Да здравствует Сталинград!

Андрусенко Валерий
В старом чемодане из прошлого сохранился один билетик на празднование 800-летия Москвы, которое случилось на год моего рождения. Торжества с участием Правительства проходили в воскресенье 7 сентября в Большом театре, куда мой отец, был приглашён с мамой билетом на два лица. Таким образом, я прошёл без билета, находясь в животе у мамы – до момента моего появления на свет оставалось 69 дней. Все ожидали увидеть Сталина на торжестве, но он, кажется, не пришёл к большому огорчению публики, потому что возможность увидеть Вождя была исключительно редкой удачей, - телевидения ещё не было.
    Живого Сталина я увидел позже – в мае 1952 года на трибуне Мавзолея. Я помню жаркий май, маму в крепдешиновом платье и белом жакете, в босоножках, надетых на белые носочки. Маме было 28, она вела меня за руку, постоянно останавливаясь, чтобы предъявить вежливым военным пропуск на Красную площадь. Рядом семенила старшая сестра вся в белых бантах, осенью ей предстоял первый класс женской школы. Этот путь через Манеж от Воздвиженки, куда нас привезла папина служебная машина, был так длинен и значителен, что я запомнил его буквально по шагам. Май выдался по-летнему ярким. По справочнику о погоде я проверил и убедился, что память меня не подвела. Уже третья декада апреля подарила москвичам лето, и липы на Можайском шоссе за Дорогомиловской заставой, где мы жили, уже оделись салатово-нежной листвой. Мама шла размашистой походкой спортсменки, я едва поспевал за ней, переходя с шага на перебежки, размахивая красным флажком на деревянной палочке и успевая заметить, как военные смотрели на маму. Не умея объяснить себе, я всё же понимал, что мама нравится, - я и сам ею восхищался.
    Вдоль Александровского сада, потом наверх по брусчатке, и вот мы на Красной площади, слева от Мавзолея, совсем рядом с его бордовой гранитной стенкой. Тогда военные парады проходили два раза в год 7 ноября и 1 мая. Площадь вдоль ГУМа была заполнена ровными построениями военных. Папа нашёл нас на трибуне, закончив необходимые дела на службе. Ощущение всеобщей радости, искренней и нерисованной, царило вокруг. Это чувствовал весь мой детский организм. И вдруг волнение прошло на трибуне: Сталин…Сталин…
    Ещё ничего не понимая, я был вознесён на папины плечи и крутил головой во все стороны, потому что картина открывалась головокружительная. «Смотри на трибуну», - сказала мама и повернула меня лицом к Мавзолею. И тут я увидел Сталина. Он был в светлом кителе, очень красивом, а на голове военная фуражка. Поднял руку, приветствуя гостей, глаза и усы его улыбались. Все захлопали в ладоши, а я тоже поднял руку, как он, и стал махать ему просто как хорошему дяде, понимая в то же время, что дядя не простой. Мы были совершенно рядом, в каких-то 10-ти метрах друг от друга, и Сталин, заметив моё усердие, помахал в ответ. Так мы познакомились. А было мне тогда 4,5 года.
И вот я думаю теперь, разве после такого знакомства я могу назвать Сталина людоедом или каким-то ругательством? Навсегда он запечатлён в моей памяти величественным и добрым, олицетворяющим тёплый майский день, моих молодых родителей и прекрасную жизнь вокруг.
    О том, что так думал не только я один, я убедился через год, когда папа водил меня в Дом Союзов на прощание с вождём. Опять солдаты, кордоны с пропусками, прибранные мартовские площади в оцеплении военных. Отец провёл меня наискосок от Манежа к Дому Союзов, в который вливался людской поток, дальше на второй этаж к гробу, где он лежал среди тысяч венков и моря слёз в плотной очереди людей, поднимавшихся в зал. Я даже не смог толком увидеть его, потому что гроб был поднят высоко, но атмосферу уловил навсегда. Такую скорбь не подделать личиной. Вместе с горестными музыкальными аккордами витал в воздухе общий вопрос: «Как жить дальше?»
    В памяти сохранилось, что дни начала марта были пасмурные, холодные. С крутого берега Москва-реки у нас на Можайке (теперь Кутузовский проспект) была видна рабочая малоэтажная Красная Пресня. В день похорон в воскресенье 9 марта вся Пресня в 12 часов дня зазвучала заводскими гудками, и этот гул дрожал в сумрачном небе Москвы и наводил безысходную тоску. Я плакал, мне было жалко Сталина. Хотя говорили, что его положат как живого в Мавзолей рядом с Лениным, а когда врачи изобретут средство оживления людей, то им сделают укол и снова сделают живыми. Эта мечта реально облегчала переживания детской души. А когда я пошёл в школу в 1955-ом году, то запомнилось, как мы лепили из пластилина подарки к 20-му съезду партии, выставляя их на витрине в вестибюле школы под портретом Сталина.
    Потом вдруг портрет сняли, как и другие картины с вождём на фоне Москвы с Ворошиловым и с Горьким. Никто не сказал, почему сняли. И не только в школе, но и в кинотеатре «Пионер», где висел его огромный портрет в полный рост в зелёном военном кителе и в сапогах. После этого мы стали слышать о нём всё больше плохого. Но душе не хотелось этому верить, и травма осталась на всю жизнь.
    Девяностые перевернули всю нашу историю с ног на голову. Сталина превратили в исчадие ада, не желая видеть, что именно Сталин реально являлся столпом эпохи, создавшей великую страну от сохи до Гагарина. И когда разрушили этот столп, то и страна рухнула, похоронив под обломками миллионы людей, их мечты, их неродившихся детей и надежды на счастье.
    Поэтому в День 70-летия Победы я пожелаю, чтобы имени Сталина вернули честь и славу, которой он достоин, потому что не ради личной выгоды, а державы для служил он и должен быть помянут потомками с уважением.
    Станем же, наконец, взрослыми, способными отделить зёрна от плевел и воспринимать историю без розовых очков и шор со всеми её противоречиями и оттенками. Тогда и в будущем не повторим может быть ошибок, за которые столь дорого заплачено.
    Да здравствует Сталинград!