Иногда Волк дышал ему в спину, когда все спали.
Он ощущает это. Теплое дыхание рядом с лопатками совсем неощутимое, но такое пугающе, что сердце от внутреннего страха бьется сильнее об ребра, будто желая выпрыгнуть и сбежать из тела, а лопатки в теле сближались, желая избежать прикосновения теплого дыхания. Притворяться мертвым, сильнее зажмурить глаза и дышать через раз, чтобы ушел, чтобы закрыл за собой дверь и не возвращался.
Чтобы не возвращался.
Иногда, когда никого в четвертой не было, Волк смеялся, скалясь в плотоядную улыбку.
Смех отражался в стенах, и будто не зная куда деваться, отскакивал от каждого твердого предмета. Туда-сюда, туда-сюда. Не прекращая движения, будто прирос к звукам Дома, будто стал не чужим.
Будто всегда был в Доме.
Иногда Волк прикасался к Македонскому.
Это были короткие прикосновения к рукам, будто предупреждение, будто хотел утянуть его в старые потрепанные воспоминания, которые были не нужны Македонскому. Затаскивая снова в Клетку. Снова громкий, пугающий, безумный вой, как у настоящего Волка, как у Волка, который впивался зубами в тонкие плечи и шептал утешение: «Ты здесь со мной, тише-тише», - и от этого становилось еще страшнее. Еще страшнее.
Заперто.
Иногда Волк появлялся на стенах.
Кривые линии, изображающие пасть с зубами, будто дверь, что заперли на замок за спиной – неожиданно быстро. Не дав набрать в легкие воздуха пропитанного чужим сигаретным дымом.
Не дав сбежать, найти выход и сбежать.
Иногда Волк дышал ему в спину, когда все спали, утягивая в новую клетку из которой Македонскому не выбраться даже с помощью обломков Дома.
Дверь заперта.
Не сбежать.