Глава 13.
«Живи. Нужно жить. Окружающий мир — это твой разум, твои поступки. И неважно, какой у тебя возраст, рост и так далее. Главное — это твои помыслы и душа».
Странно, но в один миг всё исчезло. Вокруг глупая, никому ненужная пустота. Свет погас. Ничего нет — меня, Фиби, «друзей», родителей, общества.
Я не знаю, что я или кто я. Я просто не знаю этого и не смогу узнать.. Не понимаю. Я — всего лишь мысли? Я не вижу ничего, абсолютно ничего вокруг. Я ослепла, или это просто тьма обволакивает меня?
Я Дженнифер? Дженн? Дженна? Кто я? Скажите, пожалуйста.
Я — предмет? Неодушевленный, невидимый?
Я существую? Я дышу, чувствую? Я смогу когда-нибудь понять, что со мной происходит, черт возьми!?
Шоссе. Темно, страшно, сыро. Странно. Неощутимо.
Людей нет. Вокруг никого, совершенно никого. Никто никогда не скажет тебе привет. Никто не рассмеется. Никто не пожмет тебе руку. Никто не поцелует тебя, так вкусно, так терпко, что ты забудешь обо всем, о Вселенной. Никто не обнимет тебя, когда ты, плача, будешь проклинать весь мир, желая, чтобы кто-то прижал к себе, успокоил, прошептал на ухо пару теплых фраз. Никто тебе не скажет приятных слов, от которых тепло будет разливаться по венам.
Никто. Никто. Никто. И никогда.
Ты одна. Единственная. Больше никого нет. Ты навеки останешься одинокой.
Мир, Вселенная — странные понятия. В один момент у тебя есть всё, а в другой — ничего. Кто-то тебе улыбается, обнимает, целует тебя, а на следующий день он умирает. И всё. Конец, вечный конец. Мир остановился, Вселенная прекратила существование.
Кто я?
Кто я?
Кто я?
Никто.
Кто-то.
Тук-тук.
Привет.
Ответишь на один, всего лишь один простой вопрос?
Ответь, кто я. Я разум? Я человек? Я мысль? Я мимолетный прохожий? Предмет? Чувство? Прощение? Конец? Окончание? Кульминация? Завязка? Портрет? Душа? Никому ненужный Мусор? Любовь? Игра?
Я — никто. Я просто воспоминание. Я — не полноценный человек, я всего лишь ржавый механизм, который не будет работать вновь.
Всего-то одна жизнь. Одна попытка что-то изменить, добавить, отменить. Я полностью её пропустила, упустила, уничтожила. Единственное, что я могу сейчас — наблюдать за тем, как всё меняется в то время, как меня нет.
И ничего уже не исправишь.
Попыток не осталось.
Осталась лишь неизвестность.
«Неизвестность пугает меня».
Меня больше не будет. Я больше никогда не скажу тебе привет. Никогда не рассмеюсь. Не пожму тебе руку. Не поцелую тебя так вкусно, так терпко, что ты забудешь обо всем. Не обниму тебя, когда ты, плача, будешь проклинать весь мир, желая, чтобы кто-то прижал к себе, успокоил, пошептал на ухо теплых фраз. Не скажу тебе приятных слов, от которых тепло будет разливаться по венам. Меня больше не будет. Не будет, не будет, не будет никогда.
Я просто исчезну. Полечу. Упаду.
***
Сон перерос в нечто большее.
Проснулась я, скажем так, не в лучшем настроении. Я не буду говорить, что из-за школы или прочего. Просто у меня такое настроение — это никак нельзя опровергнуть. Я не хочу переводить все стрелки на школу, как обычный подросток. У меня жизнь такая, и мне уже просто всё равно, как и что будет дальше. Неважно.
Уроки я не делала уже довольно долго, это, наверное, мой собственный рекорд. Всегда, каждый день, я только и делала уроки, не обращая внимания на людей, гуляющих на улице. Меня всегда заставляли родители, хотя и я сама была не против в большинстве случаев, а если они видели — не дай Бог, — хоть одну плохую оценку, то ужасались, будто это катастрофа или вроде того. Я тоже была от этого не в восторге, ведь стараюсь и хочу иметь соответствующие баллы, но они — другое дело. Я работала, как чернорабочий, ради того, чтобы порадовать своих родителей, не глядя на другие удовольствия в повседневной жизни. Конечно, для меня их радость — это подарок судьбы. Ведь я понимаю, что рано или поздно их не станет, и время, проведенное вместе, станет показателем для меня, были ли мы вместе «счастливыми». И я делала всё, чтобы они гордились мной, но когда-то должно было прийти время, когда бы они поняли, что я не такая уж идеальная и что я не могу вечно идти в них на поводу. И это время прошло.
Я по-быстрому одеваюсь, желая поскорей ускользнуть из дому. Я уже давно перестала обновлять свой гардероб, а также смотреть на то, во что я одета. Я не стараюсь выглядеть привлекательно или же наоборот, потому что это бессмысленно, я считаю. Мне просто не надо лишнего внимания. Я — обычная, ничем не отличающаяся от большинства своих сверстников. Я — простая девочка, и я не хочу, чтобы в меня тыкали пальцем или говорили гадости, видя меня и мой внешний вид. Всем неприятно, если кто-то делает это, и я не исключение.
Глядя на соседнюю кровать, я замечаю, что Фиби нет в комнате. Странно, обычно я просыпаюсь первой, тем более, у неё нет сегодня пар.
Идя на кухню, я вижу, что сейчас моя сестра именно там. Она болтает с своей подругой по телефону, а я тем временем делаю себе чай. Я никогда не ем по утрам тяжелой пищи, и действительно не понимаю, как это могут делать другие подростки. Мне лично не нравится идея объедаться с утра, да и, тем более, я довольно маленькая, что мне много и не надо еды. К тому же, спортом я не занимаюсь, хотя раньше усиленно это делала. Я ходила на легкую атлетику, то есть сейчас у меня вполне спортивное тело, которое я не люблю показывать, скрываясь за мешковатыми батниками и кофтами. Да и недавно я ходила на пробежки, но перестала делать это со временем. Ради кого я стараюсь? Для себя? Я никогда не мечтала быть спортивной. Как только я это осознала, то просто прекратила это делать, не обращая на замечания родителей, которые изначально хотели, чтобы я была спортсменкой.
Фиби закончила разговор и с ухмылкой посмотрела на меня. Ой-ой-ой, это не к добру.
— Радуйся! Гости приезжают сегодня днем и вечером зайдут к нам. Я уберусь, а ты иди в школу, малышка, — сказала она, и я окончательно упала духом.
— У-у-уф, — недовольно промычала, а сестра смерила меня странным взглядом, который говорил «здесь-я-всё-решаю-а-не-ты».
— Я не понимаю, почему ты так зла из-за того, что они приехали, — она начала махать перед моими глазами пакетиком чая, и я выдернула его из её рук. — Они же всего-навсего наши мелкие кузены, тетя и дядя.
— Ты же знаешь, что я, черт возьми, ненавижу детей! — я сморщила нос в отвращении, а Фиби покачала головой, посмотрев на меня строгим взглядом.
Ну вот, опять я в чем-то провинилась!
— Никаких ругательств, Дженн! Не могу терпеть это, бр-р... — ну да, она нередко напоминала мне об этом, но со временем Фиби привыкала к тому, что я довольно часто чертыхаюсь.
— Давай вернемся к прежней теме. Ты же знаешь, что я ненавижу детей!
