Если бы вы проходили мимо кафе в тот вечер, то непременно обратили бы внимание на белокурую Люсеньку, которая, уютно устроившись на заднем крыльце, у нагретой солнцем стеночки, быстро записывала что-то на листке бумаги. Вот она поднимает голову, грызёт карандаш и блаженно улыбается, окидывая взглядом окрестности.
Люсенька – милое и скромное существо, только вот поговорить о творчестве не с кем.
Разве что вон тот субъект в мятом костюме. Вон тот, что маячит неподалеку. Ищет, что ли, кого? Слегка грязный, очень небритый, с голодным блеском в глазах. Кажется, настоящий интеллигент.
- Эй! – окликает его Люсенька.
- Это вы мне?
- Ну. Ты в стихах разбираешься?
Молодой человек снисходительно усмехается:
- Я, - говорит он задушевно, - дорогая моя, чтоб вы знали, Анатолий Лапландский, известный литературный критик. Я – доктор филологии по философии… - тут он делает паузу и морщит лоб. - Или философии по филологии…
Люсенька зачарована.
- Так ты это… можешь глянуть? – робко спрашивает она. - Вот. Только что написала.
- А материальный стимул будет? - живо интересуется Анатолий.
- А что, надо? – Люсенька оглядывается на дверь кафе. – Ну… может, и будет.
- Та-ак, - вяло тянет критик. - Это ваше? И что же это?
- Эпитафия, - гордо сообщает Люсенька.
Критик поднимает листок и читает: «Остановись, прохожий! Я помёр!»
- Ну как? - нетерпеливо и радостно осведомляется молодой автор.
- Сложный жанр, - отвечает Анатолий. - Прямо не знаю.
Несколько мгновений Люсенька размышляет, наконец говорит:
- Бесплатный кипяток. После семи в пятницу.
- С первого взгляда понятно, что это бред, - парирует Анатолий.
- И улыбка, - торопливо добавляет Люсенька. – Совершенно бесплатно.
- «Ста виатор!».
- Чего?
- Что значит «Стой, путник!» и продолжения не требуется. Так считали римляне. Так что ничего оригинального в этом сочинении лично я не...
- Кофе со скидкой! - осторожно предлагает Люсенька. - 20 процентов! По выходным!
- Дёшево цените, сударыня.
- Грабитель. Ладно. Пятьдесят процентов!
Лицо Анатолия светлеет:
- Перед нами стихотворение начинающего, но необычайно талантливого автора. Глубина чувств и мыслей поражают каждого, кто прикоснётся к творчеству уважаемой Люсеньки. Жаль, что пишет она так лаконично...
- Плюс бутерброд с сыром, – Молодая поэтесса лезет в карман и задумчиво рассматривает несколько монет на своей ладони.
- ...Но как много заложено в этой краткости, как точно и величественно сказано! Эти кричащие аллитерации и молчаливые клаузулы, эти оригинальные рифмы и стройный ритмический рисунок! Всё хорошо в этом стихотворении, не хватает только...
- И с колбасой! Докторской! Высший сорт!
Анатолий сглатывает подступившую слюну и делает глубокий вдох:
- ...Заслуженного внимания читателей. Где восхищение, спрашиваю я, где аплодисменты? А ведь последнее двустишие этого великолепного сонета так ясно говорит нам, что жизнь - только краткий миг и надо торопиться доставлять друг другу хотя бы минуты радости и утешения. К сожалению, я так и не нашёл в этом...
- Обед из трёх блюд! - азартно кричит Люсенька. - Ежедневно! Бесплатно!
- ...Я так и не нашёл в этой замечательной поэме и кратком предисловии ни строчки о личности самого автора. Эта скромность потрясла меня до глубины души! Вот он - настоящий талант! Вот оно - счастье причастности к великому чуду искусства!
…В траве стрекочут первые весенние кузнечики. Летают мухи. Тренькают синички. Люсенька плачет от счастья.
- Пожизненная пенсия от кафе! Голубчик! Продолжай!
- Сколько?
- Что?
- Сейчас будет Букер. Если будет хорошая пенсия...
- Чего?
- Нет, это невозможно, - нетерпеливо говорит критик. - Вам премия нужна?
- Ась?
