Я лежу на боку и смотрю на надуваемые ветром белые простыни. Они развиваются на фоне серой тучи, которая заслонила весь небосвод, там, за этими облачными оковами, наверное, томится голубая лазурь, которую мне хочется выпить, что бы унять свою нестерпимую жажду. Эта пепельная корка гладкая, и растянулась она на все видимое пространство. От того наверное белые простыни и кажутся мне такими спасительно красивыми. Чьи-то руки, быть может, женские, заботливо развесили их на веревке, которая тянется от одного обструганного деревянного шеста к другому. Мое нелепое тело расположилось на пляже, но это не такой пляж, чьи фотографии размещают в туристических буклетах. За место желтого или белого песка, здешний бледно-коричневый, сама песчаная кайма очень узкая, чуть меньше двух метров, и на ней вряд ли смогут уместиться туристы охочие до шоколадного загара. Для наглядности: мои ноги омывает вода, а вот голова уже лежит на клочках травы, которая с огромными усилиями прорезается сквозь не плодовитую почву.
А белые простыни все бугрятся от ветра, напоминая паруса, в которых я совсем не знаю толка и если бы и взялся, когда-нибудь, о них судит, то люди, знающие морское дело, в презрении, обозвали бы меня сухопутной крысой. Вода же безжалостно кусает меня за ноги, видимо за то, что я совсем не обращаю на неё внимания, а поступаю я с ней так лишь оттого, что уже видел небо и вода эта не сильно от него отличается, она такая же серая, разве что чуть беспокойней своего близнеца.
В руке моей шепотка песка, который, я тонкой струйкой высыпаю перед собой, создавая крохотный бархан. И думаю я сейчас о времени отпущенном мне, о той части, что уже растворилась и безвозвратно утеряна, мы называем её прошлое, и о той, что мне пока еще неизвестна, той, что несет мне невзгоды и радости, имя ей будущее. Пульс глухо бьют по ушам, как тик секундной стрелки, иронично подыгрывая падающим из моего кулака песчинкам. Я думаю о смерти, которая, благодаря нашему с ней договору, принятому в миг моего рождения, будет мне верна и придет ко мне. Когда? мне не известно, но то, что мы с ней встретимся – есть истина, незыблемая и неопровержимая. И, что бы вам не казалось, я не сильно ищу с ней встречи, просто в моем сознании, время и смерть идут под руку и, думая об одном второе всегда маячит рядом. Щека моя прижалась к песку, еще несколько минут назад он был холодным, а сейчас уже горячий и уже, будто он разогревает мою плоть. Белые простыни все так-же неутомимо шевелятся. Время идет, а песок в руке закончился.
Я начинаю думать о руках, что развесили эти простыни. Пусть они будут женскими. Наверное, они теплые и нежные, может быть, они держали на руках ребенка и раскачивали его в надежде дать ему чувство покоя, такого глубокого и сладостного, что бывает лишь детстве. Скорее всего, эти руки лежали на спине любимого мужчины, тоже даря ему покой, но уже иного сорта, скоротечный, такой, что жадно высасывают досуха, который заканчивается, как только эти руки отстранятся и ввергают человека в леденящий холод, если только он не успел впасть в сонное забытье, тем самым перекочевав из одних рук в другие, длани бога грез. А быть может они мозолистые и красные от стирки и утомительной работы и испещрены синяками от грубой и отвратительной мне мужской злобы?
Я, во всяком случае, этих рук не увижу, ведь мне уже пора, начинается дождь, а из дома, что стоит на берегу в одиночестве, никто не бежит, в попытке успеть снят пока еще сухие, белые простыни. Я встаю и отряхиваю от песка свои руки, проходя мимо этих белых «парусов» я дотрагиваюсь до них, но не чувствую чистой ткани на подушечках пальцев. А если я обернусь, то увижу маленький бархан, который рассеивает ветер и несет эти крохотные песчинки в моё же лицо, которое все так же покоится напротив и глаза мои закрыты.