— Почему? — уже в сотый раз спрашивает она, заранее зная, какой будет ответ. Ей просто нравится выводить меня из себя, как и многим другим.
— Хм… интересно,… почему же? — я с сарказмом делаю задумчивое лицо, словно обдумывая вопрос. Сестра прыскает со смеху, очевидно, что моя мина была довольно комичной. — Ну, во-первых, они всегда о чем-то талдычат и спрашивают. Во-вторых, они гадят повсюду! Бегают, разбрасывают вещи! В-третьих, они же полные идиоты. Как их может кто-то любить?!
— Но это же дети, Дженна! — да-да, Фиби иногда любила называть меня Дженной. А что? Мне нравится, я не против.
— И что? — спрашиваю, не видя ничего плохого в этом. Думаю, я — не одна такая.
— А то!
— Это, по-твоему, нормальный ответ?!
— Ну уж лучше, чем твой!
— Могу я спросить, чем вызвано ваше недовольство к моей персоне?
— Но ты же тоже была ребенком, черт побери! — резко выдыхает сестра.
— Что я слышу…
— Ответь на мое утверждение.
— И что, что я им была? Это была худшая пора в моей жизни. Я сожалею нашим родителям за то, что они вытерпели со мной.
— Ох, как ты мне противна.
— А то я не знала.
— Всё, заткнись и иди в школу! Давай, давай! — она шутливо пихнула меня в плече. Я усмехнулась из-за нашей «дискуссии с пристрастиями».
Я вышла на улицу. Свет сразу же ударил мне в лицо, и я зажмурилась. Будто вампир, попятилась назад в подъезд, но быстро пришла в себя, вернувшись на улицу.
День. Школа. Утро.
Мне определенно не нравились эти слова и всё, что с ними связано, но уж лучше так, чем весь день просидеть дома, ничего не делая. Я вдохнула запах воздуха, стараясь почувствовать его. Неиспорченный, наивный и немного сладкий. Непорочный. Такой живой, страстный и в то же время простой.
«Просто вдохни его».
«Делай вздохи. Вдох-выдох, вдох-выдох».
«Если у тебя нет ничего родного в этом мире, слушай воздух и тишину».
«Видишь? Мир касается нас своими пальцами и передает свою энергию нам с помощью воздуха».
Слова Адама мелькнули в голове, и я удивилась из-за того, что до меня только сейчас дошел их смысл. Воздух — это не просто наше воображение, атомы и молекулы, кислород и азот. Это что-то большее. То, что у нас никто не отберет, то, чего мы можем коснуться и не почувствовать прикосновения.
Я уже на полпути, что немного раздражает, ведь мне чертовски неловко идти в школу после того, что произошло. Странно.
Многие спрашивали меня ранее, да и сейчас: «Почему ты идешь в школу пешком?» Я смущалась, отводила взгляд в сторону и никогда не отвечала, что мои родители бедны, чтобы купить себе неплохую машину. Теперь мне это кажется смешным. Я всегда злилась, когда меня стеснялись, умалчивали обо мне, а тут я постеснялась собственных родителей! Полная эгоистка, хотя с недавних пор я не вру, а отвечаю максимально честно. Несмотря на то, что в последнее время со мной не общаются, но это неважно. Рано или поздно мы все меняемся, и я рада, что это явление произошло со мной. Просто жуть. Я раньше — не я, а просто какой-то призрак, вторая сторона, более мерзкая, глупая, что ли.
Когда я вошла в школу, всё было, как всегда. Никто не обращал на меня внимания, но иногда я ловила кое-кого на ехидном перешептывании и тыканье пальцами. Мне это не то, чтобы неприятно, просто меня нервирует то, что люди так легко могут обсуждать чью-то жизнь за глаза, а о своей даже заговорить боятся. Уверена, они тоже прячут много скелетов в шкафу. Больше, чем я.
«Мир — это чертеж, совсем неидеальный и неровный. В нем есть недосказанности и непредсказуемости. И он никогда не станет чем-то таким, чем стоит гордиться или вникать в подробности. Всё, что мы можем делать — это пользоваться тем, что нам было дано, рассчитывая на одну попытку сделать всё в наилучшем виде. Не стоит делать это всё идеальным. Нет ничего идеального. Совсем ничего. Мы — одинокие, но в то же время близкие. Видишь, что нас разъединяет? Ничего. Это просто невидимый глупый барьер, который мы никогда не удосужимся переступить. А всё это из-за чего? А вот это — единственный вопрос, заданный правильно, Дженн. Из-за бесчеловечности. Глупости. Морали. Здесь слишком много ответов, но стоит всего лишь уловить суть сказанного: мы сами решаем. Да, я верю, есть судьба там и всё такое, то есть то, что суждено нам пройти, но в некоторых ситуациях у нас есть выбор… Этот выбор порой бывает сложным и не таким, как нам хотелось бы, но в итоге мы делаем то, что должны. Не всегда получается то, что надо, но нужно стараться. Нет ничего такого, что мы утрачиваем навсегда. Нет ничего такого, чего нельзя было бы испытать вновь…»
— Эй, с тобой всё в порядке? — услышала возле себя, и я повернула голову к незнакомому мне мальчишке. Он выглядел небольшим, так, на класс седьмой-восьмой, но его обеспокоенное лицо говорило о том, что ему не все равно на меня.
Спасибо, Господи, хоть за это!
— Да, всё хорошо, — ответила, проходя дальше, невзирая на любопытные взгляды.
Кому же принадлежали те слова? Они ударили в мою голову, просто появились в ней, и это… странно?
Когда же я, наконец, смогу разобраться в своей голове, а не строить из всего чертову головоломку?
Видимо, никогда.
Жалко вдохнувши воздух, я прошла и остановилась возле своего шкафчика, осматриваясь вокруг. Кстати, я вам о нем ещё не рассказывала!
Шкафчики у нас в школе выставлены в ряд. Изначально мне это не так уж и нравилось, но время проходило, и я вообще забывала об их существовании. У меня здесь есть всё: какие-то выброшенные жвачки, непонятно откуда взявшиеся помятые листы, разные изделия на рисовании, чертежах, технологиях, проще говоря — всякий бред. Я никогда не была чистюлей, да и вообще, у меня всегда и везде беспорядок. Я не ухаживаю за своими вещами, чем всегда отличалась от своей мамы. Она — это просто убирающийся монстр, в хорошем смысле. Если увидит какую-то пылинку — её сразу же надо ликвидировать. Я не говорю, что она помешана на этом, но иногда это действительно выходит за рамки.
В общем, я беру кое-какие тетради и иду на урок. Первый у меня — геометрия. Лично я его не очень люблю, но этот урок мне нравится больше, чем алгебра, поэтому я без всяких вопросов посещаю его. Просто, на мой взгляд, это в кое-чем проще, а в кое-чем сложнее. Да, я умею доступно объяснять. Но мне всё равно этот урок хоть чуточку, но нравится.
Я забегаю в класс прямо перед началом — слава Богу, — ведь этот несносный учитель ненавидит опоздания. Я раскрываю книгу, которую начала читать совсем недавно, но она так увлекла меня, что прочла её буквально всю за несколько часов. Книга о любви и даже называется «По дороге к любви», но что мне наиболее в ней нравится, так это то, что девушка в ней бежит от всего.
От обид.
От страха.
От переживаний.
От болезней.
От мечты.
От планов.
От ошибок.
От клетки.
От страха.
От фатальностей.
