Месть
Женская доля в деревне нелегка:
Не сойтись, разойтись, не посвататься
В стороне от придирчивых глаз…
У Анны и домик неплохой, огород ухоженный, ребёнок послушный от первого мужа. А от второго, Виктора, уже на свете белом нет.
Первый муженёк-то был не из худших, не ледащий и к работе хваткий. Только пил много. В деревне, особенно последние лет двадцать, пьяниц много развелось. Немало вымерло их от зелья проклятого. Некоторых – вон, соседа Петра и Тыкеева Сашку – по пьяной лавочке прибили. Так, ни за что – про что. Просто драка завелась хмельная, лупили друг дружку мужики дрекольем, трубами, камнями, и пришибли этих двоих. Ни за что: они самые пьяные были, в канаву от у даров свалились – забыли после о них.
Жёны не встревожились, когда бражники к ночи домой не явились, не впервой.
Похоронили.
Бабы повыли для приличия, перекрестились да к делам ежедневным домашним вернулись.
Следствие было, только застопорилось на одном месте и никуда не двинулось: все участники потасовки были пьяные и причину её не помнили. И кто мужиков убил – не ведали. Может, это они как-то сами?
А говорили, всё началось с того, что в деревню пиво завезли. С полгода не привозили, а тут – на тебе! Несколько бочек под магазином, около склада, стоят. Мужики решили с дурной жажды целую бочку взять, вскладчину.
Сбросились своими заначенными рублишками, но платить за товар не спешили, некогда: пиво слюну гонит. И продавщица куда-то запропастилась. Но она своя, деревенская, шум подымать не будет. И Никита Горюнов проорал:
- Чего ждать-то? Бочки – вон, у сараюшки стоят. Берём одну, пьём, а после уплатим!
На том и порешили. Пили пиво шумной ватагой, с рыбёхой валенной (кто принёс?), с самогоном (откуда взялся?). Покуривали, блаженствовали. А что драка завелась, так это всегда при выпивке большой бывает. Кто-то что-то кому-то сказал не то… помните байку:
- Ванька, дуй за водкой, а я насчёт драки похлопочу!
Дочка нет-нет, да и спросит Анну:
- Мам, а у меня теперь папы совсем не будет?
Анна по ночам не плакала, но на сердце тоскливо было, пусто. Женщина она ещё молодая, ласки хотелось. В доме мужская рука нужна…
Когда в её жизни появился Виктор, Анна незаметно привязалась к нему, хмельную грубость за истинное чувство приняла. Он долго ходил вокруг да около, вроде бы и ухаживаний особых не было. Чем он её взял? Ни свиданий тайных, ни слов заветных – пришёл раз, другой; посидели, поговорили, он и остался. В любви усердным не был, всё шло как-то ни шатко, ни валко. А когда Анна рискнула ребёнка оставить, он отговаривать не стал. Но переменился, осмелел, покрикивать начал:
- Ты там чего вошкаешься? Жрать пора!
- Уйми девчонку, разоралась!
Виктор – ладно бы, только грубил. Но ведь и работать перестал, забросил дома тоже ни за холодную воду, сделать что-нибудь не допросишься. Лишь сверкнёт в ответ лихим глазом, прошипит матерком, шапку в руки, и был таков. Пить опять же стал. А по пьянке буянить, руки протягивать. И ребёнка, своего же, обижать начал. А ребёнка жалко: ведь ей почти сорок, едва решилась рожать – отговаривали все.
Боком выходило Анне это замужество.
Она думала, дитя Виктора к ней привяжет. Не тут-то было! Напрасные мечты. Виктор совсем к семье охладел, каждый вечер пьяный приходит.
Сосед Григорий, синий от пьянства – одного поля ягода! – на днях его к себе позвал. То ли машину, «Оку», чинить, то ли по хозяйству что-то. Разумеется, выпили. Григорий, у которого тоже ребёнок, сын, под присмотром, поскольку жена на работе, предложил:
- А чё, Витёк, давай покатаемся? Машинка-то на ходу! И ещё чего-ничего прикупим?
- Давай!
Детей на заднее сиденье усадили. Попили ещё, вроде бы уже для храбрости. Да чего бояться? В их деревне милиционера раз в полгода видят.
- Давай!
Ехали весело. В головах шумело, дети молчали.
Салон задымили – что там той «Оки»? Песни какие-то орали.
А дальше – как в тумане. Столбы, плиты, арматура… Удар, кувырканье, треск и лязг…
Григорий и Виктор уцелели оба. Машина – всмятку. А детки погибли. Их до больницы живыми добрые люди не довезли.
Виктор ещё пуще запил. Редкий вечер трезвым бывал, пропадал днями с забулдыгами.
Он стал Анну чаще поколачивать, сильнее, не называя причины свой злобы, всех в доме запугал.
Ужас поселился под мирной крышей.
Анна пыталась урезонить мужа:
- Ну, что ты пьёшь без меры? Пожалел бы хоть себя, если нас не жалко! Свету белого не видим из-за твоих загулов!
Виктор ора, в грудь себя колотил:
- Горе у меня! Горе неизбывное! Несчастный я человек, навеки проклятый, деток загубил…
Во хмелю бил жену, чем ни попадя, душить даже пытался.
Извелась женщина, осунулась, морщины прорезались старческие. Руки тряслись, забывать стала, что делала, замирала при всяком шорохе да стуке. Взгляд потускнел, лицо словно окаменело.
После очередного пьяного избиения – истязания решилась: когда невменяемый муж уснул, взяла она в сенях топор, да и ухнула им пьяницу по голове. Остервенение в ней зверское, дикое проснулось: ударила ещё несколько раз, а потом и вовсе голову хмельную, непутёвую снесла. Отрубила напрочь.
Суд был.
Анну оправдали.
Не верите?
Мне так люди сказывали…
15.04.2015
Белокуриха
Алтай