Глава двадцать вторая
Дзюдзиро
В тот миг, когда страшной силы удар обрушился на голову Сухому Дзю, он был к нему готов. За секунду до этого, Сухой Дзю понял, что к чему.
Отец научил его одному приему воинов тени, удар смягчился, но он всё равно на несколько секунд потерял сознание. Удар этот будто что-то выключил, выбил из его головы. Всю эту чушь про благородных панов, их честь, достоинство, прекрасную любовь, поэтов, героев, и прочая, и прочая. Он выбил из него и не отпускающее детство, и затянувшееся отрочество, и несостоявшуюся юность. И глупое имя «Сухой Дзю». На мягкий коврик упал взрослый мужчина, самурай в восемнадцатом поколении, Ядзама Дзюдзиро.
Марек-Узелок быстро вышел, потом вошли двое. Один – лысеющий, крупный, круглый, с одутловатым лицом и маленькими злыми глазками. Второй – тоже лысеющий, высокий, хищный, цаплевидный, в очках в роговой оправе, Дзюдзиро продолжал лежать мешком.
- Давно я не был оперативником. – Прохрюкал Человек-Хряк.
- Это не оперативная работа, как ты не понял? – Просипел Человек-Цапля, поднимая тело Дзюдзиро.
- Да брось ты его, так полежит.
- Почему шеф нам обоим это поручил? – Вновь спросил недалекий Человек-Хряк.
- Дурень ты, ей Богу! Это типа «вы теперь оба знаете, что я знаю, что вы знаете, и так далее».
- И еще для чего-то, я думаю. – Насупился Хряк.
- И для чего? – Сузил и без того тонкие губы Человек-Цапля.
- Конкуренции ему чтобы не было. Мы ведь с тобой не договоримся, кому венец надевать, тебе, или мне? Вот потому оба руководителя секторов, Восточного, и Западного, сами участвуют в доставке венца. Поэтому мы сейчас сами, на себе, как последние ишаки попрем этого косоглазого на «Два-тринадцать», там оставим, до утра он оклемается. И, завтра поутру, мы поедем за венцом. Лично все поедем.
- Да, теперь мы как «четыре гэ».
- Не понял?
- Геббельс есть, Гитлер есть, Геринг… - тут Человек-Цапля слегка подтолкнул Человека-Хряка локтем, - Геринг есть, ты же у нас летчик. Ну, и Гиммлер – это я, раз в очках.
- Интересно, у той четверки тоже Что-то было? – Негромко хохотнул Человек-Хряк.
- Не иначе. – Вдруг железобетонно поставил точку Человек-Цапля.
Дзюдзиро лежал, расслабившись, стараясь дать телу отдохнуть. Внимательно слушая своих невольных спутников.
- Всё, поехали! Да куда ты так гонишь! – Проскрипел Человек-Цапля.
- Она бронированная, этой машиной можно таранить хоть танк.
- Танк таранить… - Нервные пальцы Человека-Цапли затарабанили по подлокотнику. Он наклонил голову куда-то вниз и вправо, и сказал негромко: - Второй! Мы выехали. – В ответ что-то едва слышно скрипнуло.
Человек-Хряк ловко управлял большой тяжелой машиной, свободно поглядывая вокруг, один раз даже заинтересованно оглянулся на лежащее в глубине тело.
Человек-Цапля поймал это движение.
- Да ладно! Не слышит он. В отключке. При мне как-то Узел ногой биту сломал!
- Сдохнет… - С сомнением протянул Человек-Хряк.
- Не сдохнет… Да хоть и сдохнет…- Философски протянул Человек-Цапля, сделав перед очками жест, словно отгоняя муху.
Некоторое время ехали молча. Человек-Цапля покрутил рукоятки, настраивая климат-контроль. Музыку включать не стал, он не любил музыку. За окнами пролетали аккуратные белые домики. Человек-Цапля плотно сжал губы. Он набрал в легкие воздуху, прикрыл глаза, и предался своему любимому делу: рассуждениям. Когда он вот так, вслух, рассуждал сам с собой, в его голове всё укладывалось и упорядочивалось. А думал он системно. В четверке стратегом был именно он.
- Здесь спешить нельзя. Сдохнет, так сдохнет, найдем другой путь. У нас его документы остались. Геббельс уверен, что хлопчик быстрее нас приведет. Предчувствие у него... – Хмыкнул Человек-Цапля.
- С ним еще один был. – Встрял в рассуждения Человек-Хряк. – Здоровый такой кабан, здоровей меня. – В четверке Человек-Хряк был за «таран», и люди с подобной ролью привлекали его особенно.
- Что? – Переспросил его Человек-Цапля?
- Да второй, говорю, косоглазый. Здоровяк. Где он?