Я открыла её и начала вспоминать, на чем я остановилась, перебегая по строчкам своими глазами…
«Я никогда не жил такой полной жизнью, как в это короткое время, когда ты была со мной. В первый раз в жизни я ощущал эту полноту, меня переполняли радость и ощущение свободы. Ты стала для меня недостающей частичкой моей души, ты была мне воздухом, которым я не мог надышаться, ты была кровью, которая бурлила в моих жилах. Думаю, если справедлива теория переселения душ, то во всех наших прошлых жизнях мы с тобой были вместе. Я знаю тебя совсем недолго, но у меня такое чувство, будто я знал тебя всегда.
Хочу, чтобы ты знала: даже когда я умру, я все равно буду помнить тебя. Я буду вечно любить тебя. Как бы я хотел, чтобы все обернулось по-другому! Столько бессонных ночей я думал о тебе: и в пути, и в мотелях, когда не мог сомкнуть глаз, смотрел в потолок и представлял себе, какой могла бы стать наша с тобой жизнь, если бы мне суждено было…»
— Мисс, могу я узнать, что Вы делаете? — мурашки пробежали по моей коже от услышанных слов, из-за чего я едва не выронила книгу. Кстати, на самом интересном месте прервали! Я невольно вздрогнула, чем и выдала себя. Учитель подошел ко мне и выхватил книгу… мою книгу… вот черт…
Одноклассники начали смеяться, но, почему-то, я больше беспокоилась о книге, а не о этих издевках одноклассников. Учитель что-то недовольно бормочет себе под нос. Кажется, он никогда меня не любил. Надеюсь, что, хотя бы…
— Вы отстранены от занятия, мисс Грин. Поговорим после уроков!
Этот напыщенный идиот только что действительно меня отстранил? Моя успеваемость…
— Но…
— Никаких «но»! Убирайтесь из этого кабинета, сейчас же!
Из моих глаз непроизвольно хлынули слёзы, поэтому я быстрее убежала, дабы никто не увидел их, уходя в себя, окунаясь в мысли с головой.
Я даже не знаю, из-за чего мне было больше обидно — из-за отстранения или книги, но не в этом суть. Мне просто хотелось поплакать. Это мне необходимо, нужно.
Я забежала в туалет и скатилась по стенке, отдаваясь эмоциям, но относительно быстро пришла в себя и вышла оттуда, умывшись. Ожидая звонка, я решила прогуляться по темным коридорам, дабы…
— Привет, Дженн, — услышала я голос, который заставил меня вздрогнуть и судорожно вздохнуть.
— Ник, — невнятно пробормотала.
И я пропала.
Глава 14.
— Как ты? — сказал Ник, подходя ближе. Я закрыла руками лицо, надеясь, что не расплачусь. Хватит. — Мне очень…
— Жаль, — продолжила, желая оборвать его, чтобы он скорее ушел. Я ему никто. Ему будет хорошо без меня. — Я знаю, но мне не нужно твоего сожаления.
Он еле заметно вдохнул воздух и обнял меня, обвивая своими руками.
Я знаю, что должна чувствовать, если бы любила его. Электрический разряд, так говорят? Я его не чувствую. Я чувствую тепло, которое исходит от него. Мне нравится это, именно это.
Я не могу сказать, что мир после его поцелуя остановился. Это были просто ложные надежды на то, что что-то между нами всё-таки будет. Но нет. Никакой искры. Или я этого просто не вижу?
Это не ревность.
Не любовь.
Это просто привязанность.
И ничего больше...
— Ты же знаешь, что ты всегда будешь в моем сердце? — прошептал Ник мне на ухо, от чего я вздрогнула, и он обнял меня сильнее, а я просто тонула... тонула в нем, желая погрузиться полностью. — Я знаю, что ты не хочешь там быть. Но ты — мой друг, и я уважаю тебя, — казалось, что он сказал это слишком… сломлено? Его руки дрожали.
— И я, — откликнулась я и испытала какое-то облегчение, прикрыв ресницы.
Он — мой друг. Бесспорно, друг.
— Помни, я всегда поблизости. Хочешь что-то обсудить — просто позови. Я всегда буду рад тебе, — сказал он и, посмотрев на меня в последний раз, высвободил из объятий.
Я молча кивнула и ушла. Мне хотелось плакать. Но…
Не было слёз рекой.
Не было долгого, мучительного расставания, на которое я рассчитывала.
Мы друзья.
Лучшие друзья.
И это всегда было так.
Обыденные коридоры. Обыденный день. Так всегда. Некоторые вещи никогда не меняются. Но нет, что-то все-таки изменилось. Изменилось всё. Как будто сейчас я вижу вещи другими глазами. Не глазами ученика-отличника, а кого-то совершенно другого, как будто я — не я. А разве я знаю… какая я на самом деле?
Это очень странно. Я действительно смотрю на мир иными глазами.
Не знаю, что именно изменилось. Известие о болезни… Да я о ней толком ничего не знаю. Не знаю, злокачественная опухоль или нет. Я знаю, что Фиби всё рассказали, а я не имею никакого понятия об этом. Да я, в принципе, и не иметь никакого представления насчет этого. Что мне это даст: повод для размышлений или повод кончить жизнь самоубийством?
Я не испытываю жалости. Я не испытываю ничего.
Такое чувство, будто все жизненные соки вытекли из меня, и я больше никогда не буду такой, как раньше: жизнерадостной, любимой, милой Дженнифер. Нет. Никогда более. Сейчас я похожа больше на себя внутреннюю. Такой, какой я хотела быть.
Но почему тогда я не счастлива?
Я поклялась никогда не предавать себя. Я поклялась быть той, кем я являюсь, не строить каких-либо надежд на что-то лучшее. Я предала себя.
Я не исполнила обещание.
***
Мрачное утро сменилось днем. Солнце греет меня, согревает своими лучами. Оно освещает мой путь. Мрачное настроение ушло, испарилось. Я как будто парю в воздухе, мечтая раствориться в нем. На улице нет ни единого человека — я единственная в этом городе, стране, мире, во Вселенной. На всем земном шаре. Я не хочу знать, что такое боль, ожидание, смерть. Я просто знаю то, что есть сейчас, что я чувствую сейчас, что я вижу сейчас, о чем я мечтаю сейчас. И больше мне ничего не надо. Я просто хочу идти. Идти вперед, не назад. Я просто хочу жить. Я больше не чувствую боли в своем теле. И эта назойливая тишина принесла мне мир и покой. Покой, который наступил слишком рано. Тишина… Я чувствую её. Это — необычная тишина. Это нечто больше. Я могу увидеть её. Кажется, что тишина становится слишком громкой; кажется, что тишина вот-вот убьет меня своим кинжалом.
Я чувствую что-то.
Что-то глубоко в моем сердце.
Пропасть.
Огромная пропасть.
Я запуталась. Запуталась в себе, в своих мыслях. В один момент я радуюсь, в другой — я уже еле живу. Не знаю, что со мной. Как будто во мне живут две совершенно разных личности, два разных человека с совершенно иными характерами. Такое чувство, что я не знаю кто я. Вот кто я? Я могу себе ответить на этот вопрос? Я не знаю, кто я. В том-то и дело. Мне сначала надо разобраться в себе, а затем уже идти вперед. Я не могу идти вперед, не зная, кто я.
Я подняла глаза и встретилась взглядом с небом: оно такое чистое и голубое. Нет ни единой тучи, ни единой извилины. Оно идеально. В таком мире, как наш, мы всегда можем полагаться на небо. Оно никогда не упадет. Никогда не предаст. Но оно может унести нас далеко-далеко отсюда, так далеко, насколько мы захотим.
А мы захотим.
