***
когда я сейчас посмотрела на небо, я увидела просто фон из выцветшего легкого синючего цвета. мне стало ужасно грустно, и эта грусть переходила с такой гармоничной мгновенностью в глобальное отчаяние, когда нет смысла плакать, ломать себе пальцы или хвататься за голову, ударяя кулаком по лбу или по стене, когда нет сил и желания чувствовать хоть какую-то боль, когда ты смотришь и видишь лишь руины своего воображения, своего бытийного поражения, когда ты вовсе себя не жалеешь, но готова себя проклясть за такие разнородные чувства, испытываемые каждую минуту каждого дня. в словах слишком много горечи, а как иначе, когда смотришь на небо, а неба не видишь, привычного нежно-голубого образа не видишь, присматриваешься и - хлоп - пыльная грязная выцветшая простынь с порванными краями, когда опускаешь свой взгляд и смотришь на майскую цветущую пустыню, а представляется лишь разбавленная ничтожностью обещаний и надежд весенней уверенности даль с окрасом сгнившего авокадо.
я смотрю, сидя полубоком, искоса и замечаю пушистую тень своих ресниц, никогда они не были длинными, но их длины достаточно, чтобы я увидела их отображение на фоне окна, за котором рассияшееся томностью небо с мелькающими резвыми птицами, что суетятся, подталкиваемые ветром. очень часто перед моими глазами и высматриваемым объектом престает вполне реальная пелена, я пытаюсь сравнить ее с чем-то вполне осязаемым и реальным, и первое, что приходит на ум - оболочка мыльного пузыря. так что можно сказать, я воспринимаю окружающий мир, когда смотрю на луну, на природу из своего окна через мыльный пузырь, это никак не меняет изображение действительности, прибавляет необычности. хоть что-то должно быть необычным в моей жизни.
вначале всего написанного мне хотелось заплакать, точнее, выпустить пару слез, чтобы глаза не так болели, и чтобы произошла хоть какая-то разрядка, только эмоциональная ли - не уверена... это скорее привычка.
теперь мне хочется улыбаться, и я это с успехом делаю. единственный, кто видит мои сияющие карие глаза и полуулыбку, точнее, улыбку, которой я улыбаюсь только находясь в одиночестве, наедине с собой, видит только небо - фон из выцветшего синючего цвета.
***
ты уже что-то придумала?
да, есть кое-какие идеи. только человека нет, который разделил бы эти идеи.
еще найдешь!
---
***
асфальт вчера умытый трехдневным дождем сейчас блестел софитами сумасшедшего майского солнца и раздражал меня излишними воспоминаниями четырехгодичной давности и даже своим легким встревоженно-счастливым видом, потому что такое яркое солнце, словно предзакатное представление, утомляло мое воображение и разрушало мои пряничные стены, где пряталось мое пресловутое и посредственное счастье, которое я доставала, как пыльные резиновые сапоги в качестве обороны на ежедневную тупость социума, где обитала по обязывающему характерно-маниакальному принципу. именно поэтому на учебе я кажусь всем вполне веселой, способной улыбаться и все прочее их ряда посредственного счастливого тупизма, родственники и не подозревают о моих проблемах, моих предпочтениях, взглядах на определенные проблемы государства или другой не менее важной или чрезвычайно ненужной отрасли.
такое солнце с янтарными бликами, оттенками ярко желтого и рыжего на крышах домов и гаражей, напоминало беззаботные, но уже тяжелые в принципиальном, идеологическом, мировосприимчивом аспекте летние день лет эдак 4-5 назад.
вообще, часто какие-то метаморфозы природы, человеческого мироощущения и слов стали маниакальными воспоминаниями, поводом размышлений, домыслов, я нахожу что-то общее, или хотя бы знакомые черты от прошедшего, потому что так мне легче примирить себя с незнакомыми видами и чувствами, когда я вдыхаю запах цветущий весны, я нахожу знакомые нотки, они вполне приводят к слезам, гневу, радости, томлению, но всегда приносят счастье от пережитого вновь эстетически-ностальгирующего чувства звука взрывающейся бездны.
***
у меня бывают такие моменты, когда хочется писать благоразумно как Ш.Бронте или лирическо-иронично как А. Чехов, писать красиво и вежливо, точнее, правильно и очень тонко подмечать пороки и дьявольскую талантливость и ангельскую проклятость вечных неудач, а потом - хлоп - и хочется писать и не прикрываться ничем, материться, ибо никак нельзя иначе, как Билли или Буковски. И что правильнее? Идиотская чистота намерений схожая с гордыней и пренебрежением, с которыми я сталкиваюсь всякий раз, когда революционной кляксой пытаюсь пролить хоть немного света на искажаемость и затхлость несправедливости и неравенства, в котором метафорично погряз мир, расколотый на прообраз самодовольной элиты правящего класса и карикатуру на прочие классы, кланы, сообщества, меня ставит в негодующе дураческое положение, ибо если чистота моих гражданских намерений так искренна и невинна, то зачем же я разговариваю в таком повелительном тоне, матерюсь или пользуюсь огрубевшими словами? и как же объекту социально-экономических гражданских и политических отношений не полинять, как делает кожа. если на нее капнули кислоты?
***
очень сложно передать что-то важное, важное для себя, при помощи персонажа, уже кем-то выдуманном... сложно подобрать слова и сказать их хорошо, потому что на одно предложение приходится еще с десяток косвенных, но так же немаловажных.
***
восхищение оборачивается другой, незрячей, стороной, когда все вокруг не обесценивается, а обольщается без шанса на возвращение, забвение, нарочитую наивность, после восхищение идет целый каламбур чувств, которых мы и идентифицировать, и изобразить, и даже пересчитать не сможем, а лишь скажем неумело или же с упрямым тоном <<пустота>>. но пустота это только конечная цель, и готова поспорить, конечная цель всего.