- А… - отмахнулся Человек-Цапля, - Двухсотый (убитый, условное обозначение безвозвратной потери в действующей армии) давно. Нацики убили.
Веки лежащего сзади Дзюдзиро едва заметно дрогнули. Он давно обратился в слух, внимательно отсекая посторонние звуки, как учил его в детстве отец на рыбалке.
- Здесь спешить нельзя… Гражданскую погань свернуть недолго. Уронил, к примеру, самолетик, и всё. (намек на гибель под Смоленском самолета с президентом Польши, и всем высшим руководством республики) С войском сложнее. Шляхта, понимаешь.
- А эта, бабка, как её, курва мать? – Вновь влез Человек-Хряк.
- Она из Сюртэ… Поменяем потом, или еще как, не важно пока. – Снова отмахнулся Человек-Цапля.
- А девка?
- Да там оставили. На «четыре-восемь».
- Надо будет её трахнуть как-нибудь.
- Всё бы тебе трахать. На дорогу гляди.
Человек-Хряк довольно заулыбался своими полными губами. Конечно, он и сам всё знал про японцев, но перепроверять было его привычкой. В конце концов, он в четверке был еще и контрразведчиком.
- Спешить нельзя. – Снова принялся рассуждать Человек-Цапля. – Гуцулы, конечно, сразу наши будут, им хоть что дай, лишь бы Крым вернуть, да Лугандон этот, курва.
- Откуда вообще япошки эти взялись? – Снова встрял Человек-Хряк.
- Ты у нас контрразведка, проверил бы.
- Да проверял я, сто раз уже! Никакой связи! Случайные люди. У этого кабана японского здесь какие-то проблемы были. В девяносто восьмом. Тогда и скорешился с этой старой кобылой. А так – ничего, никаких зацепок. Сам как думаешь? Ты у нас за стратегию.
- История полна случайностей… Может эта нам в помощь.
- Ну-ну…
Молчание вновь воцарилось в салоне.
- Спешить нельзя… Украина, оно понятно. А вот Московия. Странная страна, непонятная. Сейчас, пока у них там этот хитрожопый Алексей Михайлович , ничего не выйдет. А вот будет какой-нибудь стукнутый башкой Павлуша Петрович , защитник Мальтийского Ордена, курва его мать! Тогда – почему нет? А вот если солдафон Николай Палыч – тогда совсе-е-е-м другой расклад. Странная, непонятная страна. Ничего-ничего, с венцом мы их всех под себя подомнём. И Украину, и Крым, и Россию! (намёки на действующего и бывшего президента СССР и России и сравнение их с прежними руководителями)
- А если баба будет – тогда точно жопа. – Неожиданно примкнул к монологу Человек-Хряк. – Ну, типа, Катерина Вторая.
Человек-Цапля смерил Человека-Хряка долгим взглядом, чуть качнул головой, но ничего не сказал. Видимо, с выводом согласился.
Они остановились около гостиницы, большой, несуразной, еще советских времен. Человек-Цапля снял очки, помассировал глаза, и снова надел. Человек-Хряк, видимо зная об этой привычке, молча ждал. Они выволокли молодого человека, и потащили его к лифту со створками из нержавеющей стали. Затем поднялись на восьмой этаж, и споро затащили его в номер 802.
- Второй, мы выходим. – Снова негромко сказал Человек-Цапля.
Ум тела здорово отличается от болтливого и самоуверенного слепца в голове человека, играющего в чёт и нечет важными вопросами, и частенько загоняющего своего хозяина в очень невеселые положения.
Ум тела знает всё, но молчит, вступая в игру лишь тогда, когда хозяину грозит серьезный ущерб. И то, если только удается отогнать от рычагов дерганное и суетливое нечто, которому, почему-то, так доверяет хозяин.
Если это удается, тело играючи решает практически любые задачи. Обходит идеально поставленные волчьи ямы, вовремя замечает липкий холодок, которым обдает через оптический прицел жадный взгляд снайпера, бросает себя в обход трещины в воздухе, который уже наметил начавшийся ножевой удар.
Вынув из ножен меч, тело само расшвыривает, разрубает, опрокидывает, убивает и выводит из строя десятки врагов. Ни на миг не задерживаясь ни на ком, безучастно и бесстрастно наблюдая за этой драмой жизни и смерти, в которой сам хозяин принимает непосредственное участие.
Этому учил отец: «Когда становится плохо на самом деле, просто перестань думать». Так было с маленьким Дзюдзиро, когда он с братьями пошел в лыжный поход, и заблудился, решив просто пошутить над старшими. Он просто отключил мысли, и тело само сделало всё, что нужно.
Тело не умеет паниковать. Дзюдзиро соорудил зимнюю лежку, и при помощи походного набора с комфортом устроилось на ночь. Он вернулся домой к обеду следующего дня. Бодрый, выспавшийся, и румяный. Он только нагулял аппетит, и мама совсем не ругала его. А отец лишь совсем коротко, но ободрительно кивнул головой. Лишь старшие братья как-то пристально присмотрелись к нему, прежде, чем поздороваться.