Я медленно передвигаю ногами, словно что-то держит меня, не желая отпускать. Я не хочу торопиться; возможно, именно сейчас я хочу не быть первой. Я хочу быть той, кто получает удовольствие даже от такой вещи, как идти домой со школы.
Для многих детей — это не играет роли. Ну и что? Ну, идем мы со школы, нужно идти скорее. Но для меня это — другое. Не знаю почему, но я просто не хочу спешить. Я как будто растягиваю удовольствие, хотя удовольствием это и не назовешь.
«В чем твоя проблема?»
«Я… я и есть проблема».
Я стою у дома. Сейчас войду, магия испарится. Я приоткрываю дверь и всматриваюсь внутрь: вроде никого. Я быстро бегу в свою комнату, нуждаясь в том, чтобы побыть наедине, но слышу, как меня окликает моя любимая сестра.
— Дженн! — кричит она, я поворачиваюсь на голос, бормоча проклятия себе под нос.
Фиби всегда была красавицей. Сейчас на ней надето красивое летнее платьице, которое подчеркивает её замечательную фигуру. Я никогда не завидовала ей, потому что мой вид мне тоже нравился, но нельзя не заметить, как я отличаюсь. У неё волосы пшеничного цвета, у меня же каштанового. У неё чуть-чуть загорелая кожа, которая идеально сочетается с волосами, а у меня же более бледноватого оттенка. У неё очень длинные ноги, так что Фиби практически никогда не ходит на каблуках, потому что чувствует себя великаном. Не могу отрицать только то, что она действительно большая, но ей идет в любом образе — с каблуками или без. А у меня ноги покороче, но и не совсем маленькие. Что-то среднее между большими и маленькими, и мне это безумно нравится. Красивый нос, у меня тоже неплох, но из-за одного нелепого происшествия мне делали операцию на нем и он, увы, уже никогда не будет столь идеальным, каким был давно.
— Что? — произношу я, стараясь показать свое неудовольствие тем, что мне даже не дали дойти до комнаты после школы, дабы отдохнуть.
Сестра подходит поближе ко мне и показывает пальцем в гостиную, в которую ведет большой коридор. Я просовываю голову, пытаясь увидеть, на что она показывает, и наконец-то замечаю несколько силуэтов.
Они уже здесь?
Черт!
— Они уже здесь? — спрашиваю я, отлично зная ответ.
Я чувствую, что вот-вот упаду на месте. Всё было бы неплохо, если бы я не была такой стеснительной. Дело в том, что в компании родственников или незнакомых мне людей, родители или другие люди найдут всегда причину, по которой можно меня опозорить. Одно неверное движение, неправильно слово — и все сразу же знают об этом. Лично я всегда держу язык за зубами, но всё равно делаю что-то неправильно, и тогда уж я — позор для семьи. Возможно, я даже чуть-чуть социофоб, потому что в кой-то мере боюсь знакомиться с людьми от того, что могу сделать что-то неправильное и они утратят ко мне интерес, или хуже того — станут моими врагами. Примерно это же и случилось с Крисс. Я не знаю, что сделала не так, и из-за чего она меня возненавидела на всю жизнь. Но, если уж это и действительно так — она меня ненавидит — то, значит, я в чем-то провинилась.
— Да, — молвила Фиби и посмотрела на мое лицо, выражающее странные эмоции. — Господи, Дженна, мы знаем их всю жизнь, а ты до сих пор стесняешься! Они же наша семья! Так, иди быстро приведи себя в порядок, мы поужинаем, ты можешь присоединиться, — я всё ещё стояла в ступоре, пытаясь как-то оправдать себя. — Не стой, как столб! Иди быстро, ты должна успеть хотя бы поздороваться с ними.
Я прошмыгнула в комнату, недовольная и злая. Не то, чтобы я так уже ненавидела общаться с людьми, ведь иногда это действительно приносит удовольствие, как, например, общение с Фиби. Но там будут дети.
Дети.
Для меня это ужасно. Я никогда не любила детей и никогда не могла найти с ними общий язык. Но близняшки.… Это — самое худшее несчастье: они приставучие, глупые, а ещё и жутко любопытные! Это.… Это… Я очень завидую тем людям, которые умеют нормально разговаривать с детьми, потому что у меня это не очень выходит. Может, во мне что-то не так, но я их даже в какой-то мере боюсь. Именно — боюсь.
Я выбираю одежду, желая быть более-менее нормальной в их обществе. Одежды у меня мало, потому что я не особо разбираюсь в ней, да и, тем более, не особо нуждаюсь. Мне нравятся хорошо одетые люди, но я никогда таковой не являлась, хотя многие в этом сомневаются. Я люблю также естественную красоту, которую не надо подчеркивать чем-либо.
Я беру какую-то белую футболку с непонятными инициалами на ней и, не торопясь, одеваю. Затем джинсы.
Ну, не могла бы сказать, что я чем-то отличаюсь видом от своего обычного, но в этом что-то есть, потому что я надела неплохой кулон, который отлично сочетается с надписью.
На время я забыла об опухоли мозга. Это мне даже нравится. Не думаю, что от этого что-то изменится но, если же я могу хотя бы на время забыть об этом, значит, это важно.
Я просто живу.
Существую.
Вдыхаю воздух.
Мечтаю.
Надеюсь.
Не знаю, всё ли я делаю из этого. Но что-то точно. Мне трудно сказать, что моя жизнь хороша. Я практически ничего не попробовала, и сейчас, наверное, многие бы начали писать список, типа, «что сделать перед смертью». Я никогда не была на стороне таких вещей. Во-первых, по-моему, всё должно идти своим чередом. Во-вторых, слишком поздно. В-третьих, зачем что-то менять, что-то делать, если знаешь, что смерти не избежать? Зачем делать то, что заставит тебя полюбить жизнь, и тут бац — ты умираешь. Зачем создавать лишние проблемы? Не знаю.
Я ничего не понимаю.
Я выхожу из комнаты и замечаю наших гостей: Сара, она же миссис Уилсон, мистер Уилсон, маленькие близняшки — Кэйт и Мэри, и старший брат — Джейк. Мне всегда нравился Джейк, во-первых, тем, что он так же, как и я, ненавидит все эти штуки, типа семейных обедов. Во-вторых, он старше, и его не надо развлекать. А в-третьих, тем, что, когда мы общаемся с ним, я чувствую себя лучше.
— Здравствуйте! — пробормотала я, и сразу же очутилась в объятиях миссис Уилсон. Она — сестра моей мамы.
— Привет, милая! Как школа? — первое, что спросила она.
М-да. Школа.
— Неплохо, — сказала я и села рядом с Джейком на диван, тот поднес руку к своему к виску, и, будто пистолетом, выстрелил себе в голову.
Я тихо захихикала.
— Дженни! — услышала я вопль, и сразу же обернулась на голос. Конечно же, кто бы сомневался, что это близняшки. — Поиграй с нами!
Господи, только не это.
— У меня что-то голова болит…
— Дети! Не приставайте к Дженнифер! — упрекнул мистер Уилсон, я вздрогнула, услышав свое полное имя, но была благодарна, что он избавил меня от этих двух назойливых девчонок.
— Дженни, у тебя уже есть парень? Что-то ты витаешь в облаках, — провозгласила Сара, и я поперхнулась собственной слюной.
Джейк рядом со мной засмеялся.
Сукин сын.
— Нет, конечно же, нет, — промямлила я, и шутливо пихнула Джейка.
— Как у такой красивой девушки не может быть парня? — искренне, казалось, поразилась Сара, задумчиво глядя на меня.
