировался на восток со всем своим, к тому времени немалым имуществом, а Серафима осталась потому, как идти ей уже было некуда
 - Да и года мои не те, -  сетовала она председателю. – Тут останусь. А вы чай не надолго?
  Правда из дома своего съехала  на заимку у подножья большого поросшего лесом холма, где травы да отвары готовила.  Место там было высокое, светлое. Там и спокойней и вода рядом и запасы кое какие, да и немец на ее горку вряд ли сунется, что тут есть.
  Поэтому, когда на Серафимину гору пришли саперы Клепишникова,  поначалу взволновалась, но поняв, что это свои успокоилась.

                _________________

Место для КП было вполне подходящее. Холм, поросший редким лесом, вершина почти плоская  метров сто в поперечнике,
- Торчит словно пень, - заметил кто-то из солдат.
- Да уж, - потер подбородок Клепишников. – Место видное. Здесь и начнем копать,  Сержант, выделите людей в дозор и начнем провешивать участок под траншеи и блиндажи.
  Жара стояла страшная, а под деревьями было душно. От взрытой земли тянуло сыростью.  Но траншеи сохли быстро, даже слишком быстро. Начинали пылить песчаные брустверы и откосы капониров.
- Воды б надо набрать,  - обратился к сержанту Ярыгин.
- Да, да, - услышав его, ответил стоявший неподалеку Клепишников. – Соберите фляги и отправляйтесь. Внизу я видел родник.
  Клепишников  сказал все это, не отрывая глаз от бинокля, в который уже битый час рассматривал горизонт.  Непонятная никому из гражданских тревога ползла оттуда.  Уже сутки саперы копались на высоте,  но  никто из корпуса их не  проведал. А запад громыхал разрывами все ближе. С холма главенствующей высоты на данном участке местности открывалась прекрасная панорама,  но на ней ничего не происходило.  Даже немецкая рамка прошла всего один раз,  да и то очень далеко.
-  Ну что видно командир, -  бесшумно подойдя, гаркнул, Осовой.
- Странная тишина какая-то, - невозмутимо ответил лейтенант. – Если до ночи никто не явится,  с утра пошлем вестового  в штаб корпуса с докладом.
- А чего сейчас не доложить?
- Приказано сохранять молчание, - ответил Клепишников. – охранение сменили?
                ______________

  Вечером еще до темноты  Серафима собрала отварной картошки  и отправилась проведать своих гостей. На полдороги ее остановил часовой и проводил к командиру.
  Изменилась ее гора, по началу  Серафима даже опешила, меж деревьев были прорыты траншеи, местами перекрытые бревенчатыми настила
 Солдаты собрались в  просторной, перекрытой в три наката землянке. Кто-то уже дремал кто-то приводил в порядок подворотнички, только лейтенант тревожно вглядывался в запад алеющий толи от заходящего солнца толи от бесконечных разрывов.
     - Добрый  вечер Серафима  Кузьминична, - спокойным голосом произнес лейтенант.  - Вы к нам с гостинцем.
 - А как же дорогим гостям ужин, - усмехнулась  Серафима.   -  Вы почитай второй вечер без кухни.
 - Мы люди военные, - Вставил из своего угла  Ярыгин и потянул носом. – Ко всему привычные. Но для картошки всегда время найдем.
  Бойцы потянули к чугунку котелки.
- А ты мать, почему не  отступила с колхозом, - вытирая чистой тряпкой ложку, спросил Осовой.
- Мне бежать некуда, ответила Серафима и, подобрав подол, уселась на предложенный чурбак. – Здесь моя земля.
- Ты же мать говорила, что из Муромских, - сказал Осовой.
- Куда уж там муромская. Здесь стоять буду, – ответила ему Серафима, и вдруг подняв голову, уставилась на лейтенанта, который, словно почуяв её взгляд, резко повернулся. – И вы стоять должны. Потому как не чего вам защищать, окромя этого холма.
-  Вот  тебе и на, - усмехнулся Ярыгин. – Ты мать нам вроде как политрук…
- Полит рук не политрук,   - повернулась к нему Серафима. -  Я сынок пожила и  при царях и при войнах и при колхозах. А только так тебе скажу:  начальство, оно приходит, а уйдет так найдется новое. И, поди, знай, жалует оно тебя али не жалует. Полюбит аль кнутом приголубит. А только  ни при каком начальстве не было русскому человеку ничего вернее родной земли. Она его и кормила и поила и грела, а как срок приходил, так и прибирала,  но никогда не предавала. Вот и мы придать ее на поругание никак не можем. Так, что вам, сынки, на этой горе стоять, потому,  как если на своей земле не устоите, то и нигде не устоите.
  Не дожидаясь ответа, Серафима встала и ушла из землянки.
- Серьезная старуха, - усмехнулся Ярыгин, но что-то никто не улыбнулся.
- Вот что сержант, - сказал  Клепишников, - С утра отправляй вестового в корпус, доложите, что все готово. И вот что давай  круговую оборону занимать.
- Это что это, - невнятно ответил на последние слова Клепишникова, Осовой.
- А то, что весь день грохотало южнее, а под вечер стреляют уже на севере. Так что доставай  из закромов свои трофеи, и расставляй по точкам.