После жесткого хука пана Марека, Дзюдзиро мешком рухнул на жесткий ворс машинного коврика. Русские горки сделали в голове резкий круг, Дзюдзиро подождал, пока успокоится мозжечок, и открыл дорогу уму тела.
Итак, Марек Муча. Он знал это имя, читал в польской прессе. Первый заместитель главы внешней разведки. И венец Болеслава. Это государственный переворот, всё просто.
Ум тела не высказал удивления, просто принял, как факт.
Господин Ято мертв. И это Дзюдзиро тоже принял как факт. Все умирают.
Кики – это Минори Мацуда. Что ж, это Истина , и это тоже спокойно принял ум тела.
Пани Катажина тоже в тюрьме. Учтем, решил ум тела.
Ум тела почувствовал себя наживкой, перестал дергаться, и дал себя проглотить.
Дзюдзиро лежал на коврике в салоне минивена, в мокрых брюках, и наслаждался.
Оглушенному, уставшему, со скованными руками, ему с двумя не справится. И это тоже ум тела принял сразу и спокойно. Надо дать телу отдохнуть.
Дзюдзиро лежал, и давал отдых вымотанному телу, и даже помочился прямо в штаны. Уму тела не интересен этикет.
Он лежал расслаблено, ум тела заставил время течь так медленно, что в перерывах между словами, которые произносили сидящие впереди, Дзюдзиро успевал не только посчитать повороты, но и количество ударов сердца между ними.
Он успел налюбоваться и навсегда зафиксировать в памяти дома и площади, мимо которых проезжал его экипаж. Он бесконечно долго вдыхал запах булочных, мимо которых медленно тащилась его карета.
Он жил здесь много лет, он проходил по этой дороге миллион раз. Он очень хорошо запомнил, где находится «четыре-восемь», а когда машина остановилась, уже хорошо знал, где - «два-тринадцать».
Двое его тюремщиков, слегка ругнувшись, подхватили его подмышки и поволокли в высокое серое здание, перенеся через сорок три тротуарных плитки, первые восемь из которых были очень старыми.
Дзюдзиро по очереди крепко прижался сначала к одному, потом и ко второму. И теперь ум тела знал, что у Человека-Цапли аневризма аорты, гипертония, и проблема в коленном суставе. Человек-Хряк был здоровее. У него было только что-то с сердцем, и это было исправлено операцией.
Он решил оставить их назавтра, когда наберется сил.
Его прямо в наручниках бросили на кровать, он заворочался, но Человек-Цапля лишь скомандовал невидимому «восьмому» спускаться, и приводить «объект» в порядок.
Человек-Цапля и Человек-Хряк поспешно вышли, захлопнув за собой дверь.
Объект «два-тринадцать» представлял собой конспиративную квартиру, обустроенную еще Советами. Таких квартир по стране и за рубежом было немало. Второе главное управление совсем не зря жевало свой нелегкий шпионский хлеб. Потом, конечно, много таких игрушек ушло на сторону, но бОльшая часть осталась. Окна в номере были бронированы, дверь – тоже, но внешне ничем не отличались от остальных.
Дзюдзиро с наслаждением потянулся на кровати, и тут вошли два стюарда, более похожие на горилл. Они подняли молодого человека, посадили на стул, сделали несколько снимков фас и профиль.
Дзюдзиро не сопротивлялся, а только пускал слюни и боязливо дергал плечами, когда до него дотрагивались. Ряженые безопасники только хмыкали. Уму тела плевать хотел на гордость.
- Вы находитесь сейчас под домашним арестом и юрисдикцией сил безопасности республики. Всё это в Ваших интересах. – Гнусаво пробубнил один из них, со сломанным ухом борца.
Второй, с обоими сломанными ушами только лыбился. – Завтра за Вами придут наши сотрудники, и если всё решится положительно, Вас отпустят.
Дзюдзиро в очередной раз нервно кивнул.
Второй стюард поставил Дзюдзиро на ноги, выудил из брюк рулетку, измерил рост и плечи, и усадил обратно на стул. Он сначала доверительно положил свою лапу на плечо юноше, потом брезгливо отдернул, сморщив нос.
- Мы сейчас снимем наручники. Помойтесь. Еда в холодильнике. И отдыхайте. Завтра мы принесем Вам одежду. Всё будет хорошо. – Последняя фраза прозвучала зловеще. Но уму тела нет дела до того, как звучат фразы, он давно принял решение, сейчас телу нужен протеин и сон.
Фараоны и вправду отцепили Дзюдзиро, заставили того раздеться, и прихватили в мешок его шмотки. Юноша отрешенно походил по номеру, потолкался в дверь и окна.