— Ну, вот как-то так… — еле слышно пробормотала, а затем сверкнула натянутой улыбкой. Я могу быть приветливой, если захочу.
— Действительно, как дела в школе? — переспросил парень, от чего я вздрогнула. Не стоит заводить эту тему.
— Всё как всегда…
— Что-то не так, правда? — этой фразой он удивил ещё больше, и я задумчиво склонила голову набок.
— Откуда ты знаешь? — подавленно сказала. Надо же. Меня так легко разоблачить.
— Знаешь, — произнес, глядя в пустоту, — мне кажется, что ты впервые ведешь себя… как человек.
***
Следующие несколько часов прошли как в тумане, а сейчас я просто смотрела в пустоту; странные мысли лезли мне в голову.
И я словно почувствовала то, чего у меня никогда не было.
«Семья».
Я никогда ещё не чувствовала этого потому, что никто не давал мне этого… да, конечно, у нас были разные счастливые моменты, но всё это казалось таким мимолетным, а сейчас всё было по-другому. Я никогда не верила в то, что могу действительно насладиться ужином с двумя надоедливыми детьми и их родителями. Но мне понравилось. Да, понравилось. Они не ставили меня в неудобное положение и никогда не говорили о том, о чем мне бы не хотелось говорить. Я села за стул, и, раскрыв блокнот, начала сочинять стих.
Звезды покинули небеса,
Улицы пусты, я иду одна,
Откинув надежду на все чудеса,
Я уже практически около дна.
Кричать, когда никто не слышит,
Бежать, не зная, от кого.
И рядом с тобою дышит
Кто-то... где-то... далеко.
В такие ночи пишут бывшим, сходят с ума,
Шагают в "никуда" через "ничего".
Похоже, что у меня какая-то псевдочума
И не пойму когда, куда и чего.
Ампутировать, забыть, из памяти стереть...
По-моему, без тебя будет легче... умереть.
Я рухнула на кровать, устав от этого дня.
Как жаль, что именно сейчас моя жизнь начала рушиться…
Глава 15.
Что же изменилось? Я не могу определенно ответить на этот вопрос. Мой характер? Нет, не уверена. А что же тогда? Что смогло поменять меня настолько, что я понимаю, что моя смерть не за горами, но мне практически всё равно на это? Всё равно на собственную жизнь? Ух…
Я поднимаюсь с кровати, не сразу осознавая, что мне нужно в школу. А как только поняла это, я громко застонала от безысходности. От этого звука проснулась Фиби, чему я очень удивилась. Обычно она спит, совсем не обращая внимания на всё вокруг, и это иногда меня очень бесит, потому что если мне что-то от нее надо — она спит, а сейчас же наоборот.
— Ты чего? — спросила она, посмотрев на меня.
Я повернула голову в её сторону. У Фиби бардак на голове, но даже в этом что-то есть. Она такая красива, хотя и сама этого не осознает.
— Да так, ничего, — протянула я. — Просто школа…
— Не повезло тебе, сестренка. В университете не лучше, но тебе я бы тоже не позавидовала.
Лично для меня школа всегда была наихудшим кошмаром. Дело в том, что если ты учишься в университете, ты можешь сам выбирать, кем ты хочешь стать. А в школе мы учим всё подряд, независимо от того, хотим мы этого или нет. Я всегда мечтала вырасти и выбрать то, что я хочу знать, а все другие, ненужные знания отбросить в сторону. Но, если я умру, мне не суждено это сделать… Возможно, это и к лучшему: не будет никаких обязательств, не нужно ничего решать.
— Эй, ты чего застыла? Одевайся, иди, тебе в школу пора, — сказала сестра.
Я моментально вернулась в реальность, быстро поднялась с кровати и пошла в душ, на несколько минут забыв обо всем, хотя даже сейчас не верю, что об этом можно забыть.
Одеваться я решила как всегда — не броско. Простые, обыденные джинсы и немного вызывающая майка с номером «17». Не помню, когда и почему я купила её, но она мне безумно нравится. Подчеркнула глаза с помощью туши и всё, с меня хватит. Я практически никогда не крашусь. Мне нравится так.
Я вошла в кухню, на которой уже вовсю хозяйничала Фиби, взяв на себя ответственность за готовку.
— Что будешь есть? — спросила она.
Я пожала плечами, сказав этим, что мне всё равно.
— У нас ещё осталась лазанья, будешь?
Я кивнула, хотя и не очень любила лазанью, но это тоже сойдет. Сестра начала делать завтрак, а я тем временем принялась пялиться в одну точку. Я так часто делаю, когда нечем заняться.
«Ты не убежишь от самой себя».
«Жить так — это то, чего ты хотела?»
«Никто не застрахован от смерти».
Я тряхнула головой, пытаясь избавиться от этих глупых мыслей, которые только и делали, что лезли в мой безумный мозг, но всё равно ничего не вышло.
— Что-то ты сегодня не очень разговорчива, — сказала сестра, а я громко засмеялась. Она посмотрела на меня недоуменными глазками. – Что?
— А когда это я была разговорчива?
— Ну да, в этом ты права, — отрезала она, недовольно зыркнув глазами в мою сторону, и вернулась к готовке.
Я всегда удивлялась своей сестре. Она то говорит без умолку, то может перекинуться несколькими фразами, не объясняя причины расстройства, что меня очень нервирует.
Лазанья уже разогрелась, и мы молча, в гнетущей тишине, начали уплетать еду, иногда перекидываясь бессмысленными фразами. Я не была бы против поговорить, но мне и так хорошо. Если некоторые люди испытывают потребность в общении, то я в любом случае не из их числа. Я люблю слушать тишину, каждый звук, но иногда мне кажется, что тишина слишком громкая. Я не знаю, как это объяснить. Возможно, этому и нет объяснения.
Я встала со своего места, взяла исхудалый портфель и вышла на улицу. Солнце ударило мне в лицо и я, будто вампир, попятилась назад. Мне потребовалось пять секунд для того, чтобы привыкнуть к его свету — обычная акклиматизация, которая мне просто необходима. Я прохожу свой дом и смотрю на небо.
Безоблачное.
Знаете, я всегда думала: «Наслаждайся своей молодостью. Ты никогда не сможешь быть моложе, чем сейчас». А что я имею сейчас? Болезнь, от которой люди лишь в некоторых случаях, при желании, выживают? Разбитое сердце, точнее, нет, потому что я вообще не уверена, что у меня есть сердце. Куча врагов? Самую худшую в мире школу? Родителей, которые сейчас на другом конце земли?
Как можно этим наслаждаться? Да никак.
Я никогда бы не пожелала такой жизни кому-то другому, но, если бы был шанс, что моя боль перейдет кому-то другому, я бы не упустила его. Я бы передала свою боль кому-то другому без лишних слов и рассуждений. Возможно, я слишком глупа и слишком эгоистична, но я так бы и сделала. Даже если бы пришлось убить кого-то, я бы всё равно это сделала.
«Странная».
Да знаю я, знаю.
***
Я вошла в кафетерий. Прошел уже практически весь учебный день, осталась только алгебра и всё — свобода. На всех уроках учителя даже не спрашивали меня, будто знали, что не стоит этого делать. Я не переживала, но осадок того, что меня может кто-то спросить о чем-то, а я не готовилась, определенно, был.
Взяла я простенькую еду, так как и всегда: диетическую колу, яблоко, которое я уже приготовила дома, и легкий салат. Я не знаю, почему у меня именно такой рацион выработался, но я всегда ела только такую еду. Не помню, чтобы я когда-то брала гамбургер или что-то вроде того. Некоторые девушки вырабатывают всякие диеты, а у меня, можно сказать, такие диеты каждый день. Действительно, странная.