- Премия, говорю. Слава, аплодисменты, толпы поклонников, лимузины, вилла на Багамах, собрание сочинений, памятники в крупнейших городах Европы...
Слегка обалдев, поэтесса смотрит на воодушевлённого Анатолия.
- Только представьте: Канны, огромный зал, свет софитов, под восторженные крики зрителей и блики фотовспышек вы в шикарном вечернем платье и бриллиантах выходите на сцену.
- Зачем? - тревожно спрашивает Люсенька.
- Вам вручают конверт, в котором лежит чек на миллион долларов.
- Чеки здесь не берут, - почему-то шепотом сообщает Люсенька. - Лучше всего мелочью.
- С приветственной речью к вам обращается президент Америки...
- Не, не надо президента. Не люблю.
- ...Сопредседатель нобелевского комитета, - тут же находится критик. – господин Анхельмо дель Канто.
- Чего это? Не знаю такого.
Анатолий мысленно чертыхается.
- ...С поклоном к вам подходит великий американский спортсмен Майкл Тайсон...
- Ну, вот ещё. Балбес, каких мало.
- Вячеслав Зайцев!
- Пряма!
- Никита Михалков!
- Не выношу.
- А кто же тогда? - почти отчаявшись, спрашивает Анатолий.
- Миша, - скромно произносит Люсенька.
- Кто?
- Михал Юрьич Пушкин.
- Кто?
- Натоля, ты в школу ходил?
- Ходил.
- А по литературе у тебя что было?
- Пять.
- Заучился, - сочувствует Люсенька. - Бедненький.
- Где ж я вам Пушкина возьму? - слегка звереет критик.
- А ты достань. Постарайся. А уж Родина тебя не забудет.
- Ладно. Сделаю. Только для вас. Так мы Канны берём?
- А то!
- Тогда работаем. Работаем, не расслабляться! Итак. Господа! Перед вами поэтический сборник талантливого автора Люсеньки. Все мы живём в социуме. Социум довлеет над нами. Мы день за днём подчиняемся бегу времени, мы страдаем от разновекторной направленности наших устремлений. Общество требует от нас ежедневных жертв покорности и бессловесности. Мы обезличены в этой толпе, в этом многотысячном городском стаде. Но для удовлетворения амбициозных планов всеядного «завтра» и утешения страдающего «вчера» каждому существу требуется бросить возвышенный взор в прекрасные дали... Вы уловили мою мысль?
- А она была? - невинно спрашивает Люсенька.
- Я говорил, что социум...
- Социум, социум. Задолбал. Брось, Натоля. Давай лучше ещё про этот... небывалый талант.
- Про талант уже было. Теперь про социум.
- А я говорю - не надо про социум!
- А я говорю - надо!
- Толик, не горячись. Пенсию урежу.
- Поверьте, мне лучше знать. Это вступительная речь...
- А я автор!!! А ты чего тут ошиваешься? Вот и говори, что велят.
С минуту Люсенька и критик злобно рассматривают друг друга.
- Графоманка!
- На себя посмотри! Тоже мне - критик! Кретин!
- Дура!
И в этот трагический момент позади разгоряченных оппонентов распахивается дверь, и огромный краснорожий мужик вопит:
- Люська! Опять стишки кропаешь? А работать кто будет? Посуда не мыта, пол не метен... А она строчит, графоманка хренова… Вот я те руки-то…
Люсенька съеживается, втягивает голову в плечи, и сразу видно, как она несчастна, замотана работой, какие неухоженные у нее руки, какие растрепанные волосы, какой отвратительный прыщ на носу. Люсенька торопливо завязывает фартук и, пригнувшись, под локтем краснорожего воробьем влетает в кафе.
- Стой! – кричит ей вслед Анатолий. – А мой обед из трех блюд?
Краснорожий смотрит на него свирепо. Дверь захлопывается.
- А бутерброд? – с отчаянием шепчет Анатолий. – А кофе?
И горестно вздохнув, он плюхается на крыльцо, где, позабытые начинающим автором, валяются карандашный огрызок да клочок бумажного листа с эпитафией. Известный литературный критик вытаскивает из кармана последнюю луковицу, очищает ее и грызет тоскливо. Ему опять не повезло.