                ___________________


  Рыбалка выдалась на славу. Васька бежал впереди вприпрыжку. Нести улов и снасти он доверил мне и теперь свободный от дел и довольный собой носился среди сосен и напевал какую-то бурчалку.
  И вдруг он присел за кустиком и стал что-то рассматривать.
- То там у тебя? – окликнул я его, радуясь возможности передохнуть.
- Что-то непонятное, - весело крикнул Васька, не поворачивая головы.
  Я подошел и тоже присел рядом.
- Вот, - Васька ткнул пальцем в торчащий из земли металлический ободок.
   Как он, прыгая, заметил этот торчащий из-под дерна кусок металла, не знаю. Я сдвинул ком земли, потянул и вытянул проржавевший шлем с широкими полями  и небольшой нашлепкой вроде гребешка наверху.
- Надо, дедушке Трофиму  показать, -  сказал Васька, вертя каску в руках
 Я не ответил, я смотрел в просвет между деревьями. Метрах в пятидесяти от меня по колено в какой-то яме. Снова стоял солдат, наверное, даже не солдат, скорее командир, но форма на нем была вся испачкана, в запекшихся бурых пятнах и держался он на нетвердых ногах. Кто-то бы сказал – пьяный. Но он был не пьян. Он держал в руках какую-то коробку с проводом. Секунда он что-то сделал и исчез, но мне показалось, будто  мир вокруг меня  качнулся.

                _______________
 Дед Трофим сидел на лавочке и рассеяно слушал Валькин рассказ о каждом из пойманных карасей, и крутил в руках каску. Потом словно вышел из оцепенения  и поднял глаза куда-то вдаль.
-  Ну да все верно, конец июля. Самое время, - проговорил он, словно ни к кому не обращаясь.
- Вы о чем? – не понял я и тоже посмотрел туда, куда смотрел дед.
- Когда  немец наступал,  - глядя вдаль, начал дед. – Наши места оказались, как бы не прикрыты.   Части отошли и в других направлениях и сюда пришли только немецкие части второго эшелона не участвовавшие в прорыве. А тут на тебе. Сейчас местность поменялась, после войны много строили и карьеры рыли. А раньше была тут гора, говорят жила там знахарка, Серафимой  звали. Так вот немцы думали, что на горе  какой-то важный объект. Три дня они его пытались взять. Сил нагнали чуть не целый полк.
  Я то, сам не видел, а вот кум мой из местных рассказывал, что весь склон горы был усеян воронками и мертвыми немцами. Кто там, на холме был неизвестно. Только когда немцы на третий день на холм поднялись,  на вершине грянул страшный взрыв и все, что там было,  разнес в пух и прах.
Кум видел, как перепуганные немцы бежали с холма думали, будут еще взрывы. А после войны, году в пятьдесят втором, стали там брать песок,  так гору и срыли.  Стало быть, ты их и видел.
- Кого?
- Защитников  Серафиминой горы.
Дед  замолчал, положил каску на колени и уставился на заходящее солнце. Вечерело.
  Запах одуванчиков, едва уловимый, сладковатый. Казалось он насквозь пропитал воздух того лета. Во всяком случае, его я запомнил совершенно точно. Многое я забыл, а вот его почему- то помню.


 
Этот рассказ посвящается людям без помощи, которых я вряд ли смог его написать:
               Капитану – инженеру  Калашнику Александру Матвеевичу
                Старшему лейтенанту  Гордееву Гордею Петровичу
                Рядовому  Комкову Анатолию Петровичу
                Гвардии ефрейтору Коровкину Дмитрию Васильевичу