Что-то щелкнуло в моей голове, не знаю, что, но я начала направляться к «элитному» столику, который стоял посреди столовой. Почему его так назвали мне неизвестно, может быть, из-за того, кто там сидит, но, по-моему, все столики одинаковы.
«Ты сможешь сделать это».
Меня встретили удивленные лица, но я постаралась скрыть свое неудовольствие этим за типичным безразличием.
— Привет, — уверенно, с приподнятой головой сказала я вполне даже естественно. Я смотрела только на Крисс, которая только что обернула голову.
Кажется, она вскрикнула или издала стон возмущения, я не совсем поняла этого, потому что ранее таких странных звуков не слышала.
— Что ты тут делаешь? — прошипела она, яростным взглядом меча в меня.
Крисс оглянулась по сторонам, словно подумала, что сейчас кто-то выйдет и нападет на неё, проделав что-то с её безупречной внешностью. Я усмехнулась, подумав об этом, но быстро сделала естественное выражение лица, как ни в чем не бывало.
У Крисс красивые белокурые волосы. Макияж у неё для меня слишком броский, но в этом тоже есть что-то особенное. Не знаю, может быть, её внешность всё решает. Она не то, чтобы слишком высока, но ноги у неё достаточно длинные, так что она выше меня. Сейчас я её практически догнала в росте, но мне всё равно неудобно стоять рядом с Крисс. На ней красивый топ и джинсы, которые полностью облегают её фантастическое тело. Нельзя сказать, что она распутно одета, но и скромно — тоже нет. Я, если сравнивать с ней, одета скромно… очень даже. Мне всегда нравились красивые, независимые внешности, только не так, чтобы сама внешность излучала изящность, но и чтобы сам характер был настолько сильным, чтобы я могла это почувствовать. У Крисс это не так. Да, у неё красивые волосы; да, у неё модная одежда; да, у неё неприятный, но в какой-то мере актуальный макияж; да, у неё идеальная внешность. Но её характер всё портит. Я не могу судить её, я ещё недостаточно знаю, чтобы говорить такое о ней; но я достаточно знаю о ней того, чтобы сказать, что она ничего хорошего в этой жизни не сделала.
Я сделала глубокий, успокаивающий вдох.
«Скажи ей».
— Крисс, извини меня, — девушка поджала губы, словно совсем не ожидала такого исхода событий. Я и сама не ожидала, но останавливаться было поздно.
Мне казалось, что это выглядит нормально, но мне всего лишь казалось. Ник удивленно вытаращил глаза, глядя на меня с изумлением.
«Сможешь».
Я повторяла себе это слово, как молитву.
— Что? — выдохнула она, втянув воздух ртом, с недоверием всматриваясь в мои глаза.
Я чуть ли не задохнулась от желания выйти отсюда и побежать, куда глаза глядят. Такое чувство у меня далеко не впервые, но настолько сильное желание сделать это я ещё не испытывала впредь. Мои глаза начали бегать среди столиков, среди учеников, которые смотрели на нас. Я выпрямилась, почувствовав, что становлюсь сильнее и сильнее. Не знаю, откуда у меня появилось это чувство, но я действительно стала сильной. Вся сила сосредоточилась в словах, в поступках.
Я посмотрела на Крисс, мои глаза остановились.
«Я уже не та девушка, которую ты обижала ранее.
Я сильнее».
— Извини меня. Я не знаю, в чем провинилась, но извини. Если я когда-либо причинила тебе боль, страдания, горечь — извини. Мне жаль, что я сделала что-то не так, а если и не сделала, всё равно прости меня. Прости за то, что я появилась в твоей жизни. Я не нарочно. Я не хотела ничего портить. Но всё равно извини. Я не старалась делать всё лучше и лучше, поэтому извини. Извини меня за то, что появилась на этот свет, испортив при этом что-либо. Я не хотела. Просто не хотела. Ты же видишь, что я, какой была, такой и останусь, и меня не исправить. Если я когда-то причинила тебе боль, то причиню и ещё, поэтому извини. Я не хотела. И сейчас не хочу, — я перевела дыхание и опять взглянула в эти пустые, голубые глаза. Такие красивые, но ничего нет внутри. Только пустота. Бессмысленная пустота, но такая, такая прекрасная. Уверена, эти глаза таят много тайн, которые мне не суждено узнать. Только есть глупая надежда, что кто-то узнает их вместо меня. Кто-то по-настоящему стоящий. — Мне жаль, Крисс, мне жаль. Возможно, нельзя ничего исправить, но я говорю это искреннее. Я просто не хочу, чтобы ты запомнила меня такой, какой запомнила сейчас. Мне не надо быть лучше. Я не стремилась быть лучше тебя, просто знай это. Ты всегда была лучшей. Довольна? Всегда. Я никогда даже не претендовала на твое место и не хотела на него претендовать. Но если я допустила повод сомневаться во мне, то извини, просто извини. Извини. Я не нарочно. Всё это время я — была не я. И это всё только моя вина, так что извини…
Меня резко взяли за руку, я даже не успела опомниться, только мельком увидела, как Ник уводит меня из кафетерия, яростно расталкивая толпу вокруг.
Я постаралась вырвать свою руку, но ничего не вышло, и я покорно пошла с ним в коридор, желая… увидеть его ещё раз? Услышать? Не знаю. Его глаза были наполнены злостью, нет, даже можно сказать, гневом. Как будто все его чувства собрались воедино и отразились на лице. Прекрасном лице.
— Зачем ты это говоришь? — сказал он, переводя дух.
Я не сразу поняла суть вопроса, мне даже показалось, я ослышалась.
Быстро взяв себя в руки, я спросила, будто не понимала его фразы, а, может быть, я на самом деле не понимала:
— Что?
Я не знала, что он хочет сказать мне своим поведением, и это меня начало напрягать.
— Зачем ты это всё сказала Крисс? — переспросил он. — Зачем? Знаешь, как это звучало? Как слова из предсмертной записки.
Я увидела кое-что на его лице. Его глаза предательски светились, будто он плачет. Ну, нет, не плачет, но я знаю, каково это. Слёзы собираются в уголках глаз. Я тряхнула головой и ещё раз присмотрелась. Он был… таким уязвимым. Будто ему больно.
— Это не так, — прошептала я, мои глаза словно увеличились, я не верила им.
Для меня это было как-то в новинку.
— А как? — он покачал головой. — Она всю жизнь издевалась над тобой, а ты что? Ты извинилась перед ней? Кто должен был извиняться, так это она.
— Она этого не сделает.
— Если она это не сделает, это всё равно не значит, что это должна делать ты.
— Почему?
Мои глаза тоже начали слезиться. Я не знаю, почему, но меня эта ситуация очень разозлила, будто я сама не поверила собственной глупости. По-моему, я сделала всё правильно. Я так считаю.
— Она не права.
— И что? В чем я провинилась?
— Вот именно — ни в чем. Зачем ты просишь у неё прощения? А главное, почему? Она всю жизнь калечила тебя, издевалась над тобой, можно сказать, сделала тебя в глазах других хуже. А ты ещё и извиняешься перед ней.
— Я уже давно простила её.
— Но она не заслуживает этого, — возразил Ник.
— Все заслуживают быть прощенными. Знаешь, я, возможно, поступила неправильно, но я и не отрицала этого. Я ничего не понимаю. Я не понимаю, какая у меня опухоль, сколько мне осталось жить. Я даже не знаю, хочу ли я этой операции, нужно ли мне это. Лучше уже было бы умереть.