Изометрическая гимнастика делала его нажимы похожими на усилия домкрата, но внешне этого не заметить.
Пошатавшись так пару минут, Дзюдзиро с наслаждением залез в душ, потом, как сомнамбула, накинул махровый халат, пошел на кухню, где умял три гамбургера и запил апельсиновым соком.
Затем почистил зубы и рухнул на кровать. Наблюдающие за его действиями только хмыкали, и качали головами. Узник был больше похож на их коллегу, который отдыхает после трудного задания, чем на заключенного.
В четыре утра, ум тела поднял Дзюдзиро и повел его в туалет. Он выключил свет, и, будто спутав направление, сначала прошел к холодильнику, затем вернулся на кровать. В его ладони уже было то, что откроет завтра ему ворота к свободе. В его руке была шпилька, которую он успел приметить, поедая ужин.
Никто из наблюдающих подозрительного не усмотрел.
Через два часа, звенящая бодрость подняла Дзюдзиро, он снова пошел в туалет, затем сделал несколько упражнений на растяжение, и уселся ждать на прикроватную тумбочку.
Ум тела безошибочно определил, что этот лифт едет к нему.
Щелкнула дверь, вошли Человек-Цапля, двое фараонов, а потом – Человек-Хряк.
- Вы уже проснулись? Замечательно! Одевайтесь! – Человек-Цапля с удовольствием осмотрел сжавшуюся в позе покорности долговязую фигуру пленника.
- Отвернитесь… - Опять поза покорности, опущенная голова, поднятые плечи.
- Хватит Вам! Не девица, берите одежду! – Выхватывает Человек-Цапля пакет у одного из фараонов, идет к окну, загораживает на секунду юношу от других. Дзюдзиро мгновенно одевается, шпилька уже там, где надо.
Его снова сковывают, руками вперед, усаживают на кровати перед собой. Фараонов отсылают.
- Итак, мы с Вами сейчас выйдем, и поедем за венцом. Вы знаете, где он? – Человек-Хряк хмуро смотрит прямо в лицо.
- Догадываюсь. – Затравленный взгляд исподлобья.
- Когда дело будет сделано, мы Вас отпустим. И Вас, и эту Вашу… соотечественницу. Пойдемте.
В утреннюю прохладу из ночной духоты помещения выходят втроем, сопровождение кивком головы отпустили. Ум тела не знает нетерпений, ему нужен автомобиль, именно этот автомобиль, он ждет.
- Далеко ехать? – Скрипит Человек-Хряк, он хочет курить.
- А какие у меня гарантии? – Тихо воспрошает Дзюдзиро.
- Вы нам не нужны, вот и вся гарантия. – Отвечает Человек-Цапля, поравнявшись с молодым человеком. Пискнула сигнализация – они подошли к Белой Тойота-Альфард.
Человек-Хряк лезет в карман за ключом, ум тела дает команду «в бой». Первым же ударом Дзюдзиро вколачивает верхнюю сторону ладони в сонную артерию Человека-Хряка, и тут же, обратным реверсным ударом – тыльную сторону другой руки в противоположный висок.
Без остановки – обратный разворот, и под углом сорок пять, в больной коленный сустав, жестко, «пыром». Человек-Цапля сгибается от нестерпимой боли, и сверху, в незащищенное основание черепа прилетает набитое тысячами тренировок железное предплечье.
Дзюдзиро сноровисто обхлопал обоих, прибрал себе документы, оружие и ключи от машины.
Человек-Хряк умер сразу, посинев, сунувшись сначала на колени, потом медленно-медленно западая в сторону.
А вот Человеку-Цапле привелось прокатиться в том самом тоннеле много дольше. Когда нестерпимая боль в выбитом из основания протезе колена разорвала мозг ярчайшей вспышкой, сознание Человека-Цапли самым страстным на свете образом вдруг пожелала только одного – чтобы эта вспышка прекратилась.
И Бог услышал грешную душу Человека-Цапли. Когда он, через несколько десятилетий этой нестерпимой, разрывающей сердце и мозг боли, наклонился достаточно сильно, все ощущения тела вдруг кончились.
Он просто стоял, наклонившись, как тогда, во втором классе, когда все его товарищи прыгнули в воду, и лишь он один, тощий и подслеповатый, стоял на мостках. Ему кричали и кричали из воды, он стоял, а ему кричали.
А потом, будто качнулись доски, и он полетел в воду. Он летел и летел, и вот уже кончился день, появилась ущербная желтая луна.
Потом звезды. Много-много звезд. Потом наступила ночь, и звезд стало неправдоподобно много… а он всё летел и летел, оставив на холодном асфальте дергающееся в конвульсиях тело.
Продолжение: http://www.proza.ru/2015/05/17/1197