— Не говори этого.
— Разве я сказала не правду? Так и есть.
Секунда — и Ник сжал меня в объятьях. Мне вдруг стало тепло и это тепло уносило меня далеко-далеко… Я забылась, но буквально на минуту, а потом осознала, что делаю. Мне было бы легче без него.
«Без него».
— Ты не понимаешь. Ты ничего не понимаешь.
Я вырвалась из его объятий и побежала, куда глаза глядят. Я бегу, бегу, бегу, не оглядываясь.
«Я начинаю бежать, бежать, что есть силы; я уже не думаю про какие-то приоритеты, судьбу, будущее. Я думаю об этом дне. Об этом мгновении. Я бегу, бегу, бегу. Я чувствую её. Я чувствую свободу. Пускай, она будет короткой. Потом я приду домой: опять будут крики, ссоры и другие передряги. Но это будет потом. А для меня главное — сейчас.»
Воспоминания ударяют мне в голову, но я не перестаю бежать.
Я бегу, бегу, бегу, бегу, не переставая. Так быстро, как только могу, потому что сейчас у меня такое чувство, будто весь воздух высосали у меня из-под легких, и я не могу дышать.
Люди оглядываются, смотря на меня. Но я, не обращая внимания, продолжаю бежать.
Я смотрю на дорогу впереди меня. Какой-то парень переходит её, а со стороны я вижу машину, которая надвигается на него, что говорит о том...
Он умрет.
Всё происходит как в замедленной съемке.
Я бегу. Продолжаю бежать.
— Берегись! — закричала я со всей силой.
Я откинула парня в сторону и мельком увидела машину передо мной. Дальше жгучая боль в голове и звон бьющегося стекла. Как будто я прорвалась в какую-то дыру, огромную, черную дыру, с которой не смогу возвратиться обратно.
«Умираю? Это конец?»
«Да, скорее всего».
Я лечу. Всё смешалось. Всё вокруг в один миг запылало огнем, а в другой миг я уже лечу. Я просто лечу, не останавливаюсь. Я проваливаюсь во тьму, которая никогда не была пропастью, это просто тьма.
Темнота.
Сознание угасало.
Остался мрак, жуткий, черный мрак и темнота… Это конец.
И лицо Адама прямо передо мной, такое четкое, словно на фотографиях.
А потом я почувствовала вкус смерти.
Глава 16.
— Хотела бы ты… спастись? Жить? — сказал незнакомый голос. Я очнулась, открыла глаза.
Помещение было то ли темным, то ли светлым. Или черно-белым. Казалось, я перестала различать цвета и гаммы, всё смешалось, и от этого становилось… страшно? Жутко. Нетерпимо. Я чувствовала беспомощность.
Света больше нет.
Одна тьма.
Но, на свое удивление, я всё видела. Даже во тьме можно разглядеть нечто большее, нежели темноту. Я вижу человека. Руки у неё поцарапанные, избитые. Лицо наполовину перекошенное, около правого виска у неё шрам: большущий, уродливый шрам. Сама она одета в черную, сумрачную одежду, которая облачает её исхудалое тело. Никогда не видела ничего подобного. Взгляд у неё неровный, словно она не видит ничего, но в то же время видит всё; то ли она смотрит на меня, то ли на то, что у меня стоит сзади.
Я смотрю на свои руки, пытаясь понять: «я — это я?». Да, всё в порядке. Руки у меня целы; кожа была такой же бледной и безжизненной, как и ранее Я стараюсь осмотреть помещение, но не могу двигаться, словно цепи сковывают меня, и я не могу отрегулировать свои движения.
— Не узнаешь меня? — прошипела девушка, закатывая глаза.
Я поймала её взгляд, полный ненависти и злобы, как будто она ненавидит не только меня, но и весь мир вокруг. Да, на миг она показалась мне знакомой, но я всё равно нигде не видела её, потому что… это невозможно. Да и где я могла видеть её? В такой-то одежде?
— Нет, — хрипло выдала я, еле слыша себя и свои слова, потому что я пребывала в какой-то прострации, невесомом состоянии. – Нет, — уже более уверенно произнесла я, но всё во рту начало жечь, словно я глотнула кислоты, яда.
Девушка усмехнулась, будто бы её позабавил мой ответ, а, может, так было и на самом деле. Моя ярость вышла наружу, я просто не могла терпеть этого издевательства, накапливая всё расстройство в себе. Я выпрямилась, оправилась — хотелось казаться то ли сильнее, то ли выше, то ли старше.
— Что тебе от меня нужно? — чуть ли не крича, сказала я, медленно вдыхая и выдыхая. – Что? — уже настойчивее спросила, но девушка продолжала гадко ухмыляться, показывая этим, что ей наплевать на меня.
Ответа я от неё не дождалась. Она то и делала, что ходила взад и вперед, невзначай глядя на меня, будто мой вопрос ничего не значит. Я облизнула пересохшие губы, но во рту всё равно было сухо.
— Где мы? — уже изнемогая от желания уйти отсюда, произнесла я.
Девушка посмотрела мне в глаза, и мне показалось, что в них я увидела отражение себя. Мне на секунду стало жаль её, но это чувство сразу же улетучилось из-за смеси недовольства и гнева.
— Правда, уютно? — опять же начала толковать о своем она, вновь игнорируя меня, чего я не могла терпеть.
Что ей нужно?!
— Ответь мне, — сказала, пытаясь скрыть дрожь ненависти в голосе. — Пожалуйста, — добавила я следом.
— Знаешь, ты довольно глупая, хотя это же я во всем виновата, — пробормотала она. — Мы в твоей голове, Дженн, — словно говоря что-то элементарное, сказала, а я начала расставлять всю эту ситуацию по полочкам в голове, задумчиво глядя на неё.
Я осмотрелась. Если честно, мне показалось это странным. Хотя это, наверное, всем показалось бы странным.
— А ты кто? — продолжала расспрашивать я. — Тем более, что ты забыла в моей голове?
Девушка опять усмехнулась, из-за чего мне стало не по себе.
— Я — твоя душа, — с ненавистью продолжила она, я бы даже сказала, с яростью. — Видишь, что ты со мной сделала?
Я не могла поверить своим глазам.
«Очередной глупый сон?»
— Вот видишь, насколько я изуродована, насколько я побита. И во всем виновата ты, и только ты. Ненавидя людей, знакомых, ты ненавидела и себя. Ты исключала все трудности, не желая проходить их. Ты даже исключила из своей жизни того, кто был искренним с тобою, и при этом ты винила только его.
— Но… почему я ничего не помню? Кто я вообще такая?
— А это, девочка, наказание тебе. Ты — никто. Разве не так было всегда? — с вызовом произнесла она.
«Я — никто».
«Разве не так было всегда?»
***
Жуткая боль охватила мое тело, я не могу даже поднять руку из-за кучи проводов и кучи разных трубочек, которые присоединены к ней. Я быстро оглядываюсь: около меня никого нет, и я не знаю, хорошо это или плохо. В кой-то мере это даже хорошо потому, что никто не сможет увидеть меня такой беспомощной, но и плохо, потому что эта боль отдается в висках, становится трудно дышать. И вот сейчас я сделала наиглупейшее, что только смогла сделать.
— Врач! — закричала я, собрав весь воздух в районе груди.
Не прошло и минуты, как на помощь сразу же примчались медсестры и, конечно же, вошел следом врач, сначала что-то бормоча себе под нос, а потом, наконец, обернувшись ко мне.
— Меня зовут доктор Рик, — представился он, пристально рассматривая мое лицо, словно пытаясь увидеть, о чем я думаю. — Вы что-нибудь помните? — конкретный вопрос задает, а я сначала сочла его совершенно ненужным, но потом задумалась над этим, припоминая всё о себе, о своей жизни.
Ничего. Пустота.
— Нет, — отрицательно покачала головой я, пребывая в состоянии шока, потому что… я даже не помню, кто я. Что я такое?
— Помните аварию? — авария?
Опять даю отрицательный ответ, потому что понятия не имею, о чем он.
— Так вот, как мы успели установить, Вы, Дженнифер Грин, попали в аварию. У Вас практически нет телесных повреждений, но есть серьезное сотрясение мозга. Из-за этого у Вас амнезия, и Вы о себе, как мы и считали, ничего не помните. В карточке я прочел, что у Вас злокачественная опухоль мозга, и написано, что к лечению можно будет приступить за два месяца, если, конечно же, всё не будет потеряно, и ещё будет возможно Вас спасти.
Я сглотнула огромный ком в горле. У меня опухоль мозга? Да, похоже, я настоящая неудачница. Неудачница с большой буквы «Н».
— Мы ещё не успели сообщить об аварии вашим родственникам, пытались дозвониться до отца, но всё напрасно. Так что об этом уведомите их Вы сами, я полагаю, — произнес важным тоном.
Я в знак согласия кивнула, но делать этого не собиралась. Зачем? Я не хотела быть проблемой для себя, а главное — для своих родных.
— Вы хотите встретиться с тем человеком, который сбил Вас на машине? Он желает принести извинения.
Я отрицательно покачала головой, так как внезапно меня охватила слабость, и я сразу же провалилась в сон.
***
Четыре года — это не так уж много, чтобы забыть тебя.
Эти слова таки прожигали меня, касались моего сердца, я чувствовала их привкус на своих губах. У меня появилось чувство, что они действительно что-то значат, но чтобы то ни было, оно исчезло.
И вот, зеленые глаза.
И вот, такие живые, крепкие руки.
И вот, такое знакомое лицо.
И такая любовь к нему, да и ко всему миру пронизывает меня, что становится трудно дышать.
Мой взгляд впивается в эти черты, но я не могу понять, кто это, где я. Я сплю? Да, скорее всего я сплю. Я живая? Я пробую сдвинуться с места, но что-то удерживает меня, словно я связана, связана путами судьбы.
Пропасть уже намного ближе, чем раньше.
Я лечу. А, если точнее, то я падаю. И мне абсолютно всё равно. Я падаю и падаю, я падаю в пропасть, падаю опять. Это незабываемое мгновение, когда летишь с такой высоты, что даже дух захватывает. Ты летишь, летишь, летишь, забыв обо всех проблемах и бедах; летишь, понимая, что это твоя судьба, что так всё и должно быть. Что ничего не изменишь.
Еще несколько десятков метров и я разобьюсь об асфальт. Всё. Меня не станет. Как бы прискорбно это не звучало, я уже готова к этому; готова принять свою кончину, какой бы глупой она ни была. Я уже никогда не буду ходить по этой земле, не улыбнусь своим родителям, не увижу ни одной единой души.
Один. Два. Три.
Боль не чувствуется. А, может, так и должно быть? Нет. Я до сих пор жива. Я стою. На ногах.
***
Изображение растворяется, я просыпаюсь, чувствуя горячее прикосновение чей-то руки. Как только мои глаза открываются, руки разжимаются, и я вижу его, я вскрикиваю:
— Адам! — это имя появляется ниоткуда, просто маячит у меня в голове, на задворках моего сознания, и я напрягаю зрения, дабы рассмотреть его.
Я быстро поднимаюсь с кровати, словно и не было той боли, словно не было тех капельниц и проводов, и обнимаю его. Парень немного ошарашен, а ещё более удивленным выглядит доктор Рик, который, несомненно, наблюдал за этой сценой.
— Вы… Вы помните его? — не веря собственным глазам, спрашивает доктор, который явно был в шоке от происходящего.
И только сейчас я понимаю, что делаю. Я обнимаю человека, которого вижу то ли впервые, но я чувствую, что нас определенно что-то связывает.
Это такое чувство, которое не возникает из ничего и не пропадает бесследно.
Глаза Адама засветились.
— Да, — произношу я твердым голосом, но после секунды раздумий моя уверенность исчезает, и я съеживаюсь в своей кровати. — Ты… ты же Адам? — уже с сомнением спрашиваю, до боли закусывая губу… сама не понимаю, почему такое волнение пронизывает меня при виде его, но это не случайно… знаю, не случайно.
— Адам, — хриплым голосом ответил парень, и я вновь почувствовала желание лечь спать. Тяжесть накрыла меня, поэтому прикрыла глаза, но «незнакомец» быстро вернул меня к жизни, торкнувшись своей рукой.
Мой взгляд застыл на его зеленых глазах.
— Но это невозможно, — произносит врач.
Мне немного становится смешно от того тона, с которым он это произнес, но я стараюсь сдерживать свой смех, чтобы не показаться странной.
— Так… — доктор Рик немного отошел от своего удивления, и все-таки смог взять себя в руки. — Я пойду, наведу кое-какие справки, а вы можете пока что пообщаться.
Я смотрю на него: такого красивого, неземного, знакомого, даже родного, и даже не знаю, что сказать. Он тоже, видимо, не может произнести ни слова.
— Знаешь, а я думал, что мне показалось, — усмехнулся он, я не сразу сообразила, о чем он говорит. — Когда я увидел тебя там, около магазина, я уверен, ты не помнишь, я тебе одолжил кожаную куртку, потому что шел дождь. Я одолжил её незнакомой девушке, по крайней мере, я так думал. Но когда увидел тебя ещё раз, я понял, кто ты. Мы не виделись четыре года, но я верил, что мы встретимся. И вот, так и есть.
«Четыре года — это не так уж много, чтобы забыть тебя».
— Почему ты ушел из моей жизни, не попрощавшись? — сказала я дрогнувшим голосом, не понимая, почему... это так… странно… словно мое тело, душа помнит его, а разум забыл... — Почему бросил меня, не объяснив ничего?
— Ты помнишь, — с ноткой надежды в голосе сказал он. — Я тогда был мелким и очень глупым. И я любил тебя.
«И я любил тебя».
Сказав это, он коснулся моей руки, а мое сердце упало, бросилось вскачь, и я подумала, что люди от слов способны умирать, а от прикосновений они могут парить в воздухе, в их душах цветут крылья.
— Когда родители сказали, что нам необходимо уехать, — продолжил он, улыбаясь, сам того не понимая, — я был в ярости. Да, возможно, из-за того, что я ничего не понимал, и мне было трудно, но я же в начале лета знал, что мы всё равно уедем. Но… попрощаться с тобой я не мог. Я просто не мог. Я не хотел будить хоть немного зажившие раны и, да, я ошибся. Я не смог забыть тебя. Я до сих пор не смог забыть тебя.
«Я до сих пор не смог забыть тебя».
Я не знала, что сказать, слов не было, только сердце, которое изнывает от потребности ответить на прикосновение.
— Хоть в чем-то мы похожи, — сморозила первую глупость, что пришла в голову… но я не жалела. Мне было всё равно. Всё, что меня волновало сейчас, — это он. Адам.
И, знаете, теперь, глядя ему в глаза, мне показалось, что он никогда не был так красив... откуда мне это знать?
— Давай уедем, — прошептала я, скрепив наши пальцы, — далеко